Текст книги "Стоянка запрещена (сборник)"

Хлопок двери – и Кости нет.

Меня точно в сердце ударило. А тут ещё бабушка.

– Хороший мальчик, – оценила она. – Аппетитно кушает. Но худенький, как недокормленный. Асенька, ты оладьи со сметанкой будешь или с мёдом?

Мы всегда срываемся на близких. Муж шпыняет жену, хотя его тянет дать по физиономии самодуру-начальнику. Жена, которую не ценят на работе, отыгрывается на муже. Ребёнок боится учительницы, но истерики достаются родителям. Молодящаяся бабушка пилит детей за то, что родили внуков, хоть и страстно любимых.

– Оставь меня в покое! – плакала я навзрыд. – Оладушки! Зразы непомерные! Что ты меня всю жизнь откармливаешь? Посмотри на меня! Скоро в дверь не протиснусь! Я же не девушка, а бегемот в юбке! Почему из-за блокады, которая, считай, шестьдесят пять лет назад окончилась, я должна есть и есть, жрать, жрать, жрать…

Рванув к себе в комнату, я упала на подушку, которая ещё хранила запах Кости. Плакала как по всем родным и знакомым, которые в одночасье, вроде атомной бомбардировки, погибли. Одна я, дура, осталась. Может, Костя выжил? Хорошо бы. Кстати, он в сидячем и лежачем положении вовсе не мелкий. Даже напротив, воспринимается и чувствуется вполне большим и потрясающе уютным.

Мои стенания остановил отчётливый запах пожарища. Это горели на сковородке бабушкины оладьи. А сама она лежала в своей комнате с сильнейшим приступом стенокардии. Ополоумевшая от страха, я бросилась вызывать «скорую», звонить родителям, чтобы мчались…

Ну почему хамское поведение человека, слывущего грубияном, воспринимается едва ли не нормой, а стоит доброй девушке взбрыкнуть – все приходят в ужас или сваливаются, подкошенные сердечным приступом?

– Итак, друзья, на примере выражения «сорок бочек арестантов» вы поняли, что за словами, кажущимися нам понятными, в образных выражениях может стоять другое значение. То же самое в обороте «ни богу свечка, ни черту кочерга». Смысл, я думаю, понятен: речь идёт об объекте, ни к чему не пригодном. Синонимические выражения: ни то ни сё; ни к селу ни к городу. Но слово «кочерга» здесь – вовсе не железная крюка, которой ворошат в топке, выгребают угли. Первоначально, в древности, кочергой называли деревянную обгорелую палку вроде коптящей лучины. Её использовали для освещения избы.

Я поднимаю голову, чтобы увидеть, какой знак мне подаёт Костя. Но вместо Кости сегодня Игорь. Когда пришла на передачу и узнала, что со мной будет работать Игорь, чуть не разревелась: Костя бросил меня. Потом испугалась: провалю эфир. Собрала волю в кулак и пошла в студию. Моя воля – с колобок, по сусекам поскрести, слепишь маленький шарик.

Игорь работал со мной как с нормальной ведущей. Не жестикулировал, поднимал руку, только когда должна зазвучать реклама. Складывал растопыренные пальцы – пять, четыре, три секунды до рекламного ролика. И ещё перекидывал листки «напоминальника». Это штука вроде перекидного календаря, только большая. На ней крупные цифры – сколько минут осталось до конца эфира. Прежде я никогда не могла вычислить, соотнести заготовленный текст с оставшимся временем. «Напоминальник» меня пугал, Костя его убрал, всё, что нужно, жестами объяснял. И ещё оценивал ход передачи, режиссировал в прямом эфире.

Семь минут осталось, надо переходить к звонкам. Ага, реклама, показывает Игорь. Безобразие! Раньше передачу один раз прерывали, теперь – дважды.

– И снова в эфире передача «Словарик» и её ведущая Ася Топоркова. Пришло время ответов на вопрос, который я задала в начале передачи. Подберите фразеологизмы, то есть устойчивые выражения, народные обороты, аналогичные слову «замерзать». Наш телефон… Первый звонок. Добрый день, представьтесь, пожалуйста, и скажите, сколько вам лет.

– Олеся Маркусян, мне четырнадцать лет.

«Надо же, такое сочетание имени и фамилии», – подумала я.

– Слушаем вас, Олеся.

– Замерзать – это зябнуть, леденеть.

– Вы привели правильные глаголы-синонимы. Но по условиям надо вспомнить идиоматические выражения. Мы говорим: «я замерз так, что…» Следующий звонок.

– Что зуб на зуб не попадает! – выпалила девочка, не дождавшись моей просьбы представиться.

– Отлично, как вас зовут?

Мои замечательные ученики вспомнили и «дрожать как осиновый лист», и «стучать зубами», и «промёрзнуть до костей», и «превратиться в ледышку».

А новый мальчик, Саша Смирнов тринадцати лет, поразил меня:

– Дрыжиков ловить!

– Отлично! – искренне восхитилась я. – Но у меня есть смутные подозрения, что эту редкую идиому вам подсказал кто-то из взрослых. Так?

– Да, бабушка. – В тихом голосе ребёнка, честно признавшегося, были и стыд, и страх перед осмеянием.

– Саша, передайте, пожалуйста, вашей бабушке благодарность за то, что она помнит народные обороты и передаёт их внукам. А что такое «дрыжики», как вы думаете?

– Баба, баба! Скажи! – Мальчик так закричал, что засвистело, зафонило в эфире.

Игорь не успел быстро восстановить звук.

– Пожалуйста, не подходите с телефоном близко к приёмнику, – попросила я.

– Бабушка не знает, – обречённо сказал ребёнок.

– Ничего удивительного. Честно признаться, и я только предполагаю. Передача уже заканчивается, и в словарях смотреть времени нет. Моя версия: «дрыжики» – от дрожать. Когда мы мёрзнем, то покрываемся пупырышками, которые ещё называют «гусиной кожей». Думаю, это и есть дрыжики. Согласитесь, «ловить дрыжиков» – остроумно. Как и прочие использования глагола «ловить» – ловить момент, ловить удачу.

– А я выиграл? – спросил Саша.

– Не знаю, у нас есть ещё один звонок. Алло! Вы в эфире, представьтесь, пожалуйста.

– Я Олег. Я хотел спросить про шоферо́в.

– Каких шофёров? – выделив голосом правильное ударение, я напряглась: не появился ли новый Сталин подросткового возраста?

– Ну, вы это, типа, в прошлой передаче как бы говорили, что космонавты там всякие в ловушку попадают. А у меня папа «Газель» водит.

«Идиотка, склеротичка! – обругала я себя мысленно. – Забыла, что задавала».

«Напоминальник» показывал жестокое «1» – минута до конца эфира. Не знаю, как сумела, но я таки уложилась во время, хотя говорила быстро и при этом помнила, что произношение слов коверкать, сокращать нельзя, надо чётко проговаривать. Перед своей первой передачей я две недели, расхаживая по дому, твердила скороговорки, Костя посоветовал.

– Олег, большое спасибо за звонок! Я уж расстраивалась, что никого не заинтересовала ловушка, в которую попадают люди, использующие профессионализмы. Вы, наверное, смотрите по телевизору новости, репортажи? Вот руководитель полётов даёт в спокойной обстановке интервью и говорит: «С бо́рта станции…» и так далее. А если журналисты включили микрофон, когда ситуация напряжённая, только-только преодолён какой-то сбой, тот же самый человек, волнуясь, произносит: «С борта́ информация поступает, аварию ликвидировали». Понимаете? Среди своих, профессионалов, искажённое произношение – норма. Когда вышел из круга посвящённых, надо говорить литературно. Иначе прослывёшь неграмотным. В этом ловушка профессионализмов. А в сегодняшней викторине – думаю, вы со мной согласитесь – побеждает Саша Смирнов и его бабушка с их остроумным «дрыжиков ловить» – в значении «мёрзнуть». Я прошу Сашу ещё раз набрать редакционный номер. А с вами прощаюсь – до пятницы. Послезавтра мы поговорим об ошибке, которая встречается в речи очень-очень часто. Ею грешат даже министры, журналисты и, страшно сказать, президенты. До встречи, друзья! Вы слушали «Словарик», с вами была Ася Топоркова.

В студии, около стола, перебирая листки с текстом, уже стояли диктор новостей и спортивный комментатор. В эфире шёл большой рекламный блок. Я сняла наушники, положила на стол, двинулась к выходу.

– Как? – спросила я Игоря, потому что привыкла спрашивать Костю.

– Нормально, – не отрывая глаз и рук от пульта, ответил звукооператор. – Дрыжики! Надо ж придумать! Слушай, а как правильно: свёкла или свекла́, тво́рог или творо́г?

– От человека зависит, – буркнула я и схватилась за телефонную трубку. – Это мне звонок.

Говорила бабушка мальчика Саши Смирнова, задыхаясь от волнения, проглатывая окончания слов:

– Ася? Так я вам скажу. Спасибо! У нас с русским полный провал был. Учительница Сашу недоразвитым называла… И «двойки» сплошные! А он гордый – что возненавидит, так хоть кол на голове теши. Ой, я волнуюсь, может, неправильно выражаюсь?

– Всё в порядке. Я внимательно вас слушаю.

– Закругляйся, – велел Игорь.

– А потом, значит, стали вас слушать. Сначала-то я сама, а потом уж Сашку притянула. Голос у вас! Медовый. Сашка поперву ерепенился, а потом, гляжу, прислушивается. Очень вам признательна в смысле благодарности.

– Тридцать секунд, – сказал Игорь, – и отваливаешь. Не мешай работать.

– Не знаю, как вас зовут, – быстро говорила я, – но чрезвычайно благодарна за добрые слова. Даже не представляете, сколь это важно для меня. Приз, книгу можно получить…

– Асенька, только один вопрос!

– Да?

– А не могли бы вы деток научить правильно, без ошибок писать?

– Э-э-э, – тянула я.

Игорь выхватил у меня трубку и брякнул в утопленное гнездо:

– Отваливай!

– Говори «свёкла», – выходя, бросила я, – прослывешь за культурного.

Это что-то новенькое: я научилась огрызаться и, честно говоря, не убиваюсь отчаянно из-за бабушкиного (моей бабушки) приступа стенокардии. А с её стороны благородно сделать из меня пищеварительную машину реализации собственных исторических комплексов? Задать бы этот вопрос Косте. Или просто с ним вместе обмозговать ситуацию. Или увидеть, как он ставит передо мной тарелку с пирожными…

«О Косте – забудь!» – приказывала я себе мысленно, пакуя приз, кладя его в тележку.

– Ася! – обратилась ко мне Кира, та самая, которой я «укоротила» эфир. – Передачу про животных готовим. Кошка окотилась, собака ощенилась, корова отелилась. А мышь и крыса? Окрысилась ведь нельзя сказать?

– Нельзя. Глаголы со значением «родить потомство» есть только у одомашненных животных. Крыс-то не разводили, соответственно, глагола не придумали.

– Спасибо!

Меня часто спрашивают, на радиостанции я превратилась в нечто вроде справочного бюро по трудностям русского языка. Не всегда могу быстро ответить, но и мой папа тоже. Не потому что не можем подсказать верный вариант. Но настоящий учёный, приводя слово, выражение, обосновывая пунктуацию, всегда имеет аргументы – когда, откуда что взялось, какие исторические обстоятельства повлияли на изменения грамматики. Папа, наверное, сейчас ищет этимологию «дрыжиков». И внутренне злится на мою смелость – предположить значение! Без исследования? Папа! Радио – это не семинар филологов. Надо быстро, интересно говорить. Если неправильно брякнула – тоже плюс. Умные люди уличат, возбудятся, рейтинг повысят. Хотя неправильно должно быть редко. Так меня Костя учил. Научил и бросил.

Положив приз в тележку, я двинула в «Столовку», ноги привычно несли. И думала о том, что искренне благодарна бабушке Саши Смирнова за добрые слова. Конечно, дети поголовно пишут безграмотно. Хотя есть отличные методики обучения правильному письму даже детей, не обладающих врождённой грамотностью. Врождённая – это когда человек увидел несколько раз напечатанное слово, «пароход» например, и у него в мозгу остался след, запечатлелся образ слова, и человек всегда будет писать «пароход» машинально, не задумываясь. А другие терзаются: параход или пороход? Но по радио научить писать без ошибок нереально. Требуется привить навык и закреплять, закреплять его. В школе этому служат упражнения из учебника русского языка. Другое дело, что процесс выработки автоматического навыка можно сделать интереснее, забавнее, веселее, наконец. Хотя наши учебники – отличные. Парадокс: методики прекрасные, учебники хорошие, учителя ответственные – а дети писать грамотно не умеют. Значит, что-то не так или с детьми, или с наукой. Детей мы других иметь не будем, а науку и вовсе с места не сдвинешь. С другой стороны, учителя словесности во всех странах сталкиваются с трудностями обучения грамоте. А борцов за идею: «как слышится, так и пишется» – я бы судила по статье предательство Родины. Потому что в языке закрепилась не только история отечества, но и повседневная жизнь наших предков, их речевое общение.

– Заварное, наполеон и корзиночку? Как обычно?

Я очнулась у барной стойки. Меня спрашивает барменша.

– Нет, спасибо! Только кофе, без сахара.

Заняв столик, я продолжаю мысленно рассуждать. Возможно, впервые чётко, для самой себя, формулирую свои задачи. За работу на радио я схватилась как за спасательный круг и думала только о том, чтобы передачи были интересными, никаких сверхзадач перед собой не ставила. Тьфу-тьфу, кажется, завлечь ребят получилось. И мне не следует браться за заведомо провальное, вроде обучения грамотному письму. Да я и не знаю, как это делать. Хотя, например, безударные гласные… Подумать отдельно. Моё назначение – привить ребятам интерес к родной речи, научить слышать её, вычленять словосочетания, обогатить свой словарный запас…

Тёплая рука легла на моё плечо, явно мужская рука. Принесла нелёгкая! Сейчас Столов поцелует меня в щёку, плюхнется на стул и примется говорить о себе любимом. Что-то медлит.

Я оглянулась. Костя.

– Привет! – поздоровался он.

У меня отнялся язык, только быстро и мелко затряслась голова, кивая приветственно. Костя сел напротив.

Мы смотрели друг на друга, а потом хором спросили одно и то же:

– Ты на меня обижаешься?

Рассмеялись и снова замолчали.

Я первой заговорила. Вырвался упрёк:

– Ты меня бросил?

Спросила с интонациями обиженной бабы, которая хватает за фалды уходящего мужика на пороге дома.

– Извини, пожалуйста! – развёл Костя руками. – Был за городом, не успевал. Сене позвонил, чтобы он тебе другого оператора дал. Но я слушал передачу в машине. Ты нормально отработала с Игорем. А про шоферо́в и космонавтов забыла?

– Ой, забыла. Костя, ты больше не будешь со мной работать?

– Я тебе больше не нужен, только мешаю.

– Сильно заблуждаешься!

Мои чувства были, наверное, схожи с чувствами балерины, с которой постановщик спектакля долго репетировал, шлифовал каждое движение. И, выполняя фуэте на сцене, она знала, что режиссёр сидит в зале, волнуется за неё, и его присутствие – огромная поддержка. Другие аналогии не приходили в голову. Но сравнивать себя с хрупкой балериной? Это смешно.

– Не заблуждаюсь. Ты отличная ведущая, у тебя хорошее радийное будущее. Завораживающий голос, неплохая реакция, то есть экспромты, владение материалом и сердечность, какую не сыграть, как не пыжься. Тебе надо матереть, а я держу тебя в пелёнках. Ну, не могу! Завожусь, руками машу. Такой вот дурак по жизни… вообще. Рога растут, не успеваю пилить. Мама говорит, что если меня посадить в клетку с гориллами, то я стану отвоёвывать место вожака.

– Лидерские качества – это замечательно.

– Ага. Особенно когда они закрывают другим людям перспективы.

Мне отчаянно хотелось канючить, просить Костю и дальше вести со мной передачи. Тем более новую передачу, о книгах. Но я видела, что Костя принял решение и не изменит его. И в то же время Костя мнётся, чем-то обеспокоен.

– Ася…

– Да?

– Ася…

– Да! – смекнула я. – Забудем, ничего не было. Приснилось: и зразы, и… послезразье.

– Ты сказала, что у нас интересы не совпадают. Какие интересы? Ася, что за интересы могут мешать мужчине и женщине, если они нравятся друг другу?

Вопрос не в бровь, а в глаз. Мои-то глазёнки забегали.

– Ася, ответь мне!

– Интересы… такие… широкие… филологические, – брякнула я и выпучила глаза для достоверности вранья.

Нужно было срочно уходить от скользкой темы.

– Костя! Я поссорилась с бабушкой. Вернее – накричала на неё. И у бабушки случился приступ. Родители приехали, «скорая» – страх! Я ужасно мучаюсь, потому что мало мучаюсь из-за своего гадкого поведения.

Он сообразил! Хотя в моих сумбурных речах с ходу трудно было разобраться.

– Странная вещь, – задумчиво проговорил Костя, – есть люди, быдло паршивое, вроде твоего Столова, а все их терпят, хамство их чуть ли не нормой считают. А стоит человеку, милому и доброму, сорваться, как все начинают возмущаться, обвинять. Вместо того чтобы подумать: а почему добрая душа рога показывает? Ничего подобного! Обижаются, как дети, которым вместо «Ну, погоди!» ужастик по телеку показывают.

Я задохнулась от потрясения: ведь это мои мысли! Мы с Костей рассуждаем совершенно одинаково.

– Ты попробуй бабушке заказы делать. Хочу, мол, драников или… что там без эффекта пищевого удара.

– Овощные блюда.

– Мне кажется, Вере Петровне тяжело у плиты целый день стоять. Но для любимой внучки старается, как понимает свою историческую роль…

И вдруг изменился Костя в лице, процедил:

– Лёгок на помине!

– Привет, малыш! – Дима Столов чмокнул меня в щёку, потрепал по волосам – всё, как обычно. – Есть к тебе дело, зайди в кабинет.

Испортил разговор и удалился.

Костя с тем же каменно-злым выражением лица процедил:

– У меня есть ружьё.

– Что?

– Охотничье ружьё, двустволка. Законное, с разрешением. Я иногда с друзьями на охоту езжу.

– При чём здесь охота и ружьё?

– Пристрелю я этого павиана, не удержусь, пристрелю.

– С ума сошёл! – испугалась я и словам, и выражению Костиного лица. Хотя, откровенно говоря, и возликовала сердцем. – В тюрьму из-за этого слизняка?

– А почему ты принимаешь его поцелуйчики? – сверлил меня Костя гневным взглядом. – Покорная такая! Он с ней как с собственностью, а она нюни распускает!

– «Она» – это я?

– Кто же ещё!

– Говорить о присутствующем человеке в третьем лице: «он», «она», «ей», «ему» – неприлично.

Костя зажмурился, собрался, утихомирил гнев и буркнул:

– Самое время поучить меня хорошим манерам.

Двинул с противным визгом стул, вскочил, пошёл к бару.

Откровенно говоря, не называть человека при личном общении в третьем лице – устаревшее поведенческое правило, из арсенала помешанных на этикете аристократов. Но правило-то хорошее! Лично имя человеку куда приятнее, чем бездушное местоимение.

Костя вернулся с двумя рюмками коньяка.

– Пойдешь к павиану в кабинет? – спросил он.

– И не подумаю. Вообще-то Столов, по твоей терминологии, был павлином рогатым.

– Один чёрт. Давай выпьем?

– За что?

– За тебя, конечно. И откуда ты взялась? Сидела бы в облаках, дёрнула тебя нелёгкая на землю спуститься и на радио прийти. Жил не тужил, а тут – бац, она. Пардон, ты. «Ты» культурно говорить? Хоть что-то.

Костя стукнулся о мою рюмку своей и жадно выпил коньяк.

– Разве ты не за рулём? Почему выпиваешь? – спросила я, пододвигая Косте свою рюмку.

Логическая связь между моими словами и действиями полностью отсутствовала.

– Рога в баранку вставлю и буду крутить, – опрокинул Костя вторую рюмку.

– А если тебя милиция остановит или, не приведи господи, в аварию попадёшь? Костенька, я тебя очень прошу, не садись за руль, оставь машину, городским транспортом передвигайся.

– Ещё!

– Что ещё?

– Проси меня ещё. Когда уговариваешь, голос у тебя… как песня ангела.

Но я молчала. Дался ему мой недоразвитый голос!

– Кстати, о милиции. Ты не могла бы послезавтра задержаться? Будем Сталина ловить.

– С моей помощью?

– Ага. Сеня пропиарил главного милицейского начальника, и тот согласился отловить гада. Тебя хотим посадить на телефон, надо Сталина как можно дольше на линии продержать, чтобы засечь, откуда звонит. Мчимся с нарядом по адресу и хватаем его за… ну, скажем, за рога.

– Но что ему предъявят? И не станут ли милиционеры бить больного человека?

– Менты – вряд ли. А вот за Сеню я бы не поручился. Ты и о Сталине беспокоишься?

– Как-то в детстве одноклассники взяли меня в компанию, которая хулиганила по телефону. Звонили по случайным номерам и говорили…

– Догадываюсь, – кивнул Костя. – Сначала мальчишки прилично шутили, а потом скабрезности понесли.

– Девочки тоже.

– А тебе предлагали, но трубку ты так и не взяла.

– И всё-таки мне тоже было весело, умирали со смеху. Азартно и страшно – гремучая смесь эмоций. И вот я думаю, что Сталин, возможно, в детстве развлекался подобным образом. А теперь, когда у него стало плохо с головой, именно то, детское, удовольствие вылезло наружу, превратилось в манию. Сталина надо лечить, а не в карцер сажать.

– Вылечим, – пообещал Костя.

И протянул конверт с деньгами – на операцию ребёнку. Мне было страшно ехать по городу с такими деньжищами. Чуть не попросила: отвези меня, но прикусила язык. Авось не ограбят, а Костя поклялся за руль не садиться. Мы попрощались до пятницы. Не могла удержать довольную улыбку: Костя сделал вид, что уходит, но, вильнув, спрятался в месте частых прорывов труб, где из-за искусственных джунглей, над которыми дымился лёгкий парок, наблюдал: пойду я к Столову в кабинет или нет.

Покусывая губы, чтобы не улыбаться, довольная, правильнее – самодовольная, хотя и неизвестно почему, я прямым ходом отправилась домой. Сумку с конвертом крепко держала под мышкой.

Бабушка бастовала – обед отсутствовал. Бабуля сидела у телевизора и делала вид, что увлечена рекламой жевательной резинки. На экране умственно отсталый парень и синеволосая девушка гранатовую свежесть жвачки предпочитали натуральному фрукту. По задумке рекламщиков, действие происходило на космическом корабле, девушка была чем-то вроде киборга. Сомневаюсь, что подобные тонкости бабуля постигла.

Я уже извинялась за свою выходку. Мама и папа оказались в курсе, когда приехали по моему вызову. Я прохлюпала, что не могу быть вечной жертвой бабушкиных кулинарных подвигов. Мама не удержалась от восклицания: «Когда-нибудь это должно было произойти! Наконец-то!» У папы вырвался стон: «Девочки! И что вам неймётся?» Бабушка, естественно, этого обмена репликами не слышала. Мы, после отбытия «скорой», когда бабуля заснула, говорили на кухне и полушёпотом. Из мамы сыпались упрёки, папа просил избавить его от бабьих разборок. Я обратила внимание, что папа употребил слово блатной, лагерной лексики – «разборки». Выходит: уж если слово вклинилось в повседневную речь, то рано или поздно его станут использовать даже интеллигентные филологи. И ещё я поняла, что удивительно гармоничные отношения моих родителей держатся на том, что папа чётко выставил маме флажки: сюда не ходить, не соваться и не требовать от меня участия и соболезнования. Есть ли у мамы флажки? Не замечала.

Родители уехали с напутствиями. «Ты взрослый человек, должна уметь выстраивать отношения», – это папа. «Асенька, доченька, имей силу воли, ты ведь уже выросла», – это мама.

Теперь на экране мужик в семейных трусах лихорадочно глотал пилюлю, стимулирующую потенцию, одновременно говорил по телефону и настоятельно советовал другу, у которого «с кем не бывает», тем же средством поддерживать огневую мощь.

– Бабуля! – плюхнулась я на колени, зарылась головой под ее фартук.

В детстве я почему-то эту позу считала самой надёжной при горестях и страхах. Как страус головой в землю, так я башкой – под бабулин фартук. Он по-прежнему пахнет стиральным порошком и кухней.

– Бабулечка-роднулечка, сделай на ужин капустных котлеточек, а? Мне нужно материалы к передаче подобрать, сейчас за книги засяду. А мне ещё одну передачу вести предлагают, про литературу. Представляешь? Так боюсь! Надо хорошенько подготовиться.

– Что елозишь? Как маленькая. Порубить капусту в фарш или целиком листочки отваренные? Но, как хочешь, а без яйца и панировки готовить не могу. Хоть твоя мамочка и говорит про углероды… углеводы? Без яйца и муки отказываюсь!

– Где наша не пропадала, – встала я с колен, – давай с углеводами.

Мир был восстановлен. Мой желудок, не получивший не только пирожных в «Столовке», но и полноценного домашнего обеда, возмущённо урчал. То бунтовало моё второе «я». Перебьётся! И так много власти забрало. Девушка, подчиняющаяся желудку, – это птица, разучившаяся летать.