Текст книги "Целую ручки"

Единственной личной мечтой, не связанной со здоровьем Катеньки, было желание выспаться. Сон вволю, сколько захочешь, стал казаться Лене самой большой роскошью. Но иногда желанный сон, на который есть только три часа, не шел – измученный, перевозбужденный тревогами мозг не хотел отключаться. Тогда Лена молилась. Ее семья никогда не была религиозной, Лена ни разу в жизни не заходила в церковь, имела смутные представления о Библии. Она молилась своему богу, чему-то высшему, надчеловеческому. И молитва ее состояла из двух бесконечно повторяющихся слов: «Пожалуйста, помоги! Пожалуйста, помоги! Пожалуйста, помоги!» Она просила за дочь, страдающую от каждого глотка воды, от каждой попытки поднять головку или пошевелить ручками, скованными судорогой. Лена просила за себя – дать силы, прогнать отчаяние, укрепить веру в победу.

Игнат, не без настойчивых напоминаний и угроз, признал отцовство. Явился в ЗАГС, дал паспорт, куда ему поставили штамп. В свидетельстве о рождении Кати стояла Ленина фамилия, но в графе «отец» не было пропуска.

Второй раз они увиделись, когда Лене срочно понадобились деньги. Зарплат мамы и папы, бабушкиной пенсии не хватало, все накопления давно были истрачены. Игнат отказался приходить к ним домой, назначил свидание в парке.

Он оценивающе посмотрел на Лену и заявил:

– Плохо выглядишь.

– Зато ты – прекрасно.

Лена уже давно рассталась с розовыми очками, а Игнат не находил нужным играть перед ней спектакли.

– Что тебе нужно? – спросил Игнат.

– Деньги и лекарства, – прямо ответила Лена. – Деньги на массаж, он нужен срочно, иначе у Кати сформируются контрактуры, неподвижность суставов…

– Меня не интересуют эти подробности!

– Но стоит начать массаж, – говорила Лена, точно не слыша Игната, – возникают судороги, очень болезненные. Достань лекарство, оно импортное, в аптеках только по блату.

– И не подумаю!

– Подумаешь! – жестко сказала Лена. – Хорошо подумаешь, прежде чем отказывать. Мне ведь терять нечего. Ради дочери я глотки перегрызу, не то что на прием к секретарю обкома или в твой деканат пойду.

– Ты стала грубой. Шантажируешь?

– Нет, требую законно причитающееся.

– Откуда у меня, студента, деньги?

Игнат врал. Он был состоятельным человеком. Подпольно приторговывал дефицитом, летом работал в стройотрядах. Не плотником или каменщиком, конечно. Комиссаром штаба студенческого облстройотряда – руководил, инструктировал, вдохновлял. Все договоры с заказчиками оформлялись через штаб. Простые студенты не ведали о реальных суммах, получали зарплату в конце сезона в штабе. Эта схема не была изобретением областных боссов от комсомола. Существовала пирамида: от всесоюзного штаба студенческих стройотрядов – до районных штабов. Вершина пирамиды, как водится, была золотой, далее по убывающей, основание – чернозем.

– Ты не бедствуешь, – ответила Лена.

Хотя она отгородилась от мира, все-таки иногда, от бывших приятелей и приятельниц, доходили слухи об Игнате, который живет на широкую ногу.

– И давай договоримся, – продолжила Лена, – чтобы мне каждый раз не припирать тебя к стенке, выплачивай алименты, тридцать рублей в месяц.

– Ну и аппетиты! – возмутился Игнат.

– Да, больной ребенок требует больших расходов.

– Плевать мне на этого ребенка! На урода!

– Придержи язык! – повысила голос Лена. – Еще раз скажешь гадость про дочь, пеняй на себя.

– Лена, послушай, – сменил тон Игнат. – Нужно тебе все это? Молодая, красивая, у тебя вся жизнь впереди. У меня, кстати, тоже. Не повезло нам, так случилось, но ведь можно исправить.

– Твоя жизнь, моя жизнь, но есть еще и третья.

– Чья? – не понял Игнат.

– Катина, нашей дочери. Она тоже человек, тоже имеет право видеть небо, радоваться солнцу и пению птиц.

– Не может она! – выкрикнул Игнат, оглянулся, не слышал ли кто, и заговорил тише: – Я говорил с врачами. Она же умственно отсталая, дебилка, никогда не сможет вилку держать и задницу подтирать! Ходить, сидеть, разговаривать нормально! Это брак природы, как ты не понимаешь! Есть детские дома для таких особей, я узнавал. Я готов сам оформить все документы. Государство о ней позаботится, оно у нас доброе. А ты вернешься в институт, будешь вспоминать об этой калеке как о страшном сне. Или: хочешь – навещай ее. Но не гробь себя и меня заодно.

– Мне рассказывали об этих учреждениях, – помотала головой Лена. – Отдать туда Катю все равно что снести ее на кладбище.

«Где уродке и место», – подумал Игнат, а вслух принялся с удвоенной силой агитировать Лену. Она была непреклонна: Кате требуется постоянный уход, двадцать четыре часа в сутки, нигде, кроме родного дома, такого не будет.

– Мне пора, – встала со скамейки Лена и протянула ему листок. – Вот название лекарства, достань обязательно. Не просила бы тебя, если бы сама могла купить. Деньги можешь переводить по почте.

– Дура! – в сердцах обозвал ее Игнат. – Не зря говорится, что сон разума рождает чудовищ.

– Если разум понимать как нравственность, то это в точности про тебя.

Не простившись, она пошла по аллее. «Сука!» – процедил Игнат. Лена услышала, запнулась на секунду, но не оглянулась.

Через несколько месяцев Игнат женился. Ему не помешало, что первая жена, Оксана, еще на костылях передвигалась. Второй супругой стала дочь большого партийного начальника. Лена восприняла известие о браке Игната с равнодушной брезгливостью. Пусть хоть на английской королеве женится, лишь бы деньги присылал.

Катюше исполнился год. Она не могла сидеть, не пыталась вставать, плохо держала головку, не произносила слов и слогов, а только невнятные булькающие звуки. Но у них были победы! Катюша почти научилась глотать, и фонтаны брызг уже не так часто вырывались из ее ротика. Благодаря лекарствам, массажам и теплым ваннам, которые Лена делала постоянно, ослабился тонус мышц, и девочка уже не походила на скрюченного воробушка. Лене казалось, что самое страшное уже позади (хотя самое трудное еще впереди). Отступал панический страх Катиной смерти. Малышка родилась без многих жизненно важных безусловных рефлексов, а условные не вырабатывались. Но Лена была убеждена, материнское сердце ей подсказывало, что в глубине этого несчастного тельца, в подкорке недоразвитого мозга есть все-таки живой росточек, который упорно и настойчиво, через боль и страдания рвется к солнцу.

Лена чуть-чуть расслабилась, стала замечать мир вокруг, но на нее обрушилось еще одно чудовищное несчастье. Автобус, в котором ехали мама и папа, столкнулся с грузовиком. Отец умер на месте, мама – через два дня в больнице. Во время похорон бабушка упала, у нее случился инсульт, парализовало правую сторону тела. Лена враз потеряла родных и близких. Единственных, кто любил ее дочь, кто был поддержкой и опорой. Она осталась с двумя инвалидами на руках. Ее душа была пуста, по ней гулял черный пепел пожарища. Лена не могла молиться, потому что единственной просьбой к богу было бы: «Убей и меня!»

И тогда в ее двери позвонил Ангел.

Он все звонил и звонил. Лене не хотелось идти открывать. Ведь надо встать, кого-то видеть, о чем-то разговаривать. Она только что покормила дочь и бабушку. Положила Катеньку рядом с бабулей, чтобы та могла гладить ее здоровой рукой. Из глаз бабушки катились слезы. Как и правнучка, она теперь не могла говорить, только мычала. Лена знала, что бабушка хочет сказать: «Мало тебе, внученька, горя, так еще и со мной мыкаться. Лучше бы я преставилась, а не лежала колодой».

– Не лучше, – ответила Лена вслух. – Твоя пенсия теперь наше главное жизненное довольствие. Кому там неймется? – повернула Лена голову к двери.

Звонок не умолкал. Она встала и поплелась в прихожую.

На пороге стоял Коля – тот самый, первая любовь, из-за которой Лена считала себя предательницей. Как давно это было и как глупо, наивно.

– Здравствуй, Лена! Сегодня я приехал, вернулся из армии. Узнал о тебе.

– И что дальше?

– Я пришел.

Коля пришел и остался навсегда. Он вытащил Лену из пучины горя и отчаяния. Он зарабатывал деньги и все до копейки тратил на Ленину семью. Он купал бабушку и укачивал Катю, мыл полы и готовил еду, делал ремонт и конструировал коляски для ребенка. Он уговаривал Лену восстановиться на заочном отделении в институте.

Коля пришел как друг и ничего не требовал взамен своего участия. Просто каждый день появлялся в доме и спрашивал: «Скажешь, что надо делать? Или мне самому догадываться?» Лена пожимала плечами и загадывала: на сколько хватит этого тимуровца? Шли дни за днями, недели за неделями, а Коля никуда не пропадал. Лена начала улыбаться, оттаивать. На пепелище появились слабые побеги. Вечерами Лена невольно поглядывала на часы: когда же придет Коля? Обрывала себя: нельзя привязываться, сегодня он не придет и правильно сделает. Но Коля приходил – с сумкой продуктов, с игрушкой для Кати. Месяца через три Лена поймала себя на том, что не просто ждет Колю, а стоит перед зеркалом и прихорашивается. Лена испугалась. Она перенесла столько боли, что боялась любой радости – после радости обязательно случается боль.

– Зачем ты сюда ходишь? – спросила Лена, как только открыла дверь Коле.

– Пройти можно? – отстранил ее Коля и втащил в квартиру инвалидное кресло. – На больничной свалке нашел, ребята помогли отремонтировать. Теперь бабушка сможет раскатывать по дому.

– Зачем ты сюда ходишь? – повторила Лена. – Чего ты хочешь?

– Хочу помыть эту бандуру в ванной.

– Коля! Не юли! Отвечай.

– Разве не ясно? – посмотрел он ей прямо в глаза. – Я хочу жениться на тебе.

– Это невозможно.

– Почему?

– У невесты слишком много проблем.

– Справлюсь.

– Мне нельзя выходить замуж.

– Кто сказал? Кстати, я не тороплюсь.

– Правильно! И не теряй здесь время.

– Ты меня выгоняешь?

– Нет, но…

– Значит, разговор окончен. Я пошел мыть коляску. У тебя щетка есть?

– Николай! Я больше не могу, я боюсь… – У Лены перехватило горло, и она закончила шепотом: – Я больше не буду рожать детей.

– Одного ребенка вполне достаточно, по-моему.

Лена развернулась и ушла в комнату.

Они делали вид, что ничего не случилось, никакого разговора не было. Хотя теперь Лена стала замечать, как тянется к ней Коля, смотрит украдкой, вспыхивает от нечаянного прикосновения. В его молчаливом обожании не было ничего общего с тактикой платонических пируэтов Игната. Но и Лена теперь была не наивной девушкой с весенним бурлением крови в сосудах и томлением в чреслах. Ее чувство к Николаю созревало медленно и потому основательно. Жизнь цветка скоротечна, а дерево долго и крепко стоит на земле, пустив глубокие корни и не боясь ветров.

Бабушка, пересаженная в кресло, заметно повеселела. Она всячески показывала Лене, что Николай – отличный парень, не упусти. «Гы-гы-гы-гы…» – с разной интонацией рыкала бабушка в спину Коле, который уходил поздней ночью домой. Лена отлично понимала, что бабушка хотела сказать.

– Не придумывай, бабуля! Я ему вовсе не нравлюсь, – улыбалась Лена.

– Ры-ры-гы-гы! – бабуля здоровой рукой стучала по голове.

– Кто глупая? Я глупая?

– Гы-гы!

– Ну, не знаю. Ты думаешь, нравлюсь?

Лена привыкла так разговаривать: за себя и за бабушку, за себя и за Катю.

– Знаешь, бабуля, что я думаю? Мужское восхищение способно растопить ледяной панцирь, в котором живет несчастная женщина. Но воскресить ее может только собственная любовь.

Бабушка высунула язык и задвигала его кончиком вверх-вниз.

– Поняла. Хватит болтать? Пора переходить к делу?

– Гы!

Что означало: «Вот именно!»

Они ужинали на кухне. Лена держала на руках дочь. Коля ел быстро, но не жадно. Лене нравилось наблюдать за ним во время еды. Так насыщается большой, здоровый, сильный мужчина, труженик и добытчик.

– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, потому что женщинам нравится этот процесс, – сказала Лена.

Коля поднял голову и уставился на нее удивленно.

– Кажется, ты мне делал предложение? – спросила Лена. – Замуж звал?

– Да.

Николай напрягся, на его щеках выступили красные пятна.

– Что «да»?

– Звал замуж.

– А дальше?

– Все.

– Только подумать! – притворно возмутилась Лена. – Делает предложение руки и сердца и хоть бы полсловечка про любовь!

Коля смотрел на нее несколько секунд, потом его щеки дернулись, и он вдруг принялся смеяться, хохотать, закашливаться.

– Правильно говорят, – просипел он через поперхивания, – все красивые женщины глупые.

Когда они поженились, Коля с согласия Лены позвонил Игнату и сказал:

– Нам твои подачки больше не нужны.

– Целую ручки! – ответил Игнат и положил трубку.

Бабушка прожила после инсульта пять лет, умерла тихо во сне. Лена окончила институт и на полставки преподавала математику в вечерней школе. Николай заведовал автомастерской, хорошо зарабатывал. Благодаря их стараниям Катя пережила все сроки, отпущенные людям с ее диагнозами. Вокруг Лены сам собой образовался круг матерей, чьи дети страдали ДЦП или другими врожденными пороками, кому требовались опыт, знания Лены, да и просто человеческая поддержка. Больных детей не становилось меньше. Выйдя на пенсию, Лена зарегистрировала некоммерческую организацию «Наши ангелы», которую и возглавила. С помощью спонсоров устраивали детей в санатории и реабилитационные центры, в столичные клиники, приглашали из Москвы консультантов по терапии доктора Войта. Гимнастика, разработанная этим врачом, очень помогала детям с ДЦП. Когда Катя была маленькой, никто даже не слышал об этой гимнастике, да и о многих других методиках, которые так пригодились бы. Наука шагнула вперед и стала доступнее.

Игнат давно перебрался в Москву, но года три назад вдруг объявился, предложил встретиться.

– Неплохо сохранилась, – сказал он Лене.

– Ты тоже не сильно постарел, только облысел.

«Спросит ли о дочери?» – думала Лена. Не спросил. Принялся говорить о том, что приехал на открытие храма, на который много пожертвовал. Хвастался знакомством с высшими иерархами православной церкви, их благословением. «Чем больше ханжей ударится в религию, – мысленно усмехнулась Лена, – тем меньше порядочных граждан придут в церковь». Но вслух она сарказма не выказывала. Завела речь о том, что если Игнат такой праведник, пусть пожертвует в фонд детей, страдающих тем же недугом, что их дочь. У фонда есть сайт, там выложены фото всех пожертвователей и благодарности родителей с отчетами, на что потрачены деньги. Игнат не раскошелился. Больше они не виделись.

Отчитываясь перед Куститской, Антон не признался в провале попытки взять интервью – наврал, будто у него сломался диктофон. Какая может быть премия за то, что его выставили из дома!

– Придется восстанавливать рассказ Елены Петровны Храпко по памяти, – говорил Антон. – Но на память я не жалуюсь.

– Хорошо, – согласилась Полина Геннадьевна. – Но чтобы в будущем таких накладок не случалось! Мне нужны пленки.

Антон положил трубку и в который раз подумал, что интонации Куститской, манера отдавать приказы совершенно не свойственны неутешным вдовам. Так ли уж она горюет? Возможно, собирает сведения, чтобы нейтрализовать вероятных наследников. Антону мотивы Куститской безразличны, лишь бы гонорар отстегнула.

Девушка из богатой семьи

В воскресенье Антон обедал у мамы. Она завела привычную песню: мол, ему пора жениться, остепениться и плодиться.

– У нас с отцом в твоем возрасте уже было двое детей, – мягко упрекала мама.

– Папе повезло, – увиливал Антон. – Если бы я встретил такую женщину, как ты, ни минуты бы не раздумывал. Мама, ты, случайно, не знала Куститского?

Антон спросил, чтобы перевести разговор на другую тему, и застыл с открытым ртом, когда мама ответила:

– Игната? Прекрасно знала. Моя одноклассница Юля Воронина вышла за него замуж.

– Не может быть! – воскликнул Антон.

– Что тебя удивляет? И почему ты заговорил о Куститском?

Антон пропустил мимо ушей мамины вопросы и задал свои:

– Ты поддерживаешь отношения с Ворониной? Мне нужно взять у нее интервью. Можешь мне устроить с ней встречу?

– Отношений не поддерживаю, но перезваниваемся иногда. Что за интервью?

– Мне нужно, чтобы Воронина рассказала о своем первом муже, о Куститском.

– Пишешь про него статью? – предположила мама. – Какой-нибудь столичный журнал заказал?

– Вроде того. Мама, а каким Куститский был в молодости?

– Не для печати, – с кривой усмешкой ответила мама. – Игнат был изворотливым скользким типом. Весьма обаятельным. Из тех, что по трупам пойдет к своей цели. Он был женат на известной спортсменке, которую бросил ради Юли. Она, по тем нищим временам, в золоте купалась: папа – секретарь обкома партии, мама – директор ресторана. Тут тебе и связи, и машины-квартиры, и курорты-санатории. Они потом в Москву переехали. Когда перестройка началась, Юлин папа власть потерял, а мама чуть в тюрьму не загремела. Игнат с Юлей развелся и женился на какой-то столичной штучке. Впрочем, Юля не бедствует. Домой вернулась, у ее мужа строительная фирма «Золотой ключ».

– Сергей Скворцов ее муж?

– Да. Юлька одну птичью фамилию сменила на другую.

– Сколько ей лет?

– Как мне, наверное, пятьдесят три. Или пятьдесят четыре. Юля очень милая и приятная женщина. Ее, конечно, с детства сильно баловали, – единственная дочь. И потом как сыр в масле каталась. Парниковое создание, хрупкое и нежное.

– У них были дети?

– Нет, Юля сама как ребенок. Она привыкла быть игрушкой в чужих руках. Дети – это ответственность, а Юле ничего крупнее собачки болонки поручить нельзя.

– Мама, ты позвонишь Скворцовой? Как ее? Юлия?..

– Отца звали Юлием Петровичем. Она Юлия Юльевна, язык сломаешь.

– Позвони прямо сейчас, пожалуйста!

– Твою бы настырность да на благое дело!

Юлия Юльевна, которую после приветствия и общих фраз мама Антона попросила встретиться с сыном и рассказать об Игнате, растерялась.

– Я не знаю, – тянула она. – Игнат ничего не говорил про интервью. Он сейчас в Африке отдыхает. А про что мне рассказывать? Нужно у Сергея спросить, если он не будет возражать. Поговорите с ним?

Антону пришлось получать благословение у Скворцова. Не упоминая вдову и факт смерти Куститского, Антон объяснил, что ему заказан цикл очерков об Игнате Владимировиче. Предполагается издание отдельной книги.

– Почему Куститский нас не предупредил? – настороженно спросил Скворцов и сам же ответил: – Что-то вроде сюрприза?

– Совершенно верно.

– Коллег по бизнесу и партнеров тоже опрашиваете?

– Этим занимается другой журналист, моя часть – личная жизнь Куститского. Сами понимаете, я не могу пропустить Юлию Юльевну. Это произведет странное впечатление на вашего партнера.

Проговорив последние слова, Антон замер. Верно ли он угадал, что у Скворцова общий бизнес с покойником? Верно! Скворцов согласился, назначил время и сказал, что и сам будет присутствовать на интервью. Последнее уточнение Антона не обрадовало, но возражать он не стал. По слухам, Скворцов был крутым дядькой.

Парниковое создание выглядело совсем не так, как рисовалось Антону. Он представлял себе чахлый цветок – бледную немощь с нюхательной солью в руках. Впрочем, и спортсменка состояла не из мышц, а из сплошного жира. И мать-одиночка оказалась красавицей, а не затюканной теткой. Наверное, Антон плохо разбирается в женщинах. Уточним – в дамах постбальзаковского возраста, мужского интереса к которым не испытывает по определению.

Юлия Юльевна была маленькой пухленькой блондинкой с румяными щеками. Она точно состояла из надувных шариков или из мягких бубликов и крендельков. Аппетитненькая булочка, так и хочется ущипнуть. Ей бы сниматься в рекламе молочных продуктов. В противоположность жене, Скворцов был угловат, кряжист и шкафоподобен.

Антона принимали в шикарной гостиной, на маленьком столике стояло угощение: печенье, бисквиты, конфеты, засахаренные фрукты, орешки. Хозяева спросили, что он будет пить, и домработница принесла ему кофе.

Никаких разминочных бесед. Скворцов с ходу спросил:

– Будете записывать на диктофон?

– С вашего позволения, – Антону ничего не оставалось, как достать тайное записывающее устройство.

– Начинайте, – скомандовал Скворцов.

– Юлия Юльевна, как вы познакомились с Игнатом Владимировичем?

– Что вы имеете в виду?

– Он тебя спрашивает, где вы познакомились, – пояснил вместо журналиста Скворцов.

– В молодежном лагере.

– И как развивались ваши отношения?

Юлия Юльевна растерянно посмотрела на мужа. На этот раз он не пришел ей на помощь.

– Расскажите о впечатлении, которое произвел на вас Игнат, – уточнил Антон.

– Он произвел на меня хорошее впечатление.

– Нельзя ли конкретнее?

– Я не помню.

«Облом, – мысленно запаниковал Антон. – При Скворцове она ничего толком не скажет. Ситуация идиотская: при втором муже вспоминать любовь с первым».

Скворцов, очевидно, пришел к тому же выводу. Он посмотрел на часы и поднялся.

– Оставлю вас. У меня дела. Перед публикацией, – обратился он к Антону, – принесите мне материал для визирования.

– Непременно, – кивнул Антон.

И про себя подумал: «Разбежался!»

После ухода мужа Юлия Юльевна не сразу расслабилась. Антону пришлось болтать на посторонние темы, вспомнить свою маму, которая-де прекрасно отзывалась о школьной подруге. Со словами: «Не будем формалистами» – он убрал диктофон в карман, хотя кнопку «стоп» не нажал. Наконец пышечка созрела, и Антон вернулся к вопросу об их знакомстве.

Юлия Юльевна улыбнулась своим воспоминаниям:

– Это было романтично и нелепо. Мы пошли в лес небольшой компанией. Дурачились, смеялись. Я запрыгнула на небольшой пенек, развела руки в стороны и воскликнула: «Какой чудесный день!» Потом спрыгнула. И! Представляете, подвернула ногу. Правда, смешно? Только что восхищалась, а через секунду валяюсь на земле и плачу от боли. Игнат нес меня до лагеря на руках. Сначала вот так, как невесту, – Юлия Юльевна вытянула руки, показала. – А потом он устал, но не соглашался передать другому мальчику. И я перебралась к нему на закорки, обняла за шею, он держал мои ноги. Так и прибыли в медпункт. Там фельдшерица сказала: «растяжение». Но Игнат настоял, чтобы поехать со мной в город, сделать рентген.

– Вывих?

– Настоящий перелом! – возразила Юлия Юльевна. – Гипс наложили, домой отправили. Папа с мамой перепугались ужасно, ведь я такая неловкая была, как слоненок. Игнат меня часто навещал, обязательно с каким-нибудь сюрпризиком-подарочком приходил. Я в молодости очень смешливая была.

Юлия Юльевна постоянно употребляла глагол «была»: в молодости она была смешливая, наивная, неловкая, восторженная. Она говорила не «я удивилась», а «я была удивлена», не «я поразилась», а «я была поражена». Антон иронизировал мысленно: «Была-была, а теперь закончилась?» Все, что поведала Юлия Юльевна о первом муже, Антон назвал бы «пургой» – общие слова, штампы, банальщина. Слащавые до приторности воспоминания Юлии Юльевны были бы объяснимы, знай она о смерти Куститского, но Антон держал язык за зубами. В саге о безоблачных отношениях Юли и Игната лишь рассказ о сватовстве имел драматический нерв.

Юле только исполнилось восемнадцать, она окончила среднюю и музыкальную школы. Родители считали, что замуж ей выходить рано, хотя к Игнату относились доброжелательно. Игнат пришел просить руки Юли в красивом костюме, при галстуке и с букетом роскошных цветов – не для Юли, а для ее мамы. Жених был сдержанно взволнован, как перед ответственным экзаменом. Торжественный настрой Игната польстил родителям Юли, а ее саму привел в трепет – она никогда не видела Игната официальным и по-деловому собранным. Когда Игнат попросил разрешения поговорить с отцом Юли наедине, она почувствовала себя страшно взрослой и важной, не могла удержаться от нервного хихиканья. За что мама шикала на дочь: «Тише ты!» Они обе подслушивали за дверью.

Речь Игната сделала бы честь какому-нибудь положительному во всех отношениях и благородному до мозга костей герою из фильма. Например, адвокату, отстаивающему права сирых и убогих. Юля и ее мама не относились к сирым и убогим, но в конце выступления Игната прослезились.

– Юлий Петрович, я пришел просить руки вашей дочери, – говорил Игнат. – Прекрасно знаю, что Юлечка еще очень молода. Только выпорхнула из школы и торопиться в ЗАГС? На вашем месте я никогда не дал бы на это своего благословения.

– Тогда почему просишь? Может, у вас было?.. – напрягся Юлий Петрович.

– Боже упаси! Юля для меня священное неприкосновенное создание. Мое предложение руки и сердца продиктовано тем, что я, извините, несколько лучше знаю вашу дочь с той стороны, которая вам в силу объективных обстоятельств неизвестна. Кроме того, и о нравах современной молодежи я прекрасно осведомлен. Юленька – существо нежное, доверчивое и ранимое. Она настолько чиста душой и телом, что легко становится добычей ушлых проходимцев. Поверьте, мне не раз приходилось едва ли не силой отгонять от нее корыстных типов как мужского, так и женского пола. Юля – лакомая добыча, с помощью которой можно поближе подобраться к вам и к вашей супруге. В определенном смысле Юленька – наследная принцесса, а к царскому двору всякий хочет примазаться. Был бы у Юли иной характер, твердый и жесткий, умей она разбираться в людях, тревожиться не стоило бы. Но Юля исключительно доверчива, вскружить ей голову легче легкого. Я очень люблю вашу дочь и готов ждать ее пять, десять лет – сколько потребуется. Мне не нужны ваши связи и возможности, я обладаю достаточной волей и целеустремленностью, чтобы занять достойное положение в обществе и обеспечить свою жену по высокому разряду. Если бы Юленька была дочерью уборщицы или сиротой, мои чувства нисколько бы не изменились. Откровенно говоря, мне было бы даже проще.

– Ты ведь уже был женат?

– Да. Как говорится, ошибка молодости. Вы ведь знаете, как случаются ранние браки.

– Девка дала, обязан жениться?

– Вот именно. Моя бывшая жена Оксана – прекрасный человек, спортсменка. Но спортом ее интересы и ограничиваются. Я не бросал жену, просто мы оба поняли, что совершили ошибку, что мы разные люди и лучше исправить эту ошибку сейчас, мирно и спокойно. Юлий Петрович! Объективно говоря, формально подходя, я не лучший кандидат в мужья для Юли. Мало того, что был неудачный брак, так еще и запись в паспорте…

Игнат замолчал, словно не решался сказать о чем-то мучительном.

Юлий Петрович не выдержал:

– Про какую запись ты говоришь?

– У меня якобы есть ребенок.

– Чего?

– Выслушайте, пожалуйста! Милую девушку, с которой я был едва знаком, соблазнил негодяй, девушка забеременела. Подчеркиваю! Никогда и никаких близких отношений у нас не было! Ребенок родился страшно больной, не мог сосать, глотать и вообще был весь перекореженный. Врачи сказали – не жилец, давали ему максимум два месяца. Не знаю, почему эта девушка выбрала меня. Она пришла, упала передо мной на колени, рыдала, умоляла фиктивно признать ребенка как своего. Несчастная, она не хотела, чтобы ребенок умирал безотцовщиной. Я не смог отказать убитой горем женщине, прогнать ее на улицу. Подумаешь, рассуждал я, несколько недель буду числиться отцом.

– Малец выкарабкался? – предположил Юлий Петрович. – А ты попал как кур в ощип?

– Вы правильно угадали. Ситуация нелепейшая. Не могу же я злиться из-за того, что несчастное создание не погибло? Желать смерти врожденному дебилу, которого кормят через трубочку, воткнутую в желудок? Подать в суд, чтобы экспертиза доказала мое неотцовство? Тогда зачем добровольно признавал его? Лучше уж откуплюсь.

– Ага! Тугрики она все-таки запросила?

– Да, плачу алименты ежемесячно. Но речь даже не о деньгах, в конце концов, материально помогать одинокой матери, воспитывающей инвалида, не зазорно. И мое глупое благородство не волновало меня, пока не встретил Юлю и не полюбил ее. Меня пробирает ужас при мысли, что с Юлей может случиться нечто подобное. Я живу в постоянном страхе за Юлю. Сейчас она поступит в институт, и я не смогу охранять ее двадцать четыре часа в сутки. Конечно, защита отца, ваше имя играют очень большую роль. Но не абсолютную! Только муж способен обеспечить настоящую безопасность. Статус замужней женщины – это броня, на которую мало кто покусится. Даже если вы откажете нам, я не отступлюсь. За Юлю я перегрызу глотку, поломаю ноги, в лепешку раздавлю. Юленька совершенно уникальный, особенный человечек, таких не существует на свете и никогда не существовало. Ее надо беречь как зеницу ока, как ценнейший бриллиант, как нежнейший цветок.

– Это ты верно сказал.

– Юлий Петрович! Я исключаю любые варианты интриганства за вашей спиной. Мы никогда не переступим порога ЗАГСа без вашего благословения и согласия. Нам нужна настоящая семья, с детьми, не в ближайшее время, естественно, – заверил Игнат, – с заботой о состарившихся родителях. Я вполне зрелый человек, а Юлечкино взросление буду наблюдать вместе с вами терпеливо и счастливо.

Юлия Юльевна закончила рассказ словами: «Вот так мы поженились. У меня было великолепное подвенечное платье».

– Значит, вы знали про ребенка Игната? – уточнил Антон.

– Это был ребенок только на бумаге. Я была потрясена благородством Игната.

– Вы знаете дальнейшую судьбу ребенка?

– Мальчик вскорости умер.

«Девочке под сорок, – подумал Антон. – И я видел ее два дня назад».

– Удобно ли будет спросить, почему у вас не было своих детей?

– Бог не дал, – отвела глаза в сторону Юлия Юльевна.

– Через несколько лет вы переехали в Москву? Расскажите о столичной жизни.

И снова посыпались общие слова: жили хорошо, было много друзей, симпатичная квартира и большая дача, ездили отдыхать в соцстраны. Юля разводила комнатные цветы, у нее были даже орхидеи, по тем временам большая редкость. И еще собачки…

Антон терпеливо выслушал про собачек и спросил:

– Почему вы развелись?

Юлия Юльевна беспомощно захлопала глазами.

– У Игната Владимировича появилась другая женщина?

– Да.

– Вы очень переживали?

– Немножко очень.

Юлии Юльевне была неприятна эта тема, но сказать об этом прямо она не решалась.

– Как Игнат Владимирович объявил о разводе?

– Пришел и сказал.

– Вы расстроились? Для вас это было страшной неожиданностью?

– Конечно.

– А как отреагировали ваши родители?

– Извините, Антон, мне не хотелось бы вспоминать об этом.

– Всего пару слов! Кем была ваша разлучница?

– Хотите еще кофе? Или, может быть, чаю?

Антон решил пустить в дело тяжелую артиллерию.

– Юлия Юльевна, я настойчив, потому что вы не знаете всего. Игнат Владимирович трагически погиб в Африке. Книга, для которой я собираю материал, будет его посмертной памятью.

– Тем более незачем говорить о разводах, – автоматически и вполне здраво заметила Юлия Юльевна.

До нее как будто не сразу дошло, но через несколько секунд она застыла с округлившимися глазами.

– Игнат умер? Какой кошмар! Надо немедленно сообщить Сереже. Почему вы ему ничего не сказали? Сергей будет недоволен.