Текст книги "Иней времени. Стихотворения"

Совесть

 
Трепещет осина последней листвой —
зима прилетела внезапно,
победно и быстро сменила весь фон,
хотя, как всегда – поэтапно.
 
 
Спокойная совесть дороже всех благ,
она бережет от мучений,
а если она не чиста, то ты наг,
и нет на тепло обольщений.
 
 
А жизнь мою кружит беда за бедой,
пора бы прийти и победам.
И пусть возвестит о них празднично той
чудесным и вкусным обедом.
 
 
Но в жизни не так. Суета из сует
обходит, законы листая,
и вновь от несчастья я слышу: «Привет».
И снег от внезапности тает.
 
 
А я не вода, не осина, не вихрь,
я просто земная подруга
и чувствую, вижу, что ветер притих
былых передряг, и спит вьюга.
 
 
Как дорого нам обошлось забытье!
Случайной судьбы не бывает.
И все – таки совесть – то, именно, то,
в чем наше здоровье и тает.
 

1993

Дожди любви

 
Любовь, дожди проходят мимо,
пусть по ночам грохочет гром,
возможно, жизнь еще терпима,
читай стихи – не нужен бром.
 
 
Напрасно я Вам позвонила,
совсем не то хотела я,
поймите, Вас я не винила.
Забыла Вас, Отелло – я.
 
 
Я не ревную. Все спокойно.
На небе будней пелена.
Живу, тружусь весьма достойно,
бывает редко, что одна.
 
 
Кто Вы? О, право, не напрасно
я задаю такой вопрос,
Вы многолики и прекрасны.
Не нужен каверзный допрос.
 
 
Мне не нужна любая ревность,
хочу я быть с собой честна,
влюбляюсь мысленно, и верность
всегда лишь там, где я одна.
 
 
А вот влюбиться ненароком —
опасно, Боже, ты спаси.
Любила много. Вышло боком.
От чувств сильнейших упаси.
 
 
Мужчин так много, и красивых,
и женщин уйма вокруг них,
пусть будут счастливы и льстивы,
средь них невеста и жених.
 
 
А я? Я женщина крутая,
и выгляжу еще вполне.
И потому, не увядая,
люблю я быть наедине.
 
 
Наедине с собой, работой,
все, выполняя для других.
Проникнув тысячной заботой,
я ухожу от дней лихих.
 
 
А за окном ветла с листвой
о чем-то вечно говорит,
а я в работе и без боя
во мне все чувствами горит.
 
 
Но дождь – дождлив, идет так часто,
что уж вполне спокойна я,
а быть спокойной не опасно,
и жизнь тогда – достойная.
 
 
Дожди прошли, любовь осталась,
в стихах осталась навсегда.
Возможно, это жизни шалость,
застыли строчки как гроза.
 

1993

«Погода, природа, она так проста…»

 
Погода, природа, она так проста,
что в лиственных гротах теперь чистота,
нет ягод, листвой лишь красуется мир.
Стареем с тобою, и вреден нам пир.
И роскошь лесная, и роскошь в еде —
вся роскошь земная вредна в суете,
и суетность мира с годами вредна,
и вещая лира в любви не видна.
И годы белеют в твоих волосах,
и хною желтеют в моих волосах.
С годами кто толстый, а кто и худой,
а ты равномерный и только седой.
 

1993

«Ясный, солнечный мороз…»

 
Ясный, солнечный мороз,
небо ярко-голубое,
я бегу домашний кросс,
все дела мои в забое.
Очень быстро темнота
опускается на землю.
Лес – сплошная чернота,
а я небу тихо внемлю.
Пусть возникли холода,
и ноябрь стоит на стреме,
я сегодня молода,
и дела мои не бремя.
 

1993

Мухомор

 
Как хорошо деревья оголились,
и в черных платьях их стоят стволы,
они давно друг в друга все влюбились,
а желтые одежды им малы.
 
 
Увидеть жизнь, пусть смерть висит чужая,
понять, что ты, да ты еще живой,
что где-то в муках женщина рожает,
сквозь душу пропуская жуткий вой.
 
 
Да, жизнь нужна, порой без исключения,
богатым, бомжам, просто чудакам,
еще прекрасней, если есть влечение,
но в сердце дань и траурным листам.
 
 
Бывает – злость минутная клокочет.
А в сердце боль, и раздражает звук.
И все же жить, конечно, каждый хочет,
а сердце – тук, уж очень часто – тук.
 
 
Уехал ты однажды незаметно
в далекий край, где бродит НЛО,
там нет богатств каких-нибудь несметных,
запасы твои тают без кило.
 
 
Меня забыл? Ты жив иль просто сгинул?
Куда ушел? Зачем? И почему?
Иль мухомор в свою кастрюлю кинул?
А я все жду, слезу из глаза жму…
 

1992

Каприз

 
Снега еще в своей стихии,
но всюду чувствую: весна.
Она идет, шаги глухие
мир пробуждают ото сна.
 
 
Мне надоело быть рабою,
осуществлять чужой каприз.
И не хочу я быть с тобою!
Я не хочу с тобой стриптиз!
 
 
Я не хочу! И все! И точка!
Пусть твои руки лезут вверх!
От ласк твоих болота, кочки!
А от любви и свет мой мерк!
 
 
Давно – давно играю с жизнью!
Давно – давно, да, господа!
Но очень я весной капризна.
С тобой так можно? Иногда.
 
 
Чем кончился каприз? Плачевно.
Ушел и ты, ушла и я.
Пришел развод, сменил кочевье,
и развалилась вся семья.
 
 
Весна блуждает по дороге,
она мудрее ссор и бед.
Уехал ты. Весна лишь строго
смотрела вслед, как солнца свет.
 

1992

Балет

 
Балет, он в чем-то беспредельный.
В движенье ног – весь слов запас,
и танец жестов неподдельный,
одним движеньем – разум спас.
 
 
Он спас одним лишь вдохновением,
вдохнув в себя весь эликсир
здоровья, счастья и терпенья,
и часть истории: «О, сир!»
 
 
Движенье ног, вращение талий,
и малый вес здесь идеал,
и танец часто в чувствах шалый,
как будто фильмов сериал.
 
 
А за стеной дворца метели,
там танец вихря неземной.
На сцене танцы пролетели,
и снег опять летит за мной.
 
 
Морозный день как чародей,
прозрачным, ясным небосклоном,
подействовал на дух людей,
и бьет им снежные поклоны.
 
 
А я в метро сижу спиною
к окну, движению людей.
Балет остался лишь со мною,
как вдохновение затей.
 

1992

Прекрасный лик

 
Прошли года со дня короткой встречи.
Ваш яркий взор опять в судьбе моей.
И вот сегодня – эта наша встреча!
Пусть мимоходом, но я рада ей!
 
 
И рада я внезапности приятной
среди невзгод и жизни суеты,
и хорошо, что нет во взгляде яда,
и хорошо – любовной нет черты.
 
 
Приятно жить в волшебном ожерелье
осенних пышных крон златой листвы,
и лучший мне подарочек от ели:
да, это Вы, конечно, это Вы!
 
 
Ошибка все. Я Вас не знаю, право,
ни Вас, ни женщин, что любили Вас,
но для стихов всегда мечты оправа,
в любви вождения – Вы заметный АС.
 
 
А Вы такой, такой неординарный,
и Вы сильны, за это и люблю.
А дни мои текли слегка кошмарно,
и вновь, похоже, я люблю, люблю.
 
 
О, бред какой! Мы просто сослуживцы.
Мы просто за работой краткий миг.
И нет любви, серьезны наши лица.
Но как приятен Ваш прекрасный лик!
 

1992

Улыбка

 
Приятны приятные люди,
улыбки для сердца – бальзам.
И с Вас, дорогой не убудет,
коль Вы улыбнетесь и сам.
 
 
Я вся растворилась в улыбке
и таю от Ваших речей,
и тут закачались так зыбко
стихи, что речей горячей.
 
 
Люблю я приятные лица,
люблю я красивый наряд,
в улыбках легко заблудиться,
и что-то, а есть в Вас на «пять»!
 
 
От горестей, прочих несчастий,
душа затаилась от бед,
возможно, они были часты,
а жизнь так хотела побед!
 
 
И вдруг эта Ваша улыбка,
я таю, как снег от лучей.
Но я понимаю все зыбко,
как этот роман из речей.
 
 
Какой уж роман? Есть работа.
Вы просто профессор Микро,
Зав кафедрой, Ваша забота,
а я лишь конструктор Никто.
 

1992

Воля – силушка

 
Стареет все железо в автоматах.
А человек? Он сложный автомат.
И, если мощь его измерить в ваттах,
перегорит он: спорт поставит мат.
 
 
Тоскливо мне и нет в движенье воли.
Была спортсменка – боли по годам,
и думаю я: «Сколько в боли соли?
Зачем бежала долго и когда»?
 
 
А почему? Все хорошо, но в меру,
чем чаще ноги бегали быстрей,
тем больше вы истерли ноги, сферы,
с годами все и кажется больней.
 
 
Вот и любовь – износ необратимый,
здоровья чахнет часто от любви,
пусть человек годами был любимый,
но и ему здоровье скажет: «Фи».
 
 
А где моя вина перед здоровьем?
Конкретно я? Так, где моя вина?
Я промолчу, но есть одно подспорье:
есть воля, воля – силушка моя!
 
 
Всегда все непонятное пугает,
еще не боль, не старость, сорок лет.
Здоровье свои перышки листает,
я стройная, мощна как тот атлет.
 

1992

Электричка

 
Вновь электричка. Повороты
судьбы людей, дорог, речей.
Жизнь набирает обороты.
А ты, мой друг, сегодня чей?
 
 
Снега, дома, движенье в окнах
сквозь запотевшее стекло,
и говор твой, и чьи-то догмы,
и много лет уж утекло.
 
 
Стекло зачем-то отпотело,
и лужи тающих снегов,
кому до чувств-то наших дело,
и до вязанья веков?
 
 
Все очевидно, даже просто,
флюиды брошенной любви
давным-давно вошли в наросты
былых терзаний на крови.
 
 
Любви, крови, снега, метели.
Обилие капель на окне.
Мы чувства разумом одели
и не сожгли их на огне.
 
 
И все прошло, тебя любила,
страдала, мучилась. Ушло.
Ты в электричке. Нет – кадило.
Не венчаны. Любовь? Прошло.
 

1992

Конференция

 
Город старинный, с церквями,
с множеством древних домов,
встретил меня дождями —
текстов из мудрых голов.
 
 
Мрамор обкомовских холлов,
сотни умнейших людей,
вид микросборок не голых,
в блеске прекрасных идей.
 
 
Бодро взмывает под вечер
целый фонтан милых нот,
и диалогом для встречи —
аплодисментов фокстрот.
 
 
Россыпи нот музыкальных,
сложные схемы у СБИС,
с точностью данных вокальных.
Что тут сказать? Только БИС!
 
 
Быстро деньки пролетели.
А конференции быт?
Вместе с профессоршей ели,
ездили в церкви. Мир сыт.
 
 
Древняя площадь и дали,
рек прихотливый разлив.
То Ярославль перед нами.
Господи, как он Велик!
 

1991

Сударь-космос

 
Сухо. Ясно. Очень чисто
в этот день весенний,
а когда-то быстро-быстро
плыл корабль вселенной.
 
 
Первый – шар обычной формы,
был так необычен,
и никто не знал всей нормы,
космос непривычный.
 
 
В годы с той поры далекой
сотни полетали.
Сударь-космос черноокий,
ближе Вы не стали.
 
 
А Землян переиначить —
надо бы очнуться…
Надо бы сменить задачи,
в мудрость окунуться.
 
 
Для людского интеллекта
космос много значит,
необычный знаний вектор
часть туманов прячет.
 
 
Ну, а мы – рабы вселенной,
думаем-гадаем,
как бы сделать Миру смену,
но порой не знаем.
 

1991

«Зелень роскошна в начале июля…»

 
Зелень роскошна в начале июля,
пышные кроны спустились к земле,
но наблюдают природу сквозь тюли
те, кто постарше, кто чаще в седле.
 
 
Годы меняют здоровье и взгляды,
спорт весь ушел неизвестно куда,
чаще жилетки вплетают в наряды,
и каблуки отошли навсегда.
 
 
Зелень роскошна в начале июля,
осень прекрасна в конце сентября,
теплые ветры когда-то здесь дули,
а вот теперь, только лишь серебря.
 
 
Песни любви тоже где-то пропали,
новые песни разносит молва.
Как же опасны любовные ралли,
но вразумить тут не могут слова.
 
 
Зелень роскошна в начале июля.
Роскошь людская – здоровье и честь.
Жизнь хороша, если вы не свернули,
если еще не споткнулись о месть.
 

1991

Объявление

 
Не пугает дождь осенний,
в мире тихо, хорошо.
Хороши лесные сени.
А сегодня? Вот еще.
 
 
Объявление прочитала:
«Продаю злато кольцо».
А под ним стоят причалы —
телефоны их лицо.
 
 
«Позвоните в двадцать, Маша,
или как Вас там зовут».
«А меня, Олегом, Даша,
я ищу у Вас приют».
 
 
Расстилает осень листья.
Люди кольца продают
золотые, не из жести,
а найдут у них приют.
 

1991

Колючий союз

 
Октябрь моросит мелко, мелко,
и все же тепло. Знаешь, друг,
одна изумрудная елка
сосну полюбила и вдруг..
.
Она поняла очень ясно,
что это колючий союз,
совместная жизнь их напрасна,
и счастье совместных их уз
 
 
не даст в мир детей, они разно
устроены. Жизненный груз
они поделить могут вместе,
но только в служебной среде,
работать им можно без мести,
работать всегда и везде.
 

1991

Осины

 
Осины трепещут в последнем порыве,
в безоблачном небе, блистая вдвойне,
и листья, как в хоре звучат с переливом,
осенней надеждой, до встречи в весне.
 
 
А встречи не будет, нас жизнь разбросает,
а встречи не будет уже никогда.
Я стану ходить по надеждам босая,
и буду тебя вспоминать иногда.
 
 
И трепетность чувств заиграет мечтами,
а, может быть, думами стихнет во мгле.
А взгляд мой притянут леса или дали,
зимой или осенью с трепетом дней.
 
 
Возможно, весной, вот сейчас, когда почки
тюльпаном невинным спокойно весят,
мне все ж улыбнется заветная почта,
иль только осины мне горько польстят.
 

1991

Конструктор

 
Родился, учился, женился,
а дни протекали как жизнь,
когда-то однажды влюбился,
потом до конца воздержись.
 
 
Подруги, друзья, сослуживцы,
семья, не семья, не родня,
со всеми непросто ужиться
порой и в течения дня.
 
 
И знаете, сложно, да, сложно
искать изо дня в день удел,
бывает совсем невозможно,
и часто терпенью предел.
 
 
Доска, чертежи, цех, технолог —
так замкнут конструктора круг,
его беззаветности полог
всегда помогает как друг.
 
 
И вот из мученья, терпенья,
из всех разработок – чертеж
идет потихоньку в изделие,
когда уж в СП есть крепеж.
 
 
Потом беготня по заводу,
курировать вечный процесс.
И цеха огромные своды
всегда на вас давят, как пресс.
 

1990

Волоокий

 
Ты откуда такой волоокий
и высокий, и весь из себя?
Ты не можешь быть к жизни строгим,
и не сможешь прожить не любя.
 
 
Пробеги еще мимо, мимо,
но успей мне взглянуть в глаза,
так ведь весны вторгаются в зимы,
только так и живут чудеса.
 
 
Сколько вас есть студентов пригожих?
Очень много, но мне одного,
чтоб встречался среди прохожих,
и похож был еще на него…
 
 
То виденье промчалось, исчезло,
но зато заискрились снега,
а теперь поработаем честно,
ведь работа теперь легка.
 
 
Раз, другой, пробежишь ненароком,
еще раз пройдет мимо краса,
и не будут те взгляды пороком,
ведь глаза красотой в небеса.
 
 
Повезло мне опять бесконечно
среди юных работать и жить,
мир бывает прекрасным беспечно,
тогда новое хочется шить.
 

1990

Весенние мужчины

 
Еще зима по марту бродит
и снегом балует, пургой,
а вот сегодня чудо вроде,
давно жизнь не была такой.
 
 
Весна, весна, ты вновь со мною,
ты благо солнечных лучей,
ты светишь ласкою земною,
когда вода бежит в ручей.
 
 
И я очнулась от молчанья,
мужчины мудро прячут взор,
речей приятное звучание,
ведут душевный разговор.
 
 
Я прохожу их, молча, мимо
и часто чувствую: они
не видят лет моих и грима,
их только взглядом не гони.
 
 
Они и так глядят украдкой:
вот взгляд, вот вздох, а вот и стих.
Они различны, но повадки,
интеллигента вечны в них.
 
 
Весна их словно не тревожит,
они спокойны и мудры,
и рано жизнь еще итожить,
другого времени поры…
 

1989

Муж-жена

 
Набирает август силу,
утром солнце холодит,
освежая землю мило,
и с теплом уже лимит.
 
 
Твой звонок звенит в разлуку,
он прохладен, как и день,
то итог житейской муки,
неприятность с ним как лень.
 
 
Веет ветер нашей встречи,
август клонится в зенит,
скоро мы сойдемся в вече,
встреча все еще манит.
 
 
Ритм стихов, слегка игривый,
в вечер августа плывет,
и меняются мотивы,
и тебя в стихи зовет.
 
 
День за днем пройдут по кругу,
ночь коснется дважды дня,
встретишь ты меня, как друга,
я – роднее, чем родня.
 
 
Время, годы пролетают,
исчезаешь где-то ты.
Кто ты был – никто не знает,
август, зелени листы.
 

1989

Еще сентябрь

 
Еще сентябрь. Листва без желтизны,
все сильные деревья зеленеют,
для них продлились лето и весна,
а люди в этом возрасте полнеют.
 
 
Еще умнеют, думают мудрей,
спокойнее на мир упрямый смотрят,
немножечко становятся старей,
и тратят меньше, в общем-то, не моты.
 
 
А в сердце что? Спокойствие небес.
На остановке люди – горожане,
и ты средь них из прошлого воскрес,
но это лишь в автобусе. Дрожали
 
 
от холода с тобою на ветру,
и чувства даже мельком не возникли,
потом спокойно крем в лицо вотру,
и вид морщин – осыпавшие иглы.
 
 
И отношенья встали по местам,
я не ищу ни встречи, ни свиданья.
В автобусе людей не меньше ста,
мы проезжали солнечное здание.
 
 
Все отошло. Листва лишь зелена.
Да, я тебе давно ведь неподвластна.
И в сентябре я в чувствах вновь вольна,
и нет и мысли: «О, я – сладострастна!»
 

1989

Парк

 
Водный ветер, шум фонтана,
солнца теплый водопад,
танец листьев вьет у стана,
блестки в тысячу карат.
Солнце землю охватило,
окунуло в небеса,
снегом очи ослепило,
и проснулись в миг леса.
Парк прекрасен в теплом мае,
ожил новенький каскад,
на пруду из лодок стаи,
и скамейки в ряд стоят.
Воздух ласково и нежно
кисти веток целовал
и весну встречал. Безбрежно
шла она в девятый вал
в новом парке, где деревья
очень малой высоты,
а была здесь деревенька,
когда мерили версты.
А девятый вал фонтана
извергался в вышину,
опускался вниз спонтанно,
нарушая тишину.
Я иду в порывах ветра,
очи щурю от лучей,
в парке нет и километра,
но от счастья – сто ключей.
 

1989

Город Соц

 
Мой милый город средь лесных массивов,
окраина Москвы иль город – Соц.
По берегам прудов склонились ивы
и там, где гаражи, возникла ТЭЦ.
 
 
Столица предо мной иль город малый,
таится он под зеленью лесов,
а в поясе блестит слегка устало
чудесный пруд и мостик на засов.
 
 
Все пройдены любимые дороги,
знакомы мне леса и все дома,
автобусные возят меня дроги,
подругою – природа мне сама.
 
 
И так года, взрослеют, вянут лица,
по небесам проходят облака,
и город в руки взял давно синицу
за тонкие и нежные бока.
 
 
Все внешне очень тихо и спокойно,
все очень чисто, благостно почти,
и люди здесь ведут себя достойно,
о прошлом лишь в музее все прочти.
 
 
А город строится и быстро вырастает,
из Спутника растет красивый град,
и вскоре прошлое название растает,
останется одно – Зеленоград
 

1989

Тревожная весна

 
Зима ушла, растаяла бесследно,
плывут дожди по стеклам и ветвям,
еще он дома, милый мой наследник,
подверженный, как юноша страстям.
 
 
Волнения с ним идут, не прерываясь,
и армия маячит каждый миг.
Он, дождиком сегодня умываясь,
уже науку армии постиг.
 
 
Срастаются деревья над дорогой,
пути с его отцом, давно срослись,
для вечности все это так не много,
а для семьи, так это – просто жизнь.
 
 
Деревья набирают свою силу,
и люди набирают в жизни вес,
и вес труда, что строит дачу, виллу,
и вес, что исключат всех повес.
 
 
Мог в детстве незаметным быть ребенок,
и в юности студентом, как и все.
А в зрелости заметят: он был львенок,
он львом стал в молодой своей красе.
 
 
Но вот тогда, все было так тревожно,
и армия была не просто так,
и вспоминать бы надо осторожно,
и к ране не прикладывать пятак.
 

1989

Узоры от мороза

 
Морозный иней очень тонок,
он, словно шкурка у зверька,
а снег весь мелкий и без корок,
следов хорошего денька.
 
 
Прекрасны милые мгновенья
цветущих инеем ветвей,
они души проникновение,
они подарок добрых фей.
 
 
Хороший день. Снег чист в падение.
И утро в мареве снегов,
блеск раздается, словно деньги,
морозных солнечных долгов.
 
 
Вернулся снег. Январь в расцвете
своих морозов и снегов,
на каждой ветке, как в кассете,
уложен инея покров.
 
 
Зима, зима, зима повсюду,
замерзли чувства, спит тоска,
и скоро я совсем забуду
красу зеленого листка.
 
 
Цветут узоры от мороза,
блистает иней в тишине.
Зима – стихи, а, где же проза?
Замерзла, спряталась в кашне.
 

1989

«Лесной соловьиный оркестр…»

 
Лесной соловьиный оркестр
выводит зеленые трели,
листва хорошеет окрест
под звуки природной свирели.
Душа от любви неземной
летает над птичьим хоралом,
и рада, что муж мой со мной,
со мной, не в степях за Уралом.
И жалко до слез, спазм в груди,
что сыну сегодня в солдаты,
но где-то уж поезд гудит,
неся свои старые латы.
 

1989

«Легкие скопления облаков…»

 
Легкие скопления облаков
преспокойно мысли зацепили,
вместе с нежной зеленью листков,
есть в природе ласковая сила.
Стук мячей на корте, тихий бег,
розовые отсветы светила,
мысли о друзьях, возможно, тех,
тех, кого сама всегда любила.
Хорошо, что можно иногда
отойти от суеты дневальной,
в руки взять поэзию, а та
сделает из танцев вечер бальный.
 

1989

«Мое окно объяли ветви взглядом…»

 
Мое окно объяли ветви взглядом,
под белым снегом виден их изгиб,
каким-то нескончаемым парадом,
уходит вдаль лесной красы прогиб.
 
 
Не упиваясь красотой лесною,
черчу свои обычные листы,
вдруг, вспоминаю, сын ведь не со мною,
он служит в армии, прости сынок, прости…
 
 
Чертить – черчу, но моему терпенью
ведь есть конец, когда приходит ночь,
тогда душа спешит к стихотворению
и прогоняет удрученность прочь.
 
 
Всю жизнь тянулась достигать высоты
и очень надоела суета,
и мир весь из условностей, полеты
одной души, нужны как никогда.
 
 
Мне писем нет, мой сын стал молчаливый.
И где он? Как он? Что-то замолчал.
Эх, сын, мой сын, любимый мой и милый,
как я хочу, чтоб голос твой звучал!
 

1989

Скульптор чувств

 
Твоя недосягаемость волнует,
я в плен иду твоих далеких рук.
Мне хорошо, и голос твой чарует,
и разгоняет будни скучных мук.
 
 
Мне хорошо. Необъяснимо плохо,
что ты далек как миллионы звезд.
Меня ведь не устроят чувства крохи,
я обойдусь без просьб любви и слез.
 
 
Но я люблю и в этом неповинна,
ты – жизнь моя, ты – зимний солнца луч,
в тебе вся Русь, и что-то есть от финна,
наверное, холодность зимних туч.
 
 
Ты скажешь: «Блажь, родная, что с тобою?»
Я подниму кричащие глаза,
любовь свою не назову слепою,
и наши затрепещут голоса.
 
 
Люблю игру на грани придыхания.
Люблю идти по острию любви,
порой любовь, как бабочек порхание.
А ты, мой друг, все искорки лови.
 
 
Но ты суров, лишенный вдохновения,
ты только шеф и больше нечего.
А я из чувств леплю стихотворение,
работать мне с тобой почти легко.
 

1989

Единый ум

 
Жил человек, взлетел слегка
над общей суетой.
Я молодой была тогда,
а, в общем-то, святой.
 
 
Я на работе день-деньской
работаю, тружусь,
вот иногда влюблюсь с тоской,
потом в любви кружусь.
 
 
Судьбу свою отдал другой.
Она ему милей,
и брови у нее дугой,
и в действиях смелей.
 
 
Он только думает: «Она».
А пред глазами – я.
Я в его мыслях, я одна,
ни кобра, ни змея.
 
 
Люблю его и не люблю.
В пургу чисты снега.
И ни о чем я не молю —
пурга в апрель легла.
 
 
Ушел в работу с головой,
там много верных дум.
Не проходите стороной,
у нас единый ум.
 

1989

Тишь лесная

 
Таят леса свое очарование,
и каждый день в них новая среда
под голубым иль облачным сияньем,
дни не похожи, только иногда
приятно окунуться в тишь лесную,
тепло листвы почувствовать душой.
Забыть, что где-то, задыхаясь всуе,
спешат, летят за денежкой большой.
А здесь листва колышется без пены,
приглушен зной, есть волны доброты,
забыты горести, да и любви измены
и существует таинство мечты.
Я благодарна каждый день природе,
неповторимость утренней зари
дает мне силы, силы на восходе
и говорит: «Добро сама дари».
 

1989