Текст книги "Фаворитка"

Светская львица из будущего

Особняк, или, как его называют, отель маркизы де Рамбуйе на Сен-Тома, очарователен. Светлый, нарядный, изящный. Только женская рука могла начертать такое, говорят, маркиза лично изобразила план будущего особняка. Было в то время Катрин де Вивон маркизе де Рамбуйе всего шестнадцать. Но юная красавица уже четыре года как являлась замужней дамой и матерью, по крайней мере, одной дочери – Жюлли д’Анженн, а вообще маркиза подарила любящему супругу шестерых дочерей и одного сына.

Яркий пример, что и во Франции XVII века, где брак считался предприятием чисто прагматичным и с любовью никак не связанным, скорее, напротив, этой самой любви препятствовал («женятся, чтобы ненавидеть друг друга»), можно быть счастливой с мужем, любить и быть любимой.

Перед домом чисто, никакой вони из кустов (значит, можно не только в Малом Люксембурге?), слуги приветливы и услужливы, но без раболепия. Виват, Франция! Виват, Париж! Виват, маркиза де Рамбуйе!

Хозяйке по моим прикидкам за пятьдесят, она хороша тутошней красотой – статная, полноватая (как все), дебелая (как все), с пухлыми губками бантиком (результат отсутствия многих зубов, которые заменяют вставками из всякой дряни, отчего разговаривают странновато, удерживая эти вставки губами в полуулыбке), при этом живая и гибкая в талии.

Вот гибкость в талии местных дам оставалась для меня загадкой. Будучи втиснутыми в корсеты из китового уса и зверски зашнурованными, они умудряются в этих тисках совершать поистине грациозные движения.

Зашнуровать корсет самостоятельно невозможно, все крючки на спине. Расшнуровать тоже. Особо нетерпеливые кавалеры просто разрезают шнуровку корсетов своих любовниц, создавая потом немыслимые неудобства при обратном одевании, потому что без корсета в платье не влезешь.

Отсюда соломоново решение: когда любовь наспех, ничего не расшнуровывается и не снимается. Грудь и без того вся на виду, достаточно чуть поддернуть платье вниз и бери её в руку. А юбки элементарно задирались вверх, и дама бралась стоя.

Раздевание только в своей спальне и только со своей горничной, во всяком случае, я не представляла, как можно просить кавалера шнуровать корсет, он же поймет, что вся изящная фигурка возлюбленной просто результат твердости китового уса. И собственную горничную с собой на рандеву не возьмешь.

Хотя нет, брали, и частенько. Всякие Жаннетты, Бьянки, Лизетты и прочие верные (или не очень) своим госпожам девушки терпеливо ждали в прихожих (или развлекались с такими же терпеливыми лакеями кавалера), пока влюбленная парочка тешилась объятьями друг дружки.

Когда корсет расшнуровывается, особенно у полных дам, каковых при дворе абсолютное большинство, тело просто расплывается, почувствовав свободу. Конечно, талия остается тонкой, поскольку все привыкло быть в таком положении, но вокруг нее сплошная пышная сдоба с большим количеством дрожжей.

Рубенс не лгал, ни одну даму ветром не сносило, даже ураганным.

От размышлений о дородности окружающих красоток меня отвлек голос Мари, представляющей мою персону Катрин маркизе де Рамбуйе.

– Анну еще многое удивляет при дворе.

– Я полагаю, мадемуазель дю Плесси быстро освоится и не будет иметь отбоя от поклонников.

Я уже знала, как приветствовать маркизу, мы все отрепетировали, не приходилось ломать голову, мести ли пером собственной прически пол у ее ног или достаточно лишь мотнуть головой, смазав частью бывшего страусиного хвоста ей по лицу.

Я утрирую, герцогиня разрешила мне не вставлять страусиное украшение в волосы, чтобы действительно не попасть в неловкое положение, оставив кого-то без глаз или угодив им с соус в блюде напротив.

Ей-богу, носить эффектные украшения не так-то просто.

И еще одна радость – сегодня у маркизы не предвиделось застолья, обычно к ней собирались ради изящной беседы, а не набивания желудков.

Вообще, их тут всех можно пожалеть, живут не в лучших условиях, мы бы такие посчитали экстремальными.

Нужно иметь железное здоровье, чтобы выжить в этом XVII веке. Сквозняки такие, что перья со шляп сдувают. От камина жар, от двери тянет холодом, каменные полы ледяные, стены тоже. В комнатах духота неимоверная, потому что в холодную погоду открыть окна, значит, выстудить помещение.

Не пахнут только восковые свечи, но они дороги, потому кроме приема гостей обходятся сальными, которые вонючие.

Канализации нет, все выливается, высыпается, выбрасывается прямо на улицы или из задней двери даже в Лувре. Пока прохладно, сильной вони нет, но что будет, когда наступит лето? Недаром все, кто может, норовят на лето уехать в загородные дворцы.

Туалетов нет, мыть ночные горшки ежедневно с песком никому в голову не приходит, потому в любой спальне воняет, сами понимаете чем. Нужду справляют, где придется, никакие ванны по утрам или вечерам, никакие протирания розовой водой или уксусом не помогают.

Мужчины меняют рубашки несколько раз в день, чтобы сверкали белизной, женщины не могут переодеваться так часто, чистюли меняют панталоны (счастливое изобретение Екатерины Медичи), но чистюль не так много.

В Лувр пускают кого попало, просто людей с улицы «прилично одетых». Зачем? Полюбоваться на жизнь королевской семьи. Народ толпится на лестницах, в вестибюлях… Дурь? Конечно, потому что не пройти, а еще с их «приличной» одежды просто сыплются вши, блохи и клопы. Хоть выметай после таких посещений. Что слуги и делают.

Неудивительно, что король не любит Лувр, ему милей укрытый от чужих взглядов Версаль. Большого дворца там пока нет, есть только дом, настоящий Версаль в будущем.

Сам король неприхотлив, рядом с ним придворные вынуждены терпеть. Те, кто удостоен чести ездить с королем на охоту, должны быть готовы спать на сене, пить воду прямо из ручья или вообще болота, проводить целые дни в седле или по колено в воде, есть что придется.

Но и тем, кто окружен заботой многочисленных слуг, тоже не стоит завидовать.

Тугие корсеты, высокие каблуки, стянутые прической волосы, к тому же завитые самым изуверским способом – нагретыми на огне щипцами. Какие волосы выдержат и останутся блестящими после этакой «завивки»?

У многих дам от щипцов ожоги на шее и голове, которые замазываются всякой дрянью с содержанием цинка. В состав кремов входит перетопленный жир, от которого вони больше, чем от свечей. Из-за цинка в белилах на коже покраснение и прыщи, которые замазываются еще большим количеством белил.

Прическу делать долго, никакого лака нет, если расчешешь, завтра начинай снова, потому стараются не чесать.

Перечислять можно долго, услышав, что бедного короля Людовика до сих пор поят вином с добавлением отвара щавеля и пырея (фу, гадость!), я недоумевала:

– Почему?!

Но у короля непроходящий энтероколит и прочие желудочно-кишечные гадости, считается, что без пырея никак. При этом во время охоты никто не запрещает пить воду из болота, зачерпнув её собственной шляпой.

Лекарства знают только одно: слабительное и кровопускание. Еще ртутные средства, но они уже стали выходить из моды, и слава богу.

Убеждения идиотские: врачи всерьез утверждают, что ежедневное мытье холодной водой может привести к развитию катаракты! Холодная вода иссушает кожу, а горячая ослабляет поры настолько, что сквозь них в организм могут проникнуть бактерии. Лучше не мыться, а протирать тело всякими настойками и уксусом.

Уксус к тому же пьют ради бледности кожи. Что будет с желудком, никого не заботит.

Король облысел от такой жизни уже годам к двадцати пяти, а то и раньше. Ввел моду на парики, их стали носить и те, у кого волосы не покинули головы. Теперь редко у кого на голове собственная шевелюра, к тому же так проще – бритая голова меньше чешется, на ней не водятся вши, она не потеет и не бывает ожогов при завивке.

Конечно, не у всех грязно, кто может, принимают ванны часто, пользуются розовой, лавандовой, шалфейной водой, притираниями, духами… Дамы готовят разные снадобья сами, смешивают с настойками из лилии, цветков фасоли, виноградной лозы или лимона… овечий жир и мажутся этой, с позволения сказать, косметикой толстым слоем, но не на ночь, а с утра. Сверху слой оксида свинца (чтобы белоснежкой казалась) – и прощайся с кожей вообще.

Но какие ванны помогут против диареи при отсутствии туалетов? Вечная проблема…

Есть красивые и ухоженные дворцы и особняки, там, где слуги круглые сутки что-то моют и выметают, как вот этот у маркизы де Рамбуйе. Но и сюда на себе приносят кучи блох, ветер доносит дурной запах городских улиц и вонь нечистот, выплеснутых в воду Сены.

Как же еще далеко Европе до настоящей чистоты и принятия правил гигиены!

Мне изменять ничего нельзя – мы «в гостях» в ХVII веке.

Хоть бы с собой блох не притащить…

От мрачных мыслей о неустроенной и не обученной правилам гигиены Европе отвлекло появление нужного нам гостя – герцога Сен-Мара.

Конечно, хорош – стройное тело ловко охватывает коричневый камзол, украшенный бриллиантовыми пуговицами, серебряным шитьем и широким кружевом. Зеленые штаны, широкие подвязки тоже с белоснежными кружевами, туфли с большими бриллиантовыми пряжками… Волосы завиты и уложены (или это парик?).

Герцог в салоне редчайший гость, реже, по-моему, только король или кардинал Ришелье (бывали ли вообще?). Присутствующие смутились, о чем говорить при герцоге, не знала даже хозяйка. Первой пришла в себя Жюлли д’Анженн, её дочь, провела в центр, усадила, принялась расспрашивать о делах, о Марии де Гонзага.

Сен-Мар, кажется, смутился, а еще он явно кого-то искал глазами. Моя Мари сообразила, мгновенно «случайно» оказалась рядом.

– Герцог, как хорошо, что вы почтили салон маркизы своим присутствием.

Дамы защебетали, показалось, что большего счастья, чем видеть этого разряженного индюка в своем обществе, быть не может. И это умные женщины, только что со знанием дела рассуждавшие о достоинствах литературных новинок!

Я решила пока к герцогу не подходить, пусть его обхаживает маркиза де Комбале. Она задалась целью скомпрометировать Сен-Мара визитами в свой Малый Люксембург, а потом и в Пале-Кардиналь. Если еще и я прилипну, будет слишком бросаться в глаза. Присутствующие и без того удивлены – герцогиня д’Эгийон тоже не слишком частая гостья у маркизы де Рамбуйе.

Слишком много шокирующего тоже плохо, заподозрят неладное.

Совсем рядом раздался голос, от которого я замерла. Глубокий, завораживающий, из тех, за которыми можно пойти хоть на край света.

– Но, мадам, вы несправедливы. Он всего лишь глупец, а не чудовище. Приручите, и будет есть с руки и подбирать крошки у ваших ног.

Я осторожно скосила глаза, но обладателя голоса не разглядела.

Ответила дочь хозяйки Жюлли:

– Зачем? Не думаете же вы, что Сен-Мар является завидным гостем? Почему он вообще здесь, разве Главного интересует литература и Страна Нежности?

Пока я вспоминала, что Главным Сен-Мара назвали потому, что король назначил его сразу на несколько должностей с названием «главный…», карту Страны Нежности придумала одна из постоянных посетительниц салона мадам де Скюдерри, собеседники удалились. Жаль, я бы послушала этот голос, просто послушала, неважно, о чем он говорит.

Насмешливый тон, даже когда обладатель произносит простые слова, какая-то внутренняя сила, властность и мягкость одновременно. Мне очень хорошо знаком такой голос и такой тембр, я встречала подобное в своей настоящей жизни и была без памяти влюблена.

Осознав, что теперь буду разглядывать гостей, пытаясь понять, кому может принадлежать голос, я усмехнулась: пришла очаровывать Сен-Мара называется.

Легок на помине, подошел с герцогиней:

– Мадемуазель, что вы прячетесь в уголке, вам тоже неинтересно?

Хотела спросить, почему тоже, но сказала иное (вот оно дурное влияние светских правил этикета – не говорить, что думаешь):

– Я пока привыкаю, мсье. Неопытной провинциалке, – хлоп, хлоп глазками, – трудно сразу постичь все премудрости общения приятного общества. Вот если бы у меня был наставник в этом таинственном и чудесном мире…

– Но у вас есть замечательная наставница, – герцог не мог не сделать комплимент Мари.

Та улыбнулась, как положено – не показывая зубы. Тогда я поступила иначе, улыбнулась, показав все тридцать два отбеленных зуба. И тут же поймала изумленный взгляд голубых глаз какого-то красавца из тех, перед кем путь выстлан упавшими в обморок поклонницами. Таким и улыбаться не нужно – посмотрел, и очередная жертва у ног. Высок, строен, хорош собой, насмешлив и абсолютно уверен в своем превосходстве, но главное – та самая аура, которая подчиняет себе, стоит попасть в ее орбиту – полный набор для безумной любви окружающих дам.

Главное даже не это, прекрасно сложенных голубоглазых красавцев в мире немало. Но этот человек был похож на моего парня… Там, в моей нормальной жизни, у меня был любимый – насмешливый голубоглазый блондин. Мы были вместе больше двух лет, именно с ним я поняла, что время неуловимо, необъяснимо и непостижимо для человеческого ума. Эти два года были двумя тысячелетиями безумного счастья и всего лишь двумя мгновениями одновременно.

Тот, кто любил без памяти, поймет меня.

Остальным это ни к чему…

Анри погиб в авиакатастрофе, никто не знает как, его самолет исчез с экранов радаров над Женевским озером. Озеро слишком велико, чтобы разыскивать небольшой спортивный самолет на дне…

С того черного дня я ни с кем не встречалась, хотя приятелей имела множество. Я всегда знала, что где-то там, в прошлом, во времена мушкетеров в голубых плащах, жил человек, похожий на Анри. Анри увлекался историей, благодаря ему увлеклась и я.

И вот пожалуйста – подтверждение моей уверенности.

Вихрем пронеслась мысль: к черту Сен-Мара, вот в кого я могу влюбиться по уши, причем с первого взгляда. Почувствовала укол в сердце и с трудом вспомнила, что вообще-то пришла очаровывать Главного и улыбаюсь ему. Нутром я понимала, что нужно немедленно выбросить воспоминания об Анри из головы и делать все, чтобы избежать встречи с этой его копией.

Я еще раз улыбнулась Сен-Мару (он тоже Анри).

Перестаралась, вряд ли королевский фаворит после демонстрации успехов дантистов моего времени оказался способен осознать мои следующие слова:

– Герцогиня очень добра (черта с два!) и заботлива (когда в настроении), но мне бы так хотелось как можно больше узнать о королевской семье, а герцогиня редко бывает при дворе. Расскажите хоть что-то о Его Величестве, вы ведь все время рядом.

Нет, все услышал, но я тут же поняла, что действительно перестаралась, Сен-Мар поскучнел. Быть интересным только потому, что находишься в спальне короля, не слишком приятно. Пришлось исправлять оплошность:

– Верно ли говорят, что элегантность короля во многом ваша заслуга, вы подсказываете Его Величеству выбор наряда? Простите мне мою глупую назойливость, – опахало коснулось рукава герцога, глаза смотрели с наивным восторгом.

Голубоглазый красавец исчез из поля зрения. Какое счастье, что остальным не до нас с Сен-Маром! Я выглядела полной идиоткой, но впечатление произвела.

Это закон для всех веков: хочешь заинтересовать мужчину, выгляди немного глупей его. Я пока не представляла уровень глупости Сен-Мара, потому было очень трудно.

Когда он, дав обещание периодически пересказывать мне дворцовые сплетни, заторопился уходить (видно, отпустили ненадолго), я испытала настоящее облегчение. О месте встречи пусть договаривается Мари, с меня и этого хватит…

Кажется, облегчение испытала не одна я, остальные тоже вздохнули свободней. Хотя, что такое Сен-Мар? Ни для кого не секрет, что звезда фаворита начала закатываться.

Мари была общением довольна:

– Напросился в гости. Ты его очаровала.

– Герцогиня, это слишком тяжелый труд – выглядеть полной дурой.

– А кто обещал, что будет легко? – пожала плечами Мари.

– Кто это? – Я кивнула на молодого человека, того самого, чьи голубые глаза смеялись над моими стараниями очаровать Сен-Мара, копией моего Анри…

– А… Людовик герцог де Меркер, старший сын герцога де Вандома.

– Но разве они не в ссылке в Англии?

– Во-первых, не так громко. Во-вторых, у Сезара герцога Вандомского два сына, младший Франсуа герцог де Бофор с ним в Англии, а это старший Луи, получивший от матери возможность именоваться герцогом де Меркером и способность не ввязываться в политические авантюры.

– А от отца? – рассмеялась я.

– А от отца, вернее, от деда – незабвенного короля Анри IV – любвеобильность и способность очаровывать дам одним взглядом. От бабушки, знаменитой Габриэль д’Эстре, любовницы короля Генриха, в немалой степени внешность, впрочем, и от деда тоже. Хотя там и мать постаралась, она тоже красотка.

Да, Луи герцог де Меркер был хорош, но не слащавой красотой своего младшего брата любимца романистов и женщин Франсуа де Бофора, а, скорее, привлекательностью именно короля Генриха. Никогда не могла понять, чем нравился дамам этот коронованный таракан с топорщившимися усами, но, видно, нравился, потому что были дамы от него без ума, даже те, которые имели возможность ускользнуть от королевских объятий.

– Как он похож на миньонов короля Генриха III, помнишь… помните, портреты?

– Да, помню, только не вздумайте произнести нечто подобное вслух. Кстати, он не миньон ни в малейшей степени. Вообще удивительно, младший из сыновей Франсуа герцог де Бофор во всем повторил отца, а старший мать. Нравится?

– О нем удивительно мало сведений в нашем мире, интересно, почему?

– А что известно?

– Женитьба на племяннице кардинала Мазарини, но это лет через десять, а после её смерти романтическая любовная история и кардинальская шапка.

– Любовная история неудивительна, а вот кардинальская шапка на голове герцога де Вандома…

Тон герцогини сказал о герцоге де Меркере куда больше, чем слова.

Я осторожно оглядывалась и прислушивалась, пытаясь сквозь жужжание многих голосов уловить тот самый, что привел меня в дрожь, и, глядя в другую сторону, не заметила, что герцог де Меркер подошел к нам с герцогиней. Потому, когда услышала приветствие, даже вздрогнула. Насмешливому красавцу принадлежал еще и поразивший меня голос! Это уж слишком даже для готовой к любым потрясениям девушки из будущего.

– Герцогиня… Я, кажется, испугал вашу спутницу?

– Анна, позвольте вам представить: герцог де Меркер. Мадемуазель дю Плесси.

– Мадемуазель… – его пальцы коснулись моих, а усики чуть пощекотали тыльную сторону ладони.

Изящный поклон, изящные манеры… светский лев показывал свое могущество.

И все, я больше обладателя волшебного голоса не интересовала. Мое место рядом с Сен-Маром, с Людовиком де Меркером поговорят другие.

Впрочем, он не кровожаден, это точно. Разбитыми сердцами путь не выстилает. Дамы от Людовика де Меркера без ума, а он сам? Даже о его любовных похождениях ничего не слышно, хотя никто не сомневается, что они есть. Герцог умеет скрывать свои симпатии.

Внук короля, сын ныне опального герцога Вандомского, брат знаменитого Франсуа герцога де Бофора, блестящий насмешник и бретер. Его младший брат вечно попадает в переделки и вместе с отцом участвует в заговорах. О любой дуэли Франсуа немедленно становится известно при дворе и только заступничество многочисленных поклонниц позволяет ему избежать Бастилии или вообще плахи. Нет-нет, без Франсуа герцога де Бофора в Париже будет определенно слишком скучно, потому король прощает ему все, как прощает любые глупости своему брату Гастону Орлеанскому.

У старшего из братьев Людовика герцога де Меркера дуэлей не меньше, чем у Франсуа де Бофора, об этом свидетельствуют его шрамы, но о сражениях лишь болтают в спальнях и среди своих. И любовниц тоже не меньше, но они не обивают пороги дворца и не бросаются на шею при встречах на балу. И от этой таинственности герцог становится еще привлекательней.

Да, подозреваемые пороки мужчин притягивают к нему женщин куда сильней, чем камень на шее тянет утопленника. Ловелас, у которого все любовницы на виду, менее интересен, чем тот, у кого о любовницах можно только подозревать, зато подозревать всех, кроме себя.

Я заметила, какими глазами смотрят на Людовика де Меркера дамы, включая мою собственную наставницу Мари и надменную Жюлли д’Анжанн. А он лишь насмешничает.

Голос герцогини зажурчал, словно ручеек, умеет, если захочет.

– Герцог, вы надолго в Париж?

– Скоро отбуду вместе с Его Величеством и Его Преосвященством в Фонтенбло. Король решил выступить в поход, как только почувствует себя лучше. Оттуда они в Руссильон, а я к себе в Экс.

– Я слышала, вы теперь в Провансе?

– Слух вас не обманул, герцогиня. Прованс прекрасное место. И от Парижа подальше.

– Вы так сердиты на Париж? Тогда почему не Лондон?

Я уже поняла, что это вызов со стороны герцогини, ведь в Лондоне его сбежавшие отец и брат. Но герцога этим не возьмешь, только чуть поморщился:

– В Лондоне сейчас так много недовольных французов… Больше, чем в Париже, а это раздражает. Прованс спокойней, да и охота там тоже лучше.

– Не говорите этого королю, он считает свой Версаль лучшим местом для охоты на оленей или дроздов.

Я по совету герцогини пока всего лишь внимала, хотя до смерти хотелось и себе вступить в легкий, непринужденный разговор.

– Женщинам не оценить настоящей охоты.

И я все же не выдержала:

– Почему такое пренебрежение?

Мари с тревогой покосилась, а герцог почти надменно поучительно произнес:

– Для настоящей охоты не годится дамское седло, на лошади нужно сидеть прямо, а не боком.

Неожиданно для себя я пожала плечами:

– Кто же мешает надеть мужской костюм? Кажется, король не издавал указа, запрещающего дамам его носить?

Он окинул меня оценивающим взглядом с головы до ног. Маневр был на грани приличия, чуть более вольный взгляд и я просто обязана влепить пощечину, но герцог, видно, умел оставаться на грани.

Мари с интересом наблюдала за нашей словесной дуэлью.

– Боюсь, если увижу вас в мужском костюме, меня хватит апоплексический удар.

– Вы твердо уверены в этом? Тогда непременно надену! Ради этого стоит.

Герцог расхохотался:

– Согласен при условии, что выхаживать меня будете именно вы, мадемуазель.

– О, не сомневайтесь. Такую возможность поиздеваться над вами я не упущу ни за что!

Его глаза блестели веселым любопытством:

– Вы всегда так безжалостны?

– Нет, только по четвергам. А еще понедельникам, вторникам, средам, субботам и воскресеньям. Что пропустила пятницу, не заметила и сама.

Герцог де Меркер заметил, он повернулся к Мари:

– Герцогиня, позволите ли вы нанести визит в пятницу, чтобы полюбоваться на вашу очаровательную родственницу в менее воинственном виде?

– Будем рады, герцог.

– Благодарю вас, мадам. И вас, мадемуазель, авансом.

А потом случилось мое незапланированное выступление в салоне.

Ко мне неожиданно обратился сам господин Венсан Вуатюр, поэт и вдохновитель салона, чьи глаза просто горели над знаменитым красным носом и такими же щеками, а усы топорщились сильней обычного:

– Мадемуазель дю Плесси, известно ли вам, что мы создаем словарь драгоценного языка и изящностей?

Это для меня не новость, Арман знал, кого отправлять, завсегдатаев салона маркизы де Рамбуйе я знала «в лицо», и их творчество тоже, потому и самого Вуатюра, мастера салонной поэзии, узнала с первого взгляда. Не могу сказать, чтоб была поклонницей манерных виршей, но процитировать сего господина по памяти способна.

– Известно.

– В таком случае, с вас в качестве вступительного взноса в сие прелестное общество толкование нескольких слов.

Только бы не спросил что-нибудь двусмысленное! Нет, обошлось, к тому же все три слова, которые мне было предложено «перевести» на гламурную лексику, я вообще помнила из словаря, который позже издал Антуан Бодо Сомез. Льщу себя мыслью, что это толкание пошло именно после моего появления в салоне (выходит, я все же внесла некоторый вклад в события прошлого?). Итак…

– Как бы вы, мадемуазель, назвали… глаза?

– Зеркало души.

Вокруг раздались восторженные возгласы, малышка Плесси, впервые попав в салон, не только не растерялась, но и оказалась способна принять вызов мэтра?

А я смотрела на них и пыталась вспомнить, чем знаменит каждый.

– Замечательно, думаю, это толкование стоит принять.

– О, да, конечно! – возгласы собравшихся подтвердили, что я попала в точку.

– Ночь …

Ну, это я тоже помню:

– Богиня теней, сударь.

Аплодисменты.

– А луна?

– Факел богини теней.

– Эхо! – раздался голос дочери хозяйки салона прекрасной Жюлли.

– Невидимый собеседник, мадам.

Черт, она мадам или все еще мадемуазель?

– Вы великолепны! – взвыл Вуатюр, дергая себя за и без того красный нос. – А…

Если он сейчас спросит о зубах, которые в этом словаре толковались как «меблировка уст», я скажу какую-нибудь гадость…

Не успел, я сама вдруг начала его же цитировать, мысленно ужасаясь, что не помню, когда написан сонет – до моего появления в салоне на улице Сен-Тома-дю-Лувр или после:

 
О дивные цветы, что манят красотой,
И круг невинных нимф, питомицы Авроры,
Созданья, что давно ласкают Солнца взоры
И небеса с землей прельщают красотой,
Филлидин зрите лик и каждою чертой
Любуйтесь сообща, свои оставя споры,
Признайте, что она куда прекрасней Флоры,
Когда лилей и роз всех более у той.
Покиньте же свои сады без сожаленья,
Ведь даже боги ждут ее благоволенья,
Бессмертью предпочтя огонь любовных бед.
И не кляните смерть, коль за нее вы пали:
Жестокая едва ли
Натешится сполна, не погубив весь свет.
 

Лучший комплимент господину Вуатюру сделать невозможно. Он даже прослезился:

– Ах, мадемуазель…

Я поняла, что обрела если не обожателя, то приятеля в салоне маркизы де Рамбуйе. Это дорогого стоит. Вот как полезно учить совершенно бесполезные сонеты малоизвестных авторов через три с половиной столетия после их написания. Никогда не знаешь, что именно в жизни (и в какой) может пригодиться.

Моя рука пальчик за пальчиком оказалась обласкана губами расчувствовавшегося поэта, а завсегдатаи салона, включая саму хозяйку и её надменную дочь Жюлли д’Анженн (я помнила, что именно ей посвящена, кстати, незадолго до того написанная знаменитая «Гирлянда…» сонетов), выказывали свое восхищение, но не столько мне, сколько герцогине д’Эгийон за то, что сумела разглядеть «такую прелесть» в провинции и привезти в Париж.

Вот так! Блистала я, а лавры герцогине. И где, спрашивается, справедливость в этом мире? Ни в XXI веке, ни в XVII.

С трудом уклонившись от многих внезапно объявившихся ценителей моих талантов и отойдя подышать к окну, почти сразу услышала волнующий насмешливый голос:

– Не ожидал, что вы поклонница бессмысленной поэзии, мадемуазель. Вы мне показались более разумной.

– Только не скажите этого вслух. В сих бессмысленных сонетах есть своя прелесть.

– Какая?! – почти взвыл герцог де Меркер.

– Они хорошо рифмованы и их приятно произносить, не вдумываясь в содержание.

Его глаза широко раскрылись:

– Никогда об этом не задумывался, но, кажется, вы правы.

– Вы просто их не читали. Или все же читали, но скрываете?

Теперь во взгляде Людовика де Меркера был откровенный вызов:

– Желаете оскорбить меня?

– Разве можно считать оскорблением упоминание сонетов завсегдатая салона маркизы де Рамбуйе? Вы рискуете головой, сударь.

Он обвел насмешливым взглядом присутствующих:

– Здесь нет никого способного принять мой вызов на дуэль. А ваш фаворит уже ушел.

– Герцог де Сен-Мар не мой фаворит, а фаворит Его Величества, а вызов могу принять и я.

Боже, что я несу?!

– Вы?! Я не дерусь на дуэлях с дамами.

Я спокойно пожала плечами:

– Я буду в мужском платье. Постарайтесь не получить апоплексический удар раньше, чем я проткну вас шпагой.

Кажется, это был редкий случай в его биографии – Людовик герцог де Меркер сын Сезара де Вандома и брат Франсуа де Бофора не нашел, что ответить нахалке, прибывшей из будущего. Секунду спустя он уже пришел в себя и приподнял бровь:

– Мадемуазель не путает шпагу с опахалом?

Язык чесался сказать, что я и без шпаги могу применить какой-нибудь болевой прием, но и без того довольно, ведь целое мгновение я, а не он была хозяйкой положения!

– Мсье желает дать мне несколько уроков?

– Желаю.

Я кивнула:

– Я наслышана, что любовь к риску у герцогов де Вандомов наследственная…

Теперь он просто хохотал, изумленно глядя на меня, как на некое недоразумение:

– Ловлю вас на слове, мадемуазель. Вы будете учиться у меня искусству владения шпагой.

– Что ж, когда я вас раню, у вас будет законный повод для гордости – сказать, что ученица превзошла учителя.

Ну кто тянет меня за язык?! Д’Артаньянша чертова! Где Мари, разве можно такую дуру, как я, оставлять одну надолго?

Герцогиня тут как тут: – Я вижу, вам весело?

– Мы договорились, что мадемуазель дю Плесси ранит меня на дуэли… – герцог произнес это так, словно дуэли с дамами в порядке вещей. Не успела Мари распахнуть глаза, как я продолжила:

– …после того как герцог научит меня владеть шпагой.

– Мадам… мадемуазель, – поспешил раскланяться герцог, видя, что в салоне появился новый гость.

Я не успела спросить, кто это, герцогиня зашипела на меня сквозь раздвинутые в улыбке губы: – Ты с ума сошла? Нашла с кем соревноваться – с герцогом Вандомским! Хорошо, что это не Франсуа, тот бы уже ославил на весь Париж.

– Фи, я его сама могу ославить. Обещал учить меня владеть шпагой.

Мари тихонько рассмеялась, мне показалось, что довольно.

Когда мы возвращались домой, она поинтересовалась:

– Ты верхом ездишь?

– Вообще-то, да. Я всем занималась, и верховой ездой, и шпагой, и танцами. Но это же все там, может, здесь иначе?

– Многое иначе. Поучиться не хочешь?

Я невольно обратила внимание на то, что она снова говорит мне «ты». Видно, это означало удовлетворение моим поведением, когда герцогиня недовольна, она выкает.

– Хочу…

У герцогини уже второй день прекрасное настроение и потому приступы откровенности. Тогда я еще не знала, что лучше бы мне держаться подальше от её герцогских милостей, но я была одинока в незнакомом мире, а потому тянулась к Мари, даже когда она разговаривала свысока.

– Почему французы считают, что все секреты Екатерина Медичи передала тем, кого любить просто не могла?

– Кого вы имеете в виду, герцогиня?

Мари довольно кивнула, и я прекрасно понимала, почему сделан этот кивок. С трудом, тормозя и спотыкаясь, я привыкала именовать её герцогиней и обращаться на «вы», хотя единственной, к кому я испытывала симпатию в мире, куда попала, была именно она.

– Сыновьям не передают своих женских секретов. Их получила Маргарита Валуа.

– Марго? Королева Марго?

– Ох, уж этот Дюма! – у Мари чуть грустный смех. – Маргарита Валуа была королевой номинально, да и то Наваррской. Но это она. А кому могла передать секрет сама Маргарита?

– У нее не было не только дочерей, но и детей вообще, или я чего-то не знаю?