Текст книги "Последняя страсть Клеопатры. Новый роман о Царице любви"

Из Рима приходили вести совсем не в ее пользу. Там снова триумвират, но фактически шла борьба между двумя – Октавианом, которого Цезарь назвал своим наследником, и Марком Антонием, который таковым был для большей части армии. Загадка, почему Марк Антоний сразу же не употребил всю свою власть и не уничтожил мальчишку, пока тот не добрался до Рима. Антоний солдафон, для него все эти хитрости неприятны, он предпочитает прямую борьбу, и лучше с мечом в руке, а противостояние с сенаторами не для него. Его только и хватило на уничтожение Цицерона, Клеопатра подозревала, что и это скорее дело рук Фульвии, чем самого Антония.

Триумвиры поделили империю, конечно, не поровну, а в соответствии с собственными силами и устремлениями. Октавиан получил Рим и западную часть, Марку Антонию досталась более богатая восточная, где он чувствовал себя уверенно, а Лепиду – провинция Африка. Пока в Риме шла борьба за власть и территории, Клеопатра чувствовала себя вполне спокойно, даже делая вид, что помогает противникам триумвирата, но теперь там успокоились, и то, что именно сейчас вдруг появился самозванец и сбежала Арсиноя, свидетельствовало о связи этих событий.

Что предпримет против Египта и его царицы Марк Антоний? Клеопатра вспомнила военачальника. Рослый, сильный, красивый, он не слишком умен, вернее не слишком искушен в хитростях политики, и слишком прямодушен, чтобы править Римом, потому и согласился на Восточные провинции. Антоний признал Цезариона сыном Цезаря, к тому же Марк обижен на Цезаря за то, что тот не упомянул его в завещании, и на Октавиана, которому досталось все, это означало, что с Антонием можно попытаться договориться.

Царица вспомнила о приезде Пшерени-Птаха. Жрец крайне редко покидал Мемфис, если он плывет, значит, что-то случилось, либо наставник что-то узнал и даже не доверяет папирусу, спешит сообщить сам. Это серьезно…

Царица очнулась от своих раздумий, хлопнула в ладоши, призывая служанок, чтобы помогли переодеться. Принимать верховного жреца храма Птаха в Мемфисе (а Клеопатра не сомневалась, что Пшерени-Птах прибыл именно к ней) негоже в домашнем облачении, но и слишком парадным наряд не должен быть тоже, Пшерени наставник и друг.

Жрец действительно торопился во дворец на мысе Лохиас, далеко выдававшемся в море, но он задержался, чтобы побеседовать с Протархом, важно было выяснить заранее настроение и замыслы царицы.

Советник встретил жреца в Алебастровом зале – огромном помещении без окон, освещаемом обычно несколькими десятками масляных ламп, стоявших на высоких мраморных подставках-канделябрах. Все они зажигались только в присутствии на троне царицы. Сейчас трон пустовал, потому лампы горели через одну. Все равно в зале светло, огонь отражался в богатой позолотой отделке, дробился, множился, конечно, не как снаружи дворца, где солнце ослепляло глаза.

Но Пшерени-Птаху не нужно яркое освещение, он бывал в этом зале, видел многочисленные алебастровые палетки с письменами и сценами из жизни богов и героев, потолок, тоже расписанный парящими в небесной вышине священными птицами, колонны из черного мрамора, мозаичный пол с весьма фривольными сценами объятий Эроса и Психеи. Пшерени очень любил и ценил жизнь во всех ее проявлениях, даже в эпитафии его обожаемой супруги Та-Имхотеп, умершей год назад, было выбито:

«Ешь, пей, упивайся вином, наслаждайся любовью! Проводи свои дни в веселье! Днем и ночью следуй зову своего сердца. Не допускай, чтобы забота овладела тобой…»

Несомненно, эпитафия была выбита с ведома самого жреца. Протарх не был вполне согласен с этими словами, но признавал, что любовь к жизни и умение радоваться всем ее проявлениям весьма достойны поощрения. Грека поражала способность египетских жрецов сочетать, казалось бы, несочетаемое. Они были весьма строги, даже аскетичны внешне и при этом легко предавались радостям любви и жизни. Огромные богатства и скромность, гаремы и воздержание, роскошные пиры и способность не есть целыми неделями…

Пшерени не исключение, скорее напротив – пример для остальных. Он стал верховным жрецом храма Птаха в Мемфисе, по сути, главного храма Египта, по воле отца Клеопатры в четырнадцать лет, не будучи даже просто жрецом этого храма. Удивителен и выбор самого Птолемея, и то, что никто не воспротивился. Взрослые, умудренные жизнью и опытом жрецы спокойно приняли мальчика в качестве главы своего храма. В ответ Пшерени-Птах возложил на голову Птолемея царственный урей фараонов Египта, это не было простым знаком благодарности, отец Клеопатры имел право на знаки царской власти, а почему Птолемею захотелось, чтобы церемонию провел юный Пшерени, не знал никто, даже сам новый жрец. Это осталось тайной.

Теперь Пшерени было 49 лет, год назад умерла его обожаемая супруга Та-Имхотеп, за годы замужества подарившая трех дочерей и только после долгих молитв и богатого украшения храма в Анехтауи, о чем попросил жреца во сне сам бог Имхотеп, сын Птаха, родила долгожданного сына. Мальчика назвали Имхотепом, а прозвище дали Петубаст. Несмотря на то что он был еще совсем юн, уже отличался недетской мудростью, и ни у кого не вызывало сомнений, что следующим жрецом Птаха станет именно сын Пшерени.

Пшерени ответил на приветствия Протарха и согласно кивнул на предложение поговорить на террасе. Ладья бога Солнца спешила завершить свой путь по небу, золотой диск уверенно уходил на запад, жара чуть спала, к тому же с моря тянул приятный ветерок, чуть шевеливший ветви деревьев и листики на кустах. У Клеопатры роскошный сад, царица очень любила его и всячески поощряла работу садовников. Сотни рабов занимались поливом и уходом за растениями, следили за чистотой и надлежащим состоянием многочисленных дорожек, скамей, фонтанов…

На одну из скамей, основательно нагретых дневным зноем, хотя и стоявших в тени, уселись жрец и советник. Протарх прекрасно понимал, что царице уже доложили о приходе жреца, но Пшерени-Птах не возражал против разговора, это значило, что повод есть, а Клеопатра слушается своего наставника из Мемфиса, она не станет протестовать против такой задержки своей встречи.

– Я скоро уйду, – Пшерени жестом остановил возражения и вопросы Протарха, – совсем уйду. Петубаст слишком молод, чтобы давать советы царице, даже боги не смогут вложить в голову мальчика достаточно мудрости для этого. Царице придется самой. Я знаю твою мудрость, потому говорю с тобой прежде, чем с ней. У Рима снова начинается неспокойный период, он затронет Египет и судьбу царицы. Она может наделать таких ошибок, которые будут стоить Египту потери независимости, а ей самой жизни.

Протарх даже вздрогнул. Хотелось спросить, откуда сидящий в Мемфисе жрец знает, что именно происходит в далеком Риме. Но советник вспомнил, что однажды задавал такой вопрос. Пшерени тогда внимательно посмотрел ему в глаза и ответил:

– Хочешь, я расскажу, как твоя мать наказала тебя в пятилетнем возрасте за обиду, нанесенную соседскому мальчику?

Этого не знал никто, Протарх не рассказывал. То, что события детства были известны жрецу, убедило советника во всемогуществе Пшерени.

Но Протарх покачал головой:

– Как ее можно удержать? Царица неистова. Но она ловко сумела не ввязаться в борьбу между сторонниками и противниками нынешнего диктатора.

И вдруг они увидели, что по дорожке к ним спешит сама Клеопатра. Царица приветствовала наставника гораздо душевней, чем делала обычно со жрецами, ее царственный вид от этого не пострадал, но было заметно, что Клеопатра рада приезду учителя. Протарх решил, что не стоит мешать беседе великих, но царица сделала знак, чтобы он остался.

– Пшерени, где Арсиноя?

Несколько мгновений жрец молчал, внимательно глядя в глаза Клеопатре. Та не отводила своих синих омутов. Что прочитал в них Пшерени, неизвестно, но он вздохнул:

– Выслушай меня внимательно, царица. Арсиноя тебе не опасна, ее уберут. Как и самозванца. Для тебя опасна только ты сама. Вспомни, что я советовал тебе перед отъездом в Рим, что говорили жрецы храма Исиды? Пока ты заботишься о Египте, пока ты думаешь только о нем, тебе будут помогать боги, у тебя все получится. Но стоит тебе захотеть большего, останешься одна, потому что пойдешь против воли богов. Ты египетская царица, Клеопатра, только египетская, не старайся завоевать весь мир, он тебе не нужен. Мало того, в попытке это сделать ты сложишь собственную голову и голову своего сына.

– Нет!

– Да. Если хочешь, чтобы урей остался на голове твоего сына, ты должна забыть о Риме, в противном случае головы просто не останется.

Клеопатра встала, нервно прошлась рядом со скамьей, при этом Пшерени удержал Протарха, чтобы тот не вскочил и не забегал тоже. Царица не обратила внимания на то, что мужчины сидят, хотя это было вопиющее нарушение любых правил и законов. Немного постояла, снова села.

– Цезарион – сын Цезаря, он должен стать правителем Рима, а не Октавиан!

Голос Пшерени стал насмешливым:

– В Риме власть передается по наследству?

– Нет, выбирают…

– Цезарь завещал своему приемному сыну власть над Римом или свои богатства?

Царица недоуменно уставилась на Пшерени. Видно, эта мысль даже не приходила ей в голову.

– Богатства. Римляне выбрали Октавиана консулом.

– Даже если бы Цезарь признал Цезариона сыном и завещал ему свои деньги, разве римляне выбрали бы твоего сына править?

– Нет.

– А тебя?

– Я чужеземка.

– Так в чем же ты обвиняешь Цезаря? К чему Цезариону богатства его отца, чтобы с ним воевали, пытаясь отобрать?

– Но я хочу, чтобы он наследовал славу отца и…

Клеопатра была явно растеряна. Она вдруг поняла, что вся обида не стоила и легкого дуновения ветерка. Даже признай перед всем Римом Цезариона в качестве своего наследника, Цезарь ничего не изменил бы. Рим не признал бы полукровку своим диктатором и консулом не выбрал бы. К тому же долгов у Цезаря оказалось больше, чем наследства, Октавиану пришлось распродать свое имущество и даже имущество матери, чтобы расплатиться с этими долгами. Ходили слухи, что много прикарманил Марк Антоний и отдавать вовсе не собирался. Получалось, что Октавиану наследство принесло только заботы и возможность стать консулом, но никак не доходы и не саму власть.

Вспомнив о долгах и необходимости потратить состояние, чтобы с ними расплатиться, Клеопатра тихонько хихикнула. Да уж, такого наследства Цезариону не нужно, а на иное нечего и рассчитывать.

– Что мне делать? Арсиноя бежала из храма, в Сирии объявился самозванец. Триумвиры договорились между собой, кто знает, не захочет ли Марк Антоний прибрать к рукам Египет?

– Арсиною не бойся. С самозванцем ты справишься сама. А с Марком Антонием будь осторожна. Не заиграйся. Я скоро уйду в страну Запада вслед за Та-Имхотеп, мой сын слишком юн, чтобы давать тебе советы, хотя ты их все равно не слушаешь. Прежде чем предпринять что-то, подумай хорошенько и вспомни мои слова. Я нарочно говорю в присутствии Протарха, он будет тебе напоминать об этих словах, когда ты зайдешь слишком далеко, только не прогоняй от себя советника и не злись на него.

Богиня Афродита в гости к богу Дионису

– Царица, от триумвира Марка Антония прибыл посланец – Квинт Деллий.

Так… Марк Антоний все же не забыл Египет, вернее его богатства. Отсидеться за морем не удалось. Чего потребует Антоний? Догадаться нетрудно, все остальные правители Востока уже преклонили колени перед ним, к тому же придется держать ответ за поддержку противников триумвирата. Никто не поинтересуется, а была ли у нее возможность остаться в стороне.

На мгновение Клеопатра почувствовала себя ланью в загоне со львом, но лишь на мгновение. Вот когда пришло время порадоваться своей хитрости и предусмотрительности. В чем ее могут обвинить, в поддержке Кассия и Секста Помпея? Но где она, эта поддержка? Были одни обещания… Что не пришла на помощь самим триумвирам? Виной буря и ее болезнь!

Мысли стрелой пронеслись в голове царицы, на лице ничего не отразилось, Клеопатра привыкла удерживать свои мысли при себе.

– Пригласи…

Антоний верно рассчитал, отправляя в Александрию именно Деллия. Блестящий аристократ, хитрый, беспринципный, он легко переходил от одной противоборствующей стороны к другой, при этом умудряясь быть полезным обеим и ни от кого не испытывая неприятностей. Клеопатра прекрасно понимала, зачем приехал посланник, ведь она единственная из подчиненных Антонию правителей не прибыла к нему с поклоном.

Формально Египет не зависит от Рима и царица не обязана давать триумвиру отчет в своих действиях, но на деле все несколько иначе…

Клеопатра улыбнулась Протарху:

– Посмотрим, что скажет посланник Антония.

Даже искушенный Квинт Деллий был поражен увиденным. Пиры Луккула по сравнению с пирами Клеопатры были жалкими попойками. Огромный зал, уставленный ложами и низенькими столами, и золото, золото, золото… оно было везде – на потолке и стенах, на ложах, столиках, в отделке ручек двери, из него сделана посуда, всякие мелкие вещи. Сначала Деллий пытался запомнить, чтобы рассказать, потом мысленно махнул рукой.

С трудом оторвав взгляд от пиршественного стола, Квинт перевел его на царицу, синие глаза которой смотрели чуть насмешливо.

– Приветствую тебя, царица Египта, от имени бога Нового Диониса.

Торжественности тона, которым произнес эти слова взявший себя в руки Квинт, мог бы позавидовать любой глашатай, объявляющий о появлении божества. Клеопатра подыграла:

– Приветствую в твоем лице, Квинт Деллий, божественного Марка Антония, Нового Диониса.

Перед словами «Нового Диониса» она намеренно сделала паузу всего лишь на мгновение, которое заставило Квинта уже начать открывать рот, чтобы возразить по поводу всего лишь «божественного». Хитрая Клеопатра одновременно подчеркнула и свое признание Марка Антония богом, и понимание нелепости такого обожествления. Хотя чем страстный любитель попоек Марк Антоний не Дионис (или Вакх, как иногда называли бога греки)?

– А также приветствую тебя самого. Если сообщение, присланное Дионисом, не столь срочно, чтобы прерывать пир, приглашаю тебя сначала присоединиться к нам.

Квинт осторожно сглотнул слюну, потому что за время плавания от Тарса он не ел ничего, кроме солонины и овощей, и не пил нормального вина, а на столе стояло столько всякой всячины, вокруг витали умопомрачительные запахи и помимо запахов цветов и благовоний… Он важно кивнул:

– Послание терпит. Благодарю за приглашение.

А его уже устраивали, подносили большой кубок, наливали вина, подвигали мясо…

Клеопатра предложила выпить за нового бога Диониса, который знает толк в застольях. Вино потекло рекой, и довольно скоро Деллий уже плохо понимал, что именно говорит и делает. Он обнимал какую-то служанку, хохотал и объяснял соседу, не понимавшему по-латыни ни слова, что лучше римлян людей нет, а греки дерьмо, но Антоний их научит жить. Сосед кивал, явно соглашаясь, и в свою очередь убеждал Квинта, что римляне глупцы, потому что предпочитают войны пирам.

К окончанию пира Клеопатра уже знала, зачем прибыл Квинт Деллий.

Антоний задумал поход на парфян, то есть продолжение того, что не успел сделать Цезарь. Но для любого похода нужны деньги. Ему уже немало дали соседи, но это несопоставимо с тем, что мог дать Египет. Однако как взять у самой сильной страны Востока ее богатства или хотя бы их часть?

Антоний решил поставить царицу в тупик, вызывая ее в Тарс, что в Киликии, где находился сам. Это действительно была ловушка. Приезжать подобно остальным правителям, чтобы преклонить колени перед новым властителем Востока, означало признать подчинение Египта пусть не Риму, но самому Антонию. Для гордой царицы это неприемлемо.

На это и рассчитано. В Эфесе Антоний встретился с Арсиноей и получил обещание, что как только Клеопатра откажется подчиниться, последует карательный поход на Египет под девизом восстановления справедливости. Предлога нашлось два: можно предложить Клеопатре брак между Арсиноей и Цезарионом, это вполне приемлемый вариант, превращавший Цезариона в фараона, а Арсиною в царицу и устранявший Клеопатру совсем. Конечно, сын Клеопатры много моложе, но когда это в Египте с таким считались? Если Клеопатра не согласится на такой брак, то Арсиною просто выдавали замуж за очередного самозванца, приводили на трон, Клеопатру и ее сына в таком случае ожидала участь Птолемея XIV.

Честно говоря, Антонию было жаль обаятельную царицу, которая ему нравилась и раньше, но власть есть власть. Что ему обещала взамен Арсиноя? Да все, что угодно. Ради получения царственного урея она готова отдать половину Египта. Лучше иметь всего лишь вторую половину и нежиться в Александрии, чем скромно жить в храме Артемиды в Эфесе. Сестру, запершую ее в этом храме, Арсиноя ненавидела. Впрочем, взаимно.

Квинт Деллий спал, растянувшись во весь рост, на ложе, рабыни, половину ночи ублажавшие господина, тихонько хихикали, слушая его богатырский храп. Все, что выболтал этот пьяный глупец, Протарх уже давно записал, сам римлянин быстро выдохся, потому что после долгого воздержания сильно напился и обессилел.

А Клеопатре было не до сна. Все, что удалось узнать у пьяного Квинта Деллия, было неприятным. Конечно, следовало ожидать, что Рим не оставит Египет в покое, но царица чувствовала себя загнанной в ловушку. Антоний уже присылал вызов ей, как и остальным правителям Востока. Тогда царица сделала вид, что ничего не получала, гонца пришлось пустить рыбам на корм, чтобы не болтал лишнего. Но Квинта Деллия никуда не денешь, к тому же Клеопатра понимала, что дальше играть с огнем опасно, можно жестоко обжечься.

Несмотря на ранний час, она прогуливалась по саду, теребя в прекрасных руках сорванную веточку. Протарх шел на шаг позади. Он только что пересказал царице все, что рабыни услышали от Квинта, и теперь ждал, что она ответит. Ехать нельзя, потому что это признание своей подчиненности, и не ехать тоже. Даже если Пшерени прав и Арсиною уничтожат его люди, то Антоний найдет повод вторгнуться в Египет.

– Я поеду.

Протарх не стал переспрашивать, в голосе Клеопатры прозвучало что-то такое, что подсказало ему: не унижаться едет царица, она что-то придумала. Так и есть, глаза заблестели лукавством. Губы Протарха чуть тронула улыбка:

– Ты что-то придумала, Божественная?

– Да! Он бог Новый Дионис? Кто же мешает мне явиться в виде богини Афродиты в гости к богу Дионису?

– А?..

Протарх не все понял, хотя уже почувствовал, что женская хитрость может принести свои плоды.

Клеопатра знаком пригласила присесть.

– Я знакома с Марком Антонием и знаю, чем завоевать его расположение. Он честолюбив? Мы польстим Божественному. Он любит пиры? Нам ли не суметь таковые организовать? Он любит женщин?..

Протарх покосился на Клеопатру, неужели царица сама решится ублажать Антония? Та усмехнулась в ответ на осторожный вопрос:

– Ну почему же ублажать? Очаровать, влюбить, чтобы потерял голову. Тот, кто влюблен, не станет разорять мои земли. Марк Антоний пытался за мной ухаживать еще в Риме, если бы не Цезарь, могло получиться.

Щадя чувства Протарха, она не стала говорить, что Антоний по-мужски привлекателен, классически красив и силен, недаром гордится своим происхождением от сына Геракла – Антона. Но сейчас перед Клеопатрой вопрос стоял жестко – жить или не жить, а потому она готова была соблазнять кого угодно, даже ненавистного евнуха Пофина, воспитателя ее первого мужа-брата Птолемея XIII. Но лучше уж Марка Антония, пусть и не слишком умного, зато мужественного, чем Октавиана, который, по словам многих, настоящий слизняк, слабый телом и без конца болеющий.

– Что делать с Квинтом?

– Ничего. Пусть проспится и сам объявит мне волю Антония.

– Готовить корабли к отплытию?

– Ни в коем случае!

– Но немного погодя сменится ветер и станет невозможно выйти в море.

– Куда нам торопиться? Нет, сначала мы покажем Квинту Деллию, что такое александрийское гостеприимство. Постарайся, чтобы он не смог ничего мне сообщить несколько дней. Потом будет поздно, и Марку Антонию придется ждать меня в Тарсе.

– Ты хитра, Божественная.

Клеопатра рассмеялась:

– Ты только сейчас понял это?

– Нет, я в очередной раз в этом убедился.

– Из Квинта нужно вытянуть как можно больше сведений и об Антонии, и об остальных. Он хорошо знает Октавиана?

– В любом случае лучше нас с тобой.

– Да, это верно. Ну что ж, придется каждый день пить с этим малым, правда, пьянеет он слишком быстро, но время у нас есть…

В следующие дни Квинт и впрямь испытал на себе все прелести гостеприимства египетской царицы, ему угождали, как только могли. Свиток от своего правителя Деллий отдал только на третий день, и то потому, что случайно на него наткнулся. Клеопатра приняла поданный пергамент со всеми знаками уважения. Никто бы и не подумал, что она давно знает содержание.

Так и есть, Антоний требовал ее приезда в Тарс и отчета в поведении во время войны с убийцами Цезаря. Главный вопрос: не помогала ли она Кассию через своего наместника на Кипре? Совсем недавно Клеопатра выкинула бы в море посланника вместе с пергаментом или приказала скормить голодным хищникам, но сейчас она понимала, что должна перехитрить Антония, а значит, стерпит эту наглость. Египет неподвластен Риму, она свободная царица и не обязана давать отчет в своих действиях правителю соседней страны. Если бы только у этого правителя не было под боком Арсинои, а за спиной огромной армии, Клеопатра бы так и сделала.

И снова она мысленно укоряла Цезаря за то, что сохранил жизнь сестре. Царица пока ничего не ответила посланнику, только вздохнула:

– Через пару дней сменится ветер, и пока снова не подует в сторону моря, мы не сможем выйти из гавани Александрии.

– И сколько ждать?

– Посланника божественного Диониса что-то не устраивает у меня во дворце? Тебя плохо принимают? Я прикажу казнить в мучениях твоих слуг.

– Нет-нет, меня никогда не ублажали столь хорошо, но все же как долго ждать перемены ветра?

– На то воля богов. Твоей вины в задержке нашего отплытия не будет.

Царица улыбалась так, что у Квинта Деллия снова закружилась голова. В конце концов, она права, ее же не на заседание Сената вызывают и не на бой. Успеет еще повиниться перед Антонием, а когда еще придется испытать такое гостеприимство!

– Квинт Деллий, я хотела спросить, не видел ли ты в Эфесе мою сестру Арсиною? Она в храме Артемиды.

Деллий откровенно напрягся.

– Она… ее…

– Убили?!

– Нет-нет! – замахал руками Квинт. – Просто она удрала из храма.

– Как?! Царевне опасно находиться вдали от родного дома без защиты. Она принесла мне много неприятных минут, но она моя сестра, я не могу не беспокоиться о ее судьбе!

Клеопатра говорила так горячо, что Деллий поверил в ее беспокойство. Но пока молчал о встрече Арсинои с Антонием.

– К тому же, открою тайну, надеюсь, ты не болтлив?

– Ничуть!

– Цезарион мог бы жениться на Арсиное, и тогда никто не смог бы ни погубить царевну, ни претендовать на трон. У нас, знаешь ли, развелось самозванцев, которые выдают себя за моих спасшихся при Цезаре мужей. Если верить всем, то у меня мужской гарем, не иначе!

Деллий смеялся, пытаясь понять, верить царице или нет. Решил пока не верить. Но Клеопатра выглядела столь беззаботной…

– Но Цезарион совсем маленький, а твоя сестра, царица, взрослая девушка…

Клеопатра махнула рукой:

– Ты не знаешь Египет, здесь это никого не удивит. Как и то, что они родственники. Жаль, я теперь буду беспокоиться об Арсиное.

Вот это была правда, только смысл у нее совсем другой. Клеопатра получила подтверждение, что Арсиноя сбежала, а это не могло не вызывать беспокойства.

Прошло немало времени, прежде чем царица собралась в Тарс. Квинт, все эти месяцы блаженствовавший в Александрии, был изумлен приготовлениями:

– Божественная, уж не на триумф ли ты собираешься?

– Триумф? Времена Цезаря прошли, не думаю, что кто-то другой позволил бы мне пройти с триумфом по улицам Рима.

Она хотела сказать другое: что никто другой не достоин триумфов, но вовремя прикусила язык, Квинт Деллий мог передать такие слова Антонию, что вызвало бы смертельную обиду. Нет, пока не время оскорблять триумвира.

– Протарх, я оставляю на тебя Цезариона. Ты помнишь, что должен делать в случае опасности?

– Да, царица.

– Можешь потерять все сокровища Птолемеев, позволить захватить Александрию, но Цезариона спаси.

– Да, царица.

Она наставляла и наставляла самого Цезариона, чтобы шага не делал без охраны, подчинялся только распоряжениям Протарха, чтобы никому не верил, а если советника нет или с ним что-то случится, немедленно уходил в сопровождении трех верных рабов в храм Исиды подземным ходом…

Но как ни тянула Клеопатра время, а отправляться пришлось.

Глядя на тающий в морской дымке Александрийский маяк, она гадала: вернется ли? Глядя на царицу, никому бы и в голову не пришло, что она беспокоится, Клеопатра выглядела уверенной и, как всегда, прекрасной. Жрецы из храма Исиды дали новый флакон с привлекающим зельем, пообещав, что это еще сильнее прежнего.

От Александрии до побережья Киликии не так и далеко, фактически только обогнуть Кипр, но Клеопатра и здесь не спешила. А уж когда показался сам берег, суда и вовсе почти остановились, на них началась невиданная подготовка. Квинт недоумевал:

– Божественная, к чему столько приготовлений? Антоний воин, он привык к походной жизни и не привередлив.

– Был таким, – серьезно возражала Клеопатра, – теперь он бог Дионис. А божеству нужно воздать должное.

Деллий только вздыхал, но не от опасений чем-то не угодить Антонию, а сокрушаясь, что скоро его «мучения» из-за гостеприимства Клеопатры закончатся.

Клеопатра схитрила и применила тот же прием, что и при своем появлении в Остии. Она позволила опередить себя нескольким купеческим судам с Кипра, которые поспешили принести в Тарс весть о приближении царицы Египта. Конечно, они сообщили не самому Антонию, а распуская слухи о немыслимой роскоши царских судов, о том, сколько на них золота, благовоний, украшений… В результате, когда суда Клеопатры подошли к берегу, весь окрестный люд высыпал посмотреть на невиданное богатство.

Кидн – река странная, перед впадением в море она словно долго-долго выбирает подходящее место и течет вдоль берега на запад. Течение не сильное, но вода даже в летний зной холодная. Эта река едва не погубила Александра Великого, бросившегося переплывать ее в доспехах. От студеной воды у Александра свело ноги, и он чуть не утонул.

Но Клеопатре такое не грозило, ее ладья была надежна и действительно обильно украшена.

По Тарсу тоже понесся слух, что египетская царица плывет в город! Рыночная площадь бурлила, один слух был дивней другого, те, кто успел первым увидеть корабли и на лошадях по прямой опередить царский караван, перебиравший речные петли, рассказывали, что у царского судна вызолочены борта, пурпурные паруса и посеребренные весла, а движется все под музыку и распространяет вокруг столько благовоний, что даже после прохода каравана берега еще долго пахнут, как в лучшем саду…

Антоний, услышав, что корабли Клеопатры приближаются к Тарсу, поспешил на рыночную площадь и занял место судьи на возвышении. Подразумевалось, что, прибыв в город, царица сойдет на берег и явится под его строгие очи давать отчет о своих действиях. Народ, поняв, что сейчас что-то будет, забыл о торговле и теперь глазел на своего властителя. Вокруг трона, на котором сидел Марк Антоний, стояли его приближенные, перекидываясь шуточками.

Но суда Клеопатры, достигнув Тарса, не стали приставать к берегу, а остановились на рейде в спокойном месте реки. Толпы любопытных горожан и приезжих грозили просто обрушить причалы. А посмотреть было на что, в роскоши царица Египта знала толк. Борта ее ладьи действительно были покрыты золотом, пурпурные паруса, несмотря на полное безветрие, почему-то держались в развернутом положении, словно чтобы продемонстрировать свою роскошь. С корабля лилась приятная музыка, звенели систры, доносились нежные голоса девушек. А благовониями, кажется, пропахли уже все окрестности…

Марку Антонию тоже хотелось пойти и посмотреть на этакую роскошь, но не мог же он покинуть своего места вершителя судеб! Антоний не мог, зато могли горожане и его придворные. Постепенно рыночная площадь стала пустеть, один за другим сначала горожане, а потом и приближенные просто исчезали, словно растворяясь в вечернем воздухе. Антонию грозило остаться одному в своем кресле.

Ситуация была просто дурацкой. Царица рассчитала все верно, они прибыли в Тарс к вечеру, являться на доклад нелепо, но как хороший хозяин Антоний должен бы пригласить Клеопатру на ужин, даже если завтра будет требовать от нее отчета. Чувствуя, что вот-вот попадет вообще в глупое положение, оставшись на площади в одиночестве, Антоний отправил на судно царицы гонца с приглашением на ужин, а к своему повару – второго с сообщением о возможном приходе царицы Египта. Он понимал, что ничего приготовить не успеют, но что еще оставалось?

Первым вернулся гонец от царицы, Клеопатра благодарила Антония за столь гостеприимное приглашение, просила извинить, что прибыла без предупреждения, хотя и по зову, и… в свою очередь приглашала на пир, который у нее уже готов на судне. Причем приглашала не одного Марка Антония, а всех его военачальников и местных магнатов. Богиня любви Афродита приветствовала бога Диониса и приглашала на пир!

Носы ожидавших уже уловили от борта царицы кроме запахов благовоний еще и запахи вкусной еды… По всему судну, приветливо улыбаясь, стояли прекрасные девушки, точеные фигурки которых едва прикрывали тонкие ткани, звучала приятная музыка… Сама царица в уборе Афродиты возлежала на возвышении, подле которого стояли мальчики с опахалами…

Со всех сторон раздались голоса, призывающие Антония соглашаться на такой визит. В конце концов, глупо упорствовать, если прекрасная женщина зовет тебя на роскошный пир. Антоний и не собирался противиться.

Получив уведомление о его согласии, Клеопатра чуть поморщилась:

– Глупец!

Первая победа одержана, вместо того чтобы заставить ее унизительно отчитываться, он позволил царице диктовать распорядок встречи. Клеопатра знала, чем взять, недаром она столько времени осторожно выспрашивала Квинта Деллия и всех, кто знал Антония лучше, чем она сама. Из рассказов стало понятно, что Марк простодушен и действительно большой любитель пиров, он прост в обращении, любит роскошь, но, воспитанный в суровых условиях похода, совершенно не умеет ею пользоваться.

«Ничего, научим», – подумала царица. И научила. Первый урок был преподнесен в Тарсе.

Заинтригованные необычным появлением египетской царицы в Тарсе, приближенные Антония рвались на корабль, они не могли дождаться, когда, наконец, их бог Дионис переоденется, чтобы посетить пир богини Афродиты в подобающем наряде. Но, ко всеобщему изумлению, Марк Антоний решил показать царице, что он воин и только потом правитель и дипломат. Честно говоря, остальным было все равно, в каком наряде он последует на корабль, лишь бы поторопился.