Текст книги "Веселый Джироламо"

Наталья Резанова
Веселый Джироламо

© Н. Резанова, 2008

© ООО Издательство «ACT МОСКВА», 2008

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Если бы в теле не было корня холода, невозможно было бы ощущение тепла. Поэтому же вполне справедливо утверждение, что тот, в ком нет ни сил, ни материала для зла, бессилен и для добра.

Шеллинг. «Философские исследования сущности человеческой свободы»

Жалюзи были опущены, солнце било прямо в глаза. В этот послеполуденный час все жители города, независимо от пола, возраста и состояния, искали тени, но даже в тени было слишком жарко. Особенно для приезжего с севера. Хотелось снять мундир, улечься где-нибудь поудобнее и ни о чем не думать. Однако Роберт Дирксен никогда не позволял себе следовать подобным желаниям. Поэтому он ограничился тем, что передвинул стул подальше, чтобы солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели, не падали на его лицо.

Что касается его собеседника, то за годы, которые он прослужил начальником полиции бывшей Итальянской колонии, он привык к здешнему климату и, несмотря на жару, расхаживал по комнате.

– …вы напрасно двигаетесь – в это время здесь везде солнце. Ничего… Впрочем, вернемся к нашим бандитам.

– Он что, действительно веселого нрава или это насмешка?

– Не сказал бы.

– Так что же все-таки представляет собой этот Джироламо?

– Если б я мог это объяснить… Я – полицейский старой формации и привык, чтобы вор был вором, бандит – бандитом и мятежник – мятежником. Раньше мы, как всякий порядочный приморский округ, славились своими контрабандистами. Прекрасная была у дела организация, налажена связь с внутренними округами… хотя я опять отвлекся. Так вот, теперь с контрабандистами стало проще, зато появился какой-то новый уклон… – Он остановился. – Может, мне стоило дать вам отдохнуть пару дней с дороги, привыкнуть немного… Но ваш Менкарт уж слишком подробно расписывал вас в своих письмах… благодарите его, если желаете. А я счел нужным сразу ввести вас в курс наших дел. А дела наши не слишком утешительны. Впрочем, как и везде… Вот возьмите Англию. Казалось бы, государство самое просвещенное, и вдруг – гордоновский бунт.[1]1
  Парламентский билль о правах для католиков (1778) вызвал недовольство лондонской черни, вылившееся в открытый бунт, который разразился 2 июня 1780 г. и был возглавлен лордом Джорджем Гордоном (1751–1793). Вооруженные беспорядки в Лондоне продолжались неделю и были подавлены правительством.


[Закрыть] Уж если в цивилизованных странах творится такое, то чего ждать от нашей провинции? Что, думаете, заболтался старик? Не такой уж я старик, Дирксен. Хотя, может, вы и правы. Здесь состаришься. Поэтому я и решил, что вы лучше разберетесь в этом деле. Как молодой с молодым. Вам сколько? Двадцать семь? Так вот, он даже моложе вас. Есть еще одна причина, пожалуй, более важная.

– Какая же?

– Вы, как я понял, – прирожденный охранитель, таков склад вашего ума. А Джироламо по натуре прирожденный разрушитель, вот ведь какое дело.

– Продолжайте.

– Вы никогда не работали в портовых городах? Арвен не в счет, это столица. Смешанное население и все, что из этого вытекает.

– А Джироламо?

– Джироламо? У нас описание его наружности. Около двадцати пяти лет, роста среднего, лицо смуглое, глаза, волосы темные, бороды, усов не носит, особых примет не имеет. Между прочим, соответствует действительности. И внешности каждого третьего жителя провинции. А конкретно – если вы скажете любой городской девице, что Джироламо не писаный красавец, она вцепится вам ногтями в физиономию. Герой, понимаете ли, должен быть красив, как Аполлон, шести футов ростом, иметь пронзительный взор и громовой голос. Но хотя Джироламо и не уродлив, красивым его тоже не назовешь. Есть в нем, пожалуй, что-то обезьянье – в смысле неправильности и подвижности черт. Роста он скорее небольшого, чем среднего… Впрочем, вы знаете, этот тип, еще с детства, – подвижный жилистый мальчик незавидного роста, но в случае драки с ним лучше не связываться, а драчлив он необыкновенно. И наверняка у вас в памяти следующая картина из школьной жизни: этот вот недоросток нападает на самого здоровенного парня во всей школе. Все стоят вокруг и не вмешиваются. Верзила бессмысленно молотит кулаками по воздуху, а малыш подскакивает к нему с самых неожиданных сторон, избивая почем зря. А ведь если б тот его достал, мог бы убить одним ударом. Представили? Кстати, это довольно точная картина наших внутренних обстоятельств…

– Откуда такие подробности?

– А я, молодой человек, видел Джироламо, причем так же близко, как вижу вас.

– Вот как. И при каких обстоятельствах?

– До этого я дойду. Дело в том, что его многие видели. Почти все. Он любит появляться открыто. Дней десять назад он объявился в Бранке, пробыл там почти двое суток и отбыл при всенародном ликовании. У него было три спутника, но провожала его целая толпа. Женщины бросали ему цветы, и не хватало только оркестра. Он выехал за ворота – и исчез. Это тоже входит в его привычки – исчезать. И где он – не знает никто из тех, кто толпился на улице и вопил: «Ура, Веселый Джироламо!» О представителях власти я и не говорю…

– Почему же они не арестовали его, когда он был в городе?

– Боялись. Просто боялись. Вы никогда не сталкивались с таким явлением природы – народный герой? В ряду общественных бедствий он стоит сразу за чумой и землетрясением. С чумы-то все и началось. Вернее, с холеры, поразившей Итальянскую колонию двадцать лет назад, а точнее, в тот день, когда купец Джузеппе Ридольфи, дом которого не затронула эпидемия, дал обет усыновить какого-нибудь сироту. Здесь все католики… И он исполнил этот обет, положив начало нашим бедствиям, – просто взял с улицы маленького бродяжку, которых после эпидемии много шаталось, и усыновил. Никто не знал, какого он вероисповедания, и мальчик был заново крещен именем Джироламо. Я не верю в судьбу и не склонен считать это имя предзнаменованием. Мотивы же, побудившие почтенного купца дать приемышу имя безумного монаха,[2]2
  Джироламо Савонарола (1452–1498) – монах-доминиканец, проповедник воинствующего аскетизма. Возглавил государственный переворот во Флоренции (1494), способствовал установлению теократической республики. В 1497 г. отлучен от Церкви, впоследствии казнен.


[Закрыть] остались мне неизвестны. Детские и отроческие его годы, как говорится, покрыты мраком, но я не сомневаюсь, что его способность привлекать к себе окружающих проявилась уже тогда. Во всяком случае, Ридольфи всегда относился к нему как к родному сыну. Но сам он ни к кому не прилепился сердцем… и ни к чему… кроме бунта. Бунтовщик-профессионал. Это тянется с изматывающим душу постоянством уже лет семь – провокации против армии и полиции, разоблачения, призывы, и все это обильно поливается кровью. Человеческой кровью. Нас упрекают, и, может быть, не без основания, в излишней жестокости. Но именно такие, как Джироламо, обесценивают человеческую жизнь.

А теперь я расскажу вам, как встретился с ним. Это было четыре года назад, и он уже тогда был таким, как сейчас, – всем известным невидимкой… От одного надежного агента я получил известие, что определенной ночью Джироламо поедет по дороге на Козий Брод. В указанное время отряд вооруженной стражи задержал на дороге двоих мужчин и доставил в Бранку. Арестованные были люди молодые, явно местные жители. При начале допроса один из них сразу заявил, что он-де и есть Джироламо. И мы ему поверили. Я поверил. Я сам находился в плену у легенды о красавце шести футов ростом, с огненными очами, а он был действительно высокий и красивый малый. Поэтому на второго, довольно-таки невзрачного парнишку, никто не обратил внимания. Он стоял у стены, скалил великолепные зубы в ухмылке, и рожа у него была добродушная… Я думал тогда, что добродушие является признаком тупоумия. Увы! Самые закоренелые преступники часто бывают добродушны. А какой добродушный вид у наиболее крупных хищников! Они могут себе это позволить.

– Значит, это и был Джироламо?

– Да. А тот, высокий – Альдо Хейг его звать – его помощник и телохранитель. Но тогда мы усердно допрашивали его как Джироламо, и он произвел на меня впечатление угрюмого упрямца. Или упрямого угрюмца – как вам больше по нраву. Потом их рассадили по разным комнатам, приставили охрану и стали ждать утра. До сих пор не знаю, где он взял кинжал – укрыл, когда его обыскивали, или украл у кого-нибудь…

– Кто?

– Джироламо, конечно. Настоящий Джироламо. Он зарезал обоих охранников, освободил Хейга, и они бежали, причем все это он проделал еще до рассвета. Нужно ли говорить, что неделю спустя, отправившись на встречу с тем самым надежным агентом, я нашел его мертвым? Каким образом его разоблачили, не знаю, но чувствовалась рука… И вот что я тогда подумал: «Он плохо кончит, этот Джироламо. Он слишком легко убивает».

– Однако…

– Да. Четыре года. Время приспело. Всякая мера нарушена. Он должен быть уничтожен. Да, разумеется, я предпочел бы официальную казнь – рассвет, палача, барабанный бой и прочие необходимые атрибуты. Но я не требую от вас невозможного. Важно, чтобы он перестал существовать, каким образом – не имеет значения.

– А ведь вы, Армин, его ненавидите.

– Да. – Он помолчал. – Я ненавижу его. Поэтому я и не могу с ним сладить. Там, где замешаны чувства, – дело конченое. А вам он безразличен. На это я и надеюсь.

– Интересно… Вы что, предназначаете меня на роль убийцы?

– Охранителя. Я уже сказал. Ну а если вы так щепетильны, попробуйте арестовать его. Я буду только рад.

– И как вы себе это мыслите?

– Виноват, мыслить должны вы. А я предоставляю необходимые сведения.

– Выход на окружение?

– Примерно так. Хотя «окружение» – слишком громко. Есть люди, общение с которыми может кое-что дать.

– Именно?

– Во-первых, вероятно, все тот же Ридольфи. Нет никаких сведений, что он встречался с Джироламо в последние годы, да и сам он, конечно, все отрицает. А всякое отрицание есть в то же время и утверждение. Ну и потом, все-таки отец…

– Приемный.

– Какой-никакой… Между прочим, я ни разу не слышал, чтобы Джироламо нуждался в деньгах, хотя суммы он тратит порой значительные. На одном народном энтузиазме долго не продержишься. Значит, кто-то его финансирует… А Ридольфи богат… Второй – уже упомянутый Альдо Хейг. Тоже хорошо известная личность. Уроженец города Форезе. Вашего примерно возраста. До встречи с Джироламо примечателен только тем, что к двадцати годам был полным алкоголиком. Опустившийся грязный оборванец. Попрошайка. Предмет насмешек и издевательств всего округа. Конченый человек. И вот такого типа Джироламо – сам Веселый Джироламо – выбирает себе в друзья. Всеобщее потрясение. Не знаю, что там было – предвидение или просто ловкий ход, скорее последнее, но в данном случае он себя оправдал. Хейг мало того что перестал пить, он совершенно преобразился. И все вдруг увидели, что он парень храбрый, красивый и неглупый. И – друг самого Джироламо. Престиж творит престиж, и так без конца. Но Хейг-то чувствовал, кому он обязан тем, что из ничтожества стал уважаемым человеком. Результат? Я его видел. Джироламо вырастил себе цепного пса. Хейг для него не пожалеет ни своей жизни (я свидетель), ни чужой. Он не жесток. Он предан. Не знаю, что хуже.

Дальше. Контрабандисты. Они еще действуют, хотя и поутихли в последнее десятилетие. Среди них я бы обратил внимание на Браччо – владельца шхуны «Амфитрита». Думаю, что именно он закупает для Джироламо оружие. Прожженный тип. Ни разу не попадался на горячем. Я бы ему и морского песка не доверил, но с Джироламо, очевидно, он ведет себя честно, иначе тот нашел бы себе другого агента. Может, впрочем, есть и другие. Насколько я догадываюсь, у Джироламо обширные связи в горах, но среди горцев, в отличие от портовых, у меня нет своих людей…

– Женщины?

– Ну-ну. Разумеется, молва приписывает Джироламо невероятный успех у прекрасного пола. И я склонен в это поверить. Но не называли никаких конкретных имен, во всяком случае, я не слышал. И никаких инцидентов, связанных с ревностью, обманом, изменой. Если женщин у него действительно было много, то они с этим примирились. Ему – как и в других отношениях – прощается то, чего не простили бы никому. И вообще я уверен, что женщины, сколько бы их ни было, не занимают в жизни Джироламо заметного места, так же, как и деньги. Он бескорыстен, он действительно бескорыстен, как это ни печально…

– Значит ли это, что он бесчувственен?

– Вот так вы это понимаете.

– Да. Если чувства – проявление слабости, а он силен, вывод…

– Н-не думаю. Какие-то чувства, хотя бы в зачаточной форме, ему доступны. Благодарность…

– Тщеславие.

– Возможно. Одним словом, ищите. С чего начать – решите сами.

– Тогда, – Дирксен встал, подошел к окну, за которым, скрытые сейчас жалюзи, в бледно-голубом мареве колыхались верхушки мачт, – все-таки с порта. Это единственное место, где появление нового человека не вызовет излишнего любопытства. Наоборот, это вполне естественно… – Он не докончил.

– И в каком качестве вы предполагаете там появиться?

– Отставной офицер с севера. Уволен из флота его величества за какую-то провинность – дуэль, растрата… Приглядывается к местным торговым кораблям.

– А справитесь?

Дирксен отвернулся от окна.

– Это не проблема. Если бы я не был, как вы изволили выразиться, прирожденным охранителем, то стал бы моряком. Все-таки Арвен – не только столица, но и портовый город.

Справка о бывшей Итальянской колонии

Основана в середине XIV века итальянскими купцами. Первоначально, сохраняя зависимость от Арвена, управлялась автономно. В 1662 году потеряла свою самостоятельность. Административный центр – Форезе, около 6 тыс. жителей. Другие города – Бранка, Азорра. Занятия – рыбная ловля, торговля, овцеводство, виноградарство. Кустарные ремесла. Состав населения – смешанный, подавляющее большинство – католики. Мелкое частное судовладение. Больница – одна (Форезе). Тюрьмы – уголовная (Форезе), военная (Азорра). Там же расквартирован драгунский полк.

Основные силы были размещены не в Форезе отнюдь не по недосмотру. Город, расположенный на острове, соединенном с материком искусственным перешейком, был достаточно защищен как природой, так и сильными укреплениями, возведенными еще в пору религиозных войн. Правда, в случае осады сказалась бы нехватка пресной воды. Однако нападения извне не случалось уже более шестидесяти лет. Местные беспорядки подавлялись полицией.

Наступал сентябрь 1781 года.

Письмо, которое Энгус Армин получил от Дирксена на адрес одного из своих агентов, было коротким.

«Остановился в портовой гостинице «Генуя», но предполагаю скоро съехать. Уверен, что никто из сброда, ошивающегося здесь, не знает настоящего местопребывания Джироламо. «Амфитрита» – в плавании. Связать эти два обстоятельства?

Размышляя над тем, что вы сообщили мне, я все больше убеждаюсь, что Джироламо должен сохранять связь со своим приемным отцом. Поэтому я бы рекомендовал арестовать Ридольфи. Разумеется, он будет все отрицать. Пусть. Сам старик в конечном счете меня не интересует. Мне важны последствия, которые произведет его арест. Потому желательно, чтобы старик содержался не в Форезе…»

* * *

За эти две недели он уже примелькался в порту, хотя не слишком стремился вступать в разговоры. Впрочем, от приглашений в компанию он не отказывался – сиди, пей, никто в душу не лезет. Историями, которых он наслушался здесь, можно было заполнить целые тома. Многие предоставляли интерес с точки зрения его профессии. Так он узнал историю величия и падения «Малой Ломбардии» – организации контрабандистов, о которой упоминал Армин, – называлась она так, вероятно, потому, что ее учредили выходцы из настоящей Ломбардии. Вспоминали и знаменитый рейд капера «Морская ведьма», уничтожившего пиратство в здешних водах восемнадцать лет назад, – и противоположная сторона имела своих героев. Однако нынешняя береговая охрана знатоками и в грош не ставилась, так же, как и контрабандисты, на поверку оказавшиеся выродившимся потомством предприимчивых колонистов. Все это помогало узнать местную жизнь и стиль мышления, но дела не продвигало ни на йоту. Однако Дирксен был терпелив. Из многоголосого хора он умел выуживать реплики, характеризующие разыскиваемого, известного как Веселый Джироламо.

– …и ни разу не промахнулся. Хоть с правой, хоть с левой руки. Серьгу из уха у красотки собьет, а уха не заденет.

– …а голосина у него мощный. Гаркнет – стекла в трактире напрочь вылетят.

– Ты сам-то хоть видел его?

– Видел. Даже дважды. Только давно…

Большинству из них приходилось видеть Джироламо, и они восхищались его храбростью, остроумием, а более всего удачливостью, но никто из них и понятия не имел, где он находится сейчас. И еще один вывод сделал для себя Дирксен – Джироламо давно не появлялся в Форезе, во всяком случае, открыто – очевидно, какую-то осторожность он все-таки соблюдал.

Делались неоднократные попытки проследить за домом Джузеппе Ридольфи, но кто может выявить всех посетителей купца, ведущего дела с моряками? Именно это и привело Дирксена к мысли изолировать старика – кстати, он действительно старик, ему уже за семьдесят. Посмотрим, как себя поведет Джироламо. Раз он герой, то и поведение у него должно быть геройское. А для этого надо слегка подогреть общественное мнение.

Известие об аресте Ридольфи пришло в «Геную» вечером, когда в зале было полно народу, и никто не обратил внимания на появившуюся среди клубов табачного дыма фигуру, надсадно прокричавшую:

– Люди! Слушайте все!

Крики здесь были не в диковинку, скорей удивило бы молчание, и потому лишь некоторые повернули головы в сторону крикуна.

– Что блажишь?

– Старика Ридольфи взяли!

– Как – взяли?

– Дурак! Повязали старика! Я сам там сейчас был. Разгром полный. Пух по всей улице летает…

– Легавые?

– Черта с два! Солдат нагнали! Сколько уж, не считал, а полно, и со штыками наголо, как охрана короля мавританского!

Теперь уже слушали все, как и желал вестовщик, причем не столько слушали, сколько били кулаками по столам, топали и бранились. Проклятия, призываемые на головы представителей местных властей, падали с большим обилием, чем дождевые капли осенью. Во всем зале молчал единственный человек – Дирксен. Это не осталось незамеченным.

– А ты что же? Не слышал?

– Слышал. Ну и что?

– Так ведь позор на всю провинцию! Невинного человека, ни за что…

– Правильно, позор, беззаконие. – Он говорил спокойно, но к нему почему-то прислушивались. – Только справедливость глоткой не установишь. И битьем посуды тоже.

Сказав это, он поднялся и пошел к выходу.

– Гляди, какой умник выискался! – брякнул кто-то ему в спину.

Он остановился в дверях.

– Я с севера. У нас люди привыкли не орать, а действовать. Что ж, каждый живет как знает.

Дирксен понимал, что рискует нарваться на драку, оскорбляя местный патриотизм. Однако ответом ему было лишь настороженное молчание. Он ушел. Итак, зерно было посеяно. Следовало ждать всходов. А ждать он умел.

Было уже темно за порогом. Тьма стояла тяжелая и одновременно живая, как это бывает только на юге. Может быть, это ощущение возникало из-за близости моря. До самого моря нужно было спуститься. Гостиница стояла на высоком обрыве. Но он сошел по вырубленным в скале ступеням. Прошел по узкой полосе, усыпанной мелкой галькой, край которой ворочался слабой волной. И так же слаб был ветер – не ветер, а дыхание, касавшееся тела. Он расстегнул пуговицу камзола. Перед ним было море – то же самое море, что омывает арвенские пристани, и все же другое.

Какое-то движение почудилось ему за спиной, вмиг сбив несвойственную Дирксену расслабленность. Он даже не смог бы объяснить, что именно ему померещилось – легкие шаги по кромке обрыва? Тень, мелькнувшая на белой гальке рядом с его собственной? Не важно. Сработала привычка.

Он не двинулся с места, хотя все его мускулы напряглись. Он не боялся. Он был готов даже к нападению, хотя его не должно было быть по рассчитанной схеме. Просто он выбрал мгновение, чтобы неожиданно обернуться и увидеть, кто следит за ним. И он никого не увидел. У того, другого, реакция оказалась еще быстрей. Он успел метнуться в темноту и пропасть в ней. Только несколько камешков, стуча и подпрыгивая, скатились с обрыва.

Дирксен никуда не побежал. Он убедился, что за ним именно следят, а этого пока было достаточно.

На следующий день стало известно, что Ридольфи заключен в тюрьму Форезе, а еще через день неизвестно откуда поползли слухи, что старика собираются еще куда-то перевозить.

– В военную тюрьму, – сказал Дирксен, сидя в зале «Генуи».

– А ты откуда знаешь? – с недоверием спросили его.

– Это ясно, как божий день, – спокойно ответил он. – Вы же слышали – арестовали солдаты. Не полицейские. Совершенно очевидно, что полиция отказалась заниматься делом Джироламо и передала его в компетенцию военных властей. Ну а там начинают с крутых мер. И столь же ясно, что купца Ридольфи переведут в Азорру, в крепость, и будут судить, по всей вероятности, военным судом.

– Хватил! Почему бы сразу не в столицу?

– Потому что это все местные дела, в Арвене их не знают, и Ридольфи могут оправдать. А здесь – никогда. От старика, похоже, решили избавиться.

– Но ведь он же ни в чем не виноват!

– Я словно разговариваю с детьми. Разве суду важна виновность? Важно обвинение…

Второе письмо Дирксена Армину.

«Я получил еще два свидетельства того, что за мной наблюдают. Во-первых, кто-то влез ко мне в комнату и обыскал ее, и хотя вещи были разложены и расставлены по своим местам, но не настолько тщательно, чтобы я не заметил следов визита. Вчера я разговаривал с хозяином гостиницы о судьбе Ридольфи. Он носится с идеей прошения о снисхождении. Я ответил ему, что справедливости не просят, а добиваются. В это время кто-то стоял у окна, прячась за ставней.

Насчет этого письма не беспокойтесь – я принял меры предосторожности и при себе не держу ничего компрометирующего. Со своей стороны я предложил бы нагнетать слухи об опасностях, угрожающих Ридольфи, а давать вам советы относительно того, чтобы он прибыл в крепость в целости и сохранности, думаю, не мое дело.

В целом считаю, что события развиваются в правильном направлении…»

Никто не знал, как именно и по какой дороге Ридольфи был препровожден в военную тюрьму. Об этом узнали уже после того, как событие свершилось. В порту стало заметно тише, лица – мрачнее. Надо всем витал образ беззащитного старца, ждущего в сыром каземате, в кандалах неминуемой смерти. Дирксен мог быть доволен – агенты Армина недаром ели свой хлеб. Миф начинал работать против мифа. Важно было и другое. Ридольфи переправили благополучно. Если бы на конвой по дороге было совершено нападение и старика освободили, это спутало бы Дирксену все карты. Конечно, подобные нападения крайне редки, но от Джироламо, как известно, можно было ожидать всего. Но Джироламо не появился. А это подтверждало предположение Дирксена о том, что мятежник находится где-то далеко. Разумеется, его верные, присутствие которых ощущал Дирксен, озаботились поставить его в известность о судьбе, постигшей приемного отца, но для того, чтобы он получил это известие и принял меры, требуется время.

Тем не менее подготовительный период пора было заканчивать. Дирксен собрал свой невеликий багаж и отправился рассчитываться с хозяином гостиницы, который в последние дни был к нему весьма внимателен (это Дирксен тоже взял на учет). Между ними произошел следующий диалог:

– Уже съезжаешь? Что так? Говорил: «Корабль буду искать», а сам…

– Мало ли. Хочу посмотреть, каково в других местах.

– Или тебе в Форезе не понравилось?

– Смотря что.

– Вернешься?

– Не знаю. Как повезет. Может, и нет.

– И куда же ты отсюда отправишься?

– В Бранку.

Бранка находилась приблизительно на полдороге из Форезе в Азорру.

Дирксен выехал открыто, утренним дилижансом. На следующий день он уже был в Бранке и тут же направился на постоялый двор. Там он предполагал нанять лошадь.

Свирепое солнце побережья господствовало и здесь. Однако выяснилось, что он, новоприезжий, лучше переносит жару, чем давно живущий в Форезе Армин, – может быть, благодаря телосложению. Другое раздражало его – чрезмерная яркость здешних красок, особенно проявлявшаяся в портовом Форезе. Эти цвета – красный, рыжий, золотистый, в которые был окрашен город, доходящая до черноты зелень и густая синева – резали глаза. Отстоявшая от моря запыленная Бранка выглядела менее броско, но достаточно намешано было и здесь. И нигде ни признака осени, давно наступившей в Арвене.

И, пожалуй, шума было не меньше, чем в порту, разве что матросов и грузчиков заменили торговцы и погонщики мулов. Был базарный день, пыль, крики, давка завершали картину, и легко было затеряться в этой толчее. Что он и сделал. Но и смешавшись с толпой, он не забывал отметить свое отличие от этих людей. Внешность его не привлекала к себе внимания, хотя, если вдуматься, заслуживала такового. Высокий, очень худой, он не производил впечатления физически сильного человека, каким был на самом деле, и это нередко оказывалось ему полезно. Соответственно фигуре, лицо он имел бледное, с впалыми щеками и крупным лбом. Волосы темно-русые, коротко остриженные. Парика не носил никогда, при здешней жаре – тем более. Словом, типичный арвенец – нечто среднее между авантюристом и пуританином, причем эти свойства были не только неотделимы друг от друга, но и малоразличимы в проявлениях. Он был начисто лишен снобизма столичного жителя, это и многое другое вытеснило из души Дирксена стремление к порядку. Его можно было даже назвать страстью, если бы всякое понятие о страсти не было чуждо обычным представлениям Дирксена. Северная холодность? Да, пожалуй… Но и следование законам времени. Век Просвещения оправдывал слабости, но не одобрял страстей. К сожалению, в Итальянской колонии просвещение было слишком мало распространено…

Да, при желании он мог бы затеряться. Однако в данном случае важно было, чтоб его не потеряли, а, наоборот, нашли.

И его нашли. Встреча состоялась самым прозаическим образом, когда он торговал лошадь. Смуглолицый коренастый человек средних лет в надвинутом на левое ухо суконном берете, прислонившись к коновязи, рассматривал барышника и покупателя столь беззастенчивым образом, что барышник не выдержал.

– Что пялишься, воровская рожа?

– А ты меня за руку ловил, конокрад? Я честный человек, ищу себе попутчика… до Азорры. А то грабят на дорогах, сам знаешь.

– Когда едешь в Азорру? – спросил Дирксен.

– Нынче же и еду.

– Подойдет. И до ночи мы туда доедем?

– Ты, я вижу, приезжий.

– Да.

– Так вот, я тебе отвечу. Если по главной дороге, по почтовой, – только завтра и будем. А по боковой, вдоль берега, – как раз к ночи. Но это дорога не для каждого. Потому спутника и ищу…

– Согласен.

– А если я тебя заманиваю, чтоб ограбить?

Дирксен молча посмотрел на него.

– Ладно, буду ждать у городских ворот.

И он направился прочь, провожаемый напутствием барышника: «Чтоб тебе шею свернуло к ноге в придачу!» Только на ходу было заметно, что собеседник Дирксена прихрамывает.

– Ты его знаешь?

– Немного. Это Вальдес. Он раньше с Браччо плавал, слышал про такого? Потом вроде ушел. Давно я его не видел здесь.

«Судя по его походке, – думал Дирксен, – вряд ли это он следил за мной в Форезе. Тот не хромал».

Вальдес ждал его, где договорились, и до поры, пока они не свернули с главной дороги, молчал. Потом спросил:

– Что слышно в Форезе?

Дирксен ни разу не упомянул, что он едет из Форезе, но в ответ только пожал плечами.

– Все только и говорят об аресте старика Ридольфи, – продолжал Вальдес.

– Это так.

– Как думаешь, зачем они поволокли старика в Азорру?

– Я их мыслей не чтец… но тут возможны два предположения. Или Джузеппе Ридольфи взят заложником, и следует ожидать, что они потребуют добровольной явки Джироламо в обмен на жизнь его отца…

– Ты считаешь, они могут на это пойти?

Вальдес был взволнован, что, как заметил Дирксен, было не очень ему свойственно.

– А почему нет? Разве ты не знаешь таких случаев? «Голову за голову» – так, кажется, это называется?

– Нет. – На последних словах Дирксена Вальдес покачал головой. – Нет, ничего у них не выйдет.

– Что, Джироламо не явится?

– Разве в нем дело? Он-то, может, ни минуты бы не задумался. Но люди этого не допустят. Да и сам Ридольфи… Старик же скорее руки на себя наложит, чем позволит, чтобы Джироламо загубили, что я, его не знаю?

– Хорошо. – Дирксен был абсолютно спокоен. – Предположим, и они это знают. А если они просто хотят отомстить? Отомстить Джироламо, у которого больше нет родных, и Ридольфи, за то, что вырастил мятежника.

– За это нельзя судить!

– А кто тебе сказал, что его обязательно будут судить? Он станет не первым, кого сгноили в крепости без суда и следствия.

– А это мы еще посмотрим. – Вальдес взглянул в глаза Дирксену. – Посмотрим, какое из двух твоих предположений правильное.

Теперь они ехали по узкой кромке над чернеющим провалом – только этой тропой могли пройти лошади, ближние нагромождения камней казались непроходимы и для пешехода. Но Дирксен не страдал головокружением, а Вальдес, судя по всему, привык.

– Вот здесь, – сказал он, заглядывая в пропасть, – полиция угробила того парня, с севера.

Такое начало могло предвещать что угодно, но Дирксен нимало не смутился.

– Какого парня?

– Приезжий он был… не помню, как звали. Подстрелили его вон на том повороте, тело и пожитки – вниз, а дело повернули так, будто он сам свалился в пропасть вместе с фургоном… вроде дороги не знал. Фургон здесь и вправду не пройдет… Но Джироламо докопался, что там было.

Имя прозвучало. Дирксен сказал:

– Не слышал этой истории.

– А ее вообще мало кто знает – в Форезе. Если б был свой – шуму бы, конечно, на всю провинцию… а то приезжий. – И, помолчав, добавил: – Книгами он торговал.

– За что ж его тогда?

В ответ теперь уже Вальдес пожал плечами.

Он, конечно, мог и придумать все это, чтобы показать, что такое гибель северянина для местных жителей, тем более что ландшафт располагал. И все же одна деталь настораживала – своим неправдоподобием, а ведь вымысел обычно и отличается от правды тем, что более правдоподобен, – с чего бы здешним властям так жестоко расправляться, к тому же в обход закона, с безобидным книготорговцем? Да еще если Джироламо был замешан в это дело…

А ведь Армин, повествуя о «внутренних обстоятельствах», ничего об этом не сказал. Он только упомянул о каких-то туманных «разоблачениях» (во множественном числе). Начальник полиции округа, жирный, болтливый, сентиментальный, умный. И его тайны… Коль скоро Вальдес не лгал, убийство книготорговца совершилось по воле Армина. А что же тут странного? Он и Джироламо собирается убить… его, Дирксена, руками.

Эта часть работы была Дирксену наиболее неприятна, но думать об этом слишком рано. Для этого нужно хотя бы выйти на самого Джироламо. Пока что Дирксен вышел только на его людей.