Текст книги "Третье рождение Феникса"

Глава 8

Москва

В спальне Тараса Михалина висели желтые шторы, они придавали стенам, мебели и ковру бронзовый оттенок. Сквозь шторы лился тусклый утренний свет.

Тарас посмотрел на спящую Анжелу, ее кожа тоже отливала бронзой. Красивая баба, но глупая до безобразия. Вчера вечером они встретились первый раз после долгого перерыва и умудрились повздорить. Кстати, как она оказалась в его постели?

Михалин попытался восстановить в памяти вчерашний вечер – они с Анжелой парились в бане, потом ужинали. Кажется, много пили… разговаривали о всякой всячине… потом начали спорить. О чем? Спор перешел в скандал, Анжела потребовала, чтобы он отвез ее домой. Он вызвал такси… на этом воспоминания обрывались, хоть тресни.

– Анжела! – сказал он, трогая ее за плечо. – Анжела, проснись!

Она пошевелила губами и отвернулась к стене. В спальне было тепло, все еще горел ночник. Анжела спала совершенно голая, она всегда так делала.

– О, черт! Да проснись же! – рассвирепел Тарас.

Вряд ли он понимал, чем вызвано его бешенство. Наверное, видом Анжелы, ее обнаженной спины, с которой сползло одеяло. Неужели у них был секс? Тарас проклинал себя за собственную слабость, за то, что позвонил ей, пригласил в баню. Какого черта? Они поругались, а потом… он даже не в силах вспомнить, что произошло. Зачем было столько пить? Голова гудела.

Зазвонил телефон. Тарас взял трубку и прошел в свой кабинет.

– Господин Михалин? – произнес незнакомый мужской голос. – Тебе привет с того света. От Феликса! Не ожидал?

Тарас стиснул трубку так, что едва не сломал ее. Сила-то в его руках осталась недюжинная.

– Кто говорит? – сквозь зубы спросил он.

– Адвокат дьявола! – хохотнул неизвестный. – Смотрел такое кино?

– Кто вы?

– Неплохо вы придумали со своей бабенкой, – продолжал голос. – Маленькая неувязочка вышла. Это ты подсунул ее своему… другу? Ха-ха! Ловко!

– Что за ерунда?! – возмутился Михалин.

– Знаю, что ты! Больше некому. Она была там… не так ли? Убила Феликса, а потом пришел ты, поднял шум… В общем, сценарий не нов. Но ты сумел добавить оригинальные штрихи. Где ты ее прячешь? Небось любовью занимаетесь в теплой постельке? Недолго вам осталось…

В трубке раздались гудки, а Тарас все сидел, стараясь унять сумасшедший стук сердца. На что намекал этот аноним? Кто это мог быть?

– Господи! – простонал он. – Господи…

– Что с тобой? – спросила Анжела, появляясь в дверях кабинета. – Кто тебе звонил?

Она надела его халат, который волочился по полу; ее густые волосы цвета воронова крыла спутались. На лице застыло недовольное выражение.

– Как мы очутились здесь? – спросил Тарас. – Ты помнишь?

– На такси приехали… Не надо было напиваться до поросячьего визга! – разозлилась она. – Тогда бы и любовь получилась, и голова бы не болела!

«Значит, с сексом осечка вышла, – почему-то обрадовался он. – Ясно, почему Анжела не в духе».

– Собирайся и уходи, – спокойно сказал Михалин.

– Как ты со мной разговариваешь?! – взвизгнула Анжела, и полы халата распахнулись, открывая ее точеное смуглое тело. – Какая муха тебя укусила?

– Цеце! – огрызнулся он.

Мозги Анжелы не смогли переварить этого слова, она резко повернулась, наступила на край халата и грохнулась. Тарас вскочил, но не успел ее подхватить – пришлось поднимать красавицу, приносить извинения.

– Ну, ты вообще… – заплакала Анжела, потирая ушибленную коленку. – Озверел!

– Просто халатик тебе не по размеру, – подавил улыбку Михалин. – И паркет скользкий. Нужно смотреть под ноги, милая. Хочешь выпить?

– Шампанского, – простонала она сквозь слезы.

Было невыносимо обидно – из-за охлаждения Тараса, его явного пренебрежения, которое он даже не старался скрыть, из-за впустую проведенной ночи. А она-то надеялась, что после парной они будут любить друг друга – неистово, самозабвенно, как раньше! И все наладится, вернется прежняя страсть, прежняя тяга друг к другу. Но вместо ласк Тарас сам напился водки и ее напоил. Она, дура, не смела отказаться, глотала эту гадость рюмку за рюмкой.

– Прошу! – Михалин налил в широкий фужер холодного шампанского, протянул ей. – Мы вчера немного поспорили, мне очень жаль.

На его лице не отражалось никакого раскаяния – одна холодная вежливость, скрытая насмешка.

– Зачем ты позвонил? – всхлипнула она. – Чтобы налакаться водки в моем присутствии? За этим, да? Тебя совесть мучает, ты отыграться на ком-нибудь хочешь! А я при чем? Я не виновата-а!

– О чем ты говоришь?

– Сходи в церковь, Тарасик, замоли грех… сразу легче станет! Почему ты так изменился? Ведь нам было хорошо вместе. Помнишь?

Лампа освещала деревянную отделку стен кабинета, тисненные золотом корешки книг, письменный прибор на столе, открытый бар, полный разноцветных бутылок.

– Все проходит, – жестко сказал Михалин. – Ты всерьез думаешь, будто я… причастен к смерти Феликса?

Она испуганно кивнула; ее глаза, красиво вытянутые к вискам, обрамленные густыми смоляными ресницами, метнулись и забегали.

«И красота может вызывать отвращение», – подумал Тарас.

– Значит, ты согласилась встретиться с убийцей? Хочешь его любви? А если я… – Он взял со стола нож для разрезания бумаги, картинно подбросил его вверх, поймал и помахал сверкнувшим лезвием перед точеным, безукоризненной формы носиком Анжелы. – Чик-чирик! И концы в воду!

Она отпрянула, выронила фужер… шампанское разлилось по ковру.

– Идиот! Шизофреник! – завизжала бывшая любовница, вскакивая и махая руками. – Кретин! Я все расскажу отцу! Он тебе покажет… чик-чирик! Ой… что это?

Анжела перестала плакать и молча уставилась на Тараса. Он, в одних плавках, стоял напротив нее, готовый отразить атаку ее острых ногтей.

– Надо было ехать домой, а не в квартиру к убийце, – саркастически улыбнулся Михалин. – Тем более к психически больному, как ты изволила выразиться. Каково было спать в одной постели с душегубом? А, милая?

Он сделал шаг вперед, Анжела попятилась, снова наступила на длинную полу халата и едва удержалась на ногах.

– Что это? – повторила она, показывая пальцем на его ноги. – Где ты так?

Тарас опустил глаза – по его бедру тянулась глубокая царапина. Она успела подсохнуть, но кое-где еще кровоточила.

– Черт… понятия не имею. Обо что-то поранился и не почувствовал.

– Надо промыть, – сказала Анжела, шмыгая носом. – У тебя есть перекись?

Перепады ее настроения не поддавались объяснению.

– Сам справлюсь, – буркнул Тарас. – Рана не смертельная. Уходи, Анжела. Мне хочется побыть одному, подумать. Вызвать тебе такси?

– Прогоняешь? – Весь ее пыл угас, руки опустились. – Не сердись, ладно? – Из метающего молнии ее взгляд преобразился в жалобный, как у побитой собаки. – Мы оба не правы. Давай поговорим.

– Расставаться лучше друзьями, Анжела, – твердо произнес Михалин.

– Расставаться? – опешила она. Ее пустая головка была не в состоянии правильно оценивать ситуацию. – Все ссорятся, милый! А потом мирятся…

Он встал, ощущая, как саднит пораненное бедро. Впрочем, эта боль – ничто по сравнению с душевными муками. Анжела хоть и тупая, но кое-какая правда в ее словах есть.

Анонимный телефонный звонок не на шутку встревожил Тараса. Может, ему стоило рассказать сыщику все, без утайки?

Костров. Год назад

После фантов вечеринка у Зориной пошла еще оживленнее. Все старались заглушить напряжение, возникшее вследствие конфликта между офицерами, в том числе и сами виновники стычки. Кавалеры шутили, наперебой приглашали дам танцевать.

Ольга Вершинина потихоньку убрала со стола непочатые бутылки с водкой и коньяком – от греха подальше. Выпито было и так сверх меры.

– Я могу надеяться? – осмелев, шептал ей на ухо майор Морозов.

– На что? – опускала глаза молодая учительница.

Наблюдаемая чужая страсть, как известно, порождает у окружающих похожие ощущения. Морозов, который был увлечен Ольгой, глядя на соперничество мужчин из-за Марии Симанской, решил более настойчиво проявить свои чувства.

– Давайте сбежим отсюда! – горячо воскликнул он. – Поедем ко мне…

– В офицерскую гостиницу? – скривилась Вершинина. – Или в гарнизонное общежитие? Так ведь такси, пожалуй, снегом заметет по дороге. Придется вам вездеход вызывать!

– Ради вас, Оленька, хоть бро… бронетран-спортер! – заплетающимся языком по-армейски пошутил майор.

На самом деле она не поехала бы, даже предложи ей Морозов провести ночь любви в люксовском номере пятизвездочного отеля. Ольгу беспокоило нервное, наигранно-веселое поведение брата. Как бы парень дров не наломал! Ольга с Сергеем хоть и были двоюродными, но росли вместе, играли в пятнашки и прятки в бабушкином саду, делились игрушками, конфетами, а когда подросли, то и сердечными тайнами. Влюбленность брата в Машу Симанскую Ольга восприняла как временное увлечение, которое нахлынуло внезапно и постепенно пройдет. Сережка всегда был влюбчивым – в школе встречался то с одной девочкой, то другой, а будучи курсантом, переписывался сразу с несколькими девушками. Его интерес к Маше не казался чем-то особенным, не присущим его характеру. Ольга надеялась, что все само собой уладится, утрясется – брат убедится в бесполезности ухаживания за Симанской, осознает разницу в возрасте, в отношении к жизни, и успокоится, найдет себе другую женщину. Но происходило нечто странное, обратное ее ожиданиям.

Ольга не могла покинуть вечеринку и оставить Сергея одного. Даже любовные признания Морозова померкли из-за терзающего ее беспокойства.

Герц возбужденно следил за Марией Варламовной, утопая в эротических фантазиях. Усмиренное было желание снова разгорелось.

Руслан Талеев танцевал с Тамарой Ивановной, собираясь таким образом вызвать ответную ревность у Маши. Лучше бы вместо Зориной в его объятиях оказалась дама помоложе и покрасивее, но выбирать не приходилось.

Андрей Чернышев увлек Симанскую к окну. В стекла мело; тысячи, мириады снежинок опускались с неба на землю, на деревья, на крыши домов.

– Маша, – с дрожью в голосе сказал Чернышев. – Маша… неужели между нами все кончено?

– Давно, – слишком спокойно, равнодушно произнесла она, мельком бросая взгляд на Талеева и Зорину.

– Но я же… я вернулся в Костров из-за тебя! Не смог забыть то, что… наши встречи, клятвы… Помнишь ту весну? Черемуху, под которой мы целовались?

– Я не клялась, – покачала головой Мария Варламовна.

– Но ты не прогоняла меня, а напротив, поощряла… к безумствам, клятвам… ты упивалась властью надо мной! Ты…

– Это скучно, Андрюша, – перебила она. – Время любви прошло. Я не обманывала тебя, но сейчас я ничего не чувствую. – Мария Варламовна приложила руку к сердцу. – Здесь все угасло.

– Из-за него? – зло сверкнул глазами Чернышев. – Из-за Талеева, да?

– Не знаю… Чего ты хочешь?

– Я должен понять! Почему ты строишь глазки этому щенку Вершинину? И даже Герцу? Тебе нравится стравливать мужчин, любоваться, как они кидаются друг на друга? Это опасная игра, Маша!

– Но ведь надо же как-то развлекаться.

– Так ты… – Андрей задохнулся от возмущения, кровь ударила ему в лицо. – Ты доиграешься! Сука!

Необъяснимо, как это слово долетело до Вершинина, но он побагровел, вскочил и бросился к Чернышеву. Они сцепились. После мгновенного шока Талеев и Морозов бросились разнимать дерущихся. Затрещала и оборвалась малиновая штора, что-то упало, покатилось, разбилось…

Герц хлопал глазами, тщетно пытаясь подняться с мягкого кресла, в котором глубоко утонул его упитанный зад. Ольга испуганно вскрикнула. Зорина плотоядно наблюдала за поединком, пряча улыбку. Вот так так! Это славный спектакль – гладиаторский бой костровского разлива. А причиной всему – Мария Варламовна. Наконец она получит по заслугам!

– Это все метель! – развела руками Тамара Ивановна. – Стихия оказывает негативное влияние на психику людей. Они теряют контроль над собой.

Мария Варламовна подошла к столу, налила себе воды, выпила. Драка между Чернышевым и Вершининым возмутила ее, вывела из равновесия. Что они позволяют себе? Особенно Андрей. Разве не они сами, все, все, хотели ее внимания? Разве хотя бы одному из них она обещала руку и сердце? Наоборот! Это они пытались вырвать у нее признания в чувствах, которых она не испытывала, заставить клясться в том, чего не существовало. Она не лукавила – проникаясь к ним симпатией, принимала их ухаживания. А когда охладевала, всегда честно заявляла об этом. Разве ее вина, что она любила их всех, но не той любовью, которой они ожидали?

Между тем Руслан усмирил майора Чернышева, а Морозов скрутил руки Вершинину, заклиная его одуматься.

– Ты поднял руку на старшего по званию! – шипел он на ухо Сергею. – Понимаешь, чем это грозит?

– Сережа, ради бога! – заплакала Ольга. – Прекрати! Ты пьян… Идем на улицу, остынешь, протрезвеешь.

Вершинин дал ей увести себя во двор. А Тамара Ивановна подошла к Симанской, обняла ее за плечи, притворно вздохнула.

– Умеете вы раскалить мужчин, Машенька, этого у вас не отнимешь, – елейным голоском пропела она. – Особый любовный талант! Поделитесь хоть маленькой толикой с нами, обыкновенными женщинами.

Герц не сводил глаз с Марии Варламовны, продолжая разгадывать загадку ее привлекательности. Это началось еще со школьной скамьи, когда он смотрел на Машу и не находил в ней ни одной особой черты – ни потрясающей фигуры, ни классической красоты лица, ни развязных манер. Многие девчонки были хорошенькими, напропалую кокетничали, зазывно смеялись – но только не Маша. Она вела себя… никак. Ничем не стараясь выделиться, поразить воображение.

– Отпусти его, – громко сказала госпожа Симанская Руслану.

– Как скажешь.

Чернышев злобно дернулся, вырвал руку из стального захвата Талеева.

– Прости… – буркнул он, не глядя на Марию Варламовну. – Сам не знаю, что на меня нашло.

– Я не сержусь, – улыбнулась она. – Хотите, господа, я вам спою? Старинную песню… которой вы никогда раньше не слышали? Андрей! Ты должен помириться с Сережей. Обещаешь?

Чернышев подавленно кивнул. В конце концов, он был не прав, оскорбил женщину… нехорошо получилось.

Притихшие и расстроенные, вернулись со двора Сергей и Ольга Вершинины, внесли в гостиную свежий, холодный запах снега.

– Мир? – подошел к молодому офицеру Чернышев. – Я вел себя неподобающе, признаю. А ты молодец!

Вершинин нехотя подал ему руку.

Борис Герц вместе с креслом придвинулся поближе, весь превратившись в слух. Он не знал, что Маша умеет петь!

Тамара Ивановна жеманно уселась на стул, поджала губы. Этот номер не входил в ее программу. Симанская соглашалась петь исключительно редко, и в данном случае просто пыталась таким образом разрядить обстановку.

Мария Варламовна открыла пианино, зажгла свечи и попросила погасить люстру.

Зазвучало музыкальное вступление… немного печальное, полное скрытого томления.

 
Ты приди сюда скорей,
Здесь не увядают цветы,
Листья не опадают с ветвей
И ждут, когда придешь ты.
Здесь грешный ангел грезит о любви,
Он споет тебе песню разлуки.
Песню тоски и печали…
Он знает, что всему придет конец.
Только любовь не умирает…
Ты приди сюда скорей,
Здесь тайну свою он хранит,
Много дней и ночей
Он молча о ней говорит.
Здесь грешный ангел голову склонил
Над ложем влюбленных,
С улыбкой нежной он смотрит,
Зная, что всему придет конец.
Одна любовь не умирает…
Ты приди сюда скорей,
Здесь ждет тебя знак судьбы,
Много дней и ночей
Ждет, когда придешь ты.
 

Как будто в обыкновенную гостиную обыкновенного костровского дома вошло что-то любовно-магическое, неуловимое и неосязаемое, колдовское… вложенное в простые слова, несущие смутный, туманный смысл…

Затих последний звук песни, но все еще длилось очарование незатейливых слов, старинной мелодии и дивного, сильного сопрано Марии Варламовны. Нельзя было определить, что произвело большее впечатление – сама песня, голос или чувства, им выраженные. После паузы на исполнительницу обрушился шквал аплодисментов.

– Никогда не слышал ничего подобного, – пробормотал Герц, силясь подняться, чтобы подойти и поцеловать Симанской руку.

– Странная песня! – воскликнул Чернышев, который успел опрокинуть пару рюмок водки. – Одна любовь не умирает… Неплохо сказано.

Руслан Талеев был поражен.

– Почему ты раньше никогда не пела? – удивленно спросил он. – У тебя оперный голос. Ты могла бы стать…

– Провести жизнь на сцене? – перебила его Мария Варламовна. – Нет уж, увольте.

– Вы, Машенька, любую невинную вечеринку способны превратить в драму! – с нарочитым пафосом произнесла Зорина. – Вам для этого сцена не нужна. Браво!

– Я знаю вашу тайну, Мария Варламовна! – с вызовом произнес Вершинин. – Я все понял. Наконец-то я разгадал вашу загадку, прелестный сфинкс! Теперь осталась… самая малость, и я стану властелином сокровища!

– Сережа! – вмешалась Ольга. – Здесь не место для признаний. Проводи меня домой, у меня ужасно разболелась голова.

Глава 9

Москва

По возвращении из Марфина в Москву Смирнов решил никому ничего не говорить о ночном происшествии в загородном доме и вести себя как ни в чем не бывало.

Ева отправилась на урок испанского к одной капризной состоятельной даме, а сыщик позвонил Петру Гусеву, начальнику охраны фирмы «МиМ», с тем чтобы выяснить кое-какие подробности и поговорить о ходе полицейского расследования.

Они встретились в баре бильярдной «Золотой шар».

– Люблю бильярд, но играть некогда, – посетовал Гусев, плотный мужчина лет сорока, с красиво подстриженными соломенными волосами. – Рутина заела. Так чем я могу быть вам полезен?

– По делу об убийстве Мартова есть новости?

Гусев отрицательно покачал головой. Его глубоко посаженные, маленькие глазки внимательно изучали собеседника, в то время как губы расплылись в радушной улыбке.

– Ничего.

– В течение последнего времени Феликсу Лаврентьевичу никто не угрожал?

– Нет. Я бы знал, – коротко ответил Гусев. – И врагов у него не было. Во всяком случае явных.

– А шантаж тоже исключается?

– Имеете в виду, Мартов занимался вымогательством, и жертва шантажа его прикончила? – усмехнулся начальник охраны. – Абсурд. Покойный был порядочным человеком, смею вас уверить. Шантажисту нужно обладать особыми свойствами характера… да вы это не хуже меня знаете. Феликс Лаврентьевич умел себя обеспечивать достойным образом. Зачем бы ему опускаться до вымогательства?

– Но ведь, похоже, он сам открыл дверь убийце?

– Это говорит только о том, что он либо знал посетителя, либо тот придумал убедительную причину, по которой его впустили.

– Согласен, – кивнул Всеслав. – Но кто мог прийти в такое неудобное время – утром, да еще когда Мартов собирался идти париться в баню?

Гусев развел руками.

– Сам теряюсь в догадках. Соседей полиция опрашивала, потом еще я по квартирам прошелся, для верности. Никто ничего не видел, не слышал. Многие уже ушли на работу, остальные собирались, спешили. Любопытных бабушек-пенсионерок в подъезде только две, и обе проживают на нижних этажах. Одна в тот день встала поздно, а другая и вовсе гостила у дочери.

– Как насчет отпечатков пальцев в квартире убитого? Удалось выяснить, кому они принадлежат?

– Я уже говорил, – вздохнул Гусев. – Самому хозяину, господину Михалину и неизвестному. Криминалисты их не идентифицировали. Думаете, это убийца так наследил?

– Вряд ли.

Маленькие темные глазки начальника охраны почти закрывались, когда он улыбался.

– Феликс Лаврентьевич встречался с женщинами? – спросил сыщик.

– Редко, от случая к случаю, – ответил Гусев. – У него не было постоянной любовницы. И жениться он, насколько мне известно, не собирался. А вообще… господин Мартов был замкнутым, внутренне закрытым человеком и свою личную жизнь держал за семью печатями. Он только казался общительным, придерживался такого имиджа, что ли.

Бармен включил музыку, из динамиков полилась изысканная джазовая композиция. Пришлось говорить громче.

– У него была домработница? – повысил голос Смирнов.

– Была. Вернее, были. Феликс Лаврентьевич пользовался услугами соответствующих фирм.

– Каких?

– Тех, что занимаются бытовыми вопросами. Он обращался в фирму «Уют», вызывал на дом работницу, которая убирала, стирала белье и закупала продукты.

– То есть домработницы сменяли одна другую?

– Я бы так не сказал, – прищурился Гусев. – Сначала приходила одна и та же женщина из «Уюта», а потом она то ли заболела, то ли уволилась… точно не припомню. Господин Мартов был весьма консервативным человеком в быту, не любил перемен. Думаю, его рассердило, что пришлось менять работницу, поэтому он отказался от «Уюта».

– Как же он обходился?

– Иногда квартиру убирала его мама, Анастасия Юрьевна. Иногда он делал это сам, вероятно. Я не вникал в подробности его частной жизни: Феликс Лаврентьевич этого не приветствовал.

Смирнов достал сигареты, предложил собеседнику.

– Курите?

Тот сделал отрицательный жест рукой.

– А я закурю, с вашего разрешения. – Сыщик затянулся и выпустил изо рта облачко ароматного дыма. – Как давно Мартов отказался от услуг фирмы «Уют»?

– Около двух-трех месяцев назад, – сказал Гусев. – Точнее не скажу.

– Могли в квартире остаться отпечатки пальцев работницы «Уюта»?

– В принципе, да. Но кое-где, а не повсюду.

– Согласен. Вы уверены, что, кроме Анастасии Юрьевны и самого хозяина, квартиру никто больше не убирал?

– Нет, не уверен, – покачал головой начальник охраны. – Если такой факт имел место, то я просто не знаю о нем.

– Дайте мне координаты «Уюта», – попросил Всеслав.

Он решил на всякий случай поговорить с женщиной, которая работала у Мартова. Та могла что-то случайно увидеть, услышать. При таком тотальном отсутствии информации придется учитывать каждую мелочь.

– Ради бога! – улыбнулся Гусев, и его глазки спрятались в складке между надбровными дугами и полными щеками. – Хорошо, что я захватил с собой ежедневник!

Он открыл приличных размеров записную книжку в кожаном переплете, переписал данные на отдельный листок, вырвал его и протянул сыщику.

– Спасибо. И еще вопрос. Вы бывали в Марфине, на даче Феликса Лаврентьевича?

– В загородном доме? – уточнил Гусев. – Бывал. Мы изредка устраивали там пикники. Кстати, чаще всего пользовался этой так называемой дачей господин Михалин.

– А с какой целью строился дом?

Гусев пожал плечами.

– Для отдыха. Во всяком случае, о других предназначениях мне неизвестно.

Поблагодарив начальника охраны фирмы «МиМ», Смирнов поехал разыскивать бывшую домработницу Мартова.

Дороги обледенели; от соли и песка лед и снег таяли, превращались в грязноватую кашу, веером летевшую из-под колес. Прохожие старались держаться подальше от края тротуаров.

«Уют» располагался на первом этаже многоэтажного здания в глубине заснеженного двора. На козырьке над входной дверью висели сосульки. В холле было сумрачно, но тепло. Усталая женщина-администратор сидела за столом, щелкая клавиатурой компьютера.

– Я хочу нанять приходящую домработницу, – сказал Всеслав, усаживаясь напротив. – Знакомый рекомендовал мне обратиться именно сюда.

– Вам не обязательно было приходить, – вежливо улыбнулась администраторша, худощавая молодая дама с короткой стрижкой. – Мы принимаем заказы на услуги по телефону. Но раз вы уже здесь…

– Мне не все равно, кого пускать в дом, – перебил ее Смирнов. – Я хочу иметь дело с проверенным человеком: той самой женщиной, которая работала у моего друга. Он был очень доволен.

– А как ее фамилия?

– Он не помнит, – развел руками сыщик. – Поэтому я и пришел. Надеюсь, вы сможете мне помочь.

– Постараюсь, – продолжала улыбаться стриженая дама. – У нас хороший учет. Назовите, пожалуйста, фамилию вашего друга.

– Мартов Феликс Лаврентьевич.

– Минуточку… – Она застучала клавишами, глядя на экран компьютера. – Кажется, есть. Да, он действительно пользовался услугами нашей фирмы.

Всеслав привстал, читая скупые строчки информации: у него было отличное зрение. У Мартова работала Нина Петровна Жукова, проживающая по адресу…

– К сожалению, Жукова уволилась, так что… извините, – с кислым выражением лица сказала дама. – Но мы подберем вам другую работницу.

– Спасибо, не надо! – изобразил разочарование Смирнов. – Раз она уволилась… В общем, я передумал.

Он вскочил и сердито зашагал к выходу. Администраторша что-то говорила ему вслед, впрочем, совершенно напрасно. Сыщик увидел адрес Нины Петровны, а больше ему ничего и не нужно было.

Костров. Год назад

После вечеринки у Зориной метель свирепствовала еще сутки. Костров утопал в сугробах. Старые ели стояли все в снегу; с них срывались и падали, рассыпаясь, пухлые комья. Ветви рябин гнулись от тяжести замерзших, заснеженных гроздьев.

Руслан Талеев засел за привезенные из краеведческого музея ксерокопии архивных материалов. Он никак не мог сосредоточиться, успокоить сумбур мыслей. Под окном кричали синицы, расклевывая мерзлые рябиновые ягоды. С реки раздавались крики и смех детей, скатывающихся с горы на санях и лыжах.

Руслан встал, зашагал по комнате. От печки шло жаркое тепло, на стене, под темной иконой, горела лампадка. С кухни доносился запах кислого теста – хозяйка собиралась печь домашний хлеб. Такого вкусного хлеба, как в Кострове, Руслану еще пробовать не приходилось.

Как всегда, о чем бы он ни думал, его мысли перетекли к Маше. Ах, как она поразила его своим пением! Он даже забыл о ревности. Но каковы офицеры?! Настоящие петухи! И этот местный «олигарх» Герц, пускающий слюни при виде госпожи Симанской… он тоже готов был ввязаться в драку, если бы представился случай. Впрочем, его аргумент не кулаки, а деньги – «зеленые», от которых распух его кошелек.

Талеев сел за стол и уставился в бумаги. Строчки расплывались перед глазами. Так он не сделает того, за чем приехал… Два часа протекли без пользы.

Хозяйка позвала обедать. Она налила себе и гостю крепкой анисовой настойки, поставила на стол соленые грибы, моченые яблоки. От тарелок с мясными щами шел пар.

– Угощайтесь, Руслан Кириллович, – певуче произнесла она, подперев рукой щеку. – В Питере небось такого нету.

Талеев согласно кивнул, но ел без аппетита, только чтобы не обидеть хозяйку.

Послеобеденное время пролетело быстро. Уже в сумерках Руслан собрался, вышел на крыльцо. Хозяйка во дворе снимала с веревок негнущееся белье.

– Пойду на почту, – сказал он. – Надо позвонить, по работе. Потом в библиотеку забегу. В общем, вы ужинайте без меня.

Морозный воздух, синий от снежного блеска, пробуждал романтические чувства. Вот бы промчаться по зимней аллее в санях, запряженных тройкой рысаков, с колокольчиком! Да чтобы рядом сидела, прижавшись, Машенька…

Погруженный в мечты, он едва не налетел на старика, закутанного до бровей в шарф. Тот, пыхтя, вез на самодельных санках ребенка. Старик сердито посторонился, уступил дорогу.

Стемнело рано. Руслан знал, что Маша сегодня работает во вторую смену, допоздна. Он успеет управиться со своими делами и встретить ее у школьной калитки, проводить домой. Кто бы мог подумать, что в скучнейшем, заплесневелом Кострове прозябает такая женщина, как Мария Варламовна? Чего-чего, а этого Талеев вовсе не ожидал. Влюбиться? Вот глупость! И в кого? В провинциальную учительницу музыки?!

Так прошел его вечер – в заботах, в мыслях, в лихорадочной спешке. Но до окончания последнего урока в музыкальной школе он уже стоял под огромной елью за забором, переминаясь с ноги на ногу от холода. В черном небе сияли колкие, ледяные звезды. Лунный свет придавал снегу серебристый оттенок. В здании школы горели три крайних окна. Наконец одно их них погасло.

Из дверей вышла Мария Варламовна, в короткой шубке, в вязаном платке, из-под которого выбивались непослушные пряди. Что-то дрогнуло в сердце Руслана, отозвалось неясной, томительной болью. На миг показалось, что она не идет – плывет над землей, вся в лунном ореоле, ангельски прекрасная, с серебристыми крыльями за спиной…

Талеев тряхнул головой. Скрип снега под модными, красиво облегающими ногу сапожками Марии Варламовны отрезвил его.

– Как ты меня испугал! – отпрянула она, поравнявшись с Русланом. – Зачем ты прячешься?

Он нарочно встал за ствол ели, чтобы не привлекать к себе внимания.

– Не хочу портить твою репутацию, – улыбнулся Талеев. – Школа – не дом свиданий! – подражая Тамаре Ивановне, в нос, на «французский» манер выговорил он.

– Полагаешь, еще есть что портить?

– Даже не знаю. – Руслан взял ее под руку. – Хочешь, поужинаем в ресторане?

– Где? – засмеялась Симанская. – В местном «Савое»? Я ужасно устала. Пойдем домой. Кстати, ты не забыл, что мамы сегодня не будет?

Талеев еще со вчерашнего вечера, как бы невзначай, был поставлен в известность «будущей тещей» Татьяной Савельевной о том, что она идет праздновать день рождения своей давней подруги и останется у нее ночевать.

Симанская-старшая приняла близко к сердцу скандал на вечеринке у Зориной, слухи о котором уже облетели весь Костров – многократно приукрашенные, обросшие пикантными подробностями. Она надеялась, что вечер, а возможно, и ночь, проведенная Машей и Русланом наедине, сблизят их, скрасят неприятное впечатление от вопиющего происшествия. В конце концов, незабвенный Варлам Аркадьевич, отец Маши – светлая ему память, – решился сделать Танечке предложение только после того, как они согрешили. Мужчины бывают такими робкими!

– Домой так домой! – с радостью согласился Руслан. – Ужин сами приготовим. Я купил свиную вырезку. – Он показал Маше пакет, полный продуктов. – Пошли!

На улице Островского стояла темнота, подсвеченная луной. Темно было и в окнах дома Симанских.

– Мама давно ушла, – сказала Мария Варламовна, доставая из сумочки ключи. – Печка, наверное, остыла. Придется топить.

Она открыла дверь, щелкнула выключателем… На веранде повсюду валялись разбросанные в беспорядке вещи.

– Подожди здесь, – сказал Руслан, дотрагиваясь до ее руки. – Я посмотрю, что в комнатах.

Везде творилось то же самое – все разбросано, ящики комодов и шкафов вывернуты, книги сброшены с полок… в гостиной разбито окно, как раз то, что выходит в сад. Через него, видимо, и проникли в дом воры.

– Маша, не бойся, в доме никого нет, – крикнул Талеев. – Иди сюда. Вас, кажется, ограбили.

Она, не веря своим глазам, прошла в гостиную; под ногами хрустнули осколки стекла. В пустую раму задувало холодом. И так неуютно, жутко стало Марии Варламовне в этой милой, до боли знакомой комнате, обезображенной чужим вторжением, что она заплакала.

– Влезли через окно, – сказал Руслан. – Посмотри, пропало что-нибудь или нет?

К счастью, шкатулка с украшениями, спрятанная в потайном месте, оказалась цела, так же, как и небольшая сумма денег, накопленная Татьяной Савельевной «на черный день».

– Дом отец сам строил, предусмотрел разные хитрые штучки, – улыбнулась сквозь слезы Мария Варламовна. – Он у нас был умелец. Стихи писал, по дереву резал, картины рисовал. И песне той, что я пела у Зориной, тоже отец меня научил. Он мне ее на ночь напевал, вместо колыбельной.