Текст книги "Игра по чужому сценарию"

А еще, глядя на него, Лариса понимала хорошо поговорку «Из грязи – да в князи». Понятно, что к настоящим Лопухиным Валерик, как ласково звала его Лариса, отчего он подпрыгивал и злился, не имел никакого отношения. Ну, разве что где-то далеко-далеко. Но Валерий Степанович, поняв, что благородная фамилия прибавит плюсов к его положению, начал копать историю, рисовать древо Лопухиных, в котором нашел место и для себя, любимого. В планах у него были вхождение в Российское Дворянское собрание, герб, фонд имени себя и своей фамилии и активная политическая жизнь – ему очень хотелось выбиться в депутаты городского законодательного собрания. До выборов еще было время, и Валерий Степанович начал потихоньку работать в этом направлении.

Он начал с фонда. Набрал в свое окружение десяток лизоблюдов, которые готовы были раздувать этот мыльный пузырь до бесконечности. У него появилась своя газета. Он посещал мероприятия, которые ему были неинтересны, но которые были нужны ему как воздух. Для имиджа. И все это он должен был делать не один, а в компании с Ларисой. Она очень скоро поняла, чего от нее хотят. Ей было смешно от того, что происходит. Но ей страшно хотелось посмотреть, что из всего этого выйдет.

Лариса догадывалась, что на самом деле до недавнего времени ее кавалер был обыкновенным Валеркой Лопухиным и до окончания школы его без всякой задней мысли все величали Лопухом. Этим не слишком симпатичным сорняком он поступил в институт, им же и окончил вуз, который ему был не нужен ни с какого краю. Нужен был только диплом. На всякий пожарный случай. Не важно – какой. И чем проще путь к его получению, тем и лучше. И в этом смысле годился любой институт «заборостроения».

А потом его как током ударило: черт возьми, да ведь фамилия-то не простая, а дворянская! И он потихоньку, как бы между делом, стал намекать о своем непростом происхождении. И все верили. Времена такие пришли, что все стали корни свои разыскивать, вот и Валерик Лопухин сподобился. Корни лопуха...

Лариса не постеснялась и в лоб спросила своего кавалера о происхождении. Он наплел ей с три короба про то, что вот-де и в самом деле отрыл дома у маменьки какие-то документы да родственников расспрашивал. Из всего им сказанного окончательно стало ясно, что все это понты мальчишеские, но ковыряться Лариса не стала. Ну, в конце концов, у каждого свои игрушки. И если хочешь с мужчиной жить в одном доме, то терпеть его разбросанные повсюду игрушки придется.

Правда, в одном доме они не жили. Какая-то убогая жизнь у них получалась. И это несмотря на то, что и у него, и у нее все было благополучно с жилплощадью. Просто вместе – это ответственность, а Валерик, хоть и пыжился, как большой мальчик с голубой кровью, на деле ни к какой ответственности не был готов. Да и зачем?

А уж когда он ударился в политику и днем и ночью мечтал только об одном – как влезть солидной попой в мягкое красное кресло городского ЗАКСа, от Ларисы он начал требовать неустанной заботы о своей тушке. Почему-то этот новоявленный «из графьев» решил, что для подруги его это будет наилучшим занятием. Капризам его не было конца, и претензиям тоже. Почему опоздала на важную встречу? Почему не проверила его пламенный спич и он ляпнул принародно какую-то ересь? Почему не предупредила, что днем пойдет дождь, и он вырядился не в тот костюм? Сплошные «почему», которые за полгода их общения отравили Ларисе всю жизнь. Из-за него она так и не поехала с Катюшкой в Египет. Ее благоверный тогда находился в букетно-конфетной эйфории и нежно намурлыкал ей на ушко: мол, на фиг Египет, чуть позже он повезет ее в Южную Африку.

– ЮАР – это куда круче, солнышко! – уговаривал Ларису кавалер. – Только чуть позже! А сейчас в Питере дел по самое не балуйся!

Ну что ж, неудобно, конечно, перед Катей было, но подруга поняла, хотя от колкостей в адрес «господина Лопухина» не удержалась:

– Эх, все-таки большой козлище этот твой Лопух! Эгоист и экстремист! Сломал такую женскую дружбу!

Ларка на Катерину не обиделась. Понять ее можно: столько ждали, столько нарядов придумали, и на тебе – все псу под хвост. Вернее, Лопуху под... лист. В корень, блин, прямо этому лопуху!

Катерине, кстати, это кардинальное изменение планов пошло на пользу. Она принялась делать дома ремонт, и в помощники ей набился общий друг Леша Куликов. Мало того что он Катьке, считай, полностью весь ремонт своротил, так еще и в пылу борьбы за порядок в доме между друзьями вдруг искра пролетела, да такая, что в одну минуту запалила огромный любовный костер в обновленной квартирке.

Пылая щеками и прижимая к ним холодный ковшик, Катерина рассказывала подруге историю своего грехопадения. Была она смешной до слез и почти невероятной, но поверить в нее Ларисе пришлось сразу же.

Катерина приклеивала бумажную ленту бордюра под потолком, стоя на высоченной стремянке. И вдруг закружилась у нее голова, да так, что она чуть не свалилась вниз и громко ойкнула.

Леша, намазывавший на полу узкие бумажные полоски, подскочил к шаткой лесенке и подхватил подружку. Но сделал это неуклюже и поспешно, да еще силушку приложив недюжинную так, что внутри у Катерины что-то хрустнуло и она едва сознание от боли не потеряла.

– В общем, сломал он мне ребро, Ларка!

Понятно, что работник после этого из Катерины был никакой, вот Леха и доделывал ремонт в гордом одиночестве. Да еще и за подругой ухаживал. Ох, и отдохнула она за эти дни! Правда, без должного уюта. Пол весь липкий, в газетах, диван поперек комнаты, шторы оборваны, а вчерашние друзья, а нынче пылкие влюбленные и счастливые, хоть и со сломанным ребром, кинулись в любовный омут с головой. С головами! По большому счету, Кате с таким увечьем совсем и не до любви и сексуальных утех было, но и остановиться они уже не могли!

Лешка оказался настоящим мужчиной, и, глядя на него, Лариса забыла, каким смешным был он в то раннее утро, когда все они познакомились. И какие нелепые трусы на нем были и как стояла дыбом шерсть у него на ногах от холода – Лариса видела это зрелище и смеялась про себя.

А теперь Катя такая счастливая. И при ремонте, и при мужчине приличном. Да еще и не просто так, а с чувствами.

У нее же Валерик. Лопух. Узнал, что Лариса собирается в гости к Павлику, набычился, засопел:

– Что ты все бегаешь к нему? Он уже мужик здоровенный! Ты ему еще нос подтирай!

– Ну, ты тоже не маленького роста, а я тоже за тобой, как за котом, с тряпкой по дому хожу: тут накрошил, там наследил, носки снял – потерял. Перечислять?

Валерик еще больше надувался, пыхтел, потом молча одевался и уходил в темноту. Ну и что в таком случае в личной жизни Ларисы изменилось? Раньше выгоняла кавалеров, теперь еще больше рада, что он сам отваливает.

Если Валерику случалось приехать к Ларисе и застать у нее Катю с Лешей, то ребята быстро прощались и исчезали. И Лариса с тоской слушала, как весело они хохочут на лестничной клетке, открывая дверь в свою квартиру. Просто у них всегда было хорошее настроение. А у Ларисы с Валерой – каждый день как перед грозой.

– Лар, ты меня извини, но я с ним даже разговаривать не могу, – жаловалась подруге Катя. – Я как посмотрю на его лицо недовольное, так понимаю только одно: надо домой отваливать! Как ты с ним, подружка, а?

Ларисе оставалось только рукой махнуть. Говорить Валерику, что он ведет себя не лучшим образом, негостеприимен с ее близкими друзьями, было просто бесполезно. Главный аргумент у него был:

– А тебе друзья дороже, да?

Лариса обычно на это молчала, и Лопух переспрашивал ее по десять раз, последний – с подвизгом.

И в один из дней она не выдержала и твердо сказала:

– Да, дороже. Да!

Валерий Степанович выпучил глаза, как рак, и Лариса, глядя на то, как багровеет его лицо, как он раздувается от возмущения, впервые задала себе вопрос: «И как я могла... вот с ним?!»

Она собиралась сказать ему, чтобы он уходил, но не успела. Уязвленный в лучших чувствах, Валерий Степанович сам начал нервно собираться. Причем собирался он так, что было видно: ждет, родимый, когда остановят.

А Ларисе останавливать его совсем не хотелось, ни капельки! Устала она от его настроения вечно пасмурного, от занятости его вечной, а самое главное – от того, что превратил он ее за полгода в собственность свою, в служанку бессловесную, у которой вроде и жизни до него не было своей.

Когда за Валериком закрылась дверь, она облегченно вздохнула и долго потом копалась в себе, искала ответа на вопрос: как допустила до того, что этот надутый индюк стал помыкать ею, легко превратил ее жизнь в проживание в угоду себе? Но не испытай она этого давления, не поняла бы никогда, что такое свобода.

Лопухину уже через три дня понадобилась Лариса, и он приехал к ней без звонка. Двери открыл примелькавшийся ему изрядно еще с новогодней елки в Рассохине мужик. Как его?.. Саша? Петя? Леша! «Вот же, черт возьми! Доживут до сороковника, а отчества так и не заработают, ходят в «Лешках»! – неприязненно подумал о соседе Лопухин.

– О-о! Валерик! Здоров! Заходи! – радостно поприветствовал Куликов.

– Какой я вам «Валерик»? – Лопухин специально перешел на «вы». – Лариса дома?

– Лариса дома, Валерий, как вас, простите, по отчеству величать?

Леша Куликов совсем не дразнил бывшего Ларисиного кавалера. Это просто Лопухин в силу своей жуткой обидчивости каждое слово в штыки принимал. Он надеялся, что Лариса сейчас выйдет из кухни. Нет, не выйдет! Выбежит, голос его услышав. На шею ему бросится. Еще и прощения просить будет. А соседей надо выпроваживать. Да не как раньше – вежливо. Пора уже по-серьезному показать, кто в доме хозяин. И только хотел он сказать Леше, чтоб чесал он в квартиру напротив, как из кухни появилась Лариса. И покоробило Лопухина то, что никаких страданий на лице ее написано не было. Ну, совсем никаких! Как будто чужие они.

И только хотел он ей вопрос задать, вернее, два: один – по соседям, которым пора домой, второй – по настроению Ларисиному, как она улыбнулась широко и спросила:

– Что это вы, Валерий Степанович, без приглашения, да на ночь глядя?

– Лар, ну, кончай ты глупости говорить! – возмутился серьезно Лопухин. – И что ты рот до ушей растянула? Лар, давай без дураков, а? Столько дел, а ты все в игрушки играешь!

– Ну, в игрушки у нас играете вы, Валерий Степанович! А я больше в них не играю. В ваши. Я наконец-то поняла, что у меня есть свои игрушки, и они очень соскучились, пока я вашей персоной занята была. Валер! Без объяснений: вали домой, ладно?!

И он повалил. Только скучная спина его медленно замаячила в лестничном проеме. На площадке между этажами Лопухин остановился, грустно посмотрел на Ларису, которая еще стояла в дверях, и сказал:

– Видел я, что ты дура, но чтоб такая...

– Иди-иди, Валера! Не по пути нам совсем. Вам во Дворянское собрание, а нам... А нам бы в Египет, да, Катюх?

Это Лопухин услышал уже из-за закрытой двери. Он вернулся, послушал под дверью немного. Но ничего не услышал, только приглушенное «бу-бу-бу» и смех издалека.

«Свистушка!» – презрительно подумал Лопухин и вызвал лифт. Понять умом он не мог, как она могла отказаться от него. Как?!! От него, который без пяти минут депутат, обеспеченный и красивый, с квартирой и машиной, без проблем и алиментов.

В это же самое время Лариса Потапова спросила у своих друзей:

– Как?!! Как я могла закрывать глаза на закидоны этого козлины, а? Как?!! Ведь все было сразу видно.

– Любовь зла... – Катя не стала договаривать до конца.

– Любовь – да, а тут-то что было? Я ведь едва уже не заплясала под его дудку! Зато, Кать! Лех! Если б вы знали, что я испытала?!! Никогда бы не узнала, как сладко пахнет свобода. А теперь знаю.

– Лар, тут все не просто. А мне вот несвобода очень сладка!

– Стало быть, все дело в козлах?

– В них! – И все трое дружно расхохотались.

* * *

После Валерика Лариса долго не могла надышаться воздухом свободы. К тому же ее захлестнули заботы о хлебе насущном, поскольку в ее замшелом институте жизнь потихоньку увяла напрочь и Лариса решила уйти в школу. Тетки институтские, услышав, что она затеяла, зашикали на нее, начали рассказывать истории про то, что сейчас детки собой представляют.

Лариса посмеялась над их рассказами, а в голову вбила себе – хочу и буду. Это у нее в крови было: если что-то задумала, непременно делала. Характером в папу пошла, а родитель у нее о-го-го какой! Милиционер бывший, между прочим. И от него у Ларисы была особая чуйка.

К тому же и школа была не какой-нибудь, а очень хорошей. И брали туда Ларису не просто так, а потому, что в ней, в этой самой школе, работала Катя, Екатерина Сергеевна Миронова – лучшая подруга Ларисы преподавала в школе язык и русскую литературу. Так с ее легкой руки Лариса стала Ларисой Михайловной.

Правда, на практике все вышло совсем не так, как ей сначала представлялось. Лариса думала, что ей удастся заразить шестиклашек тем, что сама она обожала. Она не была математическим сухарем. Она много знала, умела хорошо рассказывать, была классным экскурсоводом. Но детки оказались орешками крепкими, и их интересы были далеки от Ларкиных. Пардон, от Ларисмихалных! Ларисмихална! Вот так ее звать стали ее ученики. А за глаза – она сама не раз слышала! – Лариской. «Ну, хорошо, хоть не «крысой Лариской», которую на поводке выгуливала старуха Шапокляк!» – подумала тогда Потапова. Наверное, они не видели этого мультика, а то бы непременно приклеили ей прозвище покруче. Мультфильмы они все больше диснеевские смотрели, и Крокодил Гена у них не в моде был.

За своими школьными и домашними заботами Лариса немного забыла про нового знакомого – Шурика. И уж тем более не помнила его обещание про сюрприз к субботе. А «сюрприз» явился раньше – в пятницу.

Шурик позвонил ей рано утром – Лариса собиралась в этот день только к третьему уроку и тихонько дремала. Солнце еще не заглянуло в ее окно, на котором лениво шевелилась легкая занавеска. Ее ласковыми лапами трогал ветер, забегавший в лоджию. Пахло летом, которое вот-вот и закатится в город, и станет в нем душно, и марево будет плавать в воздухе, и спасение от него будет только в дни, когда духоту будет прорывать теплый летний дождь.

Но это еще впереди. А пока... Самое приятное время в питерском климате – май. Еще и листочки на деревьях-кустах липко-нежные, чистые, незапыленные. И соловьи за городом еще только робко пробуют по вечерам свои отдохнувшие за зиму связки. И утренний сон в это время – уже не сон, а полет в невесомости, плавание в туманном молочном облаке, нечто поэтическое и...

«Тили-тили! Трали-вали! Это мы не проходили! Это нам не задавали!» – запел мобильник на прикроватной тумбочке, и Лариса тут же открыла глаза, и улетучилось состояние неги, которое обволакивало ее еще секунду назад.

«Как солдатик!» – недовольно сморщилась Лариса. Вот всегда так! Где бы потянуться, как положено пробуждаться современной женщине, так нет – услышала звонок и тут же вскочила как сумасшедшая. «И кстати, кому это неймется-то в такой час?!» – недовольно поморщилась Лариса, разглядывая номер абонента.

Номер был смутно ей знаком.

– Привет учительнице математики!

Лариса голос узнала – Шурик.

– Здравствуйте, Саша!

– Вы меня узнали? Это радует! Ну, я с сюрпризом!

– Да, точно! Разбудили меня в семь утра! Это уже сюрприз! Правда, не очень приятный!

– Ну, не ворчите! Я постараюсь исправиться. Просто я подумал, что сегодня день рабочий и учительнице уже пора быть на ногах или вообще бежать в школу!

– Ну, все почти так, но у меня сегодня третий урок, поэтому я позволила себе поспать!

– Тогда еще раз прошу прощения и желаю вас... нет, тебя! Мы ж на «ты», так ведь? В общем, я желаю тебя видеть!

Они договорились встретиться после уроков, при этом Лариса подробно рассказала, где лучше ее подождать. Ну, не на глазах же учеников свидание устраивать?!

Но ее музейный знакомый приперся под самые окна школы. Когда Потапова вышла на крыльцо, она чуть дара речи не лишилась. Полный двор детей, коллеги, родители учеников, а этот кавалер подкатил на своей страшной машине, похожей на хищную рыбину, распахнул дверцу и преспокойно курил, полулежа на переднем сиденье. А на крыше автомобиля лежал огромный, какие только на похороны приносить, букет ярко-красных роз.

Лариса покраснела. Если бы машина стояла чуть подальше от школы, то она рванула бы мимо, и пусть бы этот непонятливый Шурик догонял ее. А тут... Растопырился на весь двор, не пройти, и сидит, как барин, музыку слушает, дым кольцами пускает. Да еще этот букет... ну, разве что наврать потом всем, что это родственник и они просто договорились с ним на кладбище съездить после работы.

Но и этот вариант отвалился. Потому что Шурик, увидев Ларису, вылез из машины, букет тяжеленный подхватил и навстречу ей двинул. И улыбался ей при этом от уха до уха! Какие тут на фиг «похороны»!

– Саша, я же просила ждать меня не у школы! – прошипела Лариса.

– А какая разница? – непонимающе уставился на нее Шурик. – И вообще. Мы люди-то взрослые!

– Вот именно! Мы – взрослые. А работаю я в школе. – Лариса даже разозлилась на непонятливость нового знакомого.

– И что? Что случилось-то? Я приехал встретиться с женщиной, которая мне понравилась. Сижу тихо-мирно, никого не трогаю, жду. Цветы вот принес! Что случилось-то? Или у тебя муж и ты боишься за свою репутацию?

– Да нет у меня никакого мужа! Просто... Ну как ты не понимаешь?!!

Спасла ситуацию Катя Миронова, у которой в этот день уроков не было, но она заходила в школу по делам.

– Лар, привет! – Катерина критично глянула на Шурика с похоронным букетом и, кажется, поняла, почему подруга красная как рак и взвинченная.

– Привет! – кивнула ей Лариса. – Кать, ты не очень спешишь? Составь нам с Шуриком компанию!

– Легко! – Катерина подмигнула Шурику. – Запрягайте, молодой человек, вашу лошадь, и двигаем куда-нибудь подальше, пока тут толпа зевак не собралась...

Потом они сидели в прохладе уличной кофейни, и Катерина втолковывала бестолковому Шурику прописные истины о том, что учительница – это существо особое, можно сказать – бесполое, расслабляться права не имеет, потому что легко может попасть впросак.

– Ну, блин, девушки, вы даете! «Бесполые существа»! А личная жизнь у учительниц как же? Я слышал, что они тоже замуж выходят и даже – о ужас! – детей рожают!

– Бывает-бывает! – со смехом подтвердила Катя. – Но! Знаете ли, все это почти тайно. А если серьезно, то, молодой человек, у нас действительно профессия в этом плане особенная. Не стоит афишировать при детях свою личную жизнь. Дети – они беспощадные, уж поверьте мне. И попробуй потом что-то спросить с ученика, если он знает некие тайны про мою личную жизнь.

– И вы хотите сказать, что учительницы – это такие святые тетеньки?

– Нет! – в один голос возразили Шурику Катя с Ларисой и расхохотались.

– Знал бы ты, какие приключения у нас в жизни были! Знали бы про это наши ученики... Эх! – Катя хитро посмотрела на Ларису. – Мы когда-нибудь расскажем. Может быть. А вообще-то поговорочка про то, что в тихом омуте черти водятся, – это как раз про нашу сестру!

Шурик в жизнь Ларисы вошел очень легко: так легко проникают в дом кошки с лестницы. Можно сказать, просочился в щелочку приоткрытой двери, сел на табурет у двери, зажмурился, и хозяева сразу поняли, что выгнать его рука не поднимется. А как только понял, что гнать его не собираются, осмелел и проявил недюжинные способности в вопросе приготовления пищи: Ларкиных бутербродов ему явно не хватало.

Про себя Шурик рассказал Ларисе, что нет у него ни жены, ни детей. В паспорте у него, правда, имелся штамп о браке, но Шурик объяснил: нет времени съездить отметку о разводе поставить. Лариса мельком увидела прописку у кавалера – Веселый поселок. И как сфотографировала, и улицу, и дом, и квартиру – была у нее такая способность уникальная. Шурик рассказал Ларисе, что родни у него не так много – только престарелая полуглухая тетка Маруся, с которой они и живут вместе где-то в Веселом поселке.

Про работу Шурик Ларисе наврал: сказал, что протирает штаны в НИИ какой-то радиоэлектроники и пишет диссертацию, но прокололся очень скоро. Как-то приехал к ней без предупреждения утром, а ее уже не было дома, и Шурик написал Ларисе записку, насажав в каждом слове по пять ошибок – одна страшнее другой.

Когда Лариса прижала его к стенке вместе с его ненаписанной диссертацией, он не смутился и шепнул ей на ухо, что диссертация и вся эта наука – это только прикрытие. Оперативное.

Лариса с любопытством на него посмотрела.

– Лар! – шепотом сказал Шурик. – Ну что ты заставляешь меня вслух произносить то, что я не должен, не имею права разглашать?! Ну, работаю я в такой структуре, название которой до сих пор пугает обычных людей. Но в этом нет ничего особенного. Просто иногда я могу уезжать, и на достаточно продолжительное время. И свободен я больше в будние дни, а в выходные у меня работа. Помнишь, мы встретились с тобой в музее?

– Ну?

– Это какой день был? Суббота! Вот, я на работе был. Встреча у меня в музее с одним нужным человечком проходила. Ты извини, я много-то не могу рассказывать, у нас за длинный язык не жалуют. Длинные языки к полу гвоздями приколачивают! Во как!

Лариса была заинтригована. Она сама по характеру была следователем, любила решать задачи и головоломки и даже вполне серьезно считала, что следствие – это дело математика, потому что в основе каждого преступления лежало уравнение с двумя и более неизвестными и все, что нужно для раскрытия преступления, – это просто решить уравнение правильно.

Ее всегда тянуло к тайному, ей хотелось разгадывать загадки. Но в ее жизни загадок было не так много, да и те не очень интересные. Ну, не много ума надо, чтобы вывести на чистую воду компанию шестиклассников, подбивших весь класс объявить бойкот учителю физкультуры. Детей Лариса видела насквозь. Видимо, сказался многолетний опыт воспитания Пашки. Лариса не давала ему врать. Пару раз поймала за язык, заставила признаться и дала понять, что так будет всегда. И все стало на свои места. Едва почувствовав неладное, она лишь строго говорила племяннику:

– Начистоту и без утайки!

И он рассказывал все как было. Лариса дала ему понять, что не будет его драть ремнем. Хотя наказания были, она старалась не переусердствовать. Искупил вину за содеянное – и снова все по-прежнему. Главное, она внушила своему Пашке, что если он честно признается, то у него будет чистой совесть, а значит, жить будет легче. Не надо будет ворочаться до утра в постели с мыслями о том, что завтра может все открыться и ему будет ужасно стыдно перед Ларисой. Тайное всегда становится явным – это он запомнил хорошо.

С учениками было сложнее. Но с ними у Ларисы была своя тактика выявления правды. Она выстраивала четкие, математически выверенные версии. Она без истерик и угроз выкладывала проштрафившимся деткам эти версии и попадала в точку. В общем-то это было не так сложно делать. Дети не умеют прятать концы в воду. А если речь идет о групповом безобразии, легко раскалываются. Стоит задеть одного, как он начинает сдавать всех, потому что коллективная ответственность – это всегда не так страшно, как индивидуальная. Ну, представьте, одному париться на ковре в директорском кабинете или втроем? А еще лучше впятером!

И тут в ее окружении появился Шурик, который намекнул, что работает в сфере загадочной, и не просто так, а на самом «верху». Шурик при этом красноречиво завел глаза в небо. Лариса даже растерялась. Ну, намек она сразу поняла, но что все так серьезно и высоко – даже подумать не могла. А когда усомнилась, Шурик ей внимательно в глаза посмотрел, за обе руки ее взял, покачал их, поднес к губам по очереди, коснулся легко и проникновенно сказал:

– Ларис, я хочу, чтоб ты поняла: у меня такая работа. Для всех я сотрудник этого никому не нужного НИИ, пишу диссертацию, не очень успешно, совсем неторопливо. Но суть в другом. НИИ этот совершенно не секретный, между тем занимается вопросами, интерес к которым у некоторых граждан весьма велик. И моя задача – знать об этом все-все досконально. Это совершенно неопасно, чтоб ты знала. И конечно же я рассказываю тебе лишь в общих чертах. Работы у меня много, и она очень сложная. Я вряд ли смогу проводить с тобой много времени, но я тебе обещаю – это будут незабываемые встречи!

О да! Он умел делать сюрпризы! Он красиво ухаживал, давал ей уроки экстремального вождения на своей напоминающей хищную рыбу автомашине, очень, кстати, похожей на него самого. Даже устроил для них двоих недельный отпуск на теплоходе – они ездили на экскурсию на Валаам и в Кижи.

Вот что строжайше запрещено было Ларисе, так это звонки. Нет, номер мобильного Шурика у нее был, но все, что она могла сделать, – это послать ему эсэмэску. И долго порой ждать ответа на нее. Лариса обижалась: очень внимания хотелось. Очень.

А он пропадал неделями черт знает где! И не звонил, и на эсэмэски ее не отвечал. Ну, если только очень редко. А потом вдруг вламывался в ее жизнь, как снег на голову сваливался и не давал ей сомневаться в своих чувствах.

– Ларочка! Ласточка! Если б ты знала, счастье мое, где я был! Какие там эсэмэски?!! Какие звонки?!! Ну, вот же я приехал! Вот он я, радость моя! Я с тобой, и на фига какие-то вопросы?!!

И она счастливо думала: и правда, ну, на фига какие-то вопросы?

В общем, Лариса Михайловна влюбилась, как кошка. И ореол таинственности и загадочности, которым окружил себя предмет ее обожания, ей безумно нравился и еще больше подстегивал ее влюбленность.

Конечно, в глубине души она понимала, что он наводит тень на плетень, но сама себе тут же объясняла: «Ну а как иначе? Он же как... как Штирлиц, блин! Он же в этом своем НИИ как по лезвию бритвы ходит! Там же радиоэлектроника всякая разная, секретные темы и разработки, и он там как в тылу врага! Тьфу ты, блин! Это я, кажется, перегнула. Нет, конечно, не в тылу врага, но тоже ничего хорошего. Вот, говорит, каждый день отчетность строгая, и результат каждый день должен быть, чтоб не сказали, что даром ест хлеб с маслом и с икрой...»

Икру Шурик обожал и Ларису кормил красными рыбьими яйцами, которые она терпеть не могла, но клевала по зернышку, чтоб не обижать любимого. Он же ее с рук своих кормил! Так как же тут было отказываться?! Она даже не морщилась, но старалась просто глотать икринки, чтобы они не давились на языке.

Нельзя сказать, что ее все устраивало в этой истории. Ей хотелось с ним в театр и в отпуск на море, хотелось, чтобы он приехал к ней с чемоданом и поселился в ее квартире, и даже хотелось с ним и без него посещать его глуховатую тетку Марусю. Он очень пекся о ее здоровье и переживал о том, что слишком часто ему приходится ее оставлять одну, когда у него случаются командировки.

Но Шурик не спешил глобально решать вопрос их совместной жизни, лишь туманно намекая на скорое светлое будущее. И Лариса, влюбленно глядя на него, соглашалась. Она в его присутствии просто становилась другой. «Глупая влюбленная корова», – говорила она сама про себя, пытаясь вспомнить подробности очередного долгого разговора по душам и вспомнить не могла. Наверное, она даже не очень слышала его голос, просто впитывала ощущения, от которых шла кругом голова, и проваливалась в омут этих необычных отношений.

В один из приездов Шурик повел Ларису в ресторан. Они и раньше ездили ужинать куда-нибудь, чтобы не стряпать дома. Но это был с первой минуты необычный ресторанный поход. Шурик был торжественно возбужден, нервно проверял то часы на запястье, то пуговицу на пиджаке, то деньги, которые носил просто в кармане.

Причина этой его дерготни стала понятна Ларисе, как только они пришли в ресторан. Столик, за который их проводили прямо от порога, приняв на входе одежду, был обставлен особенно торжественно, в отличие от всех остальных. Огромный букет роз – свежайших, будто пять минут назад срезанных с кустов, – топорщился острыми шипами в хрустале. На темно-бордовых лепестках и темно-зеленых листьях сверкали капельки воды.

Шурик ловко выдернул букет из вазы и протянул Ларисе.

– Цветы? По какому поводу?!

– По самому серьезному. – Шурик слегка заикался. – Лариса... Ларочка... Мне очень трудно говорить, я вообще не знаю, как это делается. Ну, словом, я очень прошу тебя... вас то есть, стать моей женой!

Последнюю фразу жених буквально выпалил и покрылся красными пятнами.

Лариса от неожиданности села и чуть не свалила приборы со стола огромным, как веник, букетом. «Странная все-таки тяга у Шурика к этим размерам. Мне ж не поднять его! Опять почти похоронный атрибут...» – подумала она и тут же мысль эту неуместную отогнала прочь – все-таки любимый мужчина, русский Джеймс Бонд сделал ей предложение. Да какой Бонд! Штирлиц! Наш родной и всеми уважаемый разведчик сделал ей предложение, а она рассуждает о том, что букет без особого вкуса подобран. Вот уж правда, от счастья голова улетела.

По этой же самой причине она не кивнула Шурику, «согласна, мол», а только нежно улыбнулась.

Он не понял. Бухнулся на колени у стола и чуть не со слезами, прижимая к своей щеке ее холодную руку, шепотом спросил:

– Я не понял... Ты согласна?

Лариса в ответ кивнула и покраснела: она почувствовала, как все присутствующие на них уставились. Кто с восторгом, кто с удивлением, кто с завистью.

– Шурик, вставай! Мне ужасно неудобно... – тоже шепотом попросила Лариса. – Да, согласна я, согласна! Только вставай, пожалуйста!

Шурик встал с колен, отряхнулся, победно оглядел зал, потом взял со стола бутылку шампанского и открыл ее так, что пенистый напиток струей ударил в потолок.

Собственно, после этого знаменательного события жизнь Ларисы не изменилась. Она все так же работала в школе, только статус у нее стал несколько иной. Раньше она была просто Лариса Михайловна Потапова, а стала невестой Потаповой. Правда, жених не назначил точную дату свадьбы, и когда коллеги спрашивали Ларису, скоро ли они погуляют по такому случаю, она со смехом отвечала:

– Примерно могу сказать только одно: это, возможно, произойдет до моей пенсии!

– А фамилия? Ларочка, какая у вас будет фамилия? – лезли с расспросами любопытные, как монашки, учительницы.

– А фамилия у меня останется моя – Потапова.

– А почему? Мужчине очень приятно, когда женщина берет его фамилию!!!

– И все же фамилия останется у меня моя. Она мне больше нравится.

И это была чистая правда. У Шурика фамилия была не шибко благозвучная – Корытников. Ему она в общем-то была к лицу. Но Ларисе не нравилась категорически. И она жениха предупредила сразу: никаких перемен фамилий!

Впрочем, никто и не настаивал. Шурик периодически говорил что-то о будущем, но Лариса, привыкшая к роли соломенной невесты, не очень видела себя в какой-то иной роли.