Текст книги "Картинки с выставки"

Картинки с выставки
Сборник рассказов
Наталья Волохина

© Наталья Волохина, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

От автора

Каждую минуту социум рисует живые картинки, отражающие, как зеркало, все процессы, происходящие в сознании общества. Один смотрит в это зеркало и приводит себя в порядок, другой не замечает или старается не обращать внимания на очевидное. Часто мы видим не самих себя – реальных, а привычный вымышленный образ, вместо скучного, недоброго, несчастного лица. Наш двойник уже давно другой человек, а мы все выдаем желаемое за действительное.

Больше самоиронии, господа! Присоединяйтесь!

Младшая сестра

Старший брат смотрит на тебя

(Джордж Оруэл)

Парикмахерша о чем-то эмоционально говорила коллеге на своем языке. Дурная привычка не ходить «по нужде» дальше вытянутой руки не давала мне найти приличную парикмахерскую, отойдя дальше двухсот метров от дома. В обозримом пространстве находились два салона, в которых цена не соответствовала качеству (разве что, названию и антуражу) и цирюльня эконом – класса. В ней-то я и приобщалась к истокам тюркских языков. Прекрасный бюст над национальным орнаментом блузки активно вздымался, черные брови вразлет взлетали все выше, изящные ручки пытались заменить крылья и приподнять их владелицу над нами грешными. Решив, что ничего, кроме левитации, мне здесь не светит, на всякий случай, спросила: «Девочки, что случилось?». Эх! Не тот вопрос задала! Надо было про прическу спрашивать! А еще на психолога училась!

Оказалось, красавица вполне сносно говорит по-русски. Образование, все же, помогло – понять, что пока она не отрефлексирует, стричься не будем. А дело было так. Привел папа сыночка постричь, попросил «покороче». Девушка, давно не девушка – восемнадцать лет профессионального стажа и приличный русский, дотошно допросила, где именно «покороче». Папа объяснился, оставил деньги и ушел. Живем мы в столице и у мальчиков на голове изыски – по бокам коротко, а на затылке длинно – «конский хвост». Пока стригли «где коротко» все шло гладко, а как дошли до «хвоста»… На голове оказались не только растущие, но и бегающие. Обнаружив вшей, мужественная гастарбайтерша не завопила, не запаниковала, а решив, что она правильно папу поняла – надо рассадник уничтожить, сделала и сзади «покороче». Через пятнадцать минут папаша вернулся с претензиями – зачем остригли «хвост», как ребенок в «таком виде» появится на люди, в частности, в классе. Куаферша тактично, чтобы не скомпрометировать господина, намекала ему на проблему, но он подобно Перуну, метал громы и молнии. Причем, демонстрировал не только способность к электрическим эффектам, но и юридическую грамотность, обретенную в телесериалах, угрожая своим адвокатом. Хозяйки заведения на месте не было и бедняжка-стригальщица оказавшись на переднем крае, решила идти на таран.

– Но у него же вши! – тихо, но твердо сказала она.

– Ну, и что?! – громко парировал папаша – Волосы-то, зачем остригать?

Узбекская логика, тем более, женская, отказала. Конечно, где ж им – дикарям, у дочек которых по сто двадцать косичек длинной до колен, считающих стыдным наличие паразитов у детей, понять страдания папаши о модной прическе вшивого русского отпрыска.

– Волосы отрастут, это же не зубы, – растерянно выдвинула она последний аргумент. В ответ на который папаша, выкрикнув еще пару оскорблений и угроз, освободил, наконец, помещение.

Женщина была на грани слез. Её коллега, пытаясь успокоить, рассказала недавний случай из своей практики. Молодая мамаша привела дочку, но попросила мастера выйти на улицу для «переговоров». «Может ребенок стричься боится», – решила та и вышла. Девчушка красоты необыкновенной жалась к матери.

– Мы хотим «каре», но у нас проблема.

– Не беспокойтесь, я умею договариваться с детьми, – успокоила парикмахер.

– Нет, вы не поняли. Посмотрите, – и мамаша раздвинула волосы на голове у ребенка.

Как сказала узбечка, там был аншлаг.

– В аптеке продается специальное средство, можно намазать, прочесать расческой, обмотанной, нитками, и все пройдет.

Женщина молча взяла ребенка за руку и ушла.

Парикмахеры «второго сорта», имея необходимые документы, опыт, мастерство, не имеют внутренней свободы, «права», отказать людям «первого сорта», заботящимся о чистоте расы, но не о чистоте тела.

– Надо было пригрозить им сдачей в КВД или СЭС, – сказала я.

И услышала ответ «младшего брата», вернее, «сестры»:

– Если бы вы были нашей хозяйкой, вы бы их мигом на место поставили.

Даже не предполагалось, что они сами могут дать отпор «первосортным».

2015 г.

Язык мой – враг мой

Каину дай раскаянье…

И не забудь про меня

(Окуджава Булат Шалович)

В пустом зале супермаркета две азиатки в униформе протирали полки и щебетали на своем языке, должно быть, о делах житейских. В «колбасном» отделе материализовалась сарделеподобная продавщица и гаркнула из-под пергидрольной соломы на голове: «Вы почему тут разговариваете на своем языке?!». Девушки смолкли. «Сарделька» не унималась: «Ишь, вышли в зал и разговаривают по-своему!». Тогда одна из девчонок тихонько сказала: «Извините, пожалуйста, больше не будем».

– Sorry, is in your shop allowed to speak only russian? – обратилась я к «колбаснице».

– Чего? – через паузу ошарашенно спросила она.

– Я спрашиваю, у вас в магазине разрешено говорить только по-русски? Или русским можно на любом языке?

– Можно, – тупо отозвалась ку-клус-клановка.

– Вот, спасибо, тогда колбаски мне взвесьте, пожалуйста.

Я вспомнила сценку в этом же магазине пару дней назад. Две сотрудницы (славянской внешности) выкладывали товар и громко, сварливо, на русском языке, препирались на тему, кто из них, в чем виноват. То ли в «колбасном» другая смена была, то ли менеджер глуховата или сама принимала участие в дискуссии, но никого не смущало присутствие покупателей и неэтичное поведение персонала.

Мои знакомые ереванские армяне очень требовательно относятся к своему русскому языку, и хотя грамотно, почти без акцента говорят по-русски (и по-английски,) периодически извинялись за неважный язык. Я покончила с этой проблемой простым примером:

– Представьте, что я в Ереване говорю по-армянски. Интересно, насколько идеально бы у меня получалось?

– Столько лет среди русских живет, а все не научится чисто говорить! – «поливала» соседа знакомая бабуля.

– А вы – сколько лет среди греков и армян живете?

– Почти всю жизнь.

– Скажите «Цавт танем»

– Цавутаным

– Говорили вам эту фразу?

– Говорила соседка, когда помогала мне за мамой старенькой ухаживать. Еще говорили…

– Эх, вы, столько лет вам говорят такие хорошие слова, а вы все не можете научиться чисто по-армянски говорить. Знаете, как переводится?

– Нет, чувствую только, что-то хорошее, успокоительное.

– Конечно – «возьму твою боль» означает.

– Ох, ты! – Всплеснула старушка руками. Потом вздохнула горестно. – Грешница я! Сказано, не судите, да не судимы будете, а я языком своим дурным грешу.

– Ничего, Иванна, главное, каетесь.

2015 г.

До-ре-ми-до-ре-до…

…Приведённые факты, говорят о том, что сквернословие – это одна

из главных социальных проблем нашего общества

(Ишина Татьяна Владимировна)

Экзотические южные цветы на клумбах перед городским театром притягивали отдыхающих и местных жителей, они роились вокруг них на вычурных скамейках сквера, жужжали каждый о своем в тени причудливо постриженных деревьев и шляп. Мы с сынишкой тоже присели отдохнуть после репетиции. Из дверей театра выпорхнула стайка возбужденных подростков, покружила в поисках свободного местечка и опустилась рядом с нами, продолжая громко «чирикать». Через некоторое время мой лингвистичный ребенок заинтересованно спросил: «Мам, а на каком языке они говорят?». Я прислушалась. Они говорили на «нем» – великом и могучем матерщинном русском языке, да так виртуозно, умудряясь не употреблять ни одного не матерного слова, что нетренированному детскому уху трудно было уловить смысл разговора. Впрочем, я тоже с трудом понимала суть беседы. Мальчишки лет по двенадцать – тринадцать говорили громко, ничуть не смущаясь присутствием посторонних. Словарный запас, правда, был маловат, не то, что у моей знакомой доярки, умевшей обложить непослушную корову, этажей этак в пять, с упоминанием одномандатных округов, потому вариаций было немного. Болтовня напоминала «бородатый» анекдот про строителей, несущих носилки с бетоном, где все слова начинались с «ху». Но какие их годы?

– Мальчики, тут еще кто-нибудь есть, кроме вас? – спросила я. Пацаны непонимающе уставились на меня.

– Если тут кто-то еще есть, то почему вы не стесняетесь так выражаться? – они нисколько не сконфузились, даже не сразу поняли, о чем я толкую. Хорошо хоть пререкаться не стали. А могли.

Как-то я шла по тротуару и неожиданно получила «по ушам» сзади таким громким, жестким матом, что встала, как вкопанная. Кто, вы думаете, меня обогнал? Две девочки лет по десять.

На спортивной площадке мальчишки и девчонки подросткового возраста бурно обсуждали классные новости и ругались, для связки слов, не хуже наших слесарей из ЖЭКа.

В рейсовом автобусе миловидная девушка рассказывала своему приятелю в «сильных» выражениях о вчерашней вечеринке. Вокруг сидело множество взрослых, некоторые с детьми на руках, и НИКТО не сказал ни слова. Когда я заметила, что ни меня, ни моего ребенка не интересует умение мадмуазели матерно выражаться, она посоветовала мне не слушать. Я заметила, что еду в общественном транспорте, а не личном авто девицы, и она, все же, угомонилась. Народ безмолвствовал.

А как старшие могут делать замечания, если гренадерской стати мамаша громогласно, на весь бульвар, спрашивает дочку росточком ей до колен, почему она медленно идет (с их-то разницей в длине ног), в таких выражениях, что покраснели бы извозчики и их лошади. Когда папа на автобусной остановке раздраженно делает выговор девятилетнему сыну, упомянув при этом интимные отношения с его матерью, заканчивая разговор предложением, двигаться в сторону школы на большой скорости, опять же с приставкой «ху». Видно, рассчитывает, что после «крепкой» взбучки дитё принесет из школы сплошные пятерки по русскому и литературе.

Я не ханжа и словарь моих нецензурностей объемный, и употребить могу в определенном месте. Не закричу тактично, ушибивши молотком палец: «Ой! Больно!», но…

…Но, возможно, мы все скоро перейдем на этот язык. Мат и так почти полностью стал языком межнационального общения и не только в устной речи. Осталось немного, до того, как он станет официальным языком нашей страны.

2015 г.

Берегите тело

– Женщина, что ж вы так убиваетесь?!

Вы ж так не убьетесь!

(анекдот)

Дорожка от Летнего театра, расцвеченная яркими, оригинальными фонариками, вела вдоль центральной улицы, прямо ко входу в ночной магазин. Настроение после концерта прекрасное, ноги сами несут. Ночь теплая, платье белое. В магазине по ночному времени было пусто. Отдыхающие, наконец, угомонились – разбрелись по гостиничным номерам, кафешкам, берегу. У прилавка расположились две объемные тетки, по ту сторону – пара задерганных двенадцатичасовой сменой продавщиц. Тетки покупали экзотическое варенье из грецких орехов, судя по выключенным лицам приказчиц, покупали давно.

– Можно один кефир, – обратилась я к той, что ближе.

Девушка протянула пакет, позвякала мелочью и автоматически отдала приказ:

– Десять рублей!

– Что – десять рублей?

– Дайте десять рублей, – отчеканила она голосом робота-автомата.

– Может сплясать? У меня и настроение подходящее, – девушка подняла глаза от прилавка. Поскольку ни в интонации, ни во взгляде ничего скандального не было, расслабилась. Я добродушно улыбалась, она улыбнулась в ответ на шутку.

– Нет у меня. Так что, давайте сдачу, и я пошла спать.

Мы рассчитались, я направилась к двери. Тут, замершие на время выхухоли, ожили.

– Если бы я была не так воспитана, я бы сейчас сказала, – пропела брачным голосом более крупная особь.

Она обращалась явно ко мне, я и ответила вполне дружелюбно:

– Женщина, а вы не выламывайтесь так. Сломаться же можете. Всякое бывает.

Больше всего повезло продавцам. Всё (ну, почти всё) дневное напряжение, задрюченность распаренными на южном солнце отдыхающими, которое невозможно сбросить, перенести на клиентов, спала, растаяла. Пока дамы осыпались, девчонки собирались. Я поняла – до утра им дожить будет гораздо легче.

Однажды, по молодости, лет в…, в общем, когда Крупская была еще девушкой, я оказалась на месте этих дам. Жили мы под зорким оком любимой партии родной, и всякое дело двигалось только после визирования партийными старшими товарищами. Дело не терпело отлагательств, а дяденьки в серых костюмах никуда не торопились. Я позвонила в обком и попыталась все организовать.

– На месте? Минут пятнадцать будет? Занесите ему на подпись, я буду через пять минут. Не забудете? Очень важно!

Получив на все вопросы утвердительный ответ, села в машину и рванула. Когда по малиновой дорожке я пританцевала к секретаршиному столу, в её лице меня ждала судьба.

– Подписал?

– Ой! Я подала, а он забыл. Уже уехал.

Я редко повышала голос, тем более в партийных кабинетах, но тут завывала почище муэдзина на минарете.

– Я же вас просила, вы же обещали!..

Текст можете додумать сами. Дама молчала. Удачно вклинившись в мой бурный поток, невозмутимо изрекла:

– Девушка, не кричите так. Перекосить же может. Вот один мой знакомый недавно так кричал, и, представляете, перекосило.

Я поверила сразу. Девица говорила «без подтекста». Главное, я вмиг осознала, что ору, как дура, в публичном месте, причем, по поводу бумажек, ценности для моей лично жизни никакой не представляющих. Ну, подпишу завтра, а перекосить-то может сегодня.

– Спасибо, девушка, – сказала я совершенно искренне. И всю жизнь была ей потом благодарна за этот урок. С тех пор берегу тело.

2015 г.

Жди меня, и я вернусь

Купаться в море приятно, а ехать с пляжа – нет. Дорогу туда облегчает мысль о скором погружении, а вот обратно…

Южная маршрутка в пик сезона – это раскаленная консервная банка, набитая полуголыми, потными курортниками в мокрых купальниках, с детьми и надувными плавсредствами на руках, а также «местными» в деловых костюмах, с ненавистью взирающими на своих «кормильцев», ерзающих на влажных сиденьях, но мужественно хранящих молчание.

У меня на коленях два укупанных вхлам ребенка – свой и чужой, из пассажиров. По бокам такие же нагруженные мамки. Все стоячие и сидячие места заняты. На улице плюс тридцать в тени. На очередной остановке входит сильно пожилой, по-осеннему одетый мужчина, с зонтом-тростью в руках. Происходит некое шевеление и в конце салона кто-то особо совестливый уступает место. Дедушка не замечает. Тогда строгая дама лет сорока пяти, в офисном платье и прическе, берет его за локоть и озвучивает направляющее движение голосом и интонацией железнодорожной проводницы времен моей юности:

– Так! Пройдите туда! Теперь садитесь! Зонтик поставьте сбоку! Справа-справа!

Дед безропотно выполняет все указания. Народ вокруг подтянулся и тоже готов на любой подвиг. Понимая, что ехать еще долго, а общего жесткого напряжения бока могут не выдержать, с улыбкой обращаюсь к «руководительнице»:

– Ишь, как он вас слушается.

– Да, – спокойно констатирует она, – я в «собесе» работаю, целый день с ними разговариваю, привыкла, они меня слушаются.

– А что, сегодня на сутках? Или рабочий день продлили?

Я явно не нападаю, не издеваюсь, и женщина неожиданно осознает ситуацию. Лицо у неё сначала разглаживается, потом лучится морщинками «смешинок»:

– А ведь, правда, я и с домашними так говорю после работы, никак отключиться не могу, часто не замечаю.

«Маршрутка» облегченно вздыхает, улыбается – жить можно, глядишь, и домой вернемся. Вернемся не помятыми ни душой, ни телом – живыми. Дома нас ждут… ни в чем не повинные родные.

2015 г.

Нормально!

– Нормально, Григорий!

– Отлично, Константин!

(Михаил Жванецкий)

Маленький курортный городок можно пройти пешком вдоль и поперек. Можно, при хорошей погоде, когда никуда не торопишься или ты отдыхающий. Но если спешишь по делам, на улице сорокоградусная жара, и доехать, несмотря на пробки, быстрее, садишься в маршрутку. Поздно вечером твоя усталость тоже выбирает общественный транспорт.

На ночь глядя, я к нему и села, рядышком, на переднее сиденье. Несмотря на поздний час, центр кипел курортной жизнью. Водитель в нарядной белой рубахе, ликом был светел и чист, будто только что встал, умылся и радостно отправился на работу. Первую часть утра он возил без особых хлопот «местных» на работу. Часам к десяти-одиннадцати салон наполнили приезжие, в вечерний час-пик те и другие перемешались, к ночи – сплошь курортники. Рабочий день водителя – перевозчика похож на мусорную корзину, которая никогда не пустует, непрерывно перетряхивается, вспухает, пенится, утрамбовывается, пахнет и, что самое печальное, говорит не переставая. Шоферу суют деньги и берут сдачу, беспрестанно спрашивают, несмотря на многочисленные вывески, о стоимости проезда, допытываются о маршруте по улицам, не имеющим место быть, забывая предупредить об остановке, требуют немедленно высадить «вон там» и «вот здесь», потому что «вы меня провезли» и «я проехала». Часам к двенадцати водитель – славянин мрачен и молчалив, армянин нервно отвечает на некоторую часть вопросов. К шести вечера роли меняются, первый изредка, отрывисто дает ответы, второй, сдерживаясь изо всех сил, хранит молчание. К ночи абсолютно все идут вразнос и фонтанируют, исключая нецензурные выражения. Кстати, о выражениях. Страдая географическим кретинизмом, уехала, как приезжая, в другую сторону. На конечной остановке, поняв, что терять нечего, решила не выходить – приеду же я когда-нибудь, куда собиралась. Спинки сидений высокие, рост маленький – водитель не увидел, закрыл дверь, припарковался на стоянке. Как он ругался! Какими словами! На пешеходов, слишком медленно переползающих дорогу, на автолюбителей, блокировавших проезд. Он-то думал, что один в салоне. На парковке вышел, бурчал и пинал колесо. Сел за руль, выехал на посадку и превратился в образец терпения. До самой моей остановки (которая все же нашлась), кроме названия улиц, ни слова от него не услышала.

Однажды в другом городе на побережье, нагруженная покупками, с ребенком и пожилой мамой в придачу, попала под субтропический ливень. Диспетчер обещал машину скоро. Раз пять перезвонив, водитель припарковался между нами и потоком воды и сидя в машине, изображал Будду кавказского происхождения. Я перешла поток вброд и поинтересовалась, собирается ли Просветленный открыть багажник. Он посмотрел на меня презрительно и строго осадил, как свою армянскую жену:

– Я что, под дождь буду выходить, да?

– А что – нет?

После долгих препирательств, наконец, согласился нажать на кнопку открывания пятой двери. Мы сами подняли её и сгрузили свой скарб. Это было полпесни. Когда я назвала улицу и дом, гордый сокол категорично заявил, что такого адреса в городе нет.

– Но это мой дом, мы там живем, – оторопело пролепетала я, потом, на всякий случай, уточнила, – Это такси?

– Вот именно – такси. Я десять лет таксистом работаю, нет такого адреса.

– Может, там перестроили что-то, – робко поинтересовалась мама с заднего сиденья.

Он снова перепутал, теперь мою маму со своей тещей, стал орать, дико вытаращив черные глаза, что он лучше знает.

– Нам что делать? Выйти?

– Я вас сейчас сам высажу!

– Вы все же в такси работаете? – еще раз напомнила я.

– Моя машина! Хочу – везу, хочу – нет!

– Это, в смысле тещу, а мы-то не родственники, вы, вроде, на работе.

«Молчи, женщина!» – лучший совет в таких ситуациях. Абсурд! Дождь идет, водитель кричит, неизвестно даже, есть ли наш дом в этом городе, машина полна моих вещей. Делаю попытку спасти ситуацию. Звоню.

– Диспетчер? Мы заказывали у вас машину, это действительно она пришла? Номер такой-то. Почему спрашиваю? Тут водитель невменяемый. Отрицает наличие моего дома на карте города и кричит, как сумасшедший.

Мы, кстати, проезжали в этот момент мимо психушки, где буквально вчера на зарешеченном балконе местный псих очень выразительно мяукал. Дежавю заледенило кровь. Диспетчер оправдывался. Я пугала его страшными пугами, грозила всеми карами земными и небесными. Видимо, очень убедительно, потому что горячий кавказский парень, сначала, «плевать хотевший» на мои посулы, все же, убавил звук.

– Куда ехать?

По моему навигатору «налево – направо» джигит подвез к нужному дому и тупо уставился на табличку с адресом на стене. И тут меня понесло. Я требовала, чтобы он вытряхнулся из машины и внимательно прочитал буквы русского алфавита и арабские цифры, предлагала самостоятельно открыть багажник. Решив, что ветер с психушки периодически нас опыляет, он быстро выбросил сумки и скрылся.

«Вечерний» водитель легко, непринужденно, весело реагировал на все вопросы и всё происходящее. Объявлял остановки, искал возможные варианты «поближе выйти» заблудшим приезжим, предупреждал забывчивых, увлеченных южным пейзажем, о намерении покинуть салон на нужной остановке.

– Вы во сколько встали? – спросила я его.

– В четыре утра, – бодро отозвался он.

– На маршруте с которого часа?

– С шести.

– А почему такой вменяемый?

– С этими отдыхающими, если злиться, с ума сойдешь. Лучше так. И им легче, и мне, иначе, порвёт, – абсолютно серьезно отозвался он.

Сказать было нечего. Оставалось одно – облобызать его родимого, да неловко было. Мечта психотерапевта, отдыхающего, пассажира, вообще – мечта.

2015 г.