Книга: Лунин - Натан Эйдельман

Известен Лунин в первую очередь тем, что даже в Сибири не прекращал борьбу с правительством, посылая сестре письма с рассуждениями о политике и проблемах государства. За это в конце концов снова был посажен в тюрьму, где и погиб.

Мне кажется, Лунин был человек, во многом обогнавший свое время. "Гражданин вселенной – лучше этого титула нет на свете". Очень современно звучит!

Еще он был талантливый пианист, и, судя по описаниям, не просто талантливый, а гениальный! Не только пианист, но и композитор, жаль, что импровизации свои не записывал.

Сегодня часто можно услышать, мол, "в советское время историки скрывали"... Читая очень популярного в советское время историка Эйдельмана, можно с полной уверенностью заявить: ничего из того, о чем любят говорить как о каком-то открытии, не скрывалось. Ни того, что вывели обманом солдат, ни того, что называли друг друга на следствии, ни того, что люди были вообще разные...

Треть книги, если не больше, составляет рассказ о следствии и рассуждение о том, почему же они – эти чудные дворянские революционеры – так активно давали показания друг на друга. Но если ты уже открывал следственные дела и читал что-то на эту тему, то данный факт не вызывает ни удивления, ни осуждения. Хотя, конечно, иногда хочется воскликнуть: "Ну что ты несешь! Вот зачем про это рассказывать?"

Возможно, это самая сложная и самая тяжелая часть истории декабристов, самая трудная для анализа. И здесь у автора довольно сильно проявляется советское восприятие: больше симпатии более революционно настроенным людям, более несгибаемым и т. д. В этом смысле Лунин, безусловно, тот самый "идеальный" революционер, несгибаемый и никого не выдававший.

Конечно, такие твердые личности, как Лунин, восхищают. Однако Эйдельман совершенно справедливо заключает: "трудное положение у дворянских революционеров: и на площади, и на следствии – борьба против людей "своего круга", родственников, вчерашних приятелей, однополчан; для многих психологически трудно преодолеть иллюзию относительно царя как носителя высшей справедливости".

И все же анализ показаний во многом зависит от пристрастного (по каким-то причинам) отношения автора к конкретным личностям. Ну, например, Трубецкому досталось, как водится, больше всех. Не то чтобы несправедливо. Но ведь не он один давал показания на товарищей, показания множества других декабристов в этом отношении не выглядят сильно лучше!

Но в книге считывается, что, если Трубецкой назвал кого-то первым – это плохо и, если назвал вторым (ибо после первого упоминания, если верить Эйдельману, брали не всех, а после второго – всех), тоже плохо (и с тем и с другим не поспоришь). Но когда Пестель называет кого-то вторым – это вроде как не так плохо, потому что человек уже был назван.

При этом говорится, что Рылеев "открывает или скрывает то, что, по его мнению, в пользу общества, Трубецкой же прежде всего защищает себя". Действительно, Трубецкой старался уменьшить свою роль, иногда, возможно, перекладывая ответственность на других (опять же, не он один). Однако если цитируется фраза Рылеева "Я прошу одной милости – пощадить молодых людей, вовлеченных в общество...", то почему бы не вспомнить одно из самых откровенных показаний Трубецкого, где он, однако, берет вину на себя?

"Я не только главный, но, может быть, и единственный виновник всех бедствий оного дня и несчастной участи всех злополучных моих товарищей, которых я вовлек в ужаснейшее преступление примером и словами моими. Я не только не заслуживаю ни малейшей пощады, но уверен еще, что только увеличением мною заслуженного наказания должна быть облегчена участь всех несчастных жертв моей надменности; ибо я могу утвердительно сказать, что если б я с самого начала отказался участвовать, то никто бы ничего не начал".

Так что тут мне видится в рассуждениях Эйдельмана некоторая двойная мораль.

Потом, "капитуляцией", "падением" автор называет откровенность и раскаяние некоторых декабристов на следствии. Совершенно точно можно сказать, что в восстании – в том виде, в котором оно получилось – раскаивались если не все, то почти все участники. Однако я согласна с теми историками, которые говорят, что покаянный тон Трубецкого на следствии тоже был по большей части методом защиты, и об отказе от убеждений тут речи не идет.

Еще один немного раздражающий момент – деление людей вообще и декабристов в частности на "лучших" и… видимо, "худших", хотя это слово ни разу не звучит. Под "лучшими" подразумеваются самые стойкие, кто не изменил убеждениям, кто не поддавался слабостям и сомнениям. Безусловно, это прекрасно, но стоит ли упрекать тех, кто в трудных обстоятельствах не проявил абсолютной силы духа, поддался или разочарованию, или депрессии? Эйдельман прямо не упрекает почти никого, но это подразумевается. На мой взгляд, стоило бы сказать не "лучшие", а "наиболее симпатичные (автору)". Это было бы честнее и без навешивания ярлыков.

Мне вообще не очень нравится слово "лучший" в отношении людей. Можно сказать: добрый, благородный, прогрессивно мыслящий, сильный духом... "Лучший" и "худший" же – деление какое-то детское.

Но перейдем от критики к достоинствам, которых, конечно, гораздо больше.

Несмотря на сказанное выше, стоит отметить, что Эйдельман все-таки старается отойти от категоричности относительно многих вещей (по отношению к тому же Трубецкому). Он вступает в дискуссию с некоторыми тезисами официальной советской позиции, упрекающей декабристов, например, в нерешительности. Эйдельман отвечает: "Сомнение гибельно, но полное отсутствие сомнений, может быть, не менее гибельно, ибо исключает обдумывание, серьезное размышление". "Эти люди были честными: они не могли скрыть своей неуверенности на процессе".

Очень интересное размышление на тему полонофобии, присущей тогда значительной части русского общества, в том числе многим декабристам. Признаюсь, этот момент меня несколько тревожит. Но Эйдельман опять совершенно прав: "Нужно ли отворачиваться от противоречий и оправдывать, извинять, украшать (или, наоборот, разоблачать), вместо того, чтобы понять?"

Натан Эйдельман умеет замечательно сочетать серьезный исторический анализ с увлекательным повествованием. По сути, его книги – это анализ цитат. Просто анализ очень интересный и почти художественный.

Лунин, конечно, личность очень яркая и независимая. Но при всей симпатии к его уму и силе духа, он все-таки герой не моего романа…

Лунин, как и некоторые другие декабристы, был очень склонен к самопожертвованию. В случае с Луниным я бы даже назвала это суицидальными наклонностями... Но, в отличие, например, от Рылеева, для которого это был, как мне кажется, больше бессознательный порыв, Лунин сознательно идет к намеченной цели – смерти от рук правительства. Целенаправленное самоубийство. Он даже расстраивался, когда ему говорили, что, может, все обойдется. Всегда быть на грани, всегда рисковать...

Конечно, у Лунина не было жены и детей, по большому счету, он отвечал только за себя и выбрал распорядиться собой таким образом. С одной стороны, трудно им не восхищаться, с другой – есть в этом что-то нездоровое...

Декабристы по-разному оценивали этот его поступок. Некоторые (например, Якушкин) видели в нем тщеславие, желание чтобы о нем "снова говорили". Другие (как Трубецкой) видели религиозное желание мученичества...

Так или иначе, этот человек достоин того, чтобы о нем помнили.

И да. Настоящая история – это не последовательный рассказ о том, как было. Это размышление. Спасибо Натану Эйдельману за это честное, глубокое и искреннее размышление.