Текст книги "Заклятый друг"

16. Макс

Ваня отказывался пить молоко.

– Извини, бросил тебя. Но я должен был ему вмазать. Ну, кушай, тёпленькое мамкино молочко.

Нет, я определённо что-то делаю не так.

На какое-то время отчаяние захватило настолько, что даже головная боль от истошного плача ребёнка заменилась вакуумом. Всё превратилось в сжатую пустоту.

Но потихоньку, по капельке, в эту пустоту стала просачиваться ярость.

Хотя бы назло Соболевой я с этим справлюсь.

Мне помогла аналогия. Я по максимуму, в деталях восстановил в своей памяти то, что делала Татьяна Георгиевна, когда Ваня капризничал.

Помыл его, переодел. Положил на руки так же, как Татьяна Георгиевна, когда кормит его. Наклонил бутылочку под таким же углом.

И о чудо!

Это сработало!

Ваня выпил почти половину.

Но дальше отказывался от еды категорически.

Попытки предлагать ещё я оставил, когда он угрожающе нахмурил брови, собираясь снова заплакать.

– Ладно, ладно, малыш. Давай просто покатаемся.

Взял его поудобнее, и мы стали ходить по комнате.

Иван Арский абсолютно не хотел засыпать. Он с деловым видом разглядывал всё вокруг.

– Может быть я расскажу тебе что-нибудь? Твоя мама всегда говорила, что я интересно рассказываю. Про что? Со сказками у меня не очень. Я их совсем не помню. Давай что-нибудь значимое. Например… например… Давай я расскажу тебе, как познакомился с твоей мамой.

Презабавная история.

Это было два с половиной года назад. Февраль. Ой, как тогда было холодно. Только выйдешь на улицу, и сразу дрожать начинаешь. Вот так.

Я легонько потряс Ваню, и он заулыбался, издавая похожие на смех звуки. Татьяна Георгиевна называла это кудахтаньем. Но мне эти младенческие попытки засмеяться напоминали скорее кряканье.

– Да, Утяш, – я засмеялся в ответ. – И даже такие большие дядьки вроде меня дрожали от февральской стужи как цуцики. Цуцики – это так щенков называют. Щенки хорошенькие. Когда ты чуть-чуть подрастёшь, мы с тобой купим тебе твоего собственного щенка. Поедем в питомник и выберем. Такого, какого сам захочешь.

Ну так вот. Мы с моим другом Колей сидели в кафе недалеко от работы твоего дедуш… неважно. У меня родилась идея придумать экологическое приложение. Чтобы помогать природе. И Коля убеждал меня, что это не принесёт денег, а значит и не надо этим заниматься. Представляешь, некоторые люди только выгоду во всём ищут.

Зато он как друг не побоялся мне своё мнение высказать, пусть оно с моим и не совпадало.

Давай пообещаем друг другу, что станем с тобой настоящими друзьями. И не будем обманывать. Согласен?

Мы стоим перед зеркалом. В Ваниных глазах-озёрах спокойствие и любопытство.

Совсем он не похож на Серёжу. На Дашу слегка. А глазами – на меня. Но ведь у многих детей глазки поначалу голубые.

– Ну так вот. Коля пошёл курить. А я в туалет. И стою, я значит, писаю. И тут вдруг дверь туалетной кабинки распахивается за моей спиной.

А потом раздаётся:

– Аааа!

Такой пронзительно высокий визг, что я чуть не оглох.

Я, конечно, сказал пару нехороших слов. Ну неприятно это, если к тебе врываются, пока ты писаешь. Повернулся. А там мужик. Бородатый такой. И маленький-маленький.

Жмётся к стенке и прикрывает рот обеими ладонями. Я бы даже сказал ладошками – до того женственно и вкрадчиво вышел у него этот жест.

– Простите, – говорит тонким голоском.

И тут начинается настоящий блокбастер.

Снаружи доносится шум и топот.

Мужик вдруг меняется во взгляде. Глаза сужаются. Испуг превращается в решительность.

– Только не сдавай меня, – говорит.

С этими словами локтем толкает дверь. И задвигает шпингалет.

В эту же секунду за дверью раздаются сердитые голоса.

– Точно сюда забежал?

– Официантка видела.

– Открывайте! Служба безопасности!

В соседнюю дверь тарабанят.

А потом и в нашу.

Мужик смотрит на меня умоляюще.

Помню, мне даже как-то нехорошо стало от неуместной мысли, что если бы девушка так на меня смотрела, я бы для неё всё что угодно сделал.

А ещё у него ус отклеивается.

Глупое желание протянуть руку, и оторвать у этого человека болтающийся ус, заставляет меня усомниться в собственной рациональности.

Мне стало жалко моего «сокамерника». Судя по тому, как кривится дверь от стука кулака по ней, он кого-то очень рассердил. И ребята снаружи явно настроены хорошенько поколотить его за то, что им пришлось побегать.

Нам грозят, что дверь выломают, если она не откроется в ближайшие три секунды. Угрозы перемежаются с возмущённым ором человека, которого, по-видимому, застали врасплох в соседней кабинке.

По-хорошему мне надо открыть дверь и вытолкать мужика к тем, кто его ищет.

Но я остолбенел и смотрю как завороженный на это удивительное лицо: какое-то ненастоящее, будто нарисованное.

А человек вдруг делает то, что мне до чесотки в руках хотелось сделать.

Зажимает кончик уса между тонкими пальцами и сдирает.

А потом с его головы исчезает парик с редкими немытыми волосами.

А потом он через верх снимает густую бороду на резинке.

И девушка, прижавшись к стенке, подносит указательный палец к красивым маленьким губам.

Да, пожалуй, я готов замолчать навечно, лишь бы она только не переставала смотреть так заговорщически мне в глаза. Как будто у нас с ней на двоих одна тайна. И мы никогда и никому её не поведаем.

Я даже подаюсь вперёд, словно хочу поймать этот взгляд как ловят за верёвочку воздушный шар, который норовит слинять в безоблачное небо.

От её тёмных волос пахнет глинтвейном на лесных ягодах.

Она сама как только что приготовленный глинтвейн. Горячее, чем нужно. Сделаешь глоток – обожжёшь глотку. Но идеально тёплая для того, чтобы согреть голые руки в лютый мороз.

А потом девушка расстёгивает плащ. Тонкий мужской плащ – неподходящая верхняя одежда для холодного февраля и такой красивой девушки.

Она бросает плащ в ведро, вслед за париком и бутафорской бородой.

И очень внимательно на меня смотрит.

Никогда бы не подумал, что мне так понравятся карие глаза. Я всегда предпочитал блондинок с голубыми глазами.

Карие глаза невыразительные и тёмные.

Оказалось, что нет ничего выразительнее темноты, если пространство, которое она заполняет, принадлежит особенному человеку.

С чего я взял, что твоя мама особенная?

Мы ведь впервые виделись.

А я наперёд знал.

Ваня уснул. И мне уже не надо было говорить.

Наступила оглушающая тишина. И воспоминание, как след от самолёта в небе, растворялось мучительно быстро.

Её ладони на моей шее.

Девушка такая маленькая. Она тянет меня к себе.

И я склоняюсь к её лицу.

Дверь с грохотом распахивается.

Совсем близко вздрогнули её тёмные ресницы. И мы одновременно зажмурились.

Я ткнулся в её плотно сжатые губы. И не смею разомкнуть их. Мне и так сейчас достаточно. Только прижиматься к её губам.

– Эй, вы чего тут?

Девушка отрывается от меня. И я недовольно поворачиваю голову к дверному проёму.

А я знаю этого чувака. Он из службы безопасности моего отца.

Тот меня тоже узнал.

Меняется в лице. И говорит только:

– Простите.

Аккуратно прикрывает дверь.

Девушка облегчённо выдыхает. Припала к стенке и довольно смотрит на меня. Шепчет:

– Спасибо. Ты меня спас. Извини за… весь этот хаос.

– Было бы за что извиняться, если бы ты поцеловала меня прежде, чем сняла эту дурацкую бороду.

– Да? Потому что они бы подумали, что ты нетрадиционной ориентации?

– Потому что я бы сам так подумал. Раз мне было приятно целовать мужика.

– О, тебе бы точно было неприятно. Эта борода ужасно колючая. А вот усы удачные.

– Не согласен. Они отклеивались.

– Да? Ну это я бежала быстро от двух сердитых мужиков.

– Чем же ты их так рассердила?

– Долгая история. И вряд ли тебе будет интересно.

– Истории с переодеванием априори интересные.

– Я бы предпочла в них не участвовать.

– И часто приходится?

– Первый, и, надеюсь, последний раз.

– Неплохой грим для начала. Я – Макс, кстати.

– Плохое место для начала знакомства, кстати. Даша. Выведешь меня отсюда?

17. Даша

– Значит, это ваша с мужем городская резиденция? – Айдар высоко задирает голову, чтобы объять всё пространство.

– Первое жильё, которое Макс приобрёл самостоятельно. Ещё до нашего брака.

– Самостоятельно договорился с риелтором ты имеешь в виду? – Айдар хмыкает, смотрит на меня. – У твоего мужа хороший вкус. Я бы тоже сделал такой выбор.

Раньше я не умела различить похоти во взгляде мужчины. Всегда иначе классифицировала её: посмотрел заинтересованно, посмотрел внимательно, зло, с хитринкой, весело…

Может, дело в Серёже, которому похоть была чужда?

Но благодаря Максу я теперь точно научилась её распознавать.

Она как чёрный камень, блестящий от влаги, в оправе из острых металлических прутьев. Но я больше не хочу бояться её.

И, наверное, поэтому Айдар здесь. Я по собственной воле впустила мужчину в пространство, где мы остались наедине.

В массивном кухонном серванте нахожу турку, засыпаю пахнущее цветами кофе, ставлю на огонь.

– Здесь здорово, – Айдар садится на диван. – Хотя мне кажется, что это скорее берлога для мужчины. А прячешься здесь ты.

– Я не прячусь. И я люблю большие пространства.

Он усмехнулся.

– Думаю, твоему мужу очень не понравилось, что я сегодня зашёл сюда за тобой.

Я наливаю нам кофе, сажусь напротив.

– Многое из того, что не нравится моему мужу – нравится мне.

– А противоположности притягиваются. Не зря ведь так говорят. Вот и в вашем случае ты бросила жениха, с которым у вас было столько общего…

Ненавижу, когда говорят, что я бросила Серёжу. Ненавижу!

– Я не прав? Разве это была инициатива Сергея?

Но пусть это лучше так выглядит, правду я всё равно рассказать не могу.

– Не знаю, что тебе сказать на это. Всё так странно вышло. После того, как мы с Серёжей стали студентами, количество встреч сократилось очень резко. Он всё время посвящал учёбе. Если их от универа отправляли куда-то, тут же подключался. Ездил в Норильск, в Уфу, очень много месяцев провёл в Мурманске. Да и мне было чем заняться. Когда нам удавалось пообщаться – мы наговориться не могли, всегда столько хотелось обсудить. Но когда оказались в Перу, где должны были двадцать четыре часа в сутки вместе проводить… – замолкаю, пожимаю плечами.

– Оказалось, что вы больше друг другу не подходите.

– Люди же не стоят на месте, меняются.

– И всё же подобного повода недостаточно, чтобы бросить проект в Перу. Вернуться сюда. Можно сказать, в пустоту. Где ни работы, ни жилья, в универе взят академ… Любовь, конечно, может сподвигнуть людей на безумные поступки, но…

Да-да, именно так все и думают. Что я бросила жениха ради богатенького Арского. И Айдар не виноват, что считает так же.

– Ты могла бы дать хорошее интервью на эту тему. Не мне, конечно. Тем, кто специализируется на любовных историях. Здесь и сложный выбор, и разрушенная мечта, и трагедия: то, что Серёжа с собой сделал…

– Он ничего с собой не сделал.

Я встаю.

– Официально он пропал без вести. Серёжа просто хотел искупаться, но не рассчитал силы.

– Дария, это был конец сентября. Он забыл, что не в Перу? Хотел искупаться…

– Он мог проплыть! – смотрю с упрёком. Как будто Айдар обвиняет меня. – Серёжа занимался зимним дайвингом, был закалённым, следил за своим здоровьем. Он отлично плавал в холодной воде!

– Хорошо, хорошо. Вернись ко мне, пожалуйста, – кивает на стул.

Я сажусь обратно.

– Ты ни в чём не виновата, Даша, – он кладёт горячую руку на мои руки, и сжимает.

Эти мои маленькие кулачки, сцепленные на бёдрах, и одна огромная мужская ладонь накрывает их…

Наверное, мне никогда это всё не преодолеть.

Жалкая, безответная, маленькая Соболева.

Айдар чувствует, что я хочу высвободиться, и поспешно убирает руки. Допивает всю чашку за несколько глотков.

– Мне правда очень бы хотелось тебе помочь.

– Помочь? Мне? – от удивления я даже перестала дрожать.

– Да. Я чувствую, что ты как будто… Нет, не скрываешь, как будто бежишь от кого-то?

– От себя? – я натянуто улыбаюсь.

Айдар улыбается в ответ.

– Я понимаю, что моя профессия и словосочетание «хранить секреты» не совместимы, и всё же я тебе друг, Дария. И ты можешь довериться мне, в любое время, когда захочешь.

Его иссиня-васильковые глаза выжидающе смотрят.

– Честно говоря, когда я звала тебя сюда, то думала, что ты полезешь ко мне в трусики, а не в душу.

Он громко и коротко рассмеялся.

– Если бы мы переспали – для тебя это тоже бегство. И в данном случае – да, от самой себя. Спасибо за кофе.

Айдар встал, наклонился ко мне, и поцеловал мою руку.

Когда дверь за ним захлопнулась, прогорклое одиночество захватило с новой силой, въедливым энергетиком на голодный желудок.

«…тоже бегство. И в данном случае – да, от самой себя».

Проницательный, ничего не скажешь.

Переливаю чёрную вязкую смесь в чашку.

Ещё немного кофе.

Чтобы ворочаться часами перед сном, как будто мучаясь я искупаю вину. За то, что я плохая мать. За то, что случилось с Серёжей.

Дышу глубоко и медленно.

Успокаиваюсь.

Сажусь на широкий подоконник. Из окна виден парк, в золотых огнях, укрытых туманом.

Кофе горчит приятно, перебивает тот осадок в горле, который остался от разговора.

В сумочке вибрирует телефон.

Я не успеваю ответить на звонок.

Номер незнакомый. Набираю. Абонент недоступен.

Но буквально сразу мне приходит сообщение. «Открой почту».

Мне не нравится, что среди непрочитанных писем я нахожу то, которое отправлено мне с моего же адреса.

И мне очевидно, что именно про это письмо шла речь в сообщении.

Файл в формате MPEG-2 в прикреплённых. И пустое письмо с шаблоном моей подписи: «С уважением, Арская Дарья Васильевна».

…он вернулся…

Я рвано вдыхаю и кликаю на видео.

Это он отправил.

И там может быть что угодно.

Истязания животного. Процесс разложения. Порно с жёстким сексом.

Это первые картинки, которые выплёвывает память. Было много. Их очень много, которых я никогда не забуду.

Он пичкал меня ими, пока в животе развивался и рос Ваня. Ребёнок, который и так обречён. С момента своего зачатия.

Видео запущено уже несколько секунд как, но я по-прежнему не решаюсь открыть глаза. И звук был сведён мной к нулю заблаговременно.

Приоткрываю один глаз, и всматриваюсь сквозь пальцы.

Цвета сочные. Тёплые. Куски лиц – знакомых, довольных. И моё лицо – задорная улыбка, сморщенный нос.

Новый год.

Это видео появилось в аккаунтах у многих моих знакомых полтора года назад.

Наших с Максом общих знакомых. Его друзей, к которым он привёл меня. И сделал всё, чтобы мне было с ними так же хорошо и весело, как ему.

Мы встречали 2018 год на Байкале. Уютный домик на двенадцать человек. Вершина склона Соболиной горы. Ёлка под три метра, которую наряжали всей компанией. Шампанское. Льды самого большого озера. Скорость на спусках. Голод и дрожь после нескольких часов на морозе. И горячая поджаристая картофелина с укропом, у настоящего камина, после возвращения с улицы.

Эти картинки щёлкают одна за другой, заполняют немой фильм на экране хохотом и звоном фужеров, запахами свежего хлеба и еловых веток. Короткометражка в моём воображении разбухает до многочасовой киноэпопеи, напоминая обо всех тех ценных моментах, которые не попали на видео, но остались в моём сердце навсегда.

Мне больно.

Макс неотъемлем от каждого из них.

Я бы хотела, чтобы их не было. Но вытащить – истечёшь кровью. А вспоминаешь – как сжимаешь, и давит так, что плохо дышать; пронзает снова и снова, снова и снова одно и то же место.

Никогда не заживёт.

Звонок.

Экран телефона прилипает к мокрой щеке.

От звука его голоса зажмуриваюсь как от осознания потери.

– Привет, Даша. Мой маленький параноик. Ты заклеила камеру на ноуте. Отлепи эту херню. Я хочу смотреть на тебя.

18. Даша

К офису Макса я приезжаю в полдень.

Невысокое стеклянное здание изогнутой формы. Протяжённое, многослойное, и очень футуристичное благодаря элементам бионической архитектуры.

На входе турникеты. Я не успеваю представиться охраннику – он знает меня в лицо, хотя я здесь впервые. И любезно объясняет, как мне добраться до кабинета моего мужа.

Муравьиная ферма снаружи оказывается уютной творческой мастерской внутри. Рабочие места распложены хаотично, пёстрыми горстями. Они как маленькие комнатки подростков, только не отделены сплошными стенами. Отличаются друг от друга, переполнены самовыражением.

Постеры, кактусы в белых горшочках, конструкторы, стопки книг, монстрики из плюша, ядовитого цвета кресла. И по два, а то и по три монитора для каждого стола.

Я дошла до кабинета Макса не запомнив ни одного из сотрудников. Кроме неё.

Полина.

Дылда с волосами цвета дожёванной розовой жвачки. Удивлённо вскинула общипанные брови, когда мы разминулись у двери в кабинет моего мужа.

И жаль, что она не споткнулась в своих остороносых туфлях, пока я провожала её взглядом. Хорошо бы слилась с полом в своём стерильно-белом комбинезоне.

Какой у неё размер ноги? Сорок третий?

Она постоянно с ним. Судя по фоткам из его аккаунта, которые выплёвывает мне лента. В командировках. В кафешках. На заключении сделок. В его голове наверняка тоже.

Интересно, а он уже бывал в её голове?

Девушка с модельной внешностью. Высокая. Блондинка с голубыми глазами.

А ещё у них общее дело.

Всё как он любит. И больше. Всё, как он мечтал.

Вхожу. Тихо прикрываю за собой дверь. Оставляю спасительную щёлочку.

– И всё-таки «да»?

Я не только слышу тон, которым он задаёт этот вопрос, адресованный не мне. Я вижу его лицо.

И когда он поднимает глаза и понимает, что ошибся, как это лицо меняется.

И голос, с которого содрали скальп эмоций, безжизненно произносит:

– Даша.

Мой вдох граничит с всхлипом.

Макс всё тот же. Обаятельный, живой. Когда он взаимодействует с ней.

Я в отчаянии осознаю, что испытываю сейчас совершенно неуместную ревность. Схоже с той, из нашей прошлой жизни, когда он познакомил нас с Мариной.

Но теперешняя ревность отягощена раздавливающим чувством собственной не-уникальности.

С Мариной он вёл себя не так как со мной. Был сдержаннее, осторожнее. Просчитывал, какое впечатление произведёт на неё то или иное действие. Старался быть взрослее своего возраста, чтобы соответствовать тем солидным и статусным мужчинам, которые были до него.

Я считала это глупым. Но втайне радовалась тому, что со мной Макс такой же естественный, как и я с ним.

И тогда только со мной он был такой. Только со мной.

Если бы я вошла в кабинет и застала, как он тупо трахает эту грёбаную Полину – я бы не почувствовала ничего кроме отвращения.

А сейчас мне было больно.

– Что? – откидывается на спинку кресла, складывает руки на груди. – Совесть проснулась?

Нет, Макс. Проснулся Левиафан. Чудовище, о котором ты не догадываешься. Карабас-Барабас, что дёргает меня за ниточки. Но он управляет и твоей судьбой тоже. Он ближе, чем можно представить. Даже сейчас стоит за моей спиной. И толкает к тебе. А ты будешь думать, что это я сама.

– Я пришла просить прощения.

На ощупь, неуклюже, будто делаю что-то постыдное, я закрываю за спиной дверь полностью и ищу замок.

Чтобы запереть себя с Арским в одной комнате.

– Да? И как ты собираешься его выпросить?

Замок щёлкнул. И я пошла в сторону Макса.

Всё, что не делается – к лучшему. Если бы не вчерашняя сцена – как бы я сейчас смогла?

Требую от себя только одного – смотреть ему точно в глаза. А его взгляд мечется по моему лицу, исследует рывками: щёки, лоб, губы, глаза, губы, подбородок, губы.

– Разве много вариантов? Вчера, когда ты прижимал меня к стенке, сам сказал, что я не мать и не жена. И мы найдём другой способ, как меня использовать, – я огибаю стол. Подхожу к креслу, где сидит мой муж. – И разорвал на мне платье.

– Это было не лучшее решение. – Он медленно поворачивается на кресле. И не останавливается до тех пор, пока его колено не задевает моё. Так и остаётся. Я задыхаюсь от его острого, пронизывающего взгляда: – Но я этого хотел, – заявляет тоном, будто это одно из самых честных признаний в его жизни.

Так нагло. Удушающе откровенно.

– Меня хотел?

Он начинает хохотать. И я вздрагиваю от этой щекочущей нервы вибрации.

Нехороший смех. Унижающий.

– Хотел сделать тебе неприятно.

– По-твоему, это было просто неприятно?

– Ладно, – он нагло смотрит мне в лицо. – Хотел сделать тебе больно. И превзошёл все ожидания. Верно?

– Ты издеваешься надо мной.

– Нет. Даю тебе шанс передумать.

– Передумать делать что?

– Провоцировать.

– Но я этого хочу, – копирую его тон для аналогичной фразы.

Выходит жалко. Но у меня нет выбора. За меня уже давным-давно решают другие.

Для убедительности чуть наклоняюсь и тянусь к его руке.

От одной мысли, что я сама прикоснусь к нему, подкатывает тошнота.

Нет. Мне проще будет просунуть пальцы в свою незаживающую рану, чем по собственной воле трогать Арского.

Я не смогу.

Пожалуйста, Макс, останови меня.

До его длинных пальцев с узловатыми костяшками остаётся несколько миллиметров. От рук жар как от раскалённого железа.

– Не надо, Даша, – я вгрызаюсь в губы и отдёргиваю руку. – Это плохо кончится, – недовольно морщится.

– Я просто пришла попросить прощения.

Скрещиваю руки, подцепляю пальцами край платья. Собственные прикосновения к бёдрам заставляют меня дрожать. Будто это не я делаю. Будто он уже меня трогает.

Макс отодвигается. Его колено больше не упирается в моё. И он отворачиваетcя, словно увидел голого урода.

– Посмотри на меня, – сглатываю.

– Ты правда думаешь, что мне всё равно?

Мне не нравится тон, которым он задаёт этот вопрос. Я не хочу верить, что он сочувствует.

А если ему тоже больно?

Я должна видеть его лицо.

– Смотри на меня.

Он устало выдыхает.

Не больно ни черта. Ему всё пох.

– Смотри!

Вскидывает на меня взгляд.

Говорю тем же спокойным тоном, с которого начинала:

– Я просто пришла попросить прощения. Таким способом, которого ты хотел.

Скидываю платье.