Текст книги "Нарисованные шрамы"

Часами я лежу в кровати без сна, вцепившись в подушку, ожидая, пока мое предательское тело успокоится. Оно не успокаивается. На самом деле становится только хуже: так, что я не могу больше это терпеть, поэтому в конце концов поддаюсь желанию, и рука скользит обратно между ног. Я кончаю за несколько секунд, уткнувшись лицом в подушку и с именем убийцы на губах.

Глава 4

Роман

Мой телефон звонит, когда я расстегиваю рубашку, имя дяди отображается на экране. Старая свинья обычно любит поспать до полудня по воскресеньям. Я знаю только одну причину, по которой он стал бы звонить так рано.

– Что такое, Леонид? – рявкаю я в телефон.

– Я слышал, что ты привез к себе женщину. Она все еще в доме?

– Это мой дом, поэтому тебя это не касается.

– Значит, да. Ты никогда не приводишь своих шлюх домой, – говорит он, и мое тело застывает.

– Если я еще хоть раз услышу, что ты ее так называешь, в разговоре со мной или кем-то еще, я перережу тебе горло. Ясно?

– Что, черт возьми, на тебя нашло, Роман?

– Я ясно выразился, Леонид?

На другом конце линии повисает тишина, затем он отвечает: «Да».

– Хорошо. – Я кладу трубку.

Я ненавижу этого человека, но не могу рисковать и избавиться от него, и неважно, как сильно этого хочу. Леонид слишком много знает, и он мне нужен здесь, где можно все время присматривать за ним.

Я тянусь за костылями, опираясь на тумбочку, ставлю их по бокам и поднимаю себя. Подставив костыли под мышки, я делаю глубокий вдох и совершаю несколько первых, болезненно-медленных шагов. Колено обычно не сгибается по утрам, но оно намного лучше, чем было месяц назад. Все те часы физиотерапии наконец-то окупаются, но я все еще очень далек от того, чтобы избавиться от чертова инвалидного кресла. Я ненавижу эту проклятую штуку, но у меня до сих пор бывают дни, когда боль настолько сильна, что даже невозможно пошевелить правой ногой.

Когда я найду ублюдков, которые подложили эту бомбу, то с наслаждением их убью. Вероятно, наркоз все еще действовал, но я помню двух человек, которые разговаривали в моей больничной палате. Я не узнал их голоса и не уловил всего смысла сказанного, но услышал достаточно, чтобы понять: они были замешаны.

Один из них, возможно, моей плоти и крови и живет под моей крышей. У меня нет доказательств, но я почти уверен, что Леонид сыграл в этом свою роль. Кто же второй из них? Мне нужно это выяснить.

Когда я выхожу из комнаты, то слышу звук слегка фальшивого пения, раздающегося из кухни, и вижу Нину, которая роется в холодильнике. Я знал, что она невысокая, но из-за того, что прошлую ночь провел в инвалидном кресле, не получилось точно определить ее рост. Она даже ниже, чем я думал: от силы пять футов.

Низ моей футболки достает ей до колен, и в ней она выглядит комично. Сейчас она босая, и ее макушка не дотянула бы даже до моей груди.

Она стоит спиной ко мне, поэтому не видит, как я подхожу и встаю у обеденного стола в нескольких шагах позади нее.

– Нашла что-нибудь интересное в этом холодильнике? – спрашиваю я.

Нина подпрыгивает с испуганным вскриком и захлопывает холодильник.

– Черт, ты почти довел меня до сердечного при…

Она останавливается на полуслове и просто стоит, уставившись на меня огромными глазами. Я думал, что она удивится, увидев меня не в инвалидном кресле, но эмоция, отобразившаяся на ее лице, – не удивление. Это страх.

– Нина? – Я делаю шаг в ее направлении.

Она вздрагивает и делает шаг назад, натыкаясь на холодильник. Ее дыхание учащается, становится поверхностным, как будто она не может вдохнуть достаточно воздуха, ее руки слегка дрожат. У нее паническая атака. Понятия не имею, что ее вызвало, но она в ужасе от чего-то, и я практически уверен, что «что-то» – это я. Бред. Всего несколько часов назад я держал ее у себя на коленях, и Нина совсем не казалась напуганной.

– Роман, – говорит она наконец, голос чуть громче шепота. – Прошу тебя, сядь. Пожалуйста.

Я не вижу смысла в ее просьбе, но делаю два шага к обеденному столу, выдвигаю стул и сажусь. Нина остается прикованной к месту перед холодильником, но, кажется, хотя бы ее дыхание возвращается в норму.

И я случайно вспоминаю о том, что она сказала, когда мы приехали. Сейчас я ясно это помню, и мне не нравится, к чему все идет.

– Ты кое-что сказала прошлым вечером. Мне нужно, чтобы ты объяснила, что имела в виду.

Она моргает и мотает головой.

– Что конкретно?

Ее голос окреп, он почти нормальный, но тем не менее она не двигается с места. Ее спина приклеена к холодильнику, как будто она хочет раствориться в нем.

Я останавливаю взгляд на ее лице, чтобы наверняка уловить реакцию.

– Что ты имела в виду под «я не фанат всего большого»?

Она моргает и вместо ответа разворачивается и бежит к себе в комнату. Дверь с грохотом закрывается, и в то же самое время приходит осознание, и гнев закипает у меня внутри. Кто-то причинил ей боль, и если она так реагирует, то, видимо, все закончилось действительно плохо.

Нина

Часы на тумбочке показывают два часа дня. Нельзя оставаться в запертой комнате весь день, я это знаю. Но тем не менее не могу заставить себя выйти и столкнуться с Романом после того, что произошло утром. Он, наверное, думает, что я сумасшедшая. Боже, даже спустя два года я все еще больная на всю голову.

Мое состояние улучшалось. Я достигла того, что безпаники могла находиться в компании огромных мужчин. И даже могла вести нормальный разговор, если они меня не касались. Да, многие люди, особенно мужчины, выше меня. Но большинство из них не вызывают паническую атаку. Я реагирую только на мужчин, которые одного роста с Брайаном и у которых внушительная мышечная масса.

Роман совсем не похож на Брайана, который был блондином и выглядел как серфер, но у них примерно одинаковый рост и комплекция. Может быть, если бы меня как-то предупредили, или если бы я знала, чего ожидать, я бы не отреагировала так остро. Но я все еще была сонной, и когда Роман вдруг возвысился передо мной, я просто впала в ступор.

Мне нужно выйти из этой комнаты. У меня есть работа – обманывать людей. Я смогу.

Вдохновленная своим же напутствием, я встаю с кровати и с высоко поднятой головой выхожу из комнаты.

Роман сидит за столом с вилкой в одной руке, а другой прижимает к уху телефон. Судя по мрачному выражению лица, новости плохие. Я изо всех сил стараюсь собраться и присоединяюсь к нему, специально выбрав стул рядом с ним. Мое действие как бы говорит: «Я не боюсь тебя. Эпизод на кухне был простым недоразумением. Давай сделаем вид, что ничего не было».

Он все еще на связи, когда я сажусь, но взглядом следит за каждым моим шагом. Стараясь, чтобы мои движения были совершенно спокойными, я наливаю воды в стакан и сосредоточиваюсь на еде на столе. Здесь есть блюдо с пюре, разные виды рыбы и несколько салатов, поэтому я беру тарелку и накладываю гору еды. Еще хватаю кусок хлеба и начинаю есть.

– Я буду внизу через двадцать минут, – говорит Роман в трубку, кладет телефон на стол и продолжает есть.

Мы едим в тишине. Единственный звук – от столовых приборов, и он странным образом… домашний. Я жду, что Роман будет спрашивать об этом утре, но он не заговаривает о нем, и я испытываю облегчение.

– Я отправлял Валентину забрать некоторые твои вещи, – выдает он наконец. – Они в сумке в гостиной.

– Супер. – Я хватаю помидор черри с тарелки и закидываю его в рот.

Роман откидывается назад и, скрестив на груди руки, смотрит на меня в течение нескольких секунд. Я пытаюсь концентрироваться на еде, а не на его мускулистых руках, которые растягивают материал его рубашки. Я с треском проваливаюсь.

Он наклоняет голову и смотрит на меня прищурившись.

– Знаешь, мне кажется очень интересным то, что ты справляешься с этой ситуацией намного лучше, чем я ожидал.

– Какой ситуацией? – Я кладу в тарелку еще листьев салата и помидоров черри.

– Этой. То, что тебя шантажом заставляют выйти замуж за такого, как я. И тебе приходится ставить жизнь на паузу на шесть месяцев. Я думал, ты будешь настороженной. Будешь сопротивляться. Бояться. Ты кажешься… неестественно беззаботной.

– Ты думаешь, что я психически неуравновешенная? – Я беру лист салата, оборачиваю его вокруг черри и окунаю в майонез, в то время как Роман оглядывает меня с интересом.

– А ты такая? – спрашивает он. – Психически неуравновешенная?

– Конечно нет. Я – воплощение психической стабильности. Спроси любого. – Я указываю пальцем на салатно-томатно-майонезный шарик. – Хочешь?

Судя по выражению лица, Роману не до шуток. Я вздыхаю и смотрю ему прямо в глаза.

– Да, мне эта ситуация кажется тревожной, но чтоесть, то есть. Имею ли я в ней право голоса? Нет. Могу ли я что-то поменять? Снова нет. Буду ли я сопротивляться или нет, результат будет тот же. Я все вижу так: лучше просто принять эту хрень и жить с ней.

– Ты немного чокнутая. Ты ведь это знаешь?

– Жизнь – вещь сумасшедшая. Приходится ее принимать. – Я пожимаю плечами и указываю головой на костыли, прислоненные к столу рядом с ним. – Зачем инвалидное кресло, если ты можешь ходить?

– Я бы скорее назвал это «волочить ноги». Мне все еще трудно проводить целый день на костылях. Я планирую в какой-то момент отказаться от инвалидного кресла, но до тех пор, пока невозможно обходиться без него целый день, я не хочу, чтобы кто-то знал.

– Почему?

– У меня есть на то свои причины. В курсе только Максим, Варя и мой физиотерапевт. И теперь ты. Я хочу, чтобы так и было, Нина.

– Никто не застал тебя на ногах? Горничная? Кто-то, кто пришел в твою комнату без приглашения?

– Только у Вари есть разрешение сюда входить. Она занимается уборкой. Все остальные знают, что надо держаться подальше от моей комнаты, только если их специально не пригласят.

– И что бы случилось, если бы кто-то тебя застал? Это бы стало проблемой?

– Вовсе нет. Потому что я бы убил его на месте.

Поначалу я думаю, что он шутит, но затем Роман смотрит на меня, и в его глазах ясно видно: он крайне серьезен.

– Вы страшный человек, мистер Петров.

– Это входит в служебные обязанности, Нина, – говорит он. – Есть лишь три вещи, которые люди понимают в моем мире: верность, деньги и смерть. Помни это. – Он тянется за костылями. – Мне нужно обсудить кое-что с Максимом. Вернусь через час.

Я быстро встаю, делаю глубокий вдох и приказываю ногам не двигаться с места. Ни в коем случае не позволю этому утреннему эпизоду повториться. Он не Брайан. Я не дам необоснованному страху управлять мной.

Роман ставит костыли по обе стороны от себя и выпрямляется передо мной. Боже мой, он огромен. Сердце бьется чаще, но у меня получается не дрогнуть. Я могу с этим справиться. Я буду жить с ним шесть месяцев, поэтому мне нужно собраться. Очень медленно я поднимаю голову и смотрю ему в глаза не моргая. Но, конечно же, слежу за тем, чтобы мои дрожащие руки были спрятаны за спиной.

– Интересно, чем тебя кормили, когда ты был маленьким? – говорю я и даже умудряюсь изобразить небольшую ухмылку.

Он просто смотрит на меня несколько секунд, а затем протягивает руку и проводит большим пальцем по щеке.

– Ты исключительная актриса, малыш.

Его рука исчезает с моей щеки, и он медленно направляется к себе в спальню. Интересно, что он имел в виду?

Глава 5

Роман

Я тупо смотрю на Максима, который стоит передмоим письменным столом со скрещенными на груди руками, и гадаю над тем, откуда он ни с того ни с сего берет свои глупые идеи.

– Нет, – говорю я.

– Почему? Это отличная возможность. Она может сказать, что просто потерялась или что исследует дом.

– Потому что, во-первых, скорее всего, она никогда в жизни не видела подслушивающее устройство и не знает, как и где его установить. И во-вторых, никто не поверит, что она просто случайно забрела в комнату Леонида или в его кабинет. Мы не знаем, кто еще замешан. Это мог быть кто-то из персонала или один из охранников. Я не хочу, чтобы она предупредила Леонида или его сообщника раньше, чем нужно.

– Ты уверен, что это был Леонид?

– Определенно.

– Давай тогда просто сразу схватим его. Скажи Михаилу заняться им. К утру он запоет, как птичка.

– А если это был не он? – спрашиваю я. – Ты вообще представляешь, как бы это повлияло на боевой дух и доверие моих людей, если бы я подверг пытке одного из своих без доказательств только для того, чтобы выяснить, что он невиновен?

– Ну, тогда мы зашли в тупик, Роман. – Он снимает очки и вздыхает. – Я слушал записи месяцами и не нашел ничего, кроме обычных сплетен. Ты знал, что Костя спит и с Валентиной, и с Ольгой?

– Мне совершенно наплевать, кто с кем спит. В каких комнатах ты уже поставил «жучки»?

– В библиотеке, гостиной, столовой, в обеих ванных внизу, в подвале и еще в оружейной. Варя поставила за меня «жучки» на кухне и в кладовке. Все.

– В машинах?

– Во всех, кроме машин Леонида, Михаила и Сергея.

– Не нужно прослушивать машину Сергея. Если бы он был тем, кто заложил ту бомбу, я был бы мертв. Возможно, вместе со всем чертовым кварталом. Это и не Михаил. – Я постукиваю пальцем по столу, размышляя. – Скажи Валентине поставить «жучок» в комнате Леонида и в его кабинете.

– Валентине?

– Почему нет? Ей можно доверять.

Он мотает головой.

– Ну, скажем так. Прошлой ночью Нина сидела у тебя на коленях, с растрепанными волосами, босая, обхватывая рукой твою шею, в то время как ты ощупывал ее ногу под платьем. Твоя рубашка была расстегнута, и ты целовал ее как одержимый, – говорит Максим и смотрит на меня, подняв брови. – Весь персонал узнал обо всех деталях в тот момент, когда Валентина бросилась обратно на кухню, так же как и ее вывод о том, что вы двое – родственные души и скоро у вас будут красивые детки. Она верная, но язык у нее длиной в милю. Ни за что она не сможет держать рот на замке, даже если бы от этого зависела ее жизнь.

– Зашибись. – Я делаю глубокий вдох и смотрю в потолок. – Есть ли в этом доме кто-то, кто хотя бы немного в здравом уме?

– Мы должны попросить Нину сделать это. Персонал и парни пока не встречали ее, и, если ты дашь ей указания притворяться хихикающей простодушной дурочкой, никто не будет обращать внимания на то, что она делает.

– Я бы никогда не женился на «хихикающей простодушной дурочке», Максим. Все это знают.

– Конечно, женился бы. Ты одержимый мужчина, помнишь?

Я закрываю глаза и мотаю головой в раздражении. Когда-нибудь придушу Валентину.

– Тогда решено. – Максим расправляет куртку, надевает очки и поворачивается, чтобы уйти. – Дай мне знать, когда ты хочешь, чтобы я пришел и объяснил все Нине.

* * *

Когда я возвращаюсь в свои апартаменты в восточном крыле, то нигде не нахожу Нину: ни на кухне, ни в гостиной, поэтому направляюсь в ее спальню, которая также оказывается пустой. На секунду я предполагаю, что она передумала и каким-то образом сбежала. Я разворачиваю инвалидное кресло, собираясь поднять тревогу, когда замечаю ее, и сжимающее грудь давление, которое я не осознавал, исчезает.

Она сидит по-турецки в дальнем углу библиотеки, спиной к книжной полке, несколько бумажных полотенец разложены на полу вокруг нее. Я проезжаю через гостиную, останавливаюсь в нескольких шагах и наблюдаю. Нина делает какие-то наброски на одном из бумажных полотенец. Они очень схематичны, но я могу различить очертания женщины, держащей что-то перед собой. Большинство остальных бумажных полотенец, разбросанных вокруг, имеют похожие композиции. Некоторые – всего лишь неразличимые линии, другие – более детальны. Меня не было чуть меньше часа. Как она смогла сделать их за такое короткое время?

– Можешь послать кого-нибудь ко мне домой, чтобы привезли мои вещи? – спрашивает Нина, не отрывая глаз от рисунка. – В гостиной есть три большие коробки. Скажи парням, чтобы были осторожны: внутри лежат мои холсты и краски.

– Когда они тебе нужны?

– Вчера. Если уж я тут застряла, лучше потратить время с пользой. У меня выставка через три недели, а готово всего шесть работ. Мне нужно еще девять, а также «большой парень».

– «Большой парень»?

– Моя главная работа. Я заказала для нее холст, он придет на следующей неделе.

Я еще несколько минут наблюдаю за тем, как она работает, замечая, как она время от времени прищуривает глаза на какую-нибудь деталь или наклоняет голову вбок и кусает щеку, когда думает. Ее волосы – это копна спутанных прядей, которые она собрала на макушке и скрепила карандашом. Такое непонятное существо. Так непохожа на женщин, с которыми я привык проводить время. Свежие и опасно притягательные ощущения.

– Мне нужно с тобой поговорить, когда ты закончишь, – произношу я, едва мне удается отвести от нее взгляд. – Я буду в гостиной.

– Ага. – Она откладывает в сторону законченный набросок, берет последнее неиспользованное бумажное полотенце и начинает рисовать на нем.

Кажется, мне дали понять, что я могу идти.

Заехав в спальню за ноутбуком, который я там держу, я перемещаюсь на диван и включаю телевизор. Опираюсь правой ногой на стол перед собой, открываю ноутбук и начинаю просматривать почту. Я почти закончил, когда Нина падает рядом со мной и зевает.

– Извини, увлеклась. О чем ты хотел поговорить?

Я закрываю ноутбук и поворачиваюсь к ней:

– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала, пока ты здесь.

– Типа пропылесосить и вытереть пыль? – Она морщит нос. – Не помню, чтобы я на это соглашалась. Глажка белья – пожалуйста, уборка пыли – тоже, но я ненавижу пылесосить.

– Разместить несколько «жучков» здесь, в доме, так, чтобы никто не заметил.

Она смотрит на меня со смесью растерянности и отвращения. Видимо, я должен уточнить.

– Подслушивающие устройства. Не насекомых.

– Это очень странная просьба, мистер Петров. Может, объясните?

– С этого момента и далее: Роман. Пожалуйста, следи за тем, чтобы не оговориться, когда кто-то рядом.

– Не оговорюсь, Роман, – улыбается она и подмигивает мне. Черт возьми, она мне подмигивает.

Я вздыхаю.

– У меня есть основание полагать, что, по крайней мере, один из тех, кто подложил бомбу, предназначенную убить меня, находится здесь, в этом доме. Максим поместил в большинство комнат «жучки» два месяца назад, но он не может разместить их в последних нескольких комнатах без риска быть замеченным.

– Ну, я тронута твоей верой в мои способности, но правда не понимаю, как я смогу это сделать, если он не смог.

– Потому что, если бы кто-то увидел, что Максим входит в одну из тех комнат, они бы поняли, что что-то не так. Но если кто-то поймает тебя, ты всегда можешь сказать, что потерялась.

– Твой дом огромный, но не думаю, что я бы настолько потерялась, чтобы войти в чужую комнату. – Она выглядит обиженной. – Я не дура.

– Это приводит нас ко второму вопросу, который нам нужно обсудить, и он касается того, как люди, которые живут и работают здесь, воспринимают тебя. Мне нужно, чтобы ты казалась… скажем так, поверхностной.

– Ты имеешь в виду «глупой»?

– Не совсем. Мне нужно, чтобы, когда люди видели, что ты заходишь в комнату, они не становились осторожными или подозрительными. Я хочу, чтобы они украдкой закатывали глаза и не замечали, что ты делаешь, потому что они полагают, что ты… безобидная.

Она смотрит на меня с удивлением, затем смеется. Это несдерживаемый и искренний смех, и ее глаза тоже смеются.

– Окей, ты точно имеешь в виду «глупая». Окей. Мне нужна пара минут.

Нина ложится на подушки, запрокидывает голову и, обратив лицо к потолку, закрывает глаза. Она остается в таком положении несколько секунд и затем начинает говорить:

– Поверхностная. Безобидная. Немножко глупая. Безумно влюблена в тебя. Ей нужен доступ во все части дома. Давайте подумаем… Кто я? Ну, трофейная жена Романа, конечно. Я хорошенькая, элегантная и чересчур надменная. Я люблю носить дорогую одежду, только самые лучшие бренды. Платья мне не особо нравятся, только если мероприятие их не подразумевает. Я гораздо больше предпочитаю дизайнерские джинсы в паре с шелковыми блузами. Обязательно каблуки.

Она делает паузу, открывает глаза и поворачивается ко мне.

– Каблуки обязательны, как ты думаешь? – Она морщит свой крошечный носик. – Конечно! Черт. Я ненавижу носить каблуки.

Она снова закрывает глаза и продолжает:

– Каблуки обязательны, и у меня их сотни. Роман любит, когда я их ношу. Он говорит, что они делают мою задницу потрясающей. А еще я очень стесняюсь своего роста, и ношение каблуков все время помогает мне забыть, насколько я низкая. Мое любимое занятие – это шопинг, и я покупаю тонны одежды. Моему мужу приходится выделить одного водителя специально для меня и моих походов по магазинам.

Очередная пауза, и она опять оборачивается ко мне.

– Роман, мне понадобятся деньги, чтобы поддержать ее пристрастие к одежде. Она – импульсивный покупатель.

– Ты получишь все, что тебе нужно, – смеюсь я. Она совсем спятила.

– Мой муж сходит от меня с ума и позволяет мне делать все, что я хочу, с домом, например переставлять мебель, чтобы аура улучшилась от земных вибраций. Дом кажется ужасно холодным, поэтому я покупаю несколько комнатных растений и повсюду их расставляю. Также я обхожу каждую комнату, потому что хочу убедиться в том, что энергия течет беспрепятственно, и я перевешиваю картины и зеркала. Еще я терпеть не могу обеденный стол – он так переоценен – и решаю поменять его на изящный стеклянный стол, который нашла в журнале о дизайне интерьера.

Очередная пауза.

– Эта женщина дорогая, Роман. Надеюсь, ты знаешь, во что ввязываешься.

– Я справлюсь.

– Пеняй на себя. – Она пожимает плечами и продолжает: – Моему мужу не нравится, когда ему мешают, но, конечно, ко мне это не относится. Я часто прихожу в его кабинет, чтобы просто проведать и обменяться несколькими поцелуями. Это так раздражает его людей! Они гадают, что он во мне видит и почему дает мне так много свободы, а потом решают, что он думает своим членом. Я всегда рядом, и они это просто ненавидят.

Я очарован тем, как она создает нового человека. Это одновременно безумно и блестяще.

– Она должна быть потрясающей в постели, чтобы так крутить своим мужем, – комментирую я.

– Конечно. Иначе как бы она настолько свела его с ума? Она не очень умная, но делает лучшие минеты.

Я представляю, как Нина именно это и делает, и мой член мгновенно становится твердым.

Она открывает глаза и приковывает меня к месту взглядом.

– Думаю, для начала этого достаточно. Я буду дальше по ходу развивать ее образ. Что думаешь? Подойдет?

– Ты часто это делаешь? Создаешь разных личностей и преображаешься в них? – спрашиваю я, стараясь подавить желание схватить ее и глупо поцеловать.

– Делала, когда была ребенком. Это была игра. Мама ее ненавидела. Представь себе, что твоя дочь спускается однажды утром и отказывается от завтрака, заявляя, что она уже много лет как вегетарианка, в то время как накануне ела ветчину и яйца на ужин. – Она опять зевает. – Ты не будешь возражать, если я пойду подремлю? Я плохо спала прошлой ночью.

– Почему?

Нина моргает, отводит взгляд в сторону и спрыгивает с дивана.

– Кровать была слишком мягкой.

Я смотрю, как она убегает к себе в спальню, и удивляюсь, почему щеки у нее покраснели.

Нина

Когда я, подремав, выхожу из своей комнаты, то встречаю пожилую женщину, которая стоит на кухне Романа и складывает продукты в холодильник. Она низкого роста, с седыми волосами, на ней стильное желтое платье. Услышав меня, она оборачивается и широко улыбается, отчего становятся заметными морщинки в уголках ее глаз.

– А я все думала, где ты, – говорит она с сильным акцентом. – Кухню со вчерашней ночи разрывает от слухов.

– Нина, это Варя, – представляет Роман, заходя на кухню. – Варя знает о нашем соглашении.

Пожилая женщина оглядывает меня от макушки до пят, заставляя почувствовать себя так, будто мне шестнадцать лет и я знакомлюсь с мамой моего парня. Эта женщина важна для Романа, что очевидно по звуку его голоса, когда он с ней разговаривает. Он кажется менее настороженным. Если он поделился с ней правдой о нашей сделке, значит, он ей доверяет, а я не думаю, что Роман доверяет многим людям.

– Итак, когда планируется свадьба? – спрашивает она.

– Через несколько недель. – Я пожимаю плечами.

– Не думаю, что это хорошая идея, Роман. – Варя поворачивается к нему. – Если ты продержишь Нину здесь так долго, тебе придется представить ее твоим людям. Я не уверена, что это хорошая идея: представлять ее как твою… любовницу.

– Думаешь, мы должны сделать все пораньше? – спрашивает он.

– Да. Когда ты приведешь ее к своим людям, она должна быть твоей женой. Иначе никто не будет ее уважать.

Роман некоторое время смотрит на Варю, затем берет телефон и делает звонок.

– Максим, планы меняются. Перенеси брачного агента. На завтра после полудня.

Постойте, что?

– Так намного лучше, – улыбается Варя. – Когда мне подать ужин?

– Через час.

– Отлично. Я позабочусь, чтобы его принесла именно Валентина. Она описала сцену, которую застала вчера, в таких подробностях. Она очень одаренная сплетница. Весь персонал кухни и несколько мужчин, которые там были, слушали ее с широко открытыми глазами и отметили, что ты никогда не приводишь женщин в дом, значит, эта – какая-то особенная, – Варя поворачивается, чтобы уйти, но останавливается в дверях. – Сделайте так, чтобы в этот раз она застала вас за чем-то более интимным. Ты же не хочешь, чтобы люди начали что-то подозревать, когда объявишь им о вашей внезапной свадьбе, Роман.

Я таращусь на дверь, через которую Варя только что вышла, в растерянности и легкой панике, затем поворачиваюсь к Роману.

– Мы не будем заниматься сексом ради того, чтобы нас застукала твоя горничная.

Он смеется и направляется к своей спальне.

– Я приму душ и переоденусь. Если ты планируешь сделать то же самое – поторопись и надень что-нибудь кружевное.

– Что, прости?

– Не будет никакого секса. Но Валентина принесет ужин в мою комнату, и ты будешь там, – бросает он эти слова через плечо.

– В твоей комнате?

– В моей кровати, Нина.

Роман

Я роюсь в кухонном ящике в поисках штопора, когда слышу, как открывается дверь в комнату Нины. Я поднимаю голову и удивленно смотрю. Нина стоит в дверях, похожая на какую-то темную принцессу: в короткой кружевной сорочке, иссиня-черные волосы свободно падают по обеим сторонам от ее лица.

Она босиком входит на кухню и останавливается прямо передо мной, но продолжает смотреть на мои ноги, наклонив голову. Внешне она выглядит расслабленной, но затем она поднимает взгляд и напрягает спину. Значит, как я и предполагал, не близость ко мне ее беспокоит, а мой рост.

Я убираю левый костыль из-под мышки, прислоняю его к кухонному острову, наклоняюсь, чтобы обхватить Нину за талию, поднимаю и сажаю ее на стойку перед собой.

– Так лучше? – спрашиваю я, но она только испуганно смотрит на меня широко открытыми глазами.

Я оборачиваюсь, чтобы забрать левый костыль, и когда снова взглядываю на нее, то вижу одинокую слезу, которая катится вниз по ее лицу. Это зрелище убивает меня.

– Прости, – шепчет она. – Это не из-за тебя, Роман.

– Знаю. – Я протягиваю руку, кладу ладонь на ее щеку и смахиваю слезу. – Я убью его, малыш. Это будет медленно и больно. Просто назови его имя.

– Нет.

– Это не просьба. Назови его чертово имя!

– Я сказала – нет. Я не хочу никого делать убийцей.

– Для этого слишком поздно, Нина. Имя.

– Брось. Я тебе не скажу. Просто… брось это, черт возьми!

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сдержать желание ударить обо что-нибудь кулаком.

– Хорошо. Пока не будем об этом. Но ты лишь откладываешь неизбежное.

В моей комнате звонит телефон. Наверное, Варя проверяет, готовы ли мы к ужину, но я больше не в настроении играть в игры.

– Мне нужно ответить. – Я поворачиваюсь, иду к спальне и слышу, как Нина слезает со стойки.

Она идет следом, держась в нескольких шагах от меня, в такт с моим медленным шагом. Телефон перестает звонить, как только я дохожу до тумбочки.

– Скажу Варе, чтобы поднос оставили перед дверью, – говорю я, опускаясь на край кровати. – Ты можешь вернуться в свою комнату или подождать на кухне.

– Нет. – Она тянется за костылями, которые я прислонил рядом с собой, и опускает их под кровать. Я наблюдаю, как она снимает покрывало и залезает под одеяло. – Давай, – подзывает Нина, поднимая край одеяла.

Убедившись, что между нами достаточно места, я ложусь, думая, что она будет держаться подальше. Вместо этого она закидывает на меня ногу, ложится сверху и кладет голову на грудь. Я едва дышу, стараясь изо всех сил не двигать ни единой мышцей, боясь напугать ее. Мы остаемся в таком положении несколько мгновений. Я спокойно лежу, а она растянулась на моей груди.

– Обними меня.

Я делаю, как она говорит, и слежу за любыми признаками тревоги, но их нет. Какое же она необычное существо, и как хорошо вот так ее обнимать. Мне бы хотелось, чтобы это было не только показухой.

– Так нормально? – уточняю я охрипшим голосом.

– Ага, – отвечает она и закрывает глаза. – Мне надо дать тебе несколько советов.

– Хорошо.

– Не держи меня за запястья и не сжимай мне шею, – говорит она, и я ощущаю холод, хлынувший вниз по позвоночнику. – И еще: не прижимай меня своим телом.

Нина

В тот момент, когда я договариваю фразу, Роман становится подо мной неподвижен. Я ненавижу говорить об этом, но мне надо было ему сказать. Не хочу рисковать и повести себя с ним неадекватно, если бы он нечаянно сделал что-то из перечисленного. Он просто лежит, и я слышу, как его сердце под моим ухом начинает биться чаще, а затем он убирает руки с моей спины.

– Возвращайся в свою комнату, малыш. Мы не будем этого делать, – говорит он резким тоном.

Черт. Я знала, что он так отреагирует.

– Все хорошо, Роман.

– Нет. Тебе причинили боль. Я не собираюсь принуждать тебя…

– Ты ни к чему меня не принуждаешь. – Я поднимаю голову и смотрю на него, затем подползаю так, чтобы мое лицо находилось прямо перед его лицом.

– Нина, – начинает он, но я быстро кладу палец на его губы.

– У меня был секс… после. У меня нет никаких проблем с тем, чтобы находиться с тобой в одной кровати. Я не испугаюсь твоих объятий или близости с тобой.

Его губы очень мягкие, и на мгновение я увлечена тем, как он на меня пристально смотрит. Он такой красивый.

– Дальше дело не зашло, – продолжаю я. – Он… он не успел мне навредить в этом плане. Я разбила о его голову ноутбук до того, как он успел что-нибудь сделать.

– Ты ударила его ноутбуком по голове?

– Дважды. Разбила ему нос вторым ударом и убежала. – Я пожимаю плечами и провожу пальцем по брови Романа. – Произошедшее все равно отразилось на мне. Иногда я не могу контролировать свои реакции, но это не имеет к тебе никакого отношения.

– Ты уверена? Мне нужно, чтобы ты была уверена, Нина.

– Уверена.

Я слышу шаги, приближающиеся вместе со слабым звоном тарелок и столовых приборов. Предлог идеальный: я опускаю голову и целую его. Это должен был быть просто легкий поцелуй, но в тот момент, когда я чувствую его губы на моих, все рациональные мысли уносятся прочь, и в следующее мгновение я прижимаю его к себе изо всех сил. Внутри меня нарастает желание как-то приблизиться к нему, что кажется глупым: я уже распластана по его груди, а мои ноги находятся по обе стороны от его тела.