Текст книги "Cекрет Коко"

На всякий случай, чтобы убедиться, что я ничего не пропустила, я приподнимаю эту кучу макулатуры. И вдруг, на самом дне, нащупываю еще какой-то предмет. При ближайшем рассмотрении он оказывается пыльным пакетом кремового цвета.

– Что там в нем, сумочка? – с любопытством спрашивает Рут, когда я бережно разворачиваю упаковку и достаю из нее маленькую черную дамскую сумочку.

– Кажется, липовая «Шанель», – вздыхаю я. – Что ж, пущу ее на благотворительность.

Это не первая сумочка, которую я обнаруживаю среди предметов старины, ведь когда люди избавляются от ненужных вещей, они редко берут на себя труд их рассортировать. Некоторые вместо мусорной корзины пользуются аукционом.

– Господи, – вдруг бледнеет Рут.

– Что случилось? – обеспокоенно спрашиваю я. – Что с тобой?

– Эта сумочка…

– А что с ней?

Она смотрит на нее так, будто увидела призрак, ее глаза широко раскрыты от удивления.

– Мне кажется… Думаю, это – «Шанель 2.55»[9]9
  Легендарная сумка, производимая Домом моды «Шанель». Представлена Коко Шанель в феврале 1955 года (отсюда и название 2.55 – в соответствии с датой создания модели). Выполнена в форме прямоугольника на длинной цепочке, благодаря чему женщины впервые смогли носить сумку удобно, просто повесив на плечо.


[Закрыть].

– Ну да, конечно, – смеюсь я. – Это же подделка, Рут. Кто-то, должно быть, купил ее с лотка на углу какой-нибудь нью-йоркской улицы, таких сейчас там полно. Она ведь даже не в хорошем состоянии – на ней и замочка-то с логотипом «Шанель» нет.

Это дешевая подделка, вот и все. Таких можно десять штук на пенни купить. А мне хоть бы за пять фунтов ее продать.

– В этом все и дело, Коко! Первые модели закрывались на прямоугольный замок, «замок мадемуазель», помнишь? Прямо как эта! И назывались эти замочки так потому…

– Потому что Шанель так никогда и не вышла замуж, – почти машинально заканчиваю я ее фразу.

Я держу сумочку на расстоянии вытянутой руки, взглянув на нее другими глазами – действительно, вот тот замочек, о котором говорит Рут. Она права – действительно похоже на «мадемуазель». При ближайшем рассмотрении оказывается, что это очень тонкая работа – совсем не чета подделкам, которые моментально изнашиваются в уголках. Сердце вот-вот выскочит из груди – неужто настоящая?

Историю знаменитой «Шанель 2.55» я знаю почти наизусть – мама рассказывала мне ее, еще когда я была совсем маленькой. Первые сумочки изготовлялись в парижском салоне Коко Шанель на рю Камбон вручную. Затем, в 1980-х годах, Карл Лагерфельд несколько изменил первоначальную модель. Но эта сумка, несомненно, появилась на свет раньше, теперь я в этом уверена. Она намного старше – и, вполне возможно, даже настоящая. Но как она очутилась в этой куче бесполезного хлама? Вряд ли кто-то совершенно случайно оставил шикарную сумочку от «Шанель» в коробке с ветхими книжонками и всякой рухлядью. Так просто не бывает.

– Открой ее, – просит Рут дрожащим голосом. – Только осторожно.

Я трясущимися руками с легкостью открываю замочек и заглядываю внутрь.

– Ох, – выдыхаю я, и сердце у меня замирает, когда я вижу, что подкладка у сумочки правильного, бордового цвета, такого же, как одеяния, которые носили монахини в монастыре, где воспитывалась Коко. Еще один признак того, что это не подделка, равно как и оригинальный замочек. Я едва дышу.

Рут тоже заглядывает внутрь сумочки, сгорая от нетерпения.

– Смотри: вот потайной внутренний карманчик, в котором Шанель хранила любовные письма, – с благоговением шепчет она. – Даже логотип с пересекающимися литерами «С» внутри имеется.

Я бережно касаюсь пальцами подкладки сумки. Стежки и молния выполнены безукоризненно. Качество превосходное, все симметрично – я вновь убеждаюсь, что передо мной не фальшивка. Я склоняюсь над сумочкой, делаю глубокий вдох и чувствую едва уловимый аромат лаванды, смешавшийся с обычным для всех старинных вещей запахом.

– Ты же не думаешь… Я хотела сказать, что вероятность так… мала, это же один шанс на миллиард, это как выиграть в лотерею.

– Знаю, – соглашается она. – Но, кажется, ты сорвала джек-пот, Коко. Скорей примерь ее уже, ради бога.

Я до сих пор не могу прийти в себя, но все же вешаю на плечо цепочку, на которой висит сумочка, и рассматриваю свое отражение в старинном зеркале, что висит на стене передо мной. Да, возможно, я выгляжу неряшливо, возможно, вся моя одежда заляпана краской, но вдруг это теряет всякое значение – сейчас я вижу в зеркале только сумочку. Я чувствую ее вес на своем плече, прикасаюсь к ней локтем… Неописуемое ощущение. Рут права – это настоящая «Шанель».

Я как будто во сне слышу, как бабушка щебечет без умолку рядом со мной, но ее голос звучит словно откуда-то издалека. Сумочка от «Шанель». Старинная сумочка от «Шанель». Невероятно! Оказывается, иногда действительно можно урвать хороший куш на аукционе – и когда такое происходит, как же чудесно обнаружить редкую вещицу от «Шанель» в коробке с никому не нужным хламом. Такое случается только раз в жизни. На этом я могу заработать целое состояние – коллекционная «Шанель» должна стоить никак не меньше нескольких тысяч евро. Вот это прибыль! Если найти правильного покупателя, то как знать, сколько мне удастся за нее выручить? Коллекционеры раритетных вещиц от «Шанель» наверняка готовы будут заплатить любые деньги, чтобы заполучить такую редкость.

Я снимаю сумочку и бережно беру ее в руки, по-прежнему не веря своему счастью. Удивительно, как мне повезло случайно наткнуться на нее среди всей этой рухляди – теперь, вложив совсем ничтожные средства, я получу колоссальную прибыль. Вдруг мне приходит в голову, что вступить в бой с Перри в тот день мне подсказало само Провидение. Жаль, что придется в любом случае с ней расстаться. На самом деле, за такую сумочку я готова даже на убийство. Да, она не подошла бы ни к одной вещи из моего гардероба – все, что я обычно ношу, выглядит слишком повседневно, чтобы сочетаться с таким аксессуаром, но у меня голова начинает кружиться от одной только мысли о том, что на моем плече будет висеть эта сумочка – она как будто бы превращает меня в существо более значимое и экзотичное, чем я есть на самом деле. С ней я будто бы становлюсь наконец достойна своего имени. И вдруг я понимаю: мне ведь не обязательно ее продавать. То есть это было бы правильным решением, ведь я заработаю на ней кругленькую сумму, да и для нашей антикварной лавки прибыль лишней не будет. Но ведь я могу… оставить ее себе.

И тут я начинаю представлять себе жизнь с этой сумочкой: вот я иду по улице, а она заманчиво покачивается на своей цепочке у меня на плече; или вот я в ресторане, открываю ее, чтобы достать кошелек. Последний, кстати, придется поменять – если у меня настоящая сумочка от «Шанель», совершенно неприемлемо носить в ней бумажник с «Хеллоу, Китти», который мне подарила шутки ради на двадцать первый день рождения Кэт. Сейчас-то мне уже тридцать два, самый расцвет сил. И коль скоро у меня будет такая взрослая сумочка, мне никак не обойтись и без взрослого кошелька. Я снова касаюсь ее гладкой кожи и даю волю воображению. Сама бы я никогда не купила себе нечто настолько прекрасное – мне бы не хватило денег, даже если бы я откладывала средства на это приобретение всю свою жизнь. А теперь она сама попала мне в руки, вот, лежит прямо передо мной. По всему выходит так, что эта вещица сама нашла меня – она как будто предназначена мне судьбой. В конце концов, мама всегда говорила, что мне нужна собственная сумочка от «Шанель», под стать имени. Когда я была совсем маленькой, она все обещала, что купит мне такую. И вот она здесь – будто подарок, который мама прислала мне с небес.

– Интересно, кому же она принадлежала, – задумчиво произносит Рут, забирает ее из моих рук, примеряет на себя и любуется своим отражением в зеркале. – До чего же роскошно выглядит – отлично сохранилась.

На миг мы обе умолкаем и взволнованно переглядываемся. Я знаю, о чем она думает: произошла какая-то ошибка, никто вот так просто не стал бы выбрасывать такую вещь. Она слишком ценная.

– Думаешь, я должна ее вернуть? – Моей эйфории как не бывало.

– Я этого не говорила, – отвечает она, пряча глаза.

– Но ты так думаешь.

– Просто любопытно, как она попала в эту коробку, вот и все.

– Это не мои проблемы, – упрямлюсь я.

– Знаю. Забери ее у меня, пока я с ней не убежала, – улыбается она мне, но я никак не могу отделаться от этого щемящего чувства, будто она не одобряет моего решения. Теперь особое предназначение этой сумочки для меня под большим вопросом. Допустим, мы действительно понятия не имеем, как и почему она попала в коробку со всякими безделушками, но разве нас должно это беспокоить? Почему бы просто не порадоваться этому счастливому стечению обстоятельств?

Рут по-прежнему не сводит с меня глаз.

– Знаешь что… а как насчет кофе? Поставить чайник? – спрашивает она.

– Давай, – соглашаюсь я, хотя на самом деле совсем ее не слушаю. В моих руках сумочка, и я слишком восхищена ею, чтобы уделять внимание чему-нибудь еще. Я не хочу ее возвращать и не хочу думать, что я должна это сделать. Кому бы она ни принадлежала, кто бы ни был ее прежним хозяином, теперь она моя. И все мое существо не хочет с ней расставаться.

4

И вот я вхожу в холл отеля «Сентрал»: сумочка от «Шанель» надежно спрятана в моем потертом кожаном рюкзаке, а я теряю дар речи при виде того, каким прекрасным стало это место с тех пор, как в прошлом году за него взялась Кэт. Возможно, с виду этот отель не так презентабелен, местами нуждается в покраске, но выглядит он по-прежнему очень стильно. О гостинице моей подруги уже появилось немало хвалебных отзывов на популярнейшем сайте для путешественников TripAdvisor. Туристы называли ее очаровательным местом с неповторимой атмосферой, которая воцарилась там исключительно благодаря Кэт.

Моя подруга всегда совершенно ясно представляла, как должна выглядеть эта гостиница и что для этого нужно делать. Проблема заключалась в том, что ее видение вступало в противоречие с традициями, заложенными ее отцом. Его представления были актуальными разве что в позабытые всеми 1970-е годы. Она же хотела придать гостинице гламурный шик, сделать из нее что-то вроде отеля-бутика, и с тех пор, как отец отошел от дел, все усилия прилагала для того, чтобы создать для семейного дела новый имидж. Старомодное фойе превратилось в уютное и гостеприимное лобби. На окнах висят роскошные тяжелые портьеры, их жемчужный цвет прекрасно сочетается с лакированным паркетом и стенами нежно-лилового цвета. Золотистые бархатные диваны, на которых разложены бордовые подушечки, создают теплую и уютную атмосферу. А когда в огромном высоком камине разводят огонь и красивые торшеры начинают излучать мягкий свет, ощущение просто потрясающее – не чета ужасным красно-коричневым узорчатым коврами и дешевым обоям розового цвета, которые были здесь прежде.

Я помогла Кэт обставить всю гостиницу, а она в ответ повесила возле рецепции небольшую благодарность в рамочке, в которой выражала свою признательность и рекомендовала нашу лавку своим посетителям. С ее достаточно скромным бюджетом подобное преображение было бы практически невозможным, но я постепенно подбираю для нее все необходимое на аукционах. Эти самые торшеры достались мне почти за бесценок, равно как и массивное зеркало в позолоченной раме, занявшее целую стену. За последнее я заплатила сущие копейки, потому что оно никому не было нужно – мало у кого найдется место для такой громадины. Кэт хочет добыть еще одно такое же – но подобные вещи встречаются не так часто. И все же я не унываю и продолжаю поиски. Кэт говорит, что иногда я превращаюсь в настоящую ищейку, когда дело доходит до предметов старины, – и в этом она права. Для меня «Сентрал» стала вторым родным домом, как лавка Суона, и теперь я повсюду разыскиваю вещи, которые смогли бы украсить эту гостиницу и раскрыть все ее возможности.

Я направляюсь в бар, в который Кэт также вдохнула новую жизнь – теперь его интерьер украшают шикарные кожаные банкетки, освещение здесь мягкое, приглушенное. Он по-прежнему остается излюбленным местом встреч жителей Дронмора, хоть большинство его завсегдатаев и поджимают недовольно губы при виде всех этих новшеств. Вот уже много лет эта барная стойка спасает местных от хмельных последствий свадеб, похорон и крестин, лечит душевные раны рассорившихся влюбленных, скрепляет джентльменские соглашения и наблюдает за редкими кулачными боями. Если бы только эти стены могли говорить, им было бы о чем рассказать!

– Привет, Коко!

Что-то я замечталась – передо мной незаметно появился Лиам Дойль, управляющий бара-ресторана. Как и всегда, он одет в черный костюм поверх слишком уж обтягивающей рубашки, его дородное лицо заливает нездоровый румянец – он выглядит точь-в-точь как школьник, которого поймали на чем-то недостойном.

– Привет, Лиам, – вздрогнув, здороваюсь я в ответ. Любит же он подкрадываться незаметно! Не знаю почему, но от него у меня мурашки по коже.

– Ищешь ее высочество? – ухмыляется он.

– Ну да, ищу, – отвечаю я.

– Она там, – он кивает в сторону дальнего угла, где Кэт как раз беседует с незнакомой молодой парочкой. – Свадьба. Хотят пожениться здесь, а не в церкви. В жизни большей глупости не слышал.

– Многие сейчас так делают, Лиам, – протестую я. – Я бы сказала – подавляющее большинство.

Он и вправду большой ханжа и лицемер. Неудивительно, что Кэт терпеть его не может.

– Не понимаю, зачем вообще нужна вся эта суета. Ни к чему хорошему такая церемония не приведет.

Краешком глаза я замечаю, что Кэт уже прощается с будущими молодоженами и машет мне рукой, приглашая присоединиться. Лиам исчезает из моего поля зрения в ту же секунду, так же незаметно, как и появился минутой ранее.

– Привет, – здоровается Кэт, когда я подхожу ближе. – Хочешь чего-нибудь выпить? Слава Богу, я на сегодня уже закончила.

– Да, было бы неплохо, – соглашаюсь я, усаживаясь напротив нее.

Кэт подзывает молодого бармена, и вскоре нам уже приносят белое сухое «Пино Гриджио».

– Господи, мне это было просто необходимо, – довольно мурлычет она.

– Тяжелый день? – спрашиваю я.

– Не то чтобы очень, все как всегда. Опять разборки с персоналом, тут и рассказывать нечего.

– Лиаму не нравится, что ты собираешься устраивать здесь гражданские церемонии, – тут же ябедничаю я и оглядываюсь через плечо, опасаясь, что он может меня услышать.

Моя подруга закатывает глаза:

– Ему придется с этим смириться. Только так мы сможем развиваться дальше, и не важно, что он там себе думает.

– А ты крепкий орешек! – восхищаюсь я.

– Приходится, в этом бизнесе нельзя иначе. Кроме того, я мать троих детей, меня ничем не запугаешь.

– Кстати, о птичках: рассказывай. Нас ведь прервали тогда, в лавке.

– Ха! С чего бы мне начать… – вздыхает она.

– Неприятности в раю?

– Близнецы в ажиотаже из-за грядущей вечеринки в их честь, которая, к слову, еще совсем не готова. А Марк и вовсе превратился в мой ночной кошмар.

– Что случилось?

– Ничего конкретного, но он как будто ненавидит меня, – расстроенно признается она.

– Он не ненавидит тебя, – пытаюсь я поддержать подругу.

– Я уже в этом не уверена, Коко. Он совсем меня не слушает. Каждый раз, когда я пытаюсь вызвать его на разговор, он выводит меня из себя. Его будто подменили – даже Дэвид так говорит.

– Он ведет себя как все подростки, – успокаиваю ее я.

– Я так беспокоюсь за него. Ну, то есть он же не останется таким на всю жизнь? Не будет вот так ругаться с нами днями и ночами? Не уверена, что смогу с этим справиться. – Кэт качает головой и делает еще один глоток вина.

– Это просто такой период в жизни, скоро все закончится, – говорю я, искренне надеясь, что в моем голосе не прозвучало ни капли снисходительности. – Ты всегда была великолепной мамой. Наверное, так положено – поспорить немного с родителями, прежде чем остепениться.

– Даже не знаю… Все в последние дни из рук валится.

– Может, его просто нужно оставить в покое ненадолго, – предлагаю я.

– Я и так не слишком-то его беспокою! – раздраженно фыркает она, я умолкаю и выразительно смотрю на нее. – Прости, он не выходит у меня из головы, Коко.

– Послушай, он просто взрослеет, ему многое приходится переосмысливать. Плюс гормоны бушуют. А это всегда доставляет массу неудобств.

– Что ж… Думаю, лучше мне найти пару книжек по этому вопросу и хорошенько их изучить, – решительно заключает она.

– Думаешь, это поможет? – спрашиваю я.

– Точно не повредит. Не могу сидеть сложа руки. Мы ведь такими не были в его возрасте, да? – говорит она.

– Я уже и не помню – это было так давно, – грустно смеюсь я в ответ.

– Да уж! Только представь – мы окончили школу пятнадцать лет назад. С ума сойти. Надо бы устроить в этом году встречу выпускников – ведь мы даже на десятую годовщину выпуска не собирались.

– Я сразу пас, – отказываюсь я. – В любом случае, разве тебе нечем больше заняться?

– Да ладно тебе, было бы любопытно увидеть всех наших! За исключением разве что Моники Моллой. Я рассказывала, что она хотела добавить меня в друзья на «Фейсбуке»?

– Ты серьезно? – удивленно выдыхаю я.

– Кроме шуток! Как она только посмела, неужели думала, что мы сможем быть друзьями после всего, что она обо мне наговорила.

Моника – наша бывшая одноклассница, ей страшно нравилось давать беременной Марком Кэт всякие гадкие прозвища. Дело было не только в этом – просто ей тоже нравился Дэвид. Она – номер один в нашем черном списке людей, которым мы желали мучительной смерти. В этом списке компанию ей составляют монахиня, которая заставила нас пробежать десять кругов вокруг баскетбольной площадки за то, что мы не разбирались в ирландской грамматике, и акушерка, которая решила, будто Кэт вовсе не нужно обезболивающее во время родов. Подумать только, какая разношерстная компания в нем собралась.

– Эта корова Моника теперь живет в Нью-Йорке, – рассказывает Кэт, делая еще глоток вина.

– А ты откуда знаешь? – удивляюсь я. Мы годами не слышали никаких новостей о Монике – с тех самых пор, как окончили школу и разлетелись кто куда.

– В «Гугле» пробила, – невозмутимо отвечает она, самодовольно усмехаясь. – Попробуй и ты как-нибудь на досуге. Удивительно, что можно узнать о людях. Я о половине нашего класса там много чего интересного вычитала.

– Быть того не может!

– Правда-правда. Кое-кто добился успеха. Лора Мэнган стала большим человеком – директором по корпоративному управлению в каком-то нью-йоркском банке, а Сопля О’Брайен – теперь важная шишка в Лондоне.

– Господи, поверить не могу, Луиза О’Брайен! Я совсем о ней забыла! А почему мы вообще ее так прозвали? – лихорадочно пытаюсь вспомнить я.

– Из-за Джона Джо Макгуайра по прозвищу Сопля, разумеется.

– Ах да, Джон Джо. Как я могла о нем забыть, – смеюсь я.

Джон Джо Сопля – вот уж в чьем носу это богатство никогда не переводилось. Он был здоровенным детиной, но Луизу это ничуть не смущало – в пятом и шестом классах они были не разлей вода. Совсем недавно он унаследовал от отца ферму, целых три сотни акров. Любопытно, не жалеет ли теперь Луиза о том, что бросила его и уехала учиться в дублинский колледж?

– Только подумай… Они все путешествуют по миру, а мы с тобой сидим здесь, в старом добром Дронморе… – Кэт вся как-то поникла, внезапно осознав эту страшную правду.

– Но ты ведь об этом не жалеешь? – спрашиваю я.

Она молча смотрит на меня, и от меня не укрывается тоска в ее взгляде.

– Не думаю, – в конце концов говорит она, но ее ответ звучит как-то неубедительно. – А ты никогда не мечтала о том, чтобы твоя жизнь сложилась иначе?

– Да нет, – пожимаю плечами я.

– Коко Суон, – качает головой моя подруга. – Я никогда еще не встречала человека, который был бы так же привязан к своему прошлому, как ты.

Я заливаюсь румянцем – в ее голосе явно чувствуется осуждение.

– Да ладно тебе. Нет ничего особенного в том, чтобы любить свой родной город.

Кэт улыбается:

– Ты всегда была такой милой чудачкой.

– До тебя, настоящей чудачки, мне еще далеко, – парирую я, и она заливается веселым смехом. Я рада, что мне удалось ее развеселить – на ее плечи возложили слишком большую ответственность, с которой она справляется с большим трудом.

– Ладно, хватит уже о моих детях, бедах и прочей ерунде – что у тебя стряслось? О чем хотела рассказать?

– Да, у меня и вправду есть парочка новостей… – Я едва сдерживалась все это время, чтобы не упомянуть о найденной сумочке, потому что ей было нужно выговориться по поводу проблем с Марком, но я просто сгораю от желания поделиться с ней новостью.

– Я знала! – Ее глаза загораются от восхищения. – Вы с Томом решили снова сойтись? А я говорила Дэвиду. Говорила, что ты еще передумаешь! Он уверял, что я ошибаюсь, а я чувствовала…

– Ты шутишь, Кэт? – Когда она понимает, насколько далека была от истины, повисает неловкая тишина.

– Так вы не сходитесь? – с поникшим видом переспрашивает она, уголки ее рта разочарованно ползут вниз, как у мультяшного персонажа.

– Ну конечно же нет! Как только тебе такое в голову пришло? – по-прежнему возмущенно спрашиваю я.

– Ты же сказала, что у тебя новости… Думаю, вполне резонно было предположить… – она не знает, куда глаза спрятать, чтобы не встречаться со мной взглядом.

– Твое предположение оказалось неверным.

– Прости. Мне просто казалось, что ты еще можешь передумать, вот и все.

– С чего бы вдруг? – резко осведомляюсь я.

– Такое бывает, – пожимает плечами она. – В смысле, многие расстаются, а потом сходятся обратно.

– Но только не мы, – решительно отвечаю я.

– Скажи… Неужели ты не скучаешь по нему, Коко? – спрашивает она, теперь уже смотря мне прямо в глаза. Она пытается углядеть на моем лице хоть какие-то признаки того, что я лгу ей о своих истинных чувствах. Кэт искренне убеждена, что может раскрыть любой обман за десять секунд – говорит, что все дело в языке тела.

– Есть немного, – честно признаюсь я. – Но между нами все было кончено уже очень давно, еще до его отъезда, и ты это прекрасно знаешь.

Кэт всегда ужасно нравился Том, но она любила его на расстоянии. Мы никогда не проводили время вместе, вчетвером, хотя они с Дэвидом частенько пропускали по пинте за дружеской беседой.

– Но ведь он отличный парень. И с ума по тебе сходил, – уговаривает она. – Да чего скрывать, он просто находка!

– Да, отличный парень, ты права. Но он всегда шел своей дорогой. Я тебе уже об этом сотню раз рассказывала.

– А что, если ваше расставание было ошибкой?

– Не было.

– А как же… дети?

Я чувствую, как у меня волосы встают дыбом. Как же я устала от тех, кто считает, что теперь я обречена на одиночество на веки вечные.

– А что с ними?

– Из Тома вышел бы прекрасный отец, – сокрушается она. – Он бы с детьми носился, как курица с яйцом. Иногда я даже думаю, что…

– Кэт, – прерываю я ее беспочвенные фантазии, – я никогда не говорила, что хочу детей. Ты слышала, чтобы я хоть кому-нибудь такое говорила?

Она задумчиво вертит в пальцах бокал и вдруг выпаливает:

– Иногда мне кажется, что… – Тут моя подруга резко умолкает.

– Кажется что? – с нажимом спрашиваю я.

– Ничего. Это не мое дело. Не хочу совать нос, куда не надо.

– Бога ради, скажи уже. Мое терпение вот-вот лопнет.

– Хорошо. Не обижайся, но иногда я думаю, что ты попросту побоялась выйти из своей комфортной зоны.

– Не в этом дело.

– Разве? Подумай хорошенько, Коко. Том – прекрасный человек, он тебя готов был на руках носить. Знаю, переезжать на другой континент – действительно страшновато, но можно ведь было отнестись к этому как к величайшему приключению в своей жизни. Нельзя же прятаться в вашей лавке вечно.

– Я не прячусь в лавке.

– Уверена? – Она сверлит меня взглядом, который мне почему-то нелегко выдержать.

– Я не хочу больше об этом говорить, – пресекаю я все дальнейшие поползновения, чувствуя, как мои щеки заливает краска. Кэт, возможно, и лучшая моя подруга, но иногда она перегибает палку.

– Как скажешь, – вздыхает она. – Если тебе действительно этого хочется. Я просто не хочу, чтобы тебе пришлось потом об этом жалеть.

Моя подруга берет бутылку и наполняет наши бокалы вином.

– Давай-ка начнем сначала, – улыбается она. – О каких новостях ты хотела мне рассказать?

Я лезу в рюкзак, чтобы достать сумочку, хотя и не могу никак избавиться от чувства, что радость от моей величайшей находки несколько омрачена всеми этими разговорами о Томе. Когда я вытаскиваю элегантную 2.55 из чехла, Кэт реагирует незамедлительно.

– Ого! – восклицает она, ее глаза широко раскрываются, как у персонажа из какой-нибудь пантомимы. – Боже, она настоящая?

– Мы с Рут уверены, что настоящая, – подтверждаю я, повергая ее в шок. – Купила ее несколько дней назад на аукционе. Она лежала в коробках со всяким хламом. Мы почти уверены, что это коллекционная «Шанель» из первых моделей.

– Господи! До чего же круто! Я бы за такую убила! – смеется она и берет меня за руку. – Серьезно. В буквальном смысле слова, так что держи ухо востро, когда будешь домой возвращаться. Тебя могут при совершенно загадочных обстоятельствах ударить, скажем, битой по голове, очнешься – а сумочки и нет.

– Знаешь, я еще не решила, стоит ли оставить ее себе, – говорю я.

– Что? Почему? – удивляется она.

– Я чувствую себя виноватой, – вздыхаю я. – Точнее, это Рут заставляет меня так думать.

– Виноватой? – переспрашивает Кэт. – С ума сошла? Почему это ты виновата?

Хотелось бы мне забыть о чувстве вины, но никак не получается. Хоть я и нашла эту настоящую сумочку от «Шанель» совершенно случайно и, возможно, о ней мечтают все девушки мира – я не исключение, – но я не могу просто оставить ее себе и радоваться этому счастливому стечению обстоятельств. А что, если кто-то ищет ее, не жалея сил и оплакивая потерю?

– Должно быть, она попала в мои коробки по ошибке, – продолжаю я, не выпуская сумочку из рук. До чего же она красивая…

– Может, и так. И что с того? – недоумевает она.

– Не знаю, смогу ли жить с мыслью о том, что кто-то потерял такую вещь.

– Господи, Коко, ты же деловая женщина. Нельзя так переживать за незнакомых тебе людей – в этом нет никакого смысла. Да и как знать, откуда взялась эта сумка? Это вообще не твои проблемы!

– А Рут считает иначе.

– Глупости. Ты не несешь никакой ответственности за то, как кто-то обращается со своими вещами.

– А вдруг ее кто-нибудь ищет?

– Если бы искали, то догадались бы обратиться к аукционисту, а уж через него добрались бы и до тебя, точно тебе говорю.

Может, она и права – в конце концов, после аукциона прошло уже несколько дней, и Хьюго всегда ведет записи о продаже каждого лота.

– Возможно, – неуверенно отвечаю я.

– Говорю тебе, оставляй ее себе, – настаивает она, забирая у меня сумочку, чтобы получше рассмотреть. – Выглядит роскошно, тебе давно уже нужна такая вещица. Мы всегда думали, что тебе просто необходима сумочка от «Шанель» – чтобы имени соответствовать, помнишь? А знаешь, что я думаю? Мне кажется, это судьба, Коко. А против судьбы не попрешь, даже не спорь.

Я сразу вспоминаю о том, что сразу мне пришло в голову, как только я повесила сумочку на плечо – что ее мне послало само провидение. Но оставить ее себе – тоже неправильно.

– Может, это и судьба. А может – чье-то катастрофическое невезение, – признаю я.

– Нет, не бери в голову. Это судьба. На сумочке написано твое имя – она создана для тебя. Говорю тебе, расслабься и получай удовольствие.

– Не сомневаюсь, ты бы так и сделала, – смеюсь я.

– Боже, когда-нибудь и я порадую себя этой крошкой. Как думаешь, сколько ей лет? – спрашивает она, рассматривая сумочку на расстоянии вытянутой руки.

– Первые модели появились в феврале 1955 года – потому их и назвали 2.55. Мы думаем, что наша вполне может оказаться одной из них, быть может, даже одним из пробных экземпляров. Уже успели почитать кое-что в старых книгах о Шанель, что остались от мамы.

– С ума сойти!

– Не то слово. А видишь этот потайной карманчик внутри? Шанель сделала его для того, чтобы хранить в нем свои любовные письма – во всяком случае, так говорят.

– Боже, как романтично, да? В наше-то время любовных писем уже не пишут. Да что там писем – я уже даже романтичной смс-ки от Дэвида сто лет не видела! Молчу о том, чтобы он попытался в сообщении как-нибудь соблазнить меня.

– Кэт! – хихикаю я. – А вы не слишком взрослые для таких сообщений?

Пока мы болтаем, я показываю подруге подкладку сумочки и вдруг замечаю, что молния на потайном кармашке для писем немного приоткрылась. И вот я пытаюсь закрыть ее и чувствую, что под тонкой тканью что-то есть. Я подношу сумочку поближе к глазам.

– Что там? – спрашивает Кэт.

– В нем что-то есть. Я раньше как-то не замечала…

Я запускаю руку в кармашек и нахожу там сложенный лист бумаги. Осторожно достаю его оттуда. Он тонкий, почти прозрачный, заметно, что его складывали так бесчисленное множество раз. Неудивительно, что я не сразу его заметила – он невесомый, как перышко.

– Это письмо? – шепчет Кэт. – Глазам своим не верю. И что же в нем написано?

Я медленно и бережно разворачиваю найденный лист бумаги.

– Читай же его скорее, ради бога! – торопит меня подруга.

– Не уверена, что стоит это делать. Вдруг там что-то личное.

– Не глупи! – кричит Кэт. – Ты должна прочесть его, если ты этого не сделаешь, то это сделаю я! Давай сюда.

– Нет, – протестую я и прижимаю письмо к груди. – Я его нашла, значит, мне и читать.

– Так давай, чего ждешь? Знака свыше? Должно быть, это самое настоящее любовное письмо! – Она буквально подпрыгивает от нетерпения, и я начинаю опасаться, что подруга просто вырвет тонкую бумагу у меня из рук.

– Хорошо, хорошо, погоди секунду… – Я делаю глубокий вдох и начинаю разбирать размашистый, уверенный почерк.

Ноябрь 1956 года

Солнышко мое,

смотрю на тебя и ясно вижу, что ты станешь единственной моей любовью. Заглянув в твои прекрасные голубые глаза, такие нежные и такие ясные, я понимаю, что сердце мое навеки отдано тебе. Мы будто бы давным-давно знакомы, как две души, что были вместе совсем в другой жизни. Как же хорошо нам было бы вместе, любовь моя, но тем сильнее горечь разлуки. Я пишу тебе, а мое сердце разбито – ведь сегодня нам придется расстаться. Пришло время прощаться.

Пожалуйста, не забывай, что всей душой я жажду быть с тобой, держать тебя в своих объятиях и не отпускать, но это невозможно. Я всегда буду помнить тебя, ты – мое сердце. Как могу я забыть свое сердце?

Я молюсь о том, чтобы в один прекрасный день мы снова нашли друг друга, и о том, чтобы снова взять тебя за руку.

С любовью…

– Господи, боже мой! – восхищается Кэт. – Несчастные влюбленные. Как трагично!

– И подписи нет. – Я переворачиваю письмо, но и там не обнаруживается никаких опознавательных знаков.

– Кому бы ни принадлежала эта сумка, должно быть, ее хозяйка стала для автора письма источником истинного вдохновения, – продолжает моя подруга. – В его словах столько страсти… Как печально.

– Интересно, почему им пришлось расстаться. – Я снова переворачиваю лист бумаги, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Но нет, ничего нет. Сколько же это письмо пролежало в сумке? Теперь нам этого не узнать. Нам не за что зацепиться, мы понятия не имеем, кто же написал его – у нас есть только эти короткие строки, исполненные боли.