Текст книги "Cекрет Коко"

– Посмотри, какая старая, пожелтевшая от времени бумага, – говорит Кэт. – Оно хранилось тут годами, может быть, даже с того самого дня, когда было написано. Наверное, она всюду носила его с собой. Интересно, читал ли его кто-нибудь, кроме нее и нас с тобой?

– И что же мне делать? – ошеломленно спрашиваю я. – Оно такое… личное.

Кэт задумчиво смотрит куда-то вдаль:

– Как думаешь, они когда-нибудь встретились снова? Вернулся ли он за ней?

Я тоже даю волю воображению: это письмо такое искреннее и трогательное, что мне кажется, будто мы не имеем права вторгаться в личную жизнь этих людей. Это все равно что прочесть чей-нибудь дневник – ты знаешь, что не должен этого делать, но попросту не можешь удержаться.

– Боже, какими же романтичными были раньше люди, – продолжает Кэт. – Как в кино. А в наше время самый романтичный поступок, которого можно ждать от мужчины, – это чтобы он тебе пульт от телевизора подал.

Я не могу сдержать смех – ведь она права. Есть что-то старомодное в подобном проявлении чувств – должно быть, романтика и вправду умерла, во всяком случае, со мной ничего такого в жизни не случалось.

– О чем думаешь? – многозначительно смотрит на меня Кэт.

– В смысле? – Я сразу понимаю, к чему она клонит.

– Ты никогда не умела скрывать свои эмоции, Коко Суон. У тебя вечно все на лице написано! Теперь ты чувствуешь себя еще более виноватой?

Я смотрю на нее, потом снова на сумочку, которую держу в руках.

– Наверное, – соглашаюсь я.

– Послушай, тот факт, что ты нашла это письмо, еще не означает, что ты не можешь оставить себе сумочку. Это вообще не имеет никакого значения!

Я киваю, но на душе у меня скребут кошки. А что, если в том, что я нашла сумочку – а вместе с ней и письмо, – есть какой-то сакральный смысл? Что, если я даже представить себе не могу, куда приведет меня эта находка?

5

На следующее утро Рут усаживается напротив меня за прилавком. Перед нами лежит письмо, которое я обнаружила в сумочке. Вечером, когда мы с Кэт разошлись, я помчалась домой, сгорая от желания рассказать обо всем Рут, но дома меня ждала только записка, в которой было сказано, что дома моя бабушка ночевать сегодня не будет и что ее телефон останется включенным на случай, если она мне понадобится. Больше никаких объяснений – догадываюсь, что она осталась у Карла, чтобы… ну, не важно, чем они там собираются заниматься. Я все же сдержалась и не стала звонить ей сразу, в ту же минуту, чтобы потребовать немедленного ее возвращения, так что о находке рассказала уже позднее.

– И что ты обо всем этом думаешь? – спрашиваю я ее, делая глоток чая из любимой старинной чашки кремового цвета, украшенной оригинальным орнаментом из розочек.

– Знаешь, я все еще не могу поверить, что это происходит с нами на самом деле, – признается она.

– Согласна! Это какое-то безумие. Сначала я нахожу эту сумочку на дне коробки с хламом – а теперь это… В голове не укладывается.

– Должна сказать, такого на моей памяти еще не случалось – за все те долгие годы, что я работаю в этом бизнесе, – качает головой Рут. – Да, находили всякое: старые фотографии, интригующие записи на полях книг, заставлявшие задуматься. Помню, однажды я даже нашла драгоценную бриллиантовую сережку – одну, без пары – в кармане старого мехового пальто, купленного для перепродажи. Но это… совсем другое дело.

– Интересно, почему ему пришлось оставить ее, – задумчиво говорю я. – В 1956 году где-нибудь воевали? Может, он был солдатом и ему пришлось отправиться за море на поле боя.

– Как раз назревал Суэцкий кризис, так что это вполне возможно, – вспоминает Рут. – Думаю, правды нам никогда не узнать…

– Она хранила письмо в сумочке все это время… Должно быть, она сильно его любила, – продолжаю я.

Мы обе растерянно умолкаем – но в воздухе повисли вопросы, оставшиеся без ответа. Что мне делать со всеми этими вещами? Можно ли мне просто оставить себе сумочку, постаравшись забыть о том, что я нашла в ее потайном кармашке? Не будет ли это аморальным? Почему-то я снова вспоминаю о маме. Что бы сделала она на моем месте? Для нее сумочка от «Шанель» стала бы мечтой, воплотившейся в жизнь. Я практически слышу ее голос в своей голове, слышу, как она обещает купить мне когда-нибудь такую сумку. Глупо ведь думать, что это она послала мне такой щедрый подарок. И уж совсем нелепо полагать, что сумочка – своего рода послание от мамы.

– Я действительно очень странно чувствую себя из-за всей этой истории, – признаюсь я в конце концов.

– Ну разумеется, милая, – успокаивает меня Рут. – Вполне естественно, что ты растеряна, у тебя возникает масса вопросов – сначала ты находишь сумочку, теперь еще и это письмо… Ситуация не из легких.

– Как думаешь, что мне делать? – спрашиваю я.

– А что ты сама думаешь по этому поводу?

– Я должна попытаться найти владелицу сумочки и вернуть ее.

Эти слова сорвались с моих губ прежде, чем мозг успел осмыслить сказанное. Я должна найти владелицу сумочки. Понятия не имею, как ее вещь попала в коробку с позабытым всеми хламом, но уверена: это произошло по ошибке. Ее вообще выставили на аукцион по ошибке. Теперь, когда я нашла такое личное и трогательное письмо в кармашке, я не могу поступить иначе. Для этой женщины оно значило очень много, раз она носила драгоценный листок бумаги в сумочке десятилетиями. Игнорировать этот факт – попросту жестоко. Если мама и пыталась таким образом что-то сказать мне, то мне не очень-то понятно, что именно. Но – возможно – если я найду владелицу этой сумочки, я найду и ответы на все эти вопросы. Звучит нелогично, но я уверена, что в моей теории есть разумное зерно.

– Умница моя, – улыбается Рут.

– Думаешь, я приняла правильное решение? – спрашиваю я.

– Думаю, да, Коко. Слушайся своей интуиции. Нам только это и остается. Хотела бы я тоже последовать собственному совету… – хмурится она и смотрит куда-то в сторону.

– О чем ты?

– Мне часто кажется, что я должна была уговорить твоего дедушку обратиться к врачу раньше, я ведь нутром чуяла, что с ним что-то не так… И тогда он бы не…

– Глупости, ты не должна винить себя в том, что дедушка заболел.

Она улыбается мне, но я вижу в ее глазах тщательно скрываемую боль и сожаление.

– Знаю. Просто хотела сказать, что, если будешь слушать свое сердце, никогда не ошибешься. К тому же ты не сможешь со спокойной душой оставить себе эту сумочку после истории с письмом. Возьмешь ее себе – возьмешь на себя и чувство вины. А тебе оно ни к чему.

– Я бы могла научиться жить с ним, – улыбаюсь я ей в ответ. Мысль о том, что сумочка вернется к прежней своей владелице, разбивает мне сердце.

– Ой, сомневаюсь, милая моя.

– Как бы мне хотелось родиться без гена, что отвечает за совесть, – вздыхаю я. – Маме он явно не достался, так от кого же я его унаследовала?

Мы снова умолкаем, понимая, насколько я права, говоря так о маме. Она не верила в чувство вины. Моя мама всегда была независимой, ее не тяготили все эти социальные условности. Именно поэтому, узнав о том, что носит под сердцем ребенка, она без тени смущения вернулась в свой родной городок.

Рут рассказывала, что в один прекрасный день она появилась у них на пороге с огромным животом и чемоданом в руке. Мама пропадала где-то целых полгода. Рут с дедушкой дар речи потеряли, конечно, потому что она ни слова не говорила им о своем положении. А потом о ней стал сплетничать весь город, но ее это совершенно не беспокоило. Она никогда не считала нужным отчитываться перед кем-либо. Поэтому мама просто заняла свою старую комнату наверху, в которой я и появилась на свет. Единственное, что она поведала Рут о моем отце, – это то, что я была зачата после страстной ночи любви с каким-то неописуемой красоты французом. Кто знает, правда это или нет – мама умерла раньше, чем я успела спросить ее о своем отце. Возможно, я родилась в результате случайной короткой интрижки, во всяком случае, я думаю именно так. С другой стороны, Рут всегда говорила, что мама с первой же минуты моей жизни полюбила меня всем сердцем, но я очень сомневаюсь и в этом. Если она так сильно меня любила, то почему так легко оставила меня с бабушкой и дедушкой и уехала?

В чем я уверена на все сто, так это в том, что маму никогда не беспокоило мнение других о ней. Большего безразличия к мнению общественности нельзя даже представить. Сразу после моего рождения она вернулась к привычному для нее образу жизни – отправилась колесить по любимой Франции, разыскивая всякие древности для лавки Суона. Поиск редких вещиц для нашего магазина стал ее страстью, и я неделями скучала без нее в Дронморе, пока она приступом брала антикварные рынки и присылала домой свои находки. Мне не нравилось это тогда, я не понимала ее, равно как не понимаю и сейчас. Но такая уж она была. Для нее жизнь была одним большим приключением, эта охота за древностями по всей Европе стала для нее настоящим раем на земле. В конце концов, на небеса она отправилась из все той же нежно любимой ею Франции. В Париже ее сбила насмерть машина, когда мне еще не исполнилось и тринадцати. Так я лишилась матери. Рут утверждала, что перед смертью мама как раз решила вернуться домой навсегда, чтобы проводить со мной больше времени. Но ведь и этого она не знала наверняка – лично мне мама об этом ничего не говорила.

Я снова смотрю на Рут и пытаюсь избавиться от воспоминаний о маминой смерти, как всегда, пряча их в потаенные уголки моей души, куда я не слишком-то люблю заглядывать. Там они и живут, под сенью жестокой мысли о том, что если бы она и в самом деле любила меня, то не бросила бы, и о том, как счастливо она могла бы жить вместе с нами здесь, в антикварной лавке Суона, позабыв обо всех своих безумных приключениях и воздушных замках.

– Твоей маме понравилась бы эта сумочка, – с нежностью говорит Рут, возвращая меня к реальности.

– Да, – соглашаюсь я, – уверена, ей бы она пришлась по душе.

Хотя мама и почитала Коко Шанель и все, что было с ней связано, и обещала часто, что однажды купит мне такую сумку, сама она никогда такую роскошь и в руках не держала.

– Помню, как она сказала мне, что хочет назвать тебя Коко, – начинает Рут.

– А ты сказала ей, что она сумасшедшая, – смеюсь в ответ я. Эту историю бабушка рассказывала мне бесчисленное множество раз.

– И она объяснила, что тебе нужно великое имя, потому что тебя ждет великая судьба, – продолжает она.

– Если бы она только знала, как далека от истины, – говорю я.

– Коко! – решительно одергивает меня Рут. – Тебя действительно ждет великая судьба – нужно же хоть немного верить в себя.

– Что-то я не очень продвинулась на своем великом пути, тебе не кажется? – В моих словах есть лишь доля шутки. Хотя я и довольна своей жизнью здесь, но, по сути, я все эти годы прожила в своем родном городке и проработала у собственной бабушки. Я ведь ничего в жизни не видела. В моей памяти сразу всплывают слова Кэт о том, что я прячусь в своей антикварной лавке, боясь выйти из зоны комфорта. Неужели она права?

Рут как-то странно смотрит на меня, и я понимаю, что, возможно, задела ее чувства. А ведь она так добра ко мне. Ей нелегко было справиться со смертью родной дочери, вырастить внучку, затем – похоронить мужа. А потом она приняла меня с распростертыми объятиями, когда мне пришлось вернуться домой после отъезда Тома, несмотря на то что я стала помехой ее личной жизни и тайному роману с «молодым» любовником.

– Ты много чего добилась, – глаза бабушки сияют от гордости, – и я думаю, что у тебя большое будущее. Уверена, ты еще не раз нас удивишь, Коко Суон, попомни мои слова.

Я благодарно улыбаюсь ей – она всегда меня поддерживает, когда я начинаю себя жалеть. Сама Рут никогда не занималась самобичеванием – она самый уверенный в себе человек из всех, кого я знаю. Так что ген самонадеянности – еще одна семейная черта Суонов, которая обошла меня стороной.

– Интересно, что бы на моем месте сделала мама? – Я снова касаюсь кожаной сумочки, лежащей передо мной.

– О, это я точно знаю, – отвечает Рут. – Она бы уж точно попыталась найти ее владелицу. А еще она сходила бы с ума от желания узнать их трогательную историю.

Я криво усмехаюсь. Она права. Мама обожала подобные сюжеты, это знаю даже я.

– Как же не хочется с ней расставаться, – вздыхаю я, ласково поглаживая сумочку. Она такая красивая, как бы я хотела оставить ее себе… Но я не могу. Тем более теперь.

– Знаю, солнышко, но правильнее будет ее отдать, – говорит Рут. – Это письмо значило очень много для той, кому принадлежала сумочка, и эта женщина должна получить его обратно.

– Поговорю с Хьюго сегодня же, – обещаю я.

– Умница моя, не теряй ни минуты! – хвалит меня Рут. – Но, думаю, он будет не в восторге.

– Да уж, руку даю на отсечение.

Он придет в бешенство, когда узнает, что вот так просто упустил настоящую сумочку от «Шанель» – знай он о ней, его комиссия выросла бы в разы.

– О, в душе он милейшее создание. Его просто нужно немного очаровать. Работай с тем, чем тебя наградила природа, Коко, сколько тебе еще повторять. Вспомни о волшебной силе своих женских чар и выпусти ее на волю!

Она говорит совсем как Кэт. Иногда я думаю, что они скоро совсем отчаются и силой запихнут меня в маленькое черное платье и поставят на каблуки.

– Ну да, конечно, – отвечаю я, – но боюсь, что этот ген тоже обошел мое поколение!

Некоторое время спустя я добираюсь до аукционного дома Мэлоуни и рассказываю свою историю Хьюго. Как мы и предполагали, особого восторга он не испытал.

– Вы нашли в этих коробках сумочку от «Шанель»? – восклицает он, раскрыв рот от изумления. – Да как так?

Он приходит в бешенство, как мы и думали. Зная то, что ему известно теперь, он бы наверняка отправил сумку на оценку какому-нибудь специалисту из Дублина – а то и из самого Лондона.

– Просто тебе не повезло, Хьюго, – пытаюсь успокоить его я, чувствуя себя крайне неловко. Едва ли он решил, что я намеренно пришла его подразнить своей находкой, но я почему-то никак не могу избавиться от ощущения, что в чем-то перед ним виновата.

– А вы уверены, что она настоящая? – спрашивает он, даже не пытаясь скрыть раздражение в голосе. Я вижу, как от досады у него краснеет шея, а багровый румянец заливает пухлые щеки.

– Разумеется, нет никаких сомнений, – признаюсь я.

– Да какого черта, ушам своим не верю! Даниель! Даниель, ну-ка поди сюда!

На его вопли из кабинета выплывает молоденькая девушка, и, следует признать, она явно не спешит. Это же та самая моя знакомая, от которой я так долго не могла получить табличку перед торгами в тот самый день; которая сказала мне, что я совсем не похожа на Коко Шанель. Сегодня она собрала волосы высоко на затылке, в ее прическе царит художественный беспорядок, и хотя все выглядит так, будто она вовсе не расчесывалась, уверена, на укладку у девушки ушла целая вечность. Она одета в мешковатый иссиня-черный джемпер, ее тощие ноги обтягивают леггинсы с ацтекскими узорами, а завершают все это великолепие совсем не фирменные неряшливые угги.

– Вы меня звали? – спрашивает она с таким же скучающим выражением на лице, каким запомнилась мне в день аукциона.

– Да, черт возьми, звал. – Кровь прилила к его щекам, ноздри раздуваются от ярости. – Ты все коробки просматривала перед аукционом, как я тебе велел?

Она невозмутимо смотрит на него и отвечает:

– Какие еще коробки?

Он глубоко дышит, пытаясь успокоиться, и с трудом перебарывает в себе желание схватить негодяйку за ухо.

– Коробки, которые ушли с молотка вместе с мраморным столиком для умывальных принадлежностей.

– Да, я в них заглядывала, – уклончиво отвечает девушка.

– В таком случае, каким загадочным образом, ответь мне, бога ради, ты не увидела вот этого?

Он жестом указывает на сумочку, которую я держу в руках, и настает черед девушки удивляться.

– Она настоящая? – шепчет она с круглыми от удивления глазами.

Несмотря на ее внешний вид, девушка явно следит за модой, потому что тут же узнает принесенную мною вещицу. Думаю, она из тех барышень, которые готовы всю зарплату выложить за туфли от Лубутена, а потом ждать весь месяц следующей получки, затянув пояс потуже.

– Да, черт возьми, самая что ни на есть настоящая, – кричит он. – А знаешь, что бы случилось, найди ты ее вовремя и покажи мне?

Девушка затравленно смотрит на меня, потом на него, потом снова на меня, но не может выговорить ни слова.

– Молчишь? Так я сам тебе отвечу! Я бы ее продал! И за огромные деньги бы продал, спасибо тебе огромное!

– Простите, мне очень жаль, – бормочет она, по-прежнему не сводя глаз с сумочки.

– Еще бы тебе не было жаль, – резко отвечает он. – Чтобы такое никогда больше не повторялось!

– Но вы ведь должны ее нам вернуть? – спрашивает она меня. Мысли девушки буквально написаны у нее на лице – она явно подумывает наложить на «Шанель» руки, если я все же верну сумочку Хьюго.

– Черта с два она должна! – рычит Хьюго. – Она ее купила честно, без обмана, благодаря некоторым!

– О, ясно…

Девушка исчезает за дверью, и аукционист тяжело вздыхает.

– Боже, она безнадежна. Совершенно бестолковая девица. Это моя племянница, она понятия не имеет, чем мы тут занимаемся, – в отчаянии качает головой он.

– Может, еще научится, – говорю я.

– Сильно в этом сомневаюсь. Ее мать точно такая же – просто ходячая неприятность. Но это уже другая история, – снова вздыхает он и показывает на сумочку. – Так что же, ты хочешь узнать, кому она принадлежит?

– Да.

– А зачем тебе это?

– Что именно? – смущенно смотрю я на него.

– Зачем тебе знать, кто ее хозяин? Ты же честно купила ее на аукционе, как бы ни тяжело мне было это признавать. Мне действительно не повезло, как ты говоришь. Какая тебе разница, кому она принадлежала раньше? Какой тебе с этого прок?

– Хьюго, она ведь явно попала к тебе по ошибке, – объясняю я.

– И что? Только не говори, что хочешь ее вернуть! Ты совсем с ума сошла?

– Мне кажется неправильным вот так просто оставить ее себе, – отвечаю я. Я еще не решила, стоит ли упоминать в разговоре с ним найденное мной письмо. Это все же очень личное – я бы вообще не хотела о нем никому рассказывать.

– В нашем деле нельзя быть такой мягкотелой, Коко, ты ведь сама это знаешь, – нетерпеливо поясняет он. – Либо ты станешь смелее, либо об тебя вытрут ноги. Бери пример с меня.

– А что ты?

– Если люди понимают, что ты тряпка, они пытаются на тебе нажиться. Такова человеческая природа. Именно поэтому я никогда никому не уступаю – ни на йоту.

– Но, Хьюго, кто-то может искать эту сумку, ее не должно было быть в моей коробке, мы ведь с тобой это отлично понимаем. Я бы не хотела оставлять ее себе – плохая карма.

– Брось, – качает он головой. – Никто ее не ищет.

– А ты откуда знаешь?

– Оттуда. Милая старушка, которой принадлежала эта сумочка, уже на небесах. Отошла в мир иной пару месяцев назад, насколько я знаю.

– Господи… – Мне вдруг становится дурно. Владелица этой сумочки мертва – такого я совсем не ожидала.

– Именно так. Как же ее звали… – Хьюго морщит лоб, пытаясь вспомнить имя женщины. – Кажется, Тэтти или что-то в этом роде.

Тэтти. Вот как ее звали. Я пытаюсь представить ее себе. Где она жила? Как выглядела? Встретилась ли она снова со своим любимым мужчиной, написавшим ей такое трогательное письмо?

– Она явно была состоятельной дамой, но семьи у нее не было, – продолжает Хьюго. – Дермот Браун распродал все ее имущество – старый хрыч, умеет наживаться на людях.

– А кто это – Дермот Браун? – спрашиваю я.

– Этот хлыщ из города, ее адвокат. Вор и ублюдок. Всем разболтал, какую комиссию я беру. Господи, что за бизнес… Должен же существовать заработок полегче, – снова тяжело вздыхает он.

Я никогда не слышала о Дермоте Брауне, но Хьюго он явно чем-то насолил.

– Так что же, у нее совсем никого не было?

– Если верить ему – совсем никого. Разумеется, все сколько-нибудь стоящее он перепродал в Дублине, нам остался лишь хлам, то, от чего серьезные покупатели нос воротили.

– Получается, после ее смерти была распродажа имущества – и все ушло в одни руки?

– Именно. Мы же здесь как бедные родственники, – сокрушается он, – недостойные ее драгоценных предметов старины. Что я могу сказать… Удачи тем парням из Дублина. Видимо, судьба сыграла с ними злую шутку, когда они просмотрели эту сумочку, так им и надо, – смеется он, радуясь этой мысли и позабыв о том, что и сам упустил солидный куш. – Какая ирония судьбы – все деньги, полученные от продажи ее имущества, пошли на благотворительность. Какая бездарная трата средств!

– Благотворительность? – переспрашиваю я. – А почему она так распорядилась?

– Детей у нее не было, вот она и решила сделать щедрое пожертвование, во всяком случае, Браун рассказывал именно так. Безумие, как только людям в голову такое приходит.

– Да, настоящее безумие, – эхом отзываюсь я.

Я прижимаю сумочку к себе, будто желая защитить ее от этого разговора. Выходит, Тэтти умерла в одиночестве, у нее не было близких. Что же случилось с ее возлюбленным? Видимо, этого я уже никогда не узнаю.

– Любопытства ради, не знаешь, на что именно пошли ее пожертвования? – спрашиваю я.

– Черт ее знает, – грубо отвечает он. – Это конфиденциальная информация.

– Ясно, – я даже слегка разочарована тем, что ему больше ничего не известно, похоже, здесь след обрывается.

– Вот так… Как Рут поживает? – интересуется Хьюго.

– Прекрасно, – отвечаю я, лихорадочно соображая, что же мне делать дальше. Попытаться связаться с этим Дермотом Брауном? Просто забыть об этой истории и оставить сумочку себе? В конце концов, необязательно кому-то знать о письме, хранившемся в моей чудесной находке. Я все сделала правильно – вернулась в аукционный дом и попыталась найти владелицу сумочки. Но тот факт, что она отошла в мир иной, все меняет, ведь так? Возможно, Кэт права – мне нужно забыть о том, что я вообще видела это письмо, и просто порадоваться своей редкой удаче. И я бы с удовольствием так и сделала, но у меня по-прежнему сердце не на месте. Я почти слышу голос мамы, которая твердит мне: продолжай копать, узнай что-нибудь еще.

– Рут – удивительная женщина, – тихонько присвистнув, продолжает Хьюго. – Потрясающая.

– Да, она у меня такая, – рассеянно отзываюсь я. Ах да, Хьюго ведь тоже один из ее поклонников, я уж и забыла.

– Давно умер твой дедушка?

– Почти четыре года назад.

– Четыре года… – протягивает он. – Настоящий джентльмен был.

– Знаю.

Дедушка действительно был классическим джентльменом старой закалки с безупречными манерами. Он и мухи в жизни не обидел. У меня сердце щемит всякий раз, когда я вспоминаю, как много отняла у него – и у нас – болезнь Паркинсона.

– Он ведь любил часы? Я со счету сбился, сколько часов он приобрел у меня за все эти годы. Помню, появились у меня как-то часы, которые просто обязаны были попасть в его коллекцию, – и он обошел четырех конкурентов на торгах, но своего добился.

– Они до сих пор хранятся у нас в лавке, эти прекрасные часы из дуба. Стоят возле прилавка и каждый час играют чудесную мелодию.

– Правда? – удивляется он, и я догадываюсь почему: эти часы можно было бы продать за кругленькую четырехзначную сумму.

– Да, Рут сказала, что не продаст их ни за какие деньги. По вполне понятным причинам.

Дедушкины часы – одно из самых дорогих сердцу Рут сокровищ, выставленных в нашем магазинчике. Точно так же они дороги и мне. Каждый день я смотрю на них и вспоминаю о дедушке.

– Понимаю, – прочищает горло он и кивает в сторону сумочки. – Так что ты решила, оставишь ее себе?

– Даже не знаю, – честно отвечаю я. – А ты не мог бы дать мне номер того юриста? Хочу позвонить ему, может, удастся узнать что-нибудь еще.

Я передумала в один миг – нельзя просто взять и все оставить вот так, я должна попытаться добыть больше информации. И не просто должна, а даже обязана, хотя и не могу объяснить почему.

Хьюго хмурится:

– Я дам, но, ради бога, не рассказывай ему о сумочке. А не то он запрыгнет в свой «Мерседес», примчится сюда и попытается отвоевать ее обратно.

– Не буду, выдумаю для него какую-нибудь сказку, не беспокойся, – уверенно обещаю я.

– Вот, – Хьюго роется в телефоне и называет мне номер. – Какая ирония судьбы…

Я записываю номер в свой телефон и спрашиваю:

– Почему ирония?

– Тебя зовут Коко, а сумочку сделала Коко Шанель. Наверное, это судьба – то, что она попала к тебе. В том смысле, что на ней, по сути, выбито твое имя.

То же самое мне сказала Кэт, да и я сама подумала об этом в первую же минуту – эта сумка будто искала меня и наконец нашла. Но то, что я обнаружила в ее потайном кармашке, в корне все изменило.

– Может быть, – робко соглашаюсь я. – Но…

– Хьюго! – Из кабинета выходит девушка, придерживая плечом телефон у уха.

– Что, Даниель? – кричит он в ответ, его настроение портится на глазах.

– Помните тот платяной шкаф, что мы продали на прошлой неделе?

– Который? – возводит он очи к небесам.

– Ну тот, громадный? Мне звонит наш покупатель, говорит, что доставил его домой, а тот в дверь не пролазит.

– Черт возьми, это не моя проблема! – рычит Хьюго. – Неужели так сложно измерить эту проклятую мебель, а потом уже ее покупать?

Девушка пожимает плечами и передает ему трубку. Это его проблемы, а не ее.

– Пожалуйста, прости, Коко. Давай как-нибудь в другой раз поболтаем. Передавай привет Рут.

– Обязательно. Спасибо, Хьюго.

Кивнув мне на прощание, он удаляется в кабинет, ворча что-то себе под нос, а я остаюсь в холле, прижимая к груди сумочку с письмом, которое будто бы бьется изнутри, словно живое сердце.

Нельзя сдаваться так скоро. Я обязательно узнаю что-нибудь еще – и Дермот Браун, возможно, даст ответы на мои вопросы.