Текст книги "Совсем как ты"

Ник Хорнби
Совсем как ты

Мангертону, молодому и старому

Nick Hornby

JUST LIKE YOU

Copyright © Nick Hornby, 2020

All rights reserved

© Е. С. Петрова, перевод, 2021

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство ИНОСТРАНКА^®

* * *

Узнаваемо, современно. Пронзительно, тонко и жизнеутверждающе.

Mail on Sunday

Мастерски рассказанная, глубокая, нежная, местами невероятно смешная история любви.

Scotsman

В романе Хорнби прекрасно подмечена трогательная осторожность и в то же время безрассудность зарождающегося взаимного притяжения.

The Times

Эта подкупающая и проницательная любовная история повествует о том, как зарождается чувство к человеку, диаметрально противоположному тебе во всех отношениях.

Sunday Telegraph

Порой комичная, от начала до конца увлекательная история, рассказанная с сердечной теплотой.

Observer

Новый роман Хорнби, веселый и вместе с тем задевающий душевные струны, исследует тему идеального совпадения характеров, которое может обернуться катастрофой, когда дело доходит до любви.

Woman and Home («Лучшие книги предстоящего лета»)

Талантливые, искристые диалоги, умело расцвеченные детскими голосами и отточенные многолетней работой автора над успешными экранизациями, способствуют непринужденному развертыванию драматического сюжета.

Financial Times

В романе исследуются истоки раскола и расизма, а также содержатся проницательные наблюдения над природой безоглядной любви к человеку совсем не такому, как ты сам.

Independent

Ник Хорнби так прекрасно описывает своих персонажей… самое увлекательное его произведение за последние несколько лет.

Sunday Express

Хорнби – всегда превосходный рассказчик, и безупречно выстроенный роман «Совсем как ты» отличается искрометными диалогами и точно выверенным комизмом.

Daily Mail

По-настоящему остроумно… роман динамичен, необычайно увлекателен, отмечен истинной проницательностью, а подчас просто уморителен.

Guardian

Блестящий текст, который демонстрирует фирменное авторское остроумие и способность проникать в самое сердце человеческой природы.

The Sun

Современная комедия.

Sunday Times

Великолепно.

Irish Times

Тонко и актуально.

Good Housekeeping

Действие доброго и остроумного романа Ника Хорнби разворачивается в 2016 году, на жестком фоне голосования по Брекзиту, и повествует о любви между белой женщиной средних лет и темнокожим молодым человеком. Здесь проводится мысль о том, что различия не всегда рождают противоречия: подчас они способствуют человеческому сближению.

Daily Mail

Не вызывает сомнений сверхъестественная способность Хорнби исследовать современные, подчас чрезвычайно серьезные темы – и преподносить результаты своих исследований легким, насмешливым языком. Своим искусным анализом хипстерской неуверенности в будущем писатель явно затронул больное место для многих современных людей.

Booklist

Веселый стиль повествования, очаровательные персонажи – все, что нужно, чтобы завоевать широкую аудиторию и принести книге несомненный успех.

Kirkus Reviews

Хорнби – писатель, который рискует одновременно быть остроумным, интеллигентным и щедрым на переживания.

The New York Times Book Review

Хорнби – признанный исследователь пограничных областей между высокой, но ханжеской, и низовой, но искренней культурами.

Лев Данилкин (Афиша)

В определенной степени британца можно было бы сравнить с Гришковцом: та же склонность к повторению одного и того же, объект внимания – простая жизнь и мелкие, вроде бы незначащие детали, повышенная рефлексия по любому поводу и вроде без. Оба автора объясняют нам, что всякая жизнь и каждый человек достойны внимания. Но разница между ними в том, что Хорнби пишет сюжетные книги, его герои действительно живые люди, а не вялые проекции, нареченные именами; его герои того самого внимания действительно стоят, персонажи последних книг Гришковца – вряд ли. Хорнби пишет, пытаясь «заполнить пустоту, зияющую между популярным чтивом и литературой для высоколобых». Признаем, попытки эти удаются ему блестяще.

FashionTime.ru

Часть первая. Весна 2016-го

1

Возможно ли с уверенностью сказать, что тебе ненавистно больше всего на свете? Естественно, все зависит от того, насколько близко маячит объект ненависти и чем тебе досаждает: требует ли, чтобы его разложили по полочкам, выслушали, съели? Вот она сама, например, содрогается от необходимости разбирать со старшеклассниками творчество Агаты Кристи, заведомо ненавидит любого министра просвещения в правительстве консерваторов, лезет на стенку от воя трубы, на которой учится играть младший сын, испытывает тошноту от любых блюд из печенки, от вида крови, от телевизионных реалити-шоу, от музыки грайм и от набивших оскомину затертых умозрительных штампов: глобальное обнищание, война, неминуемая гибель планеты и тому подобное. Последние, конечно, не имеют к ней прямого отношения, разве что неминуемая гибель планеты, да и та еще где-то далеко. Но в данный момент все эти раздражители отошли для нее на второй план. Сейчас, морозным субботним утром, в четверть двенадцатого, наибольшее отторжение вызывали бесконечные разглагольствования Эммы Бейкер на сексуальные темы в очереди за мясом.

В последнее время она предпринимала осторожные попытки сойти с той орбиты, на которой вращалась Эмма, но размежевание продвигалось незаметными темпами и, по мрачным прикидкам, могло затянуться лет на пять. Познакомились они давно – их дети еще ходили в прогулочную группу; одна сторона пригласила другую на ужин, другая из вежливости ответила тем же – и пошло-поехало. Дети в ту пору отличались мало. Они еще не сформировались как личности, а родители пока не решили, какими хотят их вырастить. Эмма с мужем определили своих отпрысков в частную школу, и в итоге сыновья Люси объявили их задаваками. Светское общение неизбежно угасло, но куда же деваться, если живешь по соседству и сталкиваешься в магазинах.

Очередь дошла до самого ненавистного предела, когда ты оказываешься прямо у входных дверей, которые зимой держат закрытыми, и должна принять решение: можно уже просочиться внутрь или еще нет. Поспешишь – и будешь жаться к чьей-нибудь спине под тревожными взглядами блюстителей очередности; замешкаешься – и сзади, образно говоря, тебя непременно обсигналят за нерешительность. Последует вежливое: «Может быть, вам уже…» или «Там, кажется, стало посвободней». Примерно то же самое происходит на перекрестке, где необходим навык агрессивного вождения. Впрочем, когда она садилась за руль, ей могли сигналить сколько угодно. Стекло и металл отделяли ее от других водителей: те пронесутся мимо – и с концами. Но здесь-то соседи. Их понукания и косые взгляды донимают ее каждую субботу. Можно, конечно, закупаться в супермаркете, но как тогда «Поддержать Малый Бизнес»?

Да к тому же владелец мясного магазина знал свое дело, а потому она готова была мириться с наценкой. От рыбы и овощей ее сыновья воротили нос, и она нехотя признала, что не стоит пичкать их антибиотиками, гормонами и прочими гадостями, которыми нашпиговано дешевое мясо, грозящее когда-нибудь превратить ее мальчиков в восточноевропейских чемпионов по тяжелой атлетике среди женщин (нет, она, конечно, готова понять и принять любое их решение. Но зачем же своими руками подталкивать их к такой судьбе?). Сыновья привыкли есть мясо, и этому содействовал Пол. Скупердяем он никогда не был. И признавал, что кругом виноват. Оставлял себе прожиточный минимум, если не меньше, а львиную долю средств отдавал ей.

До щекотливого момента входа-выхода оставалось еще минут десять. Привлеченные соотношением цены и качества, жители этого лондонского пригорода выстраивались в длиннющие очереди к частникам, а дорвавшись до прилавка, не спешили с выбором. И в этой обстановке Эмму Бейкер, как назло, тянуло на интимные разговоры.

– А знаешь что? Я тебе завидую, – изрекла она.

Люси не ответила. Единственным ее оружием оставалось немногословие. Со стороны оно могло показаться безрезультатным, поскольку этот словесный поток не иссякал, но стоило дать слабину – и ручеек превращался в неудержимую лавину.

– Для тебя нынче возможен секс с теми, кого ты раньше даже представить не могла в своей постели.

Люси не считала подобную перспективу слишком уж завидной: если в ее жизни такое произойдет, вряд ли можно будет расценивать это как достижение. В конце-то концов, такая возможность открыта для любого дееспособного человека, стремится он к ней или нет. Но статус Люси как свободной женщины не давал Эмме покоя: раз за разом ее будто тянули за язык. Для Эммы, которая за долгие годы супружества ни разу не попыталась ни скрыть, ни оправдать полную несостоятельность своего мужа как в спальне, так и в любом другом пространстве, развод означал только одно – секс, а Люси думала: вот ведь парадокс и/или глупость, ведь ее собственный опыт доказывал, что развод – это как раз отсутствие секса. Иными словами, одиночество Люси служило экраном, на который Эмма проецировала свои бесконечные фантазии.

– Чего ты ищешь? В мужчине?

Очередь притихла: то ли в действительности, то ли в воображении Люси.

– Ничего я не ищу. Ничего.

– Тогда зачем сближаться?

– Абсолютно незачем.

В этих ответах крылся лишь небольшой фрагмент очень длинной истории. А из любой длинной истории можно наугад выдернуть слова «ничего», «не», «зачем» и наделить их таким смыслом, который иронически перевернет все задумки рассказчика.

– Опрятности, – неожиданно вырвалось у Люси.

– То есть?

– Ты спросила, чего я ищу.

– Брось, подруга. Ты достойна большего.

– Опрятность – важное качество.

– Разве для тебя не важно, чтобы он был привлекателен? Остроумен? Без материальных проблем? Хорош в постели? Чтобы не сдувался в решающий момент? Чтобы любил оральный секс?

Сзади кто-то прыснул. Поскольку очередь к этому времени полностью умолкла, хохоток, по всей вероятности, вызвала Эмма.

– Нет.

И вновь лапидарный ответ не сказал всей правды, даже малой толики.

– А я бы искала именно такого.

– Я узнаю́ про Дэвида больше, чем хотелось бы.

– Ну, он аккуратист, этого не отнимешь. Благоухает, как Джеймс Бонд.

– Вот смотри. У него ведь нет ни одного из тех достоинств, на которые ты меня нацелила, однако сама его не бросаешь.

Если вдуматься – а она, вообще говоря, впервые задумалась об этом только в начале недели, – опрятность действительно важнее чуть ли не всех качеств, приходивших ей в голову. Допустим, Эмма сумеет найти для нее потенциального партнера, отвечающего чертами характера и личности самым высоким требованиям или – как минимум – тем, что Люси, вконец растерявшись, могла бы с ходу назвать в очереди за мясом. Допустим, скоро выяснится, что этот фантастический мужчина любит живые цветы и фильмы Асгара Фархади[1]1
  Асгар Фархади (р. 1972) – иранский кинорежиссер, лауреат «Золотого медведя», двух «Оскаров» и премии BAFTA.


[Закрыть], предпочитает городскую жизнь загородной, читает книги – нормальную литературу, а не романы про террористов и подводные лодки, умеет – да, умеет! – доставлять и получать удовольствие от орального секса, по-доброму относится к ее сыновьям, что этот рослый, красивый, платежеспособный брюнет исповедует либеральные взгляды, наделен чувством юмора и мужским обаянием.

И вот в один прекрасный день он пригласит ее на ужин в какое-нибудь неброское, шикарное, модное заведение, и при встрече она сразу почувствует, что от него дурно пахнет. Понятно же, правда, что на этом история закончится. Неопрятность перечеркивает все остальное. Равно как и злоба, и судимость (даже предполагаемая) за домашнее насилие, и расовая нетерпимость. Не говоря уж об алкоголизме и наркомании, но это само собой разумеется, особенно после всего, что выпало на ее долю. Отсутствие негатива куда важнее любого позитива.

Люси мрачно подумала, что испытание уже совсем близко. За дверью, как она успела заметить, царил хаос. Там очередь раздваивалась, и оба хвоста упирались в дальний торец мясной лавки, так что проблема не сводилась к тому, чтобы всего-навсего протиснуться внутрь. Сразу за дверью жались люди из середины очереди, именно здесь эта змея изгибалась, а значит, чтобы протиснуться в конец, нужно было поработать локтями, так как скопище покупателей превратилось из упорядоченной линии в плотную толпу, где получить хорошего тычка могла не только преградившая путь старая гвардия, но и сама непрошеная конкурентка.

– Думаю, мы обе поместимся, – сказала Эмма.

– Там и для одной места не хватит, – возразила Люси.

– Вперед.

– Не надо, прошу тебя.

– Кажется, вам уже пора заходить, – поторопила женщина, стоявшая за ними.

– Я только что сказала подруге, что это невозможно, – отрезала Люси.

Из магазина вывалилась парочка с лопающимися пластиковыми пакетами, откуда торчали кровавые мясные оковалки: умнешь такие припасы за неделю – и заработаешь тяжелое сердечно-сосудистое заболевание вкупе с раком желудка, зато в следующий раз субботняя очередь станет чуть короче.

Эмма толкнула дверь и вошла.

– Мало того, что она к вам примазалась, – сказала женщина сзади.

Об этом Люси успела забыть.

– Так теперь где она – а где вы.

Здесь явно чувствовался какой-то намек.

Набрать мяса на сто двенадцать фунтов – это сильно. Джозеф прикидывал в уме, на чем эта парочка захочет сэкономить: откажется ли, к примеру, от бифштексов из вырезки или от филейных рулетов, но нет. Услыхав стоимость, те двое и бровью не повели. Когда ему впервые довелось озвучить покупательнице трехзначную сумму, он сделал виноватую мину, больше похожую на гримасу, как будто готовился причинить той дамочке реальные физические муки. Но она, как он понял, нисколько не мучилась, и его кольнуло такое чувство, что он малость оплошал. Когда в следующий раз возникла сходная ситуация, он не стушевался, зато покупатель начал егозить: мол, родня приезжает, а иначе он не стал бы так шиковать, не по карману ему, то-се, пятое-десятое. На районе публика живет не особо рафинированная, ходят в джинсах, говорок простецкий – до принца Чарльза им далеко, но денежки у людей водятся, отчего порой даже непонятки возникают. Джозефу, по правде говоря, все это побоку. Он цель поставил: заполучить для себя все то, что есть у них, и не сомневался, что у него получится. Заработок его в мясной лавке – сто десять фунтов в день, но это вовсе не значит, что он должен косо смотреть на тех, кто накупает мяса на сто двенадцать.

Сейчас его другое беспокоило: когда «трехзначная» парочка вышла, в торговый зал втиснулась горластая блондинка. Вот где реальная холера, причем какая: по субботам эта тетка начинала с ним заигрывать, отпускала шуточки насчет сосисок и удлиненной корейки, а Джозеф не знал, что в таких случаях полагается отвечать или делать, а потому просто растягивал губы в улыбке. Поначалу он пробовал уйти в сторону, чтобы ее не обслуживать, но вскоре понял, что это еще хуже: она даже не смотрела на того, кто отпускал ей товар, будь то Кэсс, или Крейг, или еще кто, и, повернувшись к нему, все хохмила насчет сосисок. Это была неимоверная стыдоба, поскольку участниками таких сцен становились сам Джозеф, покупатель, которого он в данный момент обслуживал, эта горластая тетка и тот продавец, которому довелось обслуживать ее. Но если верно рассчитать время, холеру удавалось свести к минимуму.

Особо изощряться ему не пришлось. Она оказалась его следующей покупательницей.

– Доброе утро, Джо.

Какой он ей Джо? Он Джозеф. У него на бейдже так и написано. Однако в последнее время эта тетка решила сократить дистанцию.

– Чего желаете?

– Ах да. Вопрос, конечно, интересный.

По крайней мере, сообразила ответить негромко – услышали человека три-четыре, не более: стоявшие непосредственно рядом и сзади. Все устремили глаза на него: посмотреть, будет ли он ей подыгрывать. Он улыбнулся этой крикунье одними губами.

– Я озорница, сама знаю, – сказала та. – Не упускаю возможности пошалить. Дайте-ка мне полдюжины свиных сарделек с луком-пореем. А этих сырых колбасок, с репчатым луком, не надо.

Даже это задумывалось как шуточка.

– Понял.

Он отпустил ей сардельки, потом несколько антрекотов и под конец – четыре куриные грудки. Она уже собиралась высказаться о грудках как таковых, но он это почуял и ушел в сторону:

– Кэсс, попроси там, чтобы филе вынесли.

– Люси!

Крикунья-блондинка жестами звала свою подругу протиснуться к прилавку, но подруга, темноволосая, более миниатюрная и симпатичная, со смущенным видом отмахнулась. Сценка напоминала эпизод из фильма, где в очереди сошлись близкие подруги, а по сути – полные противоположности.

– Подожди меня на улице, – ответила Люси.

Шумная блондинка удрученно покачала головой, словно подразумевая, что отказ растолкать покупателей и пролезть без очереди может исходить лишь от полной неудачницы, потерпевшей крах во всех житейских сферах.

– Горбатого могила исправит, – сказала Горластая, вводя свой ПИН-код, и подняла взгляд на Джозефа.

Тот едва не содрогнулся.

– Сладенький, так бы его и съела, – сказала Эмма, выйдя на свежий воздух.

– Кто?

– Джо. Парнишка, который меня обслуживал.

– Не сказала бы, что он так уж рвется быть съеденным.

– Он просто не знает, как я могу его приготовить.

Люси подумала, что метафора не самая удачная. Если узнать, каким способом тебя собираются зажарить или сварить, вряд ли перспектива быть употребленным в пищу станет от этого более радужной.

– Он тебе никого не напоминает? Какого-то секс-символа: киногероя или певца?

– Ну, не знаю.

– А я знаю.

Люси хорошо представляла ее горизонты – достаточно узкие. Наверняка продавца сейчас ожидало сравнение с молодым Идрисом Эльбой или, столь же вероятно, с молодым Уиллом Смитом.

– Вылитый Дензел Вашингтон в молодости, – сказала Эмма. – Неужели не очевидно?

– Нисколько, – ответила Люси. – Но я понимаю: из трех чернокожих лиц, которые хранит твой банк памяти, Дензел Вашингтон в юности был, наверное, отдаленно похож на него.

– Почему же из трех, я и больше могу назвать. Но выбрала того, который реально смахивает на этого парня.

Время от времени Эмма занималась дизайном интерьеров, но, окажись у нее в клиентах чернокожий, Люси была бы поражена до глубины души. А иные области, которые могли бы обеспечить объекты для сравнения – спорт, музыка, литература, даже политика, – Эмма игнорировала как класс. Общаясь с учениками и коллегами, Люси поняла, сколь глубоко въедаются подобные взгляды, но как подступиться к этой теме, если перед тобой зашоренная и бездумная личность? Да никак; Люси и планов таких не строила.

Домой они шли вместе. Эмма жила немного дальше, через две улицы, в одном из больших особняков на склоне холма. Когда-то они были соседками, но Люси с сыновьями переехала после семейного раскола в более скромное жилище.

– Ребят на выходные к Полу отправила?

– Да.

– Значит, если все сложится, то вечерком ты…

– Вечерком я не собираюсь ни с кем ложиться в постель.

– Не зарекайся.

– Ты когда-нибудь изменяла Дэвиду?

– Люси! Ну, ты вообще!

– А в чем дело?

– Ничего себе вопросики!

– А что такого?

– Это слишком личное.

Эмма не хотела признаваться (хотя для Люси это не было тайной), что на протяжении всех лет своего брака хранит безраздельную верность мужу. В том-то и заключалась ее глубинная, темная тайна: невзирая на трескотню о желании съесть кого-нибудь сладенького, на шутки по поводу рулетиков из корейки, Эмма никогда не переступала черту – и не собиралась. Да, в этом виделась полная безысходность, но, если смотреть правде в глаза, она принадлежала к той породе замужних женщин, удрученных жизнью и тоской, которые не оставляют надежды окрутить какого-нибудь юнца. Впрочем, что в этом плохого? Иначе совсем закиснешь.

– Тогда почему мою интимную жизнь обсуждать можно, а твою нельзя?

– Потому, что ты не замужем.

– У незамужних тоже бывают сугубо личные дела.

– Но ты же знаешь Дэвида.

– Я хоть слово сказала?

– Да не о том речь.

– Значит, ты погуливаешь?

– Давай сменим тему.

Честь Эммы осталась незадетой.

Она полюбила непривычную тишину субботних вечеров. Зимой, когда сырость не позволяла мальчишкам гонять мяч, один из ее сыновей смотрел обзоры матчей, сопровождаемые воплями фанатов, и одновременно слушал грайм, не отрываясь от какой-то игрушки в телефоне, а второй в наушниках играл в «ФИФА» на приставке «Икс-бокс» и перекрикивался с друзьями. Эта какофония была для нее невыносима. Зато теперь, когда Пол на выходные забирал детей к себе, у нее появилась возможность читать, решать кроссворды и слушать музыку, от которой сыновья лезли на стенку (если это был Моцарт) или катались со смеху (Кэрол Кинг). Тоска накатывала только вечерами. Семейный дом, даже – в силу обстоятельств – уменьшенной площади, предназначен для семьи, а если в семь часов вечера он погружен в тишину, это, так сказать, знаменует крах. Не ее личный крах (во всяком случае, так она считала), но вообще, в принципе, не важно чей.

А сегодня ей даже не пришлось стоять у плиты, хотя стряпня оказалась куда более значимым делом, чем ей представлялось до наступления этих одиноких суббот. Раньше день отделяла от вечера стряпня – та запятая, что разделяет длинную фразу суток, не допуская двусмысленностей и разночтений. И куда теперь себя девать, если не нужно готовить пасту и резать лук? Люси не желала вливаться в ряды тех женщин, которые перед свиданием долго примеряют наряды. В фильмах такие эпизоды всегда достигаются монтажом, но она не исключала для себя возможности перемерить в спальне весь свой гардероб, если бы для этого не требовалось раздеваться – если бы одежда волшебным образом просто оказывалась на фигуре сама собой под какую-нибудь песню о новом завтра. Короче говоря, если зацикливаться на собственной внешности, то предстоящий вечер потребует несоразмерного вложения сил и средств, а также излишней серьезности. Мужчина этот был ей незнаком и не вызывал у нее особого энтузиазма. Звали его Тед, и работал он в издательской сфере. Если Тед представлял собой символ нового завтра, то она бы лучше повалялась в постели до понедельника. Может, даже не стала бы переодеваться. Она, по собственному мнению, всегда выглядела презентабельно. Если ему не нравятся женщины, которые приходят на свидание в джинсах и футболке, то пусть идет лесом. Можно, конечно, подобрать какую-нибудь подходящую блузу. Она опустила глаза на кроссворд. «Все ответы категории „по горизонтали“ относятся к областям, иначе не определяемым». Великолепно. Сначала определи область, потом ищи ответ, но ответ найди до того, как определишь область. А ведь она сама, похоже, всю жизнь только этим и занимается. Лучше уж телевизор включить.

– Итак.

– Итак.

И они улыбнулись друг другу. Заказав напитки, оба теперь делали вид, будто изучают меню. Он, пожалуй, был лет на пять старше, не урод, но и не красавец. Шевелюра поредела, однако он принимал это как данность и оставшиеся волосы сбривал аккуратно, но без фанатизма. Морщинки вокруг глаз выдавали улыбчивость, ровные зубы сверкали белизной. Если что и подавало сигнал тревоги, так это рубашка: к сожалению, черная, да еще в цветочек; впрочем, куплена она, похоже, была специально для этого случая – поступок столь же трогательный, сколь и грустный. По большому счету именно таким и представляешь себе незнакомого кавалера, которого тебе порекомендовали общие знакомые: приятный, уязвимый, безобидный, слепо верящий в способность чужой женщины избавить его от одиночества. Ей подумалось: не возникают ли сходные ощущения и у него, но она не считала, что излучает такую же меланхолию. А может, это самообман. В считаные мгновения ей стало ясно: второго свидания не будет.

– Кто сделает первый заход?

Кто сделает первый заход? Беседу приравняли к туалетной комнате, где есть место только для одного. Давайте сначала вы, крутилось у нее на языке. В мужской туалет очередей не бывает. А с другой стороны, они ведь не развлекаться сюда пришли. Они пришли, чтобы понять, сумеют ли выдержать некий суррогат унылых отношений, а для этого необходимо отмести в сторону истории – истории о мучениях, потерях, просчетах и подлостях. По его пораженческому настрою она смогла определить, что подлости творил не он.

– Давайте сначала вы.

– Хорошо. Меня зовут Тед. Это вы и так знаете. Я дружен с Наташей.

Разгибая руку в ее сторону, он как будто предлагал ей выйти на поклон. Этот жест был призван показать, что Люси тоже дружна с Наташей: собственно, по этой причине они сейчас дружно изображали совместное изучение меню.

– У меня две дочери, Хотти и Марси, тринадцати и одиннадцати лет, я активно участвую в их воспитании, но с их мамой мы больше не вместе.

– Рада слышать.

– Ох, – осекся Тед. – Нет. Не знаю, что вам рассказывала Наташа, но Эми – неплохой человек. То есть она совершила ряд ошибок, но…

– Простите, – сказала Люси. – Дурацкая шутка.

– Не понимаю.

– Ну, будь вы по-прежнему с ней вместе, вряд ли вам пришло бы в голову ходить на свидания вслепую.

Тед указал на нее пальцем. Они познакомились пять минут назад, но он уже сделал жесты развернутой рукой и указательным пальцем. Из него мог выйти неплохой регулировщик, но она предпочла бы видеть своим партнером кого-нибудь другого.

– Ага. Да. Это было бы занятно. Занятно в смысле странно.

– Моя шутка планировалась как занятная в смысле комичная.

– Нет-нет, шутка удалась. Но если бы я и вправду позволял себе такие выходки, это выглядело бы занятно в смысле странно.

– А можно спросить, что произошло?

– С Эми?

– Да.

Он пожал плечами:

– Кого-то встретила.

– А-а.

Его пожатие плечами не означало, что он смирился. Его пожатие плечами было нарочито небрежным способом замаскировать острую, неутихающую боль.

– Не знаю. Для танго, как говорится, нужны двое, – сказал он.

– Ну… Их и было двое. Она и он.

– Я не имел в виду, понимаете… другую сторону.

– Вы тоже исполняли танго?

По нему этого не было заметно, но что она могла знать?

– Нет! Если под исполнением танго понимается… Что под этим понимается?

– Я, кажется, спросила, потребовались ли для танго четверо?

– Четверо? Как мы перешли от двоих к четверым?

– Вы плюс кто-то еще.

– Ох. Нет. Боже упаси. Нет.

– Тогда в каком смысле вы исполняли танго?

– Напрасно я начал про танго.

– Давайте прекратим.

– Видимо, я пытался сказать, что в нормальном, счастливом браке нет места для третьего.

– Значит, вы из нормальных.

– Это плохо? Мы с вами плохие?

Наверное, она разговаривала слишком уничижительно.

– Нет-нет. Не плохие. Просто… слишком вдумчивые.

– В самом деле? Разве человек может быть слишком вдумчивым?

Конечно нет. Просто получилось так, что чрезмерная вдумчивость Теда переросла в слезливость и жалость к себе.

– Дело в том, что я не знаю, насколько несчастна была ваша жена.

– Я тоже этого не знал.

– Значит, она, по всей вероятности, была не столь уж несчастна.

– Почему вы так решили?

– Интуиции вам не занимать. Если что – вы бы заметили. Она, видимо, серединка на половинку. Не счастлива, но и не так чтобы несчастна. Как и все люди.

Она сама не знала, что несет, но до нее стало доходить, что свидание вслепую, особенно бесперспективное, не сулящее никаких будущих отношений, дает определенные преимущества. Оно позволяет высказывать необоснованные и непрошеные мнения, а также совать свой нос в чужой вопрос. У Люси нередко возникало желание подойти к незнакомому человеку – к тому, кто читает никудышную книгу, или, скажем, к девушке, которая плачет, разговаривая по мобильному, или к белолицему велокурьеру с длинными дредами – и спросить: что за дела? Только и всего. «Что за дела?»

Ну а если не задаваться целью найти себе партнера, будь то для жизни, для секса или хотя бы для тенниса, то можно и посидеть за таким вот столиком, с таким мужчиной, как Тед, и выяснить, что у него за душой, а он даже не сможет ей сказать, чтобы не совалась, куда не просят, ведь они для того и встретились, чтобы сразу взять быка за рога. До сравнительно недавнего времени ей казалось, что эта идиома заимствована из боя быков и существует в английском языке много сотен лет. Но как-то тихим субботним вечером, разгадывая кроссворд, она погуглила этот фразеологизм и теперь знала, что он связан с историей кинематографа и значение его вполне прозрачно: действовать решительно, не теряя времени, сразу переходить к главному. Продюсер Хэл Роуч[2]2
  Хэл Роуч (Гарольд Юджин Роуч, 1892–1992) – американский продюсер и режиссер, в кино с 1912 г.; его студия прославилась немыми комедиями с Гарольдом Ллойдом и дуэтом Лорела и Харди.


[Закрыть], которому приписывается это выражение, даже помыслить не мог, что оно кому-нибудь вспомнится именно в тот момент ресторанной встречи, когда двое делятся своими обидами и разочарованиями. Но в жизни так и произошло. В свои сорок два года Люси не допускала, что когда-либо вновь окажется привязанной к рельсам на пути приближающегося локомотива. Она уже проходила это с Полом.

– Вот и я так считал, – сказал Тед. – Я тоже считал, что она ни то ни се.

– Ну, когда человек – серединка на половинку, всегда открывается лакуна для третьей стороны.

– Об этом я не подумал. А надо было насторожиться, как вы считаете?

– Нет, я так не считаю. Посредственность непредсказуема. Вот в чем вся штука. Если каждая посредственность будет сбегать к другому, ни один брак не продержится и пяти минут.

Люси было любопытно, как у них обстояло дело в постели, но потом она вспомнила, что это первое свидание и второго не будет. Спрашивать можно о чем угодно.

– А в постели все получалось… регулярно?

– Эми была очень привлекательна. Собственно, такой и остается. Намного привлекательней меня. Видимо, напрасно я замахнулся на этот брак.

– Не вполне понимаю.

– Кажется, у меня есть фото.

Он стал рыться в карманах пиджака – искать телефон.

– Нет-нет, что такое привлекательность – мне ясно. Просто я не понимаю, какое отношение она имеет к сексу.

– Я всегда несколько тушевался.

Она понятия не имела, что это означает и как соотносится с темой обсуждения, но вполне удовлетворила свой интерес к подробностям.

– То есть вы теперь ищете кого-нибудь попроще.

– Понимаю, это звучит нелепо, но так оно и есть. И должен сознаться, при виде вас я был несколько разочарован. Простите. Обжегшись на молоке, и так далее.

– Вы довольно красноречивы, вам это известно?

Он засмеялся:

– Теперь ваша очередь.

– Господи. Уже?

– Боюсь, что так.

– Люси, подруга Наташи; двое сыновей, Дилан и Эл, десяти и восьми лет; очень-очень активно участвую в их жизни – наверное, больше, чем мне того хочется; с их отцом рассталась.

– И работаете учителем английского языка и литературы.

– Да. Завуч школы «Парк-роуд».

– Мы ее рассматривали, когда решали, куда отдать дочерей.

– И она вас не устроила?

– Что вы, что вы. Она произвела прекрасное впечатление. Но Эми хотела, чтобы девочки получили такое же образование, как она сама.

– В частной школе.

– Ну да. Причем не в первой попавшейся. А чтобы там были маленькие классы, больше семей…