Текст книги "Война мага. Том 1. Дебют"

– Ашь? Чегошь? – растерялись за окошечком.

– Император у ворот, ты, развалина старая! – теряя терпение, заорал правитель Мельина. – Отворяй, и получишь награду. Твой повелитель вернулся!

– Вернулшя? Гошударь-анператор? – старик-караульщик, похоже, не верил своим ушам. – Голош-то похош… ох, похош… Погодь-ка, факелом пошвечу…

Император молча стоял, подняв забрало шлема, пока старик «шветил» факелом.

– Охти, охти мне… – запричитал караульщик, едва только рассмотрел лицо путника. – Как ешть он, как ешть… шейчаш, милоштивец, шейчаш отопру… не гневайшя на дурака штарого, шделай милошть… Я ж ышшо батюшке твому шлужил…

– Я не гневаюсь, мой верный воин, – отрывисто ответил Император. – Ты исполнял свой долг. Сейчас же – отопри и позволь нам войти.

– Шейчаш, шейчаш…

В караулке оказалось тепло, сухо и уютно. Старик-стражник, седой отставной легионер с красноватым, обветренным лицом, на котором резко белели многочисленные шрамы и рубцы, провёл путников внутрь, беспрерывно кланяясь и шепелявя извинения.

– Перестань просить прощения, честный страж, – Император коснулся стариковского плеча. – Расскажи лучше, что делается в Империи?

Из угла блестели громадные глаза Тайде.

– Што деетшя, мой анператор? Ражор деетшя, вот што… Ражор и ошкудение… А от волков шпашения шовшем не штало…

И вот что узнал Император:

…Граф Тарвус вместе с командиром Первого легиона Клавдием бились изо всех сил, стараясь удержать вместе распадающуюся, словно карточный домик, страну. И было отчего – едва расползся слух об исчезновении законного правителя, как всюду гнойными язвами вспухли мятежи. Бароны бросились сводить счёты друг с другом и с императорской властью.

Однако главная угроза надвинулась, конечно же, из-за Селинова Вала. Давно отложившиеся провинции, ныне вольные да гордые королевства с княжествами (а в тех королевствах от границы до границы – день доброй скачки, коней, само собой, меняя), полезли через рубеж, точно муравьи на падаль. Урвать! Хоть немного землицы, а урвать! Селинов-то Вал не по-простому насыпан, проведен по хоть и невысокому, а водоразделу, так что наиболее плодородные речные земли долины остались всё-таки к западу от него, в имперских руках. Селинов Вал держали помимо прочих ещё и орки, наделённые там землёй из выморочных баронских владений: то есть тех владений, чьи хозяева имели глупость ввязаться в мятеж против Императора.

Тарвусу пришлось снимать легионы – да что там легионы! Отдельные когорты и центурии! – со второстепенных направлений, перебрасывая их на Селинов Вал. В какой-то степени это помогло, да не до конца. Разлом затишел и улёгся, однако не затишели и не улеглись другие.

Много кораблей бороздит Внутренние Моря, всяких глаз на них хватает: иные, добрые да тороватые, ищут, где честно купить да с прибытком продать, а иные – только б углядеть, что где плохо лежит.

И углядели, само собой, быстро – что наряжённые в береговую охрану легионы уходят, оставляя одних только зелёных новичков да стариков, дослуживающих последние годки и пестующих тех же новобранцев. И, само собой, незваные гости не заставили себя ждать. Как водится, явились на готовенькое.

Пираты. Всякой твари по паре. И большие буканьерские ватаги, настоящие флотилии, по сотне кораблей, и пиннас, и галеасов, и галер; и малые шайки на таких лоханках, что в былые времена поостереглись бы даже отплывать от своего поганого берега; и бродячие маги, прослышавшие, что Радуга повергнута в прах и нескоро ещё поднимется, если вообще возмогнёт; и совсем невиданные чуды, именуемые мастерами зверей, у которых на галерах не рабы кандальные – могучие лесные обезьяне сидят, ручные звери-тигры заместо охраны да всякий прочий страх.

Император слушал витиеватую старческую речь, не прерывая. Всё понятно. Хозяин из дому – крысам праздник.

…Пираты высадились во многих местах. Отбитые в двух или трёх, в десяти других они и в самом деле, как крысы, не боясь никого и ничего, лезли вглубь от побережья, подчистую выметая деревни и малые городки, что не в силах были оказать сопротивление. Пиратов интересовал прежде всего живой товар; ну, и от всего остального они тоже не отказывались.

Какие именно городки и местечки разграбили находники, старик точно не знал. Только и говорил, что, мол, много. Тарвусу пришлось опять объявлять набор, а истощённые войной коренные имперские земли, между Мельином и Северным трактом, рекрутов слали уже неохотно. Последние соки из земли высосешь – кто потом поднимать станет? Но всё-таки ещё один легион набрался. Бросили его на юг, на самое взморье; и, говорят, бьются мальчишки там что ни день, то всё злее и злее.

Но и этого оказалось мало. Тише воды, ниже травы сидели гномы в своих Диких Горах, Каменный Престол не оправился ещё от разгрома под Мельином и потери целого войска. А тут, как только обезлюдели пограничные лагеря, гномы – то сотня топоров, то тысяча – стали появляться на поверхности. И тоже – хватать людей в полон, чего не помнили никакие, даже самые древние старики. Ни в каких преданиях о таком не говорилось. Зачем гномам пленники, никто не знал; молва решила – наверное, им там под землёй тоже несладко, рук, чай, не хватает, вот и потянули уже и человеков.

А за гномами торопились взять своё и другие. Дикие горные тролли; огры; мелкие гоблины зашевелились, целыми ордами стараясь прорваться на юг мимо западных имперских рубежей; и все кому не лень занялись охотой за рабами. Раб стал донельзя ценен, раб вдруг стал необходим.

– А что Вольные и Дану? – отрывисто спросил Император.

Но о них старик-привратник ничего не слышал. Вроде б выходило так, что ни от тех, ни от других беды пока не приспело.

– И от волков, говоришь, спасения не стало?

– Не штало, милоштивец, гошударь-анператор, не штало. Штаями по шотне голов бегают, людей дерут, и говорят, што ведёт их колдовшкая шила…

– А сам ты их видел, воин?

– В поле-то нет, повелитель, не видел, а то б не шидел бы тут. А отшель, шереж окошко – как не видать. Жуткие твари, гошударь, ну да про то голова рашшкажет лучче моего. Хорошо ещё, что летать не умеют.

– Ладно, – сквозь зубы процедил Император. – А в столице? В Мельине – что слышно?

Слухами, конечно, земля полнится, но не на сей раз. Старик не рассказал ничего особенного, кроме лишь того, что Тарвус вроде бы продолжает восстанавливать город, тем более, что пленные гномы, от которых отказался Каменный Престол, назвав предателями, трудились с отменным усердием.

Старик, наконец, выговорился. Ещё шамкал с усилием беззубым ртом, преданно глядя на невесть откуда вынырнувшего в ночной тьме властелина. Смотрел, смотрел – и вдруг спохватился:

– Гошподин… надо ш тебя к штаршему швешти. К голове городшкому али кому ышшо…

– Веди к голове, – кивнул Император.

Севадского голову вытащили из тёплой постели. За малостью городка тут не было совета, обходились одним головой. Старый, тучный, краснолицый, голова некогда был лихим конником, ходил ещё под стягами прошлого Императора, отличился раз, другой, дорос до сотника и после двух с половиной десятков лет безупречной службы получил отставку и осел здесь, в родном городке, откуда много-много вёсен назад румяный, богатырского вида парень ушёл следом за имперскими вербовщиками.

Он знал Императора в лицо. Знал также и то, что Большая Императорская Печать передана графу Тарвусу и Клавдию, теперь уже – консулу и командиру Первого легиона.

На прощание Император сунул пригоршню спешно вытребованных у головы монет в трясущиеся жёсткие ладони старика-караульщика.

Некогда дом у головы был, что называется, полная чаша. В те времена, когда Полуденным трактом сплошным потоком двигались караваны, окрестные поля щедро родили, в недальних холмах добывали мел и белый известковый камень, а в самом городке давили масло, варили пиво, пекли хлеб, мяли кожи, шили упряжь, ладили башмаки с сапогами и вообще занимались всеми обычными людскими промыслами.

Так было до той поры, пока не началась война с Радугой. И пока не появился Разлом.

Признаки оскудения видны были повсюду. Прохудилось одно, обветшало другое, обшарпалось третье. Голова перехватил взгляд Императора: на потолке расплывалось здоровенное жёлтое пятно протечки, крышу починили худо, а перекрывать денег не было – и густо покраснел от стыда.

– Прощения просим, мой Император, обеднел люд-то у нас, податей не собрать, всё его светлости Тарвусу отправляем, себе-то, почитай, ничего и не остаётся.

– Вижу, – отрывисто сказал Император. – А что, бежит народ-то?

– Бежит, – вздохнул голова. – А что ему, народишку-то, делать? Промыслить теперь ничего не можно, торговли никакой, карьеры забросили, гости через нас не ездят, легионы – и те ушли. Вот и разбегаются все кто куда горазд. Едва ли четверть осталась от прежнего числа. Ну да я все ревизские сказки вовремя сдаю, мой Император… Желаете отчёт принять?

– Оставь, – махнул рукой Император. – Хочу тебе спасибо сказать, что город всё же держишь. Караульщик у ворот ночью сидел, как положено… Расскажи мне, что в Империи творится. Вкратце, по слухам… мне уже поведали. Но то был старик-дозорный, а мне надо…

– Повиновение Императору, – и голова, донельзя счастливый, что может вести речь не о недоимках и недородах, а о делах, достойных мужа, сиречь о битвах и войнах, заговорил.

Оказалось, что дед-караульщик если в чём и ошибался, так это в незначительных мелочах. Пираты действительно уже не «пошаливали», а дочиста выметали побережье от полуденного острия Пенного Клинка до башни Солей. И мало того, что выметали, – пытались укрепиться, создать свои разбойничьи анклавы, действуя не только силой, но и хитростью – измученным набегами и хаосом поселянам и горожанам они обещали покой, защиту, мир, если только те повернутся спиной к Империи и помогут находникам закрепиться здесь.

– А кое-где и закрепились, как я слышал, – сипел в ухо Императору голова. – Не менее как в семи местах… – и он перечислял названия приморских рыбацких местечек, особенно страдавших от морской вольницы.

– Что на востоке?

Голова потупился.

– Последние вести пришли, перехлестнули они через Вал. Теперь за них бьёмся, но, мой Император, сами помните – степи там ровные, что твоя тарелка, есть где ихней коннице разгуляться…

– Тарвус и Клавдий?

– Оба там, мой Император.

– Отлично, – холодно сказал правитель Мельина. – Дашь мне поутру эскорт до столицы.

– Всё будет исполнено. Хотя… волки, мой Император… угроза, которой нельзя пренебрегать…

– Ну и что? – Император прожёг взглядом враз вспотевшего голову. – У тебя же нет под рукой полной когорты панцирников, что обеспечили бы мне безопасность? Значит, обойдёмся теми, кто есть. Сорвиголовы, надеюсь, у тебя ещё остались?

– Так точно, остались, государь.

– Отлично, – повторил Император. – А теперь самый главный вопрос, голова: что с Радугой? Ты много говорил о том, кто и где бьётся, но о магиках ни слова не сказал.

Голова снова потупился.

– Что ж про них говорить, повелитель… Стихли они. Как твоя милость им задницу-то надрала… ох, простите великодушно старика, не привык изячным слогом изъясняться…

– Ничего, ничего. Говори, как думаешь, – подбодрил собеседника Император. – Так что с ними случилось?

– Стихли, словно как и не было их, – пояснил голова. – Тише воды, ниже травы. Им бы вылезти, особливо после того, как твоя милость… пропали, в общем. Ан нет. Головы не подняли. У нас тут в городе своих магиков-то нет, обходимся… знахари да ведуны, те, что искусство от отца к сыну альбо от бабки к внучке передавали – они да, проявились. Дождик там вызвать или жуков-тлей поморить – это у них получается. И, по правде сказать, нам иного не требуется. Ну, кроме как болести лечить, конечно. Мы люди простые; нам бы день прожить – и слава Спасителю.

Ну, конечно. Как он мог забыть?

– А Церковь? Иерархи чего?

– Опосля битвы под Мельином, когда они все твердили, что вот-вот конец света наступит, – хохотнул голова, – народ над ними смеялся немало. Мол, сели голым гузном на ежа преподобные отцы. Люди рассказывали, кое-где даже храмы позакрывались, многие отцы святые в побег ушли. У нас, правда, не так. И в лучшие-то времена только одна церковь и имелась, а незадолго до беды преставился старый наш отец Никодимус, нового нам прислали. Отец Августин хоть и молод, а к службе рьян, и слово поучения у него всегда найдётся, и слово утешения. Опять же, мелкая магия ему удаётся – как правило, если ребёнок заболеет или женщина от тягости разрешиться не может. Худого про него не скажу. И народ над ним не смеялся. И почтение к вере сохранил. Я так мыслю – по нынешним временам это дорогого стоит.

Император кивнул. Ну что ж, всему нашлось своё объяснение. Он ожидал худшего – большой баронской войны, нашествия из-за моря… а так – справимся. Не можем не справиться. Что через Селинов Вал перебрались – тоже не беда. Войск там немного, а сам вал – сотни лиг. К каждому зубцу по стрелку не приставишь. Так что пусть идут. Мужиков пожгут, пограбят – так оно даже и к лучшему. Если народ поднимется – так, быть может, и никаких легионов не понадобится. Сами находников в клочья разорвут.

– Ну так а всё-таки, что за истории с волками, голова? Мы сюда шли – вой слышали. Потом караульщик твой… Что за новая напасть? Не из Разлома?

– Никак нет, государь. Явились с началом зимы сразу со всех сторон, словно в лесах позародившись. И сладу никакого нет. На них не охотников с флажками, а тяжёлые когорты посылать. Обычного человека, даже если с копьём, в клочья разорвут за секунду. Ворота у нас и день и ночь заперты. Люди только немалыми ватагами путешествовать дерзают. Нескольких тварей мы подстрелили – ужас да и только. Против обычного волка больше, пожалуй, вдвое.

Император только скрипнул зубами. Всё равно, сказал он себе. Мы справимся. Не можем не справиться. Потому что мы – люди.

И только большие чёрные глаза Тайде смотрели на него с болью и страхом. Она-то знала, что можем и не справиться. Даже больше – только чудо поможет нам справиться.

Разумеется, беда не приходила одна. Вместе с военной грозой на Империю ополчились и стихии. Ураганы сменялись землетрясениями, штормы – грозовыми бурями, и разящие молнии оставляли после себя щедрые россыпи пожаров. Выслушав это, Тайде встрепенулась, пробормотав себе под нос что-то вроде «Хранители?..»[2]2
  Быть может, результат действия заклятья Клары Хюммель? (см. «Странствия Мага», т.1, стр. 266)


[Закрыть]

…Наутро они выступили в дорогу. Несмотря на волчью угрозу, задерживаться Император не мог. Голова послал эскорт, какой смог собрать «по скудным временам нынешним» – шестеро юношей из того, что можно было б назвать местным «благородным сословием». Мальчишки были скверно одеты и ещё хуже вооружены; в иные времена Император не спустил бы голове подобного небрежения, но сейчас – ладно.

Оставалось надеяться, что они окажутся именно теми сорвиголовами, которых Император и потребовал у севадского «градоначальника».

На боку у одного из пареньков висел старинный витой рог, оправленный в потемневшее серебро. Священная особа правителя Мельинской Империи не может путешествовать без герольда, оповещающего благородных нобилей о приближении его императорского величества.

Теперь они уже не тащились пешком – ехали верхами. Пустынный Поясной тракт, лишь чуть-чуть тронутый полозьями саней, покрытые снегом чёрные ели по обе стороны дороги – и ничего живого. Вчера голова говорил, что из здешних мест подчистую ушли все звери и птицы.

Все, кроме волков.

– Гвин… – прошелестел голос Тайде. Дану за вчерашний вечер не проронила ни единого слова, просидела, забившись в угол, словно приволочённая из лесу полонянка, а не официальная, всем известная наложница Императора.

– Да, Тайде? Тебе было плохо вчера?

– Большая беда, Гвин, большая беда, а хуже всего то, что я не могу понять, откуда она грянет. – За ночь щёки Сеамни ввалились, глаза покраснели, словно она их так и не сомкнула. – Я стараюсь понять, но пока не получается. Прости…

– Пираты? Мятежники? Нелюдь? Волки? – отрывисто бросил правитель Мельина.

– Нет, – губы Видящей народа Дану едва шевельнулись. – Большая беда, а никакого чёткого источника. Откуда идёт, почему, отчего… я от этого вся больная становлюсь.

– Могу себе представить, – проворчал Император. – Знать – и в то же время не знать …

– Но я стараюсь, – глаза Сеамни непреклонно сверкнули. – Я узнаю. Только… только в себя приду.

– Не сомневаюсь, моя Тайде, – рука Императора коснулась выбившихся из-под мехового капора иссиня-чёрных волос, а про себя подумал – неужели Разлом? Неужели всё-таки Разлом?.. А рядом с ним ни одного легионера. Тут невольно порадуешься и тому, что людей вблизи от Разлома тоже не осталось.

Маленький отряд горячил коней, торопясь как можно скорее добраться до развалин Мельина, где по-прежнему билось сердце тяжко раненной Империи. Сердце билось, но перебои следовали всё чаще и чаще.

Глава пятая
Междумирье. Долина магов

Ласково солнце Долины. То есть, конечно, это не настоящее солнце, не из тех, что согревают бесчисленные миры Упорядоченного. Тысячи лет назад по собственному счёту Долины, годы, дни, минуты или даже секунды по счёту различных миров Упорядоченного, – ибо неодинаково течение Великой Реки Времени, – тысячи лет назад по счёту Долины Учителя-Основатели отделили этот участок Межреальности от остального пространства и обратили его в подобие маленького мира. Они дали ему солнце, поместили его на созданный их стараниями небесный свод с отражениями звёзд; они подъяли горы, окружив Долину широким полукольцом; взрастили на горных склонах леса, очертили ложе круглого озера; со скальных круч, сами собой находя дорогу, побежали говорливые ручейки, на вершинах гор сгустились снеговые шапки. Вокруг озера легли плодородные земли, много земель; они тянулись на несколько дней пути и теперь там жили арендаторы, усердным трудом вновь и вновь подтверждая своё право жить в этом благословенном месте. Диковинные кусты, травы и деревья из самых дальних и удивительных миров распустили свои листья под тёплым небом Долины; крошечный мирок магов и чародеев расцвёл, словно бутон удивительного цветка под заботливыми руками опытного садовника.

Учителя собрали здесь первых магов Долины. Тогда – всего лишь испуганных, ничего не понимающих людей, в которых Наставники почувствовали искру таланта к магии. Ученики попадали сюда разными путями. Самых первых Учителя подбирали сами. Затем за дело принялись уже кое-что освоившие ученики.

Следом за будущими магами шли те, кому предстояло заботиться о Долине. Те, кому предназначалось идти за плугом, мостить дороги и строить мосты, возводить дома и дворцы, шить платья и мастерить башмаки, ковать лемеха с подковами и следить за порядком. Шли обычные люди (и нелюди), уставшие, измученные тяжкой, зачастую страшной жизнью в их родных мирах. Шли, поверив словам странных бродячих проповедников о том, что есть такое место, где всем безземельным достанется обширный надел, всем мастерам, примученным гнётом мытаря, – свобода работать и кормиться трудом собственных рук, книжникам и многознатцам – свобода вольнодумства и необъятные библиотеки, которым потребуется их внимание.

Шли и воины – уставшие от лжи и мздоимства дурных командиров, от того, что приходится сражаться не за правое дело; им обещали веселую жизнь, славную охоту и честные бои с отвратными тварями, куда хуже каких-нибудь простых и честных хищников, убивающих только ради своего пропитания.

Мало-помалу Долина наполнялась обитателями. Поднимались стены Академии, где будущим чародеям предстояло постигать премудрости чародейской науки; воздвиглись выдвинутые далеко вперёд, почти к самым границам Междумирья, сторожевые башни и опорные редюиты. Счастливые арендаторы распахивали плодородную зябь, складывали срубы, заводили скотину; жизнь постепенно налаживалась.

Рядом с людьми селились другие существа. Маги-Основатели строго следили за порядком; отряды воинов пристально наблюдали и за поселенцами, и друг за другом – никто не должен был захватить власть в Долине, опираясь на вооружённую силу. Не могло быть места розни и кровным распрям. Гоблинам не дали бы вцепиться в глотку людям, а оркам задраться с эльфами.

Отцы-Основатели выбирали долго и придирчиво. Миров великое множество, немало и тех, в ком ярко горит искра магического таланта, но им, Истинным, требовалось не только это. Они чувствовали, знали, что их время уходит. На смену уже спешило новое Поколение. Другое, нежели они. Сильное, свирепое, упорное. Оно умело искать наслаждение в грохоте сражений, обретать радость в борьбе за власть, ликовать при виде поверженного противника.

Старым хозяевам Замка Всех Древних настало время уходить. Они знали и спокойно ждали – нет, не конца, но великой трансформы, как то благоугодно будет свершить Хозяевам Сущего. Всё, что хотели уходящие Великие маги, – это оставить по себе память. Накопленные знания не должны сгинуть бесследно. Молодые расы и народы не должны захлебываться кровью, в смертельной борьбе отвоевывая себе жизненное пространство.

Так возникала Долина.

Четверо Отцов-Основателей в летописях Долины так и остались безымянными. Они не стремились к славе. Увековечивалось дело, не имя. Они стали первыми наставниками, они оставили богатейшие библиотеки на всех ведомых им языках; они учили первые несколько сотен самых способных, самых талантливых учеников, кому предстояло составить костяк будущего ордена смертных магов.

Им предстояло жить долго, очень долго, десятки столетий, потому что мудрость Вселенной бесконечна, и множество человеческих жизней потребны, чтобы познать хоть малую её толику. Им предстояло учить новых магов, старательно искать по мирам наделённых талантом и способностью вливать в себя потоки незримой мощи, из века в век струящиеся сквозь плоть бесчисленных миров. Им предстояло сражаться с чудовищами и безумными колдунами, усмирять возомнивших о себе местных божков, лечить, строить, учить, украшать жизнь и показывать людям дорогу к лучшей жизни из пропастей беспросветного отчаяния и нужды. Так мыслили Предтечи, Отцы-Основатели.

Они предусмотрительно не оставили в архивах Замка Всех Древних никаких упоминаний о созданной ими Долине. И она благополучно пережила оба Восстания Ракота, Владыки Тьмы, а затем – и успешный мятеж Хедина, его Великого брата, не исключая и прорыв Неназываемого.

Новые Боги воцарились в Упорядоченном, и только тогда они с некоторым неприятным удивлением обнаружили буквально у себя под носом творение Древнего Поколения, своих собственных предшественников. Именно тогда в Долине и появился молодо выглядевший человек, прирожденный воин, со временем, однако, превратившийся в почтенного и уважаемого мэтра Динтру, всем известного целителя…

Но это ещё случится очень нескоро, а пока – собранные из многих миров будущие маги и чародейки старательно постигали колдовскую науку; среди них оказался и не обделённый ни талантом, ни упорством, ни настойчивостью юноша по имени Игнациус.

У него была особая судьба, отличная от всех прочих, собранных Наставниками в Долину. Как уже было сказано, время течёт с неодинаковой скоростью в разных частях Упорядоченного. А в мгновения грандиозных магических битв, что порой сотрясали всё Сущее, волны Великой Реки могли действительно разгуляться. Тем более, если в Упорядоченном гремело Первое Восстание Ракота, Владыки Тьмы, Ракота Могущественного, почитаемого его сторонниками непобедимым. Молодые Боги как могли боролись с Восставшим.[3]3
  Подробнее см. романы «Гибель Богов» и «Воин Великой Тьмы».


[Закрыть] Иногда – весьма и весьма крутыми методами.

Губитель.[4]4
  О Губителе и Возрождающей см. роман «Земля без радости».


[Закрыть] Страшное, не знающее отказа оружие Молодых Богов, способное в одиночку обратить во прах целый мир. Очень и очень ценное оружие. Его берегут и ему тщательно подбирают соответствующую цель – ни в коем случае нельзя допустить, к примеру, чтобы Губитель столкнулся в бою с самим Ракотом Яростным. Поэтому на долю могущественной сущности, сотворённой Молодыми Богами (да так, что они и сами потом оказались не в силах повторить свой собственный шедевр) выпало другое – вырывать из Упорядоченного целые миры, мятежные миры, готовые поддержать рати Ракота. Так однажды Губитель пришёл и в ничем не примечательный мирок, в котором выпало несчастье родиться будущему Архимагу Игнациусу.

…Тот день Игнациус запомнил навсегда. Худощавый подросток, живший с родителями, целой оравой братьев и сестёр в скромной хижине приписного серва-углежога. Угодья Великого Дона (в иных мирах его назвали бы графом или даже герцогом) тянулись на много дней пути вдоль богатых лесом и дичью предгорий. Влекомые медлительными ящерами (родной мир Игнациуса не знал лошадей), от деревни к деревне тащились тележки сборщиков податей. Сервы трудились на арендованной земле, обязанные господам немалыми оброками. Жизнь, как и повсюду, была тяжела. Утешением служила только вера.

Когда-то давно, говорили жрецы, мир был очень зол и несправедлив. Куда хуже, чем есть сейчас. Молодые Боги, владыки Сущего, не прислушивались к людским молитвам, не внимали их горестям и бедам. Лорды и властители почём зря тянули последние соки из тягловых сословий. Мало того – в капищах Молодых Богов свершались отвратительные обряды, ибо по приходу в мир были этими Богами опрокинуты и повергнуты Боги Старые, милостивые к людям, часто спускавшиеся на землю и неузнанными бродившие по дорогам, чтобы самим всё увидеть и всё узнать.

Но не вечна тирания, не скованы ещё цепи, которые не разорвал бы тот, кто угнетён, принижен, обобран и обманут, говорили жрецы. Ибо жили в высоких надзвёздных сферах Истинные маги. Среди них нашёлся тот, кто восстал против безжалостных Богов-узурпаторов. Имя смельчаку – Ракот, Владыка Тьмы. И с тех пор неустрашимо бьётся он с неисчислимыми ратями Молодых Богов. Уже стала легче жизнь простого люда. В былые времена, когда сооружались исполинские города и капища, посвящённые Молодым Богам, не только оброк платили трудолюбивые поселяне. Тяжкой барщиной угнетали их управители, заставляя рыть каналы, прокладывать ненужные торговле дороги, рубить в дальних горах громадные каменные блоки, из которых сооружались циклопические пирамиды, с которых лживые служители Молодых Богов взывали к своим властителям. Трудно жилось тогда. Голод, болезни, хищные звери собирали обильную жатву в человеческих селениях.

Не так обстоит дело сейчас, говорили жрецы, и пахари согласно кивали головами. Оброки хоть и тяжки, но всё же посильны. Жрецы Ракота-Заступника принесли знания о болезнях, эпидемии отступили. А Великие Доны за всё это обязались службой бесстрашному Ракоту, и доблестно сражаются в рядах его воинства, и уже недалека победа, а тогда жизнь станет и вовсе райской – никто не будет страдать от бедности и даже последний земледелец сможет иметь не меньше трёх рабов.

Так говорили жрецы Ракота. Впрочем, шёпотом сервы рассказывали друг другу также и иное. Время от времени то тут, то там появлялись странные безумные проповедники, клявшие Заступника и грозившие страшными карами всем, кто не отречётся от Восставшего. Иные Великие Доны гнали непонятных посланцев, иные предавали их огню, а иные, случалось, и прислушивались… Но простых людей эти вещи не касались. Пусть лорды и доны верят во что хотят. Наше дело маленькое – день-набекрень да ночь-перемочь. Наше дело простое – брёвна да уголь, грузи да вози, а о всём прочем пусть владыки думают. Мы им за это десятину платим.

Игнациус был смышлёным мальчишкой, точнее, уже подростком. Ему как-то всё время удавалось устроить так, что работы выпадало поменьше, а та, что выпадала, делалась легко, точно играючи. Удача сама как будто шла ему в руки. Единственному из семьи, ему хорошо давалась сложная храмовая грамота. Жрецы даже поговаривали, что парню светит отправиться в храмовую школу и ждёт его ни много ни мало, как малохлопотная и многоприбыльная должность сборщика податей. Вся семья день и ночь молила небеса о ниспослании такой благости. Участь сборщика была поистине достойна зависти. Никто в точности не знал, сколько исчислит мытарь. Кому-то может и скинуть, а кому-то и набавит – Великий Дон высоко, жаловаться на мытаря некому. Только сам Дон может покарать сборщика за мздоимство или иной грех, как воровство, к примеру. Но если кто-то рискнёт тронуть мытаря… Дружина Дона на тяжелых бехимотах, одетых в пластинчатую костяную броню, медленно и неторопливо сотрёт с лица земли всё поселение. Земли будут розданы другим – купленные с рынков рабы будут счастливы получить лачугу, дело и клок земли.

И потому мытарей боялись. Если же сборщик оказывался, что называется, «честным», то его благославляли всей деревней, а семья его окружалась небывалым почётом.

…В тот день Игнациус вернулся домой окрылённым – младший жрец милостиво принял подношение, ещё раз похвалил старание парнишки и ещё раз заверил, что, очень может быть, Игнациус действительно попадёт в заветную школу. Это оказалось бы очень кстати, семья наделала долгов, на приношения храму пришлось пустить долгим трудом скапливаемое приданое старших дочерей. Если Игнациус не попадёт в школу и не станет мытарем… об этом лучше было и не думать.

Игнациус был долговязым, худым подростком с соломенными растрёпанными волосами и большими плоскими ступнями. Из-за ступней он не мог ни бегать, ни особо долго ходить – ноги наливались мучительной тяжёлой болью. При таких делах лучше места сборщика податей для Великого Дона на самом деле ничего не придумаешь.

Он раскрыл дверь и уже приготовился крикнуть «Мама, а ты знаешь…», как в воздухе, высоко над головами, над кронами леса, послышался резкий, режущий свист. Игнациус увидел, как болезненно сморщилась мать, прижимая к ушам ладони, как скривилось личико младшей сестрёнки, словно она собиралась вот-вот заплакать. В следующий миг на их жалкую лачугу словно обрушился замах исполинской косы. Чудовищный клинок прорезал крышу и стропила, воздух загудел и застонал, перед глазами Игнациуса вспыхнула многоцветная завеса, и в следующий миг – миг, растянувшийся для него чуть ли не на столетие, – он увидел, как невидимое лезвие рассекло пополам мать, снесло голову сестрёнке – русая коса мотнулась в воздухе, сама детская головка, оставляя за собой шлейф багряных брызг, полетела в угол. Брызнули крошки кирпича от раздробленной печки; затем незримая секира прорубила стену хижины и понеслась дальше – крушить всё и вся во дворе – амбар, хлев, гумно, овин. Рушащаяся крыша немедля вспыхнула. Огонь голодным зверем метнулся по полу, стремительно охватывая всё, до чего мог дотянуться.

Надо отдать должное юному Игнациусу. Парень мигом сообразил, что уже не спасёт никого из домашних – крыша хижины оседала, вовсю трещало и гудело пламя, и кроме этого жуткого гуда не слышно было больше ничего – ни криков людей, ни, скажем, скворчания молочной ящеры или стрекота апака – сторожа.