Текст книги "Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)"

Кумулятивный заряд перебил трак, в одно мгновение обездвижив Летучий Поезд.

Тактического преимущества нападающим это не давало – атака все равно уже была отбита, и, скорее, выстрел из РПГ был чем-то вроде прощального подарка – пакость на дорожку, мол, никуда вы теперь не уедете.

Охранники поезда ответили яростным огнем из всех стволов, обратив нападающих в бегство.

Зубочистка, осознав, что бой вот-вот закончится, заозирался, вытащил из сапога нож и склонился на Поштой.

– Ну, прощай, листоноша, – процедил он. – Спасибо, что помог выбраться из штольни. Не поминай лихом.

Клинок взлетел вверх в стремительном замахе. Одно движение – и он перережет Поште горло, трахею и сонные артерии. А с такими повреждениями даже листоноше не выжить.

Сухо треснул выстрел. Пуля попала Зубочистке в бронежилет и усадила балаклавца на задницу – в прямом смысле, он как стоял – так и сел, выпучив глаза и судорожно пытаясь вдохнуть.

– Это что за дела? – строго спросил Буйен, не отводя от Зубочистки ствол «стечкина». – Ты чего это своих режешь, гнида? Или ты – наводчик? Казачок засланный? Ну-ка, рассказывай, кто тебя послал! На горных бандитов работаешь?!

Зубочистка наконец-то преодолел последствия попадания девятимиллиметровой пули в район солнечного сплетения и смог вдохнуть.

– Это не я! Не я! Это он! – плаксиво завопил мерзавец. – Это все листоноша! Он бандитов навел! Поезд в ловушку заманил!

– Ты говори-говори, да не заговаривайся! – оборвал его Буйен. – Поезд по стандартному маршруту шел!

«Перфокарта, – подумал Пошта. – Он все это затеял ради перфокарты…»

Но вслух произнести ничего не получилось.

– Так, хватит мне мозги пудрить, – начал терять терпение Буйен. – Выкладывай все как на духу. А то пристрелю, как собаку!

Зубочистка весьма натурально зарыдал, затрясся в истерике – и метнул в Буйена горсть пепла из погасшего костра. Буйен выматерился, выстрелил из «стечкина» – но было уже поздно: юркий, как ящерица, балаклавец нырнул под вагон, перекатился и стремглав побежал к руинам деревни.

– Вот гаденыш! – выругался Буйен. – И ведь не догонишь, наверняка там его дружки засели. Ты как, листоноша, живой?

Пошта не смог ответить.

Буйен отряхнул с себя пепел, убрал пистолет в кобуру и помог листоноше сесть. Это оказалось ошибкой – голова у Пошты закружилась, его затошнило.

«Все-таки сотрясение», – резюмировал для себя Пошта.

– Точно, наводчик, – говорил тем временем Буйен. Слова долетали до листоноши гулко, как из бочки. – Горные бандиты. База у них в Севасте. Туда он, голубчик, и подался. Хрен его теперь найдешь. Чего он тебе-то горло собрался резать, а? Чего не поделили? Эй! Эй! Листоноша, ты живой?

Но тут Пошта все-таки потерял сознание.

Глава 3
Плавучий город

Прощаясь с Буйеном и его людьми, листоноша клятвенно пообещал вернуть оставшиеся за проезд деньги при первом же удобном случае. В ответ хозяин сухопутного корабля лишь махнул рукой и пожелал Поште «счастливой охоты на поганого мерзавца».

Пошта выехал, когда рассвело – по ночному Крыму передвигаться решился бы только самоубийца. К тому же очухался он далеко не сразу, а сесть на коня и вовсе смог через несколько часов. Голова гудела знатно – будто пустой горшок, по которому стучали палкой. Ритмично так стучали. Восемью палками.

На самом деле Один бежал по сухой, твердой земле. И каждый его шаг, каждый рывок вверх-вниз отдавался в несчастной черепушке Пошты гулкой болью. Это надо же! Копать-колотить, надо же было так попасться!

Было обидно не столько за перфокарту даже, сколько за обманутое доверие. Листоноши часто попадали в неприятные ситуации, они казались бандитам легкой и удобной добычей (бандиты ошибались, но узнавали об этом перед самой смертью), но так ошибиться в человеке – это надо было уметь.

Головная боль усилилась настолько, что Пошта застонал сквозь зубы. Один на бегу обернулся, скосил карий глаз на хозяина.

По сторонам дороги мелькали густо поросшие зеленью холмы. Скорость Один развил, мягко говоря, приличную – как бы не быстрее Летучего Поезда. Листоноша потянулся в седельную сумку, достал бутыль с водой и отхлебнул.

На картах Севастополь значился необитаемым: город сильно пострадал во время Катаклизма. Все-таки там базировался флот, вот и досталось городу-герою. Пошта там ни разу не был, предпочитал обходить стороной. Узкая бухта глубоко врезалась в берег, деля Севастополь на две части, до Катаклизма местные пользовались паромом, чтобы не объезжать по берегу. Листоноша въехал в город с севера.

* * *

Севастополь отличался от Ялты или какого-нибудь Гурзуфа. Большой по крымским меркам город с развитой инфраструктурой, окруженный невысокими холмами – настоящие горы начинались далеко за городской чертой, – некогда, наверное, зеленый и яркий, как и положено южному городу. Сейчас он лежал в руинах.

От зданий практически ничего не осталось, платаны сгорели или сгнили, улицы были засыпаны обломками кирпича и бетонных плит. Будь у Одина четыре ноги – пришлось бы нелегко, но восемь шипованных копыт выручали.

Ну и куда теперь?

Пошта заставил Одина остановиться и сверился с картой – старой, сделанной еще до Катаклизма. На ней были указаны улицы. М-да. Сильно поможет…

Пошта втянул носом воздух. Пахло морем. Впрочем, здесь повсюду пахло морем. И даже не поймешь, в какой оно стороне.

И где искать Зубочистку?

Развалины Севастополя фонили. Человеку здесь не выжить, это ясно, значит, бандиты где-то скрываются: в подземельях, в бункере… Перед самым Катаклизмом модно стало оборудовать «частные бункеры» – информация о готовящемся все-таки просачивалась, и сильные мира сего заботились о своей безопасности.

Но, копать-колотить, где те бункеры?

Пошта снова уставился в карту и тронул Одина коленями: вези, мил-друг, куда-нибудь. Один побрел на юг. Ему в городе не нравилось: жрать нечего, фон высокий, шорохи и звуки непонятные. Вот пойди разбери – это крыса шуршит или кто-то крадется?

Листоноша своего коня очень даже понимал.

Ему тоже здесь было неуютно, но перфокарту бросать нельзя. На ней – уникальная информация. Карта – единственная возможность связаться с выжившими людьми на другой территории. Ты же листоноша, Пошта? Листоноша. Вот и прекрати внутреннее нытье и метания. Твоя миссия – находить выживших после Катаклизма. И хватит рефлексии!

Поднималось солнце, и вместе с ним поднималась вонь.

Севастополь смердел. Пошта носу своему не поверил, но расчихался Один, а его вообще ничем не возьмешь, даже редкой по нонешним временам специей – перцем. Копать-колотить, да что же здесь гнить-то может? Пошта пытался принюхаться, но аммиачная вонь по-прежнему терзала рецепторы, и Листоноша натянул противогаз. Так даже лучше, появятся бандиты – не сразу примут за чужака.

Развалины тянулись и тянулись. Над головой – безжалостное небо, хрустят обломками копыта Одина. И даже сквозь фильтры, кажется, пробивается запах.

Что здесь может так вонять? Трупы сталкеров? Да полноте, они давно в труху рассыпались.

Один преодолел еще одну насыпь из обломков кирпичей, и взору открылась Севастопольская бухта.

Когда-то, наверное, вода в ней была ярко-синей, прохладной, текучей. Сейчас всю бухту занимал студень. Даже не студень – растаявший холодец. Густой первобытный кисель, на вид даже упругий и густой, темно-свинцовый. Ряби на воде не было, но что-то перекатывалось лениво, будто по киселю где-то били ложкой. Пошту замутило. Один расчихался, содрогаясь всем телом.

Ясно-понятно. Это у нас были ароматы Севастопольской бухты.

Пошта тронул поводья, направив Одина вдоль берега. Здесь живые вряд ли остались, скорее всего, дальше в городе прячутся. Но все-таки, что случилось с водой?

Он подъехал к причалу и глянул вниз.

Это были медузы. Живые, лениво шевелящие многометровыми щупальцами, и дохлые, бесстыдно раскинувшие своды куполов – не меньше трех метров в диаметре каждый.

Кишели, можно сказать.

Пошта вообще медуз не любил, а таких еще и ни разу не видел. Сожрут же – и не поморщатся.

– Пойдем-ка мы отсюда, – сказал он Одину, разворачиваясь к бухте спиной, – поищем где-нибудь еще. Обидно, елки, вот так взять и перфокарту про…

Договорить ему не дали. Из-за развалин показались люди.

Пошта напрягся и вытащил из-за спины карабин. Мало ли. Но, похоже, это были не разбойники, если, конечно, бандиты не вырядились в темно-синюю форму ВМФ России. Пошта замер.

– Стой! Кто идет?

Форму чудно дополняли противогазы. Пошта присмотрелся, силясь понять: они защитные костюмы под кители напялили, что ли?

– Листоноша, – откликнулся он.

– Вижу! – не растерялся переговорщик. – Как зовут, по какому вопросу?

– Зовут Пошта, ищу вора. Ограбил и скрылся где-то здесь.

Переговорщик обернулся к спутникам, что-то сказал и пошел навстречу Поште. Листоноша спешился и похлопал Одина по боку, успокаивая. Впрочем, конь сам понимал, что их не убивать идут.

– Я про листонош много слышал, – сказал моряк, блестя стеклами противогаза, – но ни разу не видел. По коню узнал. Мичман Зиняк.

– Пошта, – повторил Пошта.

Мичман хмыкнул и почесал шею. Теперь Пошта ясно видел, что защитного костюма на нем не было.

– Ограбили, значит?

– Да, напали на Летучий Поезд, дали по голове, забрали ценную информацию и смылись. Судя по всему – в Севастополь. Не знаете, где искать бандитов?

– Ну… В общем, конечно, знаю. Но я тебе так скажу, листоноша: один туда не суйся. Даже на своем скакуне. Прибьют и труп медузам скормят.

– Много их у вас тут, – сказал Пошта, чтобы что-нибудь сказать.

– Да уж немало. Пригнало штормом. Все бы ничего, но воняют, твари. Дохнут – и воняют. Ждем, когда уйдут.

– А такое уже было?

– Да случается периодически. Море же.

Помолчали. Пошта лихорадочно прикидывал, что же ему делать. Мичман выглядел вполне дружелюбным, другие моряки топтались в отдалении. Одному, значит, лезть нечего. А с военными?

– Не посодействуете? Бандитов уничтожить?

Мичман Зиняк вздохнул и снова почесался.

– Это надо у капитана Воронина спрашивать. Без его ведома личный состав никуда.

– Ну так давайте спросим!

Мичман снова вздохнул, будто сдаваясь.

– Ладно, спросим. Приглашаю вас, значит, на борт «Адмирала Лазарева». Мы как раз патрулирование закончили, сейчас катер придет.

Он махнул рукой «личному составу», моряки подошли поближе. Все – Пошта глазам своим не поверил – были без защиты. Либо не бережет их капитан Воронин, либо… Впрочем, отличительное свойство человека – разум. Без него он уподобляется микроцефалам из Штурмового. Какая разница, как выглядит разумное существо и как реагирует на излучение?

– Как вы тут выжили-то вообще? У нас на картах Севастополь нежилым помечен.

– А он и нежилой. У нас тут две базы осталось: наша, Российская, и НАТО. Сейчас базируемся на кораблях… А выжили… Так и выжили. Еще гражданских немного спасли. Досталось нам, конечно.

– А натовцы?

– А им чего? Тоже выжили.

Послышалось жужжание – с южного берега бухты неспешно, раздвигая свинцовый кисель из медуз, шел паром. Обычный гражданский паром, широкий и низкий, из тех, что курсировали здесь еще до Катаклизма. Моряки оживились.

– Так противогаз достал, – пожаловался Зиняк. – И, главное, я эту вонь кожей чую. Ну, ощущение такое.

Бестактный вопрос, не чует ли он кожей радиацию, Пошта решил не задавать. В конце концов, листоноши спокойно обходились без защиты. Кто мешал военным добиться аналогичных результатов?

Паром причалил. Пошта замялся: оставлять Одина на берегу он не хотел. Конечно, конь не пропадет, но уж больно место недружелюбное.

– С животными к нам можно?

– С этим-то? С восьминогим шестичленом? Можно, конечно. У нас на кораблях своих зверушек хватает.

Когда паром отчалил, Пошта вышел на нос, стараясь не смотреть в воду – от колышащихся медуз его слегка мутило. Пришвартованные вдоль берега корабли давно уже не ходили в плаванье. Они были объединены в целый плавучий город.

Медленно ржавеющие громады крейсеров, небольшие, но боевого вида корабли, рядом навеки всплывшие подводные лодки были опутаны сложной системой переходов и лесенок. С палубы на палубу вели железные мостики, качались у бортов обычные весельные лодки. На кораблях сушили белье, что-то дымило, ходили люди. Пошта заметил, что самые большие суда (названий их он не знал) были выстроены кругом.

– Раньше большинство у Северного причала стояли, – сказал подошедший Зиняк. – И противолодочные, и десантные, и малые ракетные. А здесь – тральщики и подводные лодки. Но после Катаклизма капитан Воронин приказал всех собрать здесь. От бонового заграждения, конечно, давно ничего не осталось, но мы и так справились. И потом, от кого обороняться? Только от мутантов и бандитов, а они с суши лезут – в море соваться даже на лодках боятся. И правильно делают, к слову.

– Это сколько же здесь кораблей?

– Больше тридцати.

– Копать-колотить… А вы на берег совсем не сходите?

– А зачем? – удивился Зиняк. – У нас и так все хорошо.

Катер завернул к одному из кораблей и причалил. Моряки полезли вверх по скобам. Пошта остановил Зиняка:

– А коня мы как поднимем?

– Сейчас лебедкой сетку опустим и поднимем. Нам не впервой.

– Он вам эту сетку в лоскуты порвет.

Мичман шумно почесался. Вши у него, что ли?

– Ладно. Ефрейтор! К главному причалу давай!

Паром дал задний ход. Мимо ошалевшего от масштабов Пошты проплыл железный бок корабля. Вскоре они причалили к берегу.

* * *

Если с воды плавучий город казался просто огромным, изнутри он выглядел тесным. Ничего дальше метра от собственного носа не разглядеть: железо, на палубах – какие-то домики, хижины из строительного мусора, от военного порядка не осталось и следа. Гомон, стихийные базары, детский крик, под ногами путается домашняя живность – куры всякие двухголовые, что-то мелкое копытное с острыми зубами. Один шел за Поштой, высоко поднимая ноги и неодобрительно фыркая.

Из проржавевшей насквозь халупы, на берегу бывшей гаражом, выскочила встрепанная женщина без противогаза и защиты, заорала вдаль, приложив руки рупором ко рту:

– Васька, зараза, жрать иди!

– Ну ма-ам! – откликнулся писклявый голос из-под палубы.

Жизнь, в общем, бурлила.

– Внешний контур, – заметил Зиняк. – Трущобы. Даже вонь их не берет. Они этих медуз, прикинь, жрут.

– А как же излучение? – решился спросить Пошта.

Зиняк свернул в сторону, и они оказались у борта. На соседний корабль был перекинут вполне основательный деревянный мост, даже с перилами.

– А что им излучение? Ты, наверное, думаешь, мы – мутанты. Да так оно и есть. Приспособились. Поначалу умирали много, потом нашли… средство. Море, оно, знаешь, много берет, но много дает.

Зиняк остановился у борта и снял противогаз.

Оказался он совершенно лысым, с неправильной формы квадратной головой, глубоко посаженными глазами и горбатым носом. Но человеком. Дав Поште полюбоваться на себя, мичман снова надел противогаз и пояснил придушенным голосом:

– Невозможно же дышать. Море много дает. Некоторым помогает.

– Так это же…

– Не панацея. Это тут жить надо. На воде. Все, больше не расскажу, сам понимаешь, не для чужих ушей. В общем, приспособились. Живем. Детей рожаем.

По мосту как раз бежал ребенок – тощее создание лет семи, ссадины на коленках, выгоревшие до льняного цвета волосы, сопливый нос, короткие штаны и свободная рубашка. Ничем он не отличался от обычных сорванцов и выглядел поздоровее, чем дети бункеров. Пошта аж умилился.

– Дядя Дрюха! – заорал сорванец, увидев мичмана. – А тебя мамка ищет!

– А ты, Витя, что тут делаешь? – очень ласково спросил Зиняк.

– А я в гости пошла!

– И к кому ты в гости пошла, Витечка?

– К Яну!

– Я этому Яну уши-то поотрываю. Ну, смотри, чтобы домой не позже шести.

Чудное дитя пробежало мимо, шлепая босыми пятками.

– Племянница младшая, – пояснил мичман.

– Витя? – не поверил Пошта.

– Да. В честь ее папы назвали, Вити Глума, известный был хирург. Ну, в наших кругах известный. Сестренка как раз Витьку носила, когда Глума хомяки-мутанты разорвали. Так дочку Виктором и назвала. А что? Хорошее имя для девочки. Редкое. Я, правда, предлагал Викторией, но сестра уперлась. Так Витька Витькой и осталась. Пойдем, что ли?

Большие корабли внешнего круга прикрывали собой не такие массивные плавсредства круга внутреннего. А в центре плавучего города возвышалась громада – крейсер «Адмирал Лазарев». На малых кораблях Пошта заметил огороды, даже сады, клетки с животными – свиньями и козами, правда, не теми, что до Катаклизма, а немного измененными и потому неаппетитными.

– Хозяйство вот у нас, – похвастался Зиняк. – Полностью автономное, можно сказать. Одна есть проблема: генофонд. В замкнутой популяции, сам знаешь, всякое нехорошее начинается. Поэтому капитан наш решил с натовцами объединиться. У них, правда, база на берегу, ну так и хорошо. И ладненько. Но тут идеология, брат листоноша, это Воронин сам тебе объяснит. Нам на крейсер. Животину твою только на ферму заведем, ты не против?

Пошта не возражал, а вот Одину явно не хотелось на ферму. Он, наверное, подозревал моряков в любви к конской колбасе. А может быть, просто неуверенно себя чувствовал – плавучий город скрипел и покачивался. Страшно представить, что тут бывает хотя бы при минимальном волнении… впрочем, местные привыкли.

В систему переходов между кораблями Пошта даже не вникал. Они переходили с борта на борт – повыше, пониже, совсем низко – пока не оказались на очень устойчивом и очень широком корабле, предназначения которого в нормальной жизни Пошта угадать не мог. Сейчас здесь были сараи и стойла. Из сараев доносились звуки животной жизни…

– Матрос Воловик! – заорал Зиняк.

Откуда-то возник юноша самого бомжацкого вида. Был он в рваных шортах-бермудах, бос, гол по пояс (коричневая, пусть и несколько прыщавая кожа лоснилась от пота). Мускулатуре матроса Воловика позавидовал бы любой культурист. Пошта был не культурист, а потому позавидовал просто отчаянно. Он бы тоже не отказался от бицепсов в обхвате, что те ноги, и таких кубиков пресса. Лицо юноши закрывал респиратор, из-под которого топорщилась редкая и мягкая на вид черная бороденка.

– Леша, – устало вздохнул Зиняк. – Почему ты не в форме?

– Виноват, – без всякой вины отозвался Леша. – Мичман, ты откуда этого восьминогого шестихера приволок?

– Это – не шестихер, – обиделся за Одина Пошта. – Это конь.

– Ой, кто бы мог подумать…

– Так. Леша. Заткнись и определи животное в отдельное стойло, – приказал Зиняк. – Нам к Воронину надо.

– Я-то определю, а он не убежит?

– А что, ты боишься какого-то коня?

– Да я вообще ничего не боюсь!

Матрос Воловик ухватил Одина за повод и потащил за собой. Конь слегка упирался, но шел.

– Не обижай здесь никого! – крикнул ему вслед Пошта. Воловик обернулся:

– А я никого и не обижаю!

– Пойдем, – потянул Пошту за рукав Зиняк. – Он у нас такой. Молодой и борзый. Прозвище у него – Кобелек. Не потому, что по девкам, а потому, что всех задирает. Зубки показывает.

* * *

Командир крейсера «Адмирал Лазарев» капитан первого ранга Воронин выглядел так, как, по мнению Пошты, и полагалось выглядеть морскому офицеру – высокий, стройный, седоватый (что называется – волосы отливали серебром), с непременными усами (что за офицер без усов?), в отутюженном кителе темно-синего цвета с золотым галуном и парадной фуражке с белоснежной тульей.

– Листоноша, говоришь? – нахмурил он седую бровь. Даже глаза у него были цвета морской волны. – Какими судьбами в Севастополе?

– Вора ищу, – честно ответил Пошта.

Каперанг Воронин вытащил из кармана трубочку, набил ее табаком, приминая желтоватым от курения пальцем, чиркнул спичкой, и каюта наполнилась вонючим дымом – табак оказался обычным крымским самосадом, черным и смердющим.

– Что за вор, как зовут?

– Кличка Зубочистка. Встретились в Балаклаве. Представился бывшим летчиком из Южной бухты, но, думаю, соврал. При ограблении Летучего Поезда смылся вместе с горными бандитами. Начальник поезда предположил – и я склонен с ним согласиться – что Зубочистка действовал как наводчик горцев.

Пошта выкладывал все как отчете перед руководством – нутро ему подсказывало, что лапшу на уши Воронину вешать не стоит: иметь во врагах капитана атомного крейсера не следовало, а вот союзник такой мог ох как пригодиться!

– Так, – пыхнул трубочкой Воронин. – Ясно. И что он у вас украл?

– Перфокарту.

– Ого! – удивился капитан. – Откуда такой раритет? Коллекционная, поди, вроде семидюймовых дискет?

– Да нет, с информацией… Из штольни. Балаклавского объекта по ремонту подлодок.

– Знаем такой, плавали. А его разве не законсервировали после Катаклизма?

– Наверное, – пожал плечами Пошта. – Только местные все равно распечатали. Воюют там теперь с морлоками.

– С кем-кем?

Тут Пошта решил умолчать о происхождении морлоков от матросов и офицеров Черноморского флота и ограничился лаконичным пояснением:

– С мутантами.

– И?

– И один из местных – не знаю, кто именно, – установил связь со спутником. На перфокарте – код доступа.

Воронин, прищурясь, разглядывал листоношу через клубы дыма.

– И зачем листоношам коды доступа к спутникам связи?

– Наша миссия, – начал Пошта заученный текст, – помогать общинам выживших, связывать их между собой, способствовать возрождению цивилизации…

– Да знаю, знаю я, – отмахнулся Воронин. – Только надо ли ее возрождать, такую цивилизацию?

– Не понял?

– Спутники связи, потом – спутники-шпионы, потом – спутники с тактическими лазерами и дропбомбами… А потом еще один Катаклизм. Второй раз на те же грабли?

Пошта опешил. Не ожидал он от военного моряка таких пацифистских рассуждений.

Воронин встал, прошелся по каюте, открыл иллюминатор, выпуская наружу вонючий табачный дым и впуская аромат моря, смешанный с дизельной гарью.

– Погляди, листоноша, – позвал он Пошту. – Перед тобой – плод человеческого гения, атомный крейсер «Адмирал Лазарев». Водоизмещение – двадцать шесть тысяч тонн. Длина по ватерлинии – двести пятьдесят метров. Два ядерных реактора, два вспомогательных котла, две турбины и пятилопастные винты. Скорость – до тридцати семи узлов. Автономка – не ограничена по времени, если на реакторах, и тысяча дней на котлах. Пушки и ракеты даже перечислять не буду.

– И? – уточнил Пошта. Он не понимал, зачем капитан хвастается.

– И все, – сказал Воронин. – Приют для бомжей и бродяг. Стоит на вечном приколе в Севастопольской бухте. Потому что не с кем больше воевать. Нечем заправлять. Некому управлять всей этой техникой. Просрали страну, просрали флот, все в унитаз спустили. Отбросили мир в каменный век, политиканы херовы! Вон, в десяти милях от нас – база НАТО, и у них тот же самый бардак. Морпехи бьют матросов, офицеры меняют патроны на самогон. Все разваливается!

Пошта осторожно заметил:

– А может, оно и к лучшему? Может, в новом мире не нужны боевые корабли – а нужен транспорт, дороги, больницы, школы?

– Ты это горным бандитам расскажи, – горько возразил капитан. – Армия должна быть. А чтобы армия была боеспособной, она должна воевать. Для поддержания боевого духа. А мы тут гнием заживо в этой вонючей луже! Коды доступа у него украли! Да у нас, если хочешь знать, на каждом катере дешифраторы стояли!

– Какие дешифраторы? – напрягся Пошта.

– Спутниковых сигналов! Система опознавания «свой-чужой», слыхал про такое? И GPS-навигация в одном флаконе.

– И куда же они делись?

– Э нет! – хитро ухмыльнулся Воронин. – Ишь чего захотел! В сейфе они. В моем сейфе. И ключ – только у меня. Вот поступит сигнал – и мы им всем покажем.

«Он же сумасшедший, – понял вдруг Пошта. – Биполярное расстройство личности! То пацифист, то железом гремит. То ну его все нафиг – то покажем им кузькину мать. Псих! Вот ведь, черти его подери, попался мне капитан! А ведь в его подчинении – атомный крейсер, наверняка с ракетами!»

– Капитан Воронин, – аккуратно, как будто обезвреживая бомбу, начал Пошта. – От лица клана листонош выражаю официальную просьбу передать нам в распоряжение дешифратор спутниковых сигналов для установления связи с прочими общинами выживших.

Тщательно заготовленная речь пропала втуне. Капитан будто не услышал, глядя в иллюминатор.

– Это что еще за хрень? – спросил он.

– Какая?

– Зеленая! С восемью ногами!

– Это мой конь, Один, – гордо заявил Пошта.

– Фу-ты ну-ты, а я уж думал – все, допился, белая горячка… Мутант, что ли?

– Мутант. Но – специально модифицированный.

– Мутант… – задумчиво повторил Воронин. – А знаешь ли ты, брат листоноша, что у нас сейчас турнир идет?

– Какой турнир?

– По боям мутантов. ВМФ России – против НАТО. В трюме крейсера, мутант против мутанта, три схватки по пять минут. Для поддержания боевого духа среди личного состава.

Пошта равнодушно пожал плечами:

– Ну и что?

– А то, что нашего Барбоса еще после прошлого турнира не подлечили как следует, коновалы проклятые! А сегодня – полуфинал! Выставляй своего Одина, а?!

Листоноша отрицательно покачал головой.

– Нет. Это боевой конь. Он не для забавы выведен. Знаете, сколько раз он мне жизнь спасал? Не буду его на гладиаторские бои ставить!

– А приз тебе знаешь какой будет?! Дешифратор! – выпалил Воронин, горя азартом.

Пошта задумался. Рисковать Одином не хотелось – друг все-таки, не просто средство передвижения. Но флотский дешифратор спутниковых сигналов… Заманчиво.

– Ладно! – сдался листоноша. – По рукам!

– Вот и славно! – обрадовался капитан.

* * *

В трюме крейсера было шумно, людно и душно. Клубы табачного (и – Пошта принюхался – не только табачного!) дыма плавали под потолком, а человеческая масса перекатывалась вокруг «ямы» – двух грузовых контейнеров, соединенных параллельно. Что бы ни говорил капитан Воронин о подъеме боевого духа, а основным притягивающим фактором боев мутантов был тотализатор.

Народу в трюм набилось – не протолкнуться. Запах немытых тел, перегара, азарта, адреналина будоражил толпу. Американцы (пиндосы, как их тут называли) что-то орали по-английски, наши отвечали отборной матерщиной. Боцман – классический такой боцман, с пузом и бакенбардами, – выдал «малый шлюпочный загиб», и Пошта аж заслушался.

– Делайте ваши ставки! – надрывался «жучок», – делайте ваши ставки! Химера – три к одному! На темную лошадку – один против трех! Три схватки по пять минут! Угадай счет – удвой выручку!

«Жучков» было на удивление много – они шныряли по толпе, быстро и ловко считали мятые измусоленные купюры, обменивали их на патроны и консервы, что-то орали, что-то, наоборот, нашептывали и обеспечивали круговорот бабла в природе.

Воронину и Поште уступили почетное место у края «ямы». Рядом отирался мичман Зиняк.

– Уж мы пиндосам-то покажем! – суетился он.

Распорядитель боев – мордатый американец в камуфляжном комбинезоне – махнул рукой, и два морпеха вывели в яму Химеру. Вывели, удерживая за ошейник при помощи железных прутьев длиной по два метра каждый, – а не то порвала бы Химера и морпехов, и распорядителя. Абсолютно озверевшая от ярости тварь кидалась на все, что двигалось. Шум, гам и яркий свет прожекторов бесили ее сильнее обычного.

– Боевой конструкт! – перекрикивая толпу, пояснил Воронин. – Еще до Катаклизма начали разрабатывать!

– Угу, – промычал Пошта, разглядывая противника Одина.

Химера оправдывала свое название, будучи составленной словно из частей разных животных. Тело, безусловно, льва. Морда – скорее волчья, только пасть с тремя рядами зубов. Передние лапы – как у росомахи, с жуткими когтями, а задние – сверхмощные, как у кенгуру (прыгучая, должно быть, тварь). Хвост – а-ля скорпион, затянут в экзоскелет из кевларового псевдохитина и увенчан ядовитым шипом. Глаза фасетчатые, как у насекомого, смотрят яростно и во все стороны одновременно.

Опасный гад, ничего не скажешь!

– В синем углу! – вопил в микрофон распорядитель. – Неоднократный чемпион Шестого флота! Обладатель Гран-при Аю-Дага! Лауреат звания «Самый мерзкий мутант» на конкурсе в Партените! ХИМЕРА!!!

Толпа взорвалась торжествующими возгласами.

– В красном углу! Дебютант соревнований! Темная лошадка! Боевой конь клана листонош! ОДИН!!!

Гул был потише, скорее – заинтересованный, чем возбужденный. Про боевых коней листонош многие слышали, но мало кто их видел.

Один, разумеется, выходить на арену и не думал – как ни тягал его за уздечку матрос Воловик, конь стоял себе и с места не сдвигался. «Как он еще матросу руки не откусил?» – удивился Пошта и негромко свистнул.

Услышал хозяйский свист – на расстоянии метров двадцати и сквозь рев толпы Один неспешно, гарцующей походкой вышел в «яму».

Морпехи, ретировавшись к выходу, приготовились отстегнуть Химеру. Та сходила с ума от ярости. Толпа ревела.

– Внимание, ставок больше нет! Ставки сделаны! Ставки больше не принимаются! – трижды повторил распорядитель и рявкнул: – Начинайте бой!!!

Химеру отстегнули, и морпехи едва успели выскочить из «ямы». Тварь – боевой конструкт, плод гения американских генетиков – тут же припала к земле и начала шипеть, хлеща себя смертоносным хвостом по бокам.

Один привычно развернулся к опасности задом. Задние ноги коня – самое грозное его оружие. От такого пренебрежения Химера подрастерялась и, чуя подвох, стала заходить сбоку. Один чуть-чуть сместился.

Химера – все-таки безмозглая тварь – прыгнула. Один легко, как играющий жеребенок, отпрыгнул в сторону, и конструкт промахнулся, со всего маху врезавшись в стену. Один иронично заржал, толпа ответила торжествующим хохотом.

Химера, помотав головой, начала заходить на вторую атаку. Один держал дистанцию, периодически взбрыкивая и поднимая то одну, то другую ногу, увенчанную шипастой подковой.

Толпа от рева перешла к ритмичному скандированию:

– Да-вай! Да-вай! Да-вай!

Поште стало скучно. Исход схватки был предрешен. Скорость и сила без мозгов – не лучшее сочетание против скорости, силы, почти человеческого разума и (самое, пожалуй, главное!) богатого жизненного опыта Одина.

Химера опять прыгнула, на этот раз схитрив: могучие задние лапы послали ее в полет не прямо на боевого коня, а чуть мимо – в стенку. Росомашьи лапы самортизировали удар и развернули Химеру в полете. Рикошетом отскочив от стенки, тварь угодила прямо на спину Одину.

Тот опять взбрыкнул, заржав уже от боли (когти все-таки пропахали коню спину – как раз там, где обычно было седло; придется на пару деньков забыть о верховой езде) и, вывернув шею на сто восемьдесят градусов (шейные позвонки боевых коней тоже претерпели модификации), мощными своими клыками впился в загривок химеры.

Там, под чешуйчатой кожей, наверняка тоже был кевлар или что-то вроде этого. Но челюсти Одина развивали давление до девяноста атмосфер, и Химера заверещала от боли. Скорпионий хвост попытался ужалить коня в голову, но Один уже выпустил тварь, хитрым пируэтом стряхнул ее с себя и лягнул тремя правыми лапами.