Текст книги "Притчи – последние"

Притчи – последние
Никита Белугин

© Никита Белугин, 2024

ISBN 978-5-0059-2689-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бывший авторитет

В наше время умничают дураки, желающие показаться умными, а не дураками, поэтому позвольте, уважаемый читатель, и мне немного (или много) поумничать. Но не обессудьте, если умные мои мысли покажутся вам глупостью.

«Талант не облагораживает носителя», то есть благородное происхождение не делает человека благородным, в том случае, если человек сам не захочет таковым, то есть благородным, стать. И это касается не одних только… я хотел сказать «высоколобых», но ведь и «высоколобость» бывает двух типов… Так вот, это касается не одних учёных (учёный тоже не значит умный), не одних умных. А например, те же главари уличных банд, главари воровских группировок, они ведь тоже до определённой черты только «нехорошие», а после этой черты такие же люди как и все мы, то есть так же имеют свои дома, машины, дачи, жён, детей, так же, ну или почти так же, воспитывают их, и так далее. И это взяв только самые основные векторы, а чего уж говорить по поводу мелочей, таких например, как: дамам нужно уступать везде и всегда, что врач, будь он по их чёрным законам последний человек, но то что он врач – это окупает все его недостатки, ну и сотрудничество с главными их врагами, то есть с милицией (она же полиция) – это уж совсем дипломатический подход… В этом случае конечно талант, их чёрный талант, талант ко всему плохому и грешному, слава Богу «не облагораживает носителя». Другое дело в случае с действительно благородными людьми, которые живут как воры.

Теперь можно и к истории. Был у нас на районе такой парень, – я был в описываемое время ещё школьником начальных классов, а он был уже учеником военной гимназии, – я, познакомившись с ним, можно сказать влюбился в него, не в плохом смысле, а в хорошем, то есть как в человека, которому хочется подражать. Учась в гимназии, он уже брил чёрную свою бороду, оставляя на щеках аккуратные бакенбарды. Но бог бы с ними, с бакенбардами, если бы он не общался со мной и с моими товарищами, при своём мужественном виде, самым детским, понимающим образом. Это решительно нас всех в нём восхищало. Если бы я был с ним на более короткой ноге, то наверно бы кичился перед сверстниками, что имею такого необычайно «талантливого» – как мне казалось тогда – покровителя, друга. Но он был мне не то что друг, а даже, думаю, не знал как меня зовут, – то есть имя я ему своё как-то раз называл при первом знакомстве, но он, можно не сомневаться, его через секунду забыл.

Но главное, что его имя помнил я, помнил и уважал его имя. В период моего взросления мы конечно здоровались при редких наших встречах, – всё-таки хоть имя моё он и не запомнил, но лицо моё узнавал, и с какими-то вопросительно-весёлыми глазами каждый раз подавал мне свою руку в ответ на мою. Но даже такие редкие встречи, раз может быть в пол года-год, и те как-то прекратились незаметно, а причиной было то, что он женился, – талантливые люди вообще говоря рано женятся.

И вот как произошла наша новая во всех отношениях встреча. Я к моменту этой встречи уже сам был юношей такого же возраста, как он, этот Валера – его звали Валера – был в то первое наше знакомство, когда я был школьником начальных классов. Мы стояли с друзьями возле дома одного из нас, нас было человека три – четыре, и мы о чём-то приятно дружески общались. И я даже запомнил – о чём. Тема обсуждалась кажущаяся странной для такого возраста, но мне почему-то всегда нравились хоть какие бы ни были странные темы, лишь бы не тупые: про одежду, про телефоны, про машинные колёса, вобщем такие понятные темы, но которые почему-то обмусаливаются подростками до неприличия примитивно, – не думаю, что у всех так уж мало фантазии на поиск темы для общения, что бы при каждой встрече обсуждать одно и то же, да ещё и такое неинтересное.

Впрочем наша «оригинальная» тема всё-таки зародилась сначала из примитивной… Как это ни низко, но мы начали разговор о наркотиках и о том, что может грозить, если поймают. Один знакомый знакомого знакомого знакомого рассказывал как его знакомого посадили в тюрьму и тот сидел с мужчиной, которому светил пожизненный срок, и настолько светил, что это было несомненно. Так вот, он сетовал этому знакомому, своему сокамернику, что «лучше бы его расстреляли». Не известно доподлинно, кичился ли этот преступник, так сказать положением более угнетённым (а значит более «крутым») перед собеседником, а может, и очень вероятно, что говорил вполне искренно, так как сам почти не сомневался в своей участе.

Я конечно не могу тот разговор наш передать в том виде, в котором он был, да и вообще в каком-либо виде. Мы были ещё по-суте дети и конечно много смеялись, хотя и разговаривая на такую серьёзную тему. Один из нас, мальчишка с радикальной точкой зрения, стал ораторствовать за то, что – зачем дескать таких кормить, их нужно действительно, либо расстреливать, либо отправлять на тяжёлые работы. И вдруг кто-то из нас предложил: а что если самому преступнику доверить такой выбор? То есть при объявлении высшей меры наказания предоставить осуждённому человеку самому подписать себе приговор: либо расстрел, либо до конца жизни сидеть в тюрьме, с её нечеловеческим режимом, таким как подъёмы, поверки, отсутствие информации и прочее и прочее. Тяжёлые работы мы кажется не обсуждали, так как это очень небезопасно, да если бы на такое решились, то сама охрана негодяев была бы не выгодна, не смотря на бесплатный труд рабочих.

Но задал же юноша вопрос! Что я, будучи сейчас уже взрослый человек, не могу решить: выбрал бы действительно хотя бы и тот зек, который кичился, «что лучше бы его расстреляли», выбрал бы он действительно расстрел вместо невыносимой жизни?

Мы и тогда поразмышляли на эту тему и так ни к чему не пришли, но все сошлись на том, что те, кто действительно выбрал бы смерть, действительно были бы, но их наверно было бы гораздо меньше, чем выбравших жизнь, и даже несопоставимо меньше. Когда мы пришли к такому конс

...

конец ознакомительного фрагмента