Текст книги "При царе Горохе. Истории о гениях, злодеях и эпохах, которые они изменили"

Глава 5
Лжедекабрист. Главный российский ябедник

22 июня 1826 года произошло очень необычное событие. На Елагин остров, где жил тогда император Николай I, заявился юнкер петербургского артиллерийского училища некий Ипполит Завалишин. Встретил он царя как раз в тот момент, когда император вышел на прогулку. Ну, собственно, встреча была не случайной. Завалишин заранее шел, рассчитывая на аудиенцию русского государя. И пришел он не просто так, а с доносом. Донести хотел Завалишин не абы на кого, а на брата своего родного Дмитрия Завалишина. Передал он императору свой донос, в котором старался доказать, что братец его самый что ни на есть гнусный злоумышленник против государства. Он пишет:

«Движимый усердием к особе и престолу вашего императорского величества и ныне, имея случай открыть уже тайну, долго скрытую под скопищем различных непредвиденных обстоятельств, спешу очистить сердце, горящее любовью к отечеству и царю справедливому от ига, доселе угнетавшего».

Далее клянет брата на чем свет стоит, что он и шпион этакий, и государственный изменник, и предатель. В общем, неблагонадежный он человек, и друзья его такие же неблагонадежные, и родственники тоже. И просит Ипполит царя дать ему возможность доказать правдивость своего донесения. Здесь остановимся и расскажу подробнее, что это за семейка такая, где стукачи да изменники государственные живут под одной крышей.

Дмитрий Завалишин – 20-летний лейтенант флота, который в 16 лет состоял преподавателем морского корпуса, а в 18 лет совершил знаменитое кругосветное путешествие под руководством мореплавателя и адмирала Михаила Лазарева. Слишком честолюбивый, слишком себялюбивый человек, страдавший манией величия, считавший себя призванным спасти человечество, он вызывал неприятное впечатление о себе своих современников. В своих же мемуарах и письмах писал, что только он самый умный, самый прекрасный, проницательный, самый нравственный человек, а все вокруг абсолютные глупцы, беззастенчивые карьеристы и повсеместные любители наживы. Завалишин даже орден основал. Назвал его «Орден Восстановления с целью воссоздания истины», но потом к целям добавились еще и честолюбивые намерения произвести в Испании контрреволюцию без войны. Речь идет об испанской революции 1820–1823 годов – это такой социально-политический конфликт, связанный с внутриполитическим кризисом в Испании, утратой ее колоний в Латинской Америке, который чуть было не привел к государственному перевороту, но вовремя вмешался Священный союз – коалиция трех императоров: русского, австрийского и прусского, – и все вернулось на круги своя. Революцию подавили. И вот Завалишин желал внести предложения по поводу контрреволюции, плюс он хотел, как сам пишет, вывезти из сей части света[23]23
  Имея в виду Европу.


[Закрыть] людей беспокойного ума, которые желают перемен и смятений. На вопрос, куда именно вывезти, Завалишин отвечал: хотя бы в Латинскую Америку, где они точно ничего плохого не сделают. В общем, вся его деятельность на основе этого религиозного ордена разворачивалась в те года, когда он был под впечатлением от кругосветки, в которой участвовал и очень много разных стран посетил. Но вот проблема – угодил в сети Рылеева, самого что ни на есть настоящего декабриста. Сам Завалишин называет его коварным злодеем. Завалишин, узнает, что есть тайное общество, и Рылеев вводит его в суть дела, что общество своей целью видит свержение самодержавия, введение конституции, отмену крепостного права и так далее. Тут у Дмитрия Завалишина возникает намерение стукнуть императору Александру I на творящийся у него, можно сказать, под носом беспорядок, но Рылеев увлекает Завалишина. И тот, чтобы проникнуть в шайку и подсобрать больше материала для доноса императору, подделывает документы своего Ордена Восстановления, дабы у настоящих декабристов не было никаких сомнений, что он тоже их взглядов. А потом как-то одномоментно Завалишина занесло, закрутило, взгляды его незаметно поменялись на декабристские, и он сам, не успев того понять, оказался привлеченным к делу о заговоре декабря 1825 года. Но что интересно, Завалишин в восстании не участвовал, у него стопроцентное алиби. Он находился в отпуске. Соответственно, ни в Петербурге, ни на Украине, где происходило восстание Черниговского полка, Завалишина не было. Он пребывал где-то очень далеко от мест развития событий. Но именно эта его полупрозрачная связь с тайным обществом, недолгое, но все же общение с Рылеевым привели его на скамью. Правда, не подсудимых, так как не нашли состава преступления в деятельности декабриста Завалишина, и, в конечном счете, его отпустили с богом.

Но то ли дело он, речь подробнее пойдет о его братце – Ипполите Завалишине, таком же стукаче и доносчике, как и Дмитрий, только в разы, в разы более мерзком.

Спустя некоторое время после того, как Дмитрия Завалишина отпустили, не найдя на него чего-то серьезного, его снова привлекают по данному делу. Материал на него поднабрался, и он все-таки оказался на скамье подсудимых. Ему даже выносят приговор, как и многим настоящим участникам или таким же очень опосредованным, как Завалишин. Приговор – ссылка в Сибирь. И вот в это самое время происходят события на Елагином острове. Брат Дмитрия, Ипполит Иринархович Завалишин, решает воспользоваться бедственным положением брата, видимо, понимая, что того все равно отправят на выселки в Сибирь, и хочет таким образом сделать себе карьеру, в мыслях уже представляя, как сам Николай I, которому он собственноручно принес донос, повысит его за такие, как считал Ипполит, безусловно важные заслуги до флигель-адъютанта. Это довольно интересное, скажем так, звание, тем более для Завалишина, который вообще на тот момент был юнкером. Флигель-адъютант должен был передавать команды начальника на фланги. То есть этакая Свита Его Величества. Николай донос Ипполита принял, передал для расследования, но вот самого доносчика велел содержать под самым строгим надзором и секретным караулом. Пару дней спустя, видимо, для того чтобы закрепить успех, Ипполит Завалишин вновь подал на имя царя донос, где подтвердил прежние обвинения против брата, а также написал целый список других лиц, кто замешан в предательстве государя. Для Дмитрия начался новый виток следствия. Он, конечно, все отрицал, причем реально не вполне понимая, что на него хотят повесить, но все быстро прояснилось, когда между Дмитрием и его доносчиком устроили очную ставку. Тут-то он и увидел, кто этот благодетель, добавивший ему новых хлопот. В своих воспоминаниях он потом напишет: «…На очной ставке оказалось, что ложным доносчиком, который вел меня на виселицу, был облагодетельствованный мною мой младший брат Ипполит…»

Ипполит заявил, что видел у брата мешки с английскими золотыми и немецкими серебряными монетами, на сумму около 10 тысяч рублей[24]24
  Приличная сумма в то время.


[Закрыть], и плюс ко всему он видел бумаги, написанные, вероятно, на каком-то шифрованном языке. Ипполит из иностранных знал только французский, поэтому любой другой иностранный был для него как тайнопись. Николай велел своим генералам проверить все донесения Завалишина. Они в конечном счете оказались абсолютно несостоятельными. А Дмитрий в свою очередь все расставил на свои места. Бумаги, написанные на непонятном[25]25
  Уточню: на португальском.


[Закрыть] языке, – это хозяйственные разные расписки, чеки и тому подобное, еще времен кругосветки Лазарева. Завалишин на корабле занимался хозяйственными вопросами. Большие суммы, проставленные на бумажках, – это из-за бразильской инфляции, которая была там во время их путешествия. А мешки денег, описанные Ипполитом, – всего лишь 150 червонцев, 50 или 60 испанских пиастров и несколько голландских ефимков, которыми на фрегате платили жалованье. А поскольку на корабле зарплату тратить некуда, вот и скопилось у Дмитрия в мешке около 7 тысяч монет. Ну и как вы понимаете, конфуз. Нерадивого доносчика не то что не повысили, его разжаловали в рядовые и в сентябре 1826 года отправили подальше от столицы, в Оренбург на службу. Вообще Ипполит Завалишин, как описывает его генерал Козен, у которого Завалишин находился под специальным наблюдением во время следствия, пишет о нем следующее:

«Он читал более, нежели по летам его ожидать можно, имея память хорошую, он много стихов знает наизусть. Он показывал радость, что брат его отсылается в каторжную работу и он через то наследует часть его имения. Он поведения дурного, ибо, будучи уже под арестом, он мне признался, что ему до вступления в училище все трактиры и кабаки в Петербурге были известны».

Поехал Ипполит Завалишин в Оренбург на службу. Под наблюдением жандармов с непременной явкой в попутных губернских городах к местному начальству. Сначала на пути Завалишина оказалась Москва, там была сделана остановка. В Москве он втерся в доверие к начальнику внутренней стражи полковнику Штемпелю, а тот, еще будучи знакомым с отцом Ипполита Иринархом Завалишиным, разрешил молодому человеку свободно разъезжать по городу под свою ответственность. Завалишин, конечно, поблагодарил начальника, а уехав из Москвы дальше, по пути в Оренбург в благодарность накатал на Штемпеля донос о том, что последний небрежно относится к своим обязанностям и плохо надзирает за порученными ему государственными преступниками[26]26
  Это он про себя в том числе.


[Закрыть]! Каким-то образом по дороге во Владимир Завалишин смог отделаться от своих провожатых, которые должны были его сопровождать до Оренбурга, и от бумаг ссыльного. Во Владимир доносчик прибыл уже под именем некоего комиссионера Иванова, сумел понравиться губернатору, которого уверил, что его документы пропали. Губернатор граф Апраксин пожалел человека, выдал ему разрешение на свободный проезд и 130 рублей. Уехав из Владимира, Завалишин отблагодарил и владимирского градоначальника, написав и на него донос, что тот вообще является руководителем Владимирского тайного общества, продолжающего деятельность заговорщиков 1825 года. Пока Завалишин доехал до Оренбурга, успел отметиться во многих подобных мероприятиях. В середине декабря 1826 года Ипполит Завалишин прибыл в Оренбург, заявился к оренбургскому начальству и такого ему насочинял, что он пострадал за любовь к истине, которой не перестанет руководствоваться до конца своих дней, что он хотел быть полезным престолу, но случилось то, что случилось, и он попросил у государя добровольной ссылки. И вот он здесь. Ипполит довольно быстро освоился в рядах оренбургских солдат, но поскольку он человек деятельный, интриган, он решил выведать у местных военных их настроения, заводил с ними разговоры о тяготах службы, несправедливости начальства, необходимости положить этому предел. Завалишин объявил солдатам, что, мол, сам он из Петербурга, доставлен сюда по известному бунту, имея в виду восстание 26 декабря 1825 года. Молодым офицерам он наплел, что сейчас является членом Владимирского тайного общества и имеет поручение вербовать членов в Оренбурге, и скоро будет дан сигнал к новому выступлению против царя и нужно готовиться. Оренбуржцы, оторванные от далекой жизни центра страны, увидели в Завалишине человека, с которым им стоит подружится.

«Провинциальные либералы им заинтересовались и начали с ним либеральничать», – как пишет о деятельности Завалишина уже настоящий декабрист Владимир Штейнгель.

В Оренбурге, конечно, и до Завалишина существовали вольнодумцы, а также члены некоторых заговорщических организаций. Например, некий Кудряшов принадлежал к тайному обществу Велички – организатор его один из оренбургских таможенных директоров. Тайное братство в Оренбурге – это не что иное, как отделение Новико´вского общества, а Николай Иванович Новико´в – деятель времен Екатерины II, журналист, издатель известного журнала «Трутень», «Живописец» и некоторых других. Осколки его общества существовали в разных концах страны. Просто в Оренбурге оно трансформировалось в общество Велички, он его там развил и очень поддерживал.

И вот поговорив с Завалишиным, молодые оренбургские солдаты, мечтатели о свободе, заинтересовались, но вели себя сдержанно. Так, некий молодой прапорщик Колесников тотчас рассказал о разговорах, которые вел Завалишин, тому самому Кудряшову. И он ему велел быть крайне осторожным, но разговоры не заканчивать, дабы разузнать, что это за фрукт такой Завалишин, и для пущей убедительности разрешил Колесникову и еще паре человек войти с Завалишиным в более тесный контакт по этим вопросам. И добавил: «А там увидим!»

Данные события разворачивались в марте-апреле 1827 года, то есть спустя три-четыре месяца после приезда Ипполита в Оренбург.

Все это он делал не просто так. Затеяв в Оренбурге подобную игру, он решил втянуть в нее как можно больше человек. Главной целью Ипполита было не реальное какое-то выступление, а донос, который он собирался совершить на членов оренбургской заговорщической организации, созданной им самим же, ну об этом он, конечно, сообщать не планировал. И награда в конечном счете должна была найти своего героя. Завалишин по-прежнему мечтал получить звание флигель-адъютанта. И по его мнению, оно ему уже светило, за подобный-то рапорт. Самое главное теперь – это скорее добиться вызова в Петербург, чтобы как на духу выложить перед государем все известные и неизвестные ему сведения. Деятельность Ипполита Завалишина в Оренбурге была стремительна. Он строчил кляузы, себя не жалея. За то время, с декабря по апрель, что он был в Оренбурге, успел написать три доноса, несмотря на то что из этих четырех месяцев два просидел под арестом. Ведя беседы с солдатами, Завалишин врал напропалую. Говорил, что таких обществ, как Владимирское тайное, которое он представляет, всего двенадцать в России, что вся армия подготовлена к восстанию, что крестьяне охотно примкнут. Сформировав ядро, Завалишин ознакомил солдат с уставом, который он грамотно сочинил. Была даже инструкция, согласно которой все должны были действовать:

1. Оренбургское тайное общество составлено для произведения политического переворота в крае сем.

2. Через членов тайного общества внушать рядовым тамошнего гарнизона, казакам и простому народу те мысли о свободе и равенстве, которые влекут за собой волнения умов.

3. Внушать им чувства ненависти к правлению и царствующему поколению.

Но нужны были доказательства, причем железные, чтобы на аудиенции в Петербурге все выглядело шито-крыто, да и некоторые члены его оренбургского общества еще сомневались, может ли созданная организация добиться успеха. Завалишин создал печать общества, что уже серьезный аргумент как для тех, так и для других. Он стремился быстрее покончить с этим, хотел быстрее вернуться в столицу. Особенно он торопил товарищей по заговору с подписанием клятвенных обязательств перед тайным обществом. Чтобы заставить их оперативно это сделать, он наплел им, что вынужден немедленно отъехать в Черноречье[27]27
  Видимо, имеется в виду Черноречье – населенный пункт в Самарском уезде.


[Закрыть] для встречи агента Владимирского тайного общества, который везет для оренбуржцев бумаги, деньги и оружие, но всего этого он не отдаст[28]28
  Здесь вспоминается почтальон Печкин из Простоквашино.


[Закрыть], пока не убедится, что в Оренбурге оформлено отделение тайного общества, а без подписей его членов это невозможно. Вот так, таким хитрым способом Завалишин собрал с членов клятвенные расписки. Правда, не очень-то и много было этих расписок – не все, видимо, согласились подписаться. Но ничего страшного, Завалишин накатал их от руки. Они якобы принадлежали неподписавшимся членам нового общества. Причем все расписки были без числа. Ипполит сам проставил числа задним числом, то есть выглядело это так, как будто подписи были поставлены намного раньше, а соответственно, и общество образовалось еще до приезда Завалишина в Оренбург. Дескать, он здесь совсем ни при чем. По сути все, что задумал провокатор, удалось, осталось убедить в этом кого надо.

В середине апреля 1827 года Завалишин заявил местному начальству, что знает важный государственный секрет. Генерал Эссен[29]29
  Видимо, начальник Оренбургского гарнизона.


[Закрыть] велел доставить заявителя к нему. А далее Завалишин подал донос, где все подробно изложил, приложил даже типа списанные им копии устава и инструкции тайного общества. Для пущей убедительности среди предоставляемых в качестве доказательства своей правоты клятвенных уставов, которые Завалишин тоже смог выкрасть, он предоставил и свою – он тоже вроде как был членом этого общества, но потом все осознал и пришел на поклон.

«Почитая счастьем до последней минуты жизни своей служить Его Императорскому Величеству…» – пишет Завалишин в доносе, не уставая высказывать верность царю.

Он также просит генерала Эссена, чтобы тот отправил его со всеми бумагами в Петербург, где он лично все доложит императору Николаю I. Но вместо этого Эссен организовал военный суд, на котором обвинили самых видных членов того общества – прапорщиков Колесникова, Таптикова, и еще пять человек, в числе коих был и сам доносчик Ипполит Завалишин. Их в конечном счете приговорили к разным срокам каторги, а Завалишина и вовсе отправили в Сибирь навечно.

Потом были торжественные проводы. Торжественные потому, что каждый считал долгом проводить бедных солдат, попавших под дурное влияние. В городе к оглашению приговора собралась огромная толпа. Здесь были и оренбуржцы, и жители ближайших сел и деревень. Колесников, один из осужденных, так описывает это дело:

«Меня ввели в комнату, где я нашел всех моих товарищей, между ними был и несчастный предатель наш, несчастный подлинно, потому что был презрителен. Завалишин же, казалось, не чувствовал стыда, такого чувства ему не было известно; стоял как одеревенелый и только грыз ногти».

Приговор был таков: четверо на каторгу, трое разжалованы в солдаты. Колесников пишет, что они поблагодарили своего полковника за его хорошее обращение с ними. Полковник в ответ сказал:

«Господа, мне очень жаль вас: я потерял в вас хороших офицеров».

Затем их повели в кузницу, чтобы ссыльных заковали в кандалы. Но даже кузнецы жалели этих солдат. Они слезами обливались, когда заковывали осужденных. И нарочно заковывали так, чтобы бывшим офицерам не было туго или больно. Затем со всех осужденных списали особые приметы. Но и тут наш Завалишин выделился. Он заявил, что его отличительные приметы – это родимое пятно на груди в виде короны, а на плечах в виде скипетра. Это вызвало общий смех. Перед отправлением осужденных к месту каторги все хотели их видеть, попрощаться с ними. Купцы запирали лавки, мелочные торгаши прибирали товар и бежали провожать, приехавшие из деревень для продажи муки, соли крестьяне торопились обратно, чтобы оповестить своих сельчан о событии. Весь народ города и ближайших сел двинулся за каторжанами. Иногда им даже идти было сложно, так как толпа мешала. Уже выйдя за шлагбаум, за город, толпа все равно продолжала двигаться за ними, а те, кто не пошел дальше, стояли и махали им вслед. Каторжане были скованы, им надлежало идти по двое, но Завалишин шел один. С ним никто не хотел идти. Но он шел совершенно спокойно, насвистывая марш. В то время как другие шли, погруженные в тяжелые и печальные думы. На одном из этапов Завалишина проклял священник. В Екатеринбурге, по дороге на каторгу, Завалишин снова проявил свою сущность: отведя Колесникова в сторону, сказал ему:

«Теперь мы свободны, я напоил всех караульных, в эту же ночь разобьем острог[30]30
  Так называли тюрьму.


[Закрыть], отнимем у солдат ружья и займем весь город».

Колесников слушал его и смеялся. Добравшись до места ссылки, Завалишин послал донос Николаю I на генерала Эссена, обвиняя его во всех своих бедах. Донос Николай I оставил без внимания. А вот Эссена, наоборот, не осудил, как просил Завалишин, а наградил, переведя его генерал-губернатором в Петербург.

Доносы Завалишин слал и с Нерчинской каторги – места ссылки в Восточной Сибири, там их поселили вместе с настоящими петербургскими декабристами. С ним никто не общался, его игнорировали. Один только декабрист Михаил Лунин более-менее снисходительно относился к Завалишину. И то Лунин не скрывал, что просто считает его убогим, больным человеком.

Вообще, Ипполит Завалишин – по-настоящему уникальный человек. Это первый в русской истории лжедекабрист и первый человек, которого выслали обратно из Сибири. Его даже там не смогли стерпеть. Он ябедничал, писал доносы, и его выслали за Урал, то есть в европейскую часть страны. Был Завалишин в остроге и в Тюмени, и в Казани, а умер в Самаре. Единственный в русской истории лжедекабрист из 75 лет жизни провел в изгнании 57 лет. Не изменяя себя.