Текст книги "Король Неверленда"

Глава 7

Уинни Дарлинг

Я задыхаюсь. Совершенно не умею бегать.

Песок под ногами неровный, и каждый шаг кажется вдвое тяжелее предыдущего. Слёзы текут по лицу.

Я ненавижу плакать.

Я не плачу.

Сколько я ещё продержусь?

И почему вообще бегу?

Разве они не предупреждали меня раз за разом даже не думать об этом?

Паника возвращается, и сейчас это моё собственное чувство. Возможно, из нынешнего сложного положения я не смогу выпутаться болтовнёй.

Вдалеке в лунном сиянии виднеется скала. Над волнами стелется туман, ночной воздух кажется плотным.

Внезапно Питер Пэн оказывается передо мной, и от ужаса у меня пресекается дыхание.

Я резко торможу, чтобы не врезаться в него. Он с лёгкостью ловит меня, грубо хватает за руки и спрашивает жёстко, зло:

– Что, мать твою, тебе было сказано, Дарлинг?

– Я не знаю… я… – не могу отдышаться. И не понимаю, что происходит. – Мне стало страшно, – выпаливаю я, хотя не помню сам момент испуга.

Просто внезапно меня поразил ужас – точно так же было, когда я впервые проснулась в этом доме и Вейн вошёл в комнату.

На долю секунды Пэн смягчается.

Я чувствую, как из его тела вытекает напряжение.

– Это из-за Вейна, – поясняет он. – У него есть способность заставлять людей чувствовать ужас.

– У него… что?

– Если тебя это утешит, он не нарочно.

Я смеюсь и на мгновение слышу в своём голосе мамины интонации. Этот смех буквально сочится безумием.

– Меня это не утешит, – говорю я. Стираю слезу со щеки. – Это какая-то… магия или что-то в этом роде?

– Что-то в этом роде. Ну всё, пойдём. – Пэн указывает назад, на дерево.

– Нет. Я хочу вернуться домой.

– Почему?

– Потому что… потому что вы все мудаки.

– И что?

– И… и я не хочу, чтобы меня ломали.

Я говорю чересчур эмоционально. Я не хотела показывать, что чувствую, но интонация выдаёт меня с головой, и с этим ничего уже не сделать.

Пэн хмурится.

– Только от тебя зависит, до какой степени ты сломаешься, – говорит он. – Чем больше ты сопротивляешься, тем тяжелее будет.

Я фыркаю.

– И правда. Нет простого пути. Я помню.

Он снова тянется ко мне. Я отпрыгиваю.

– Дарлинг, – говорит он с нажимом. – Если понадобится, я перекину тебя через плечо и отнесу обратно.

– Когда я смогу вернуться домой?

– Как только я узнаю, сумеешь ли ты мне помочь.

Ветер усиливается, и волны шумно бьются о берег, поэтому мне приходится кричать, чтобы убедиться, что Пэн меня слышит.

– А когда это будет?

– Ты всегда задаёшь такую грёбаную уйму вопросов?

– Когда меня похищают – да!

– Господи. – Он проводит рукой по волосам и отворачивается. – Я уже думаю, что это какое-то проклятие.

– Просто скажи мне…

– Нет. – Подойдя вплотную, Пэн хватает меня за руку, подставляет плечо к моей груди и закидывает меня себе за спину.

– Эй!

– Будешь вырываться – оттащу тебя обратно в дом связанной.

Он придерживает меня за бёдра сзади, и хватка у него крепкая. На мне всё ещё короткое платье-футболка, оно задирается, и любую секунду я могу остаться практически в чём мать родила.

Но если я начну барахтаться, подол поползёт ещё выше.

Пэн идёт обратно вдоль пляжа, я мешком свисаю с его плеча, болтаясь вдоль широкой спины.

– Рискни сбежать ещё раз, Дарлинг, – говорит он, – и я позволю Вейну догнать тебя.

Сердце громко стучит в ушах. Мне кажется, что я вот-вот задохнусь от ужаса. И вообразить невозможно, каково это, когда тебя преследует Вейн, пока его… магия… вот так на тебя воздействует.

Я что, правда начинаю во всё это верить?

Питер Пэн появился в мой восемнадцатый день рождения, как и предсказывала мама.

Пришёл и забрал меня.

Я больше не могу отрицать, что всё это реально. Чем раньше я приму это как факт, тем быстрее пойму, как мне сбежать отсюда.

* * *

Пэн тащит меня обратно к дому, минуя толпу мальчишек, собравшихся у костра. Я чувствую, как все они смотрят на меня – я вишу на плече, словно добыча охотника.

Пэн не говорит им ни слова, и как только мы поднимаемся на балкон, внизу снова начинает играть гитара.

В доме меня бесцеремонно бросают на диван, и платье задирается до талии.

Близнецы, конечно, это замечают.

Я не слишком тороплюсь поправлять одежду.

Двинувшись к барной стойке, Пэн наливает себе ещё выпить. Возвращается со стаканом в руке, опускается в одно из шикарных кожаных кресел напротив меня. Если там такая же обивка, как и на диване, то на ощупь она гладкая и мягкая.

В этом доме нет ничего нарочито претенциозного, но некоторые признаки явственно указывают на богатство. Та же мебель, барная стойка, бутылки спиртного, выстроившиеся в ряд, как трофеи.

Местами дом рассыпается от времени, но в нём чувствуется красота, будто в потрескавшейся мраморной статуе какой-нибудь древнегреческой богини.

Пэн опускает стакан с выпивкой на подлокотник, откидывает голову на спинку кресла и закрывает глаза.

Во взглядах близнецов явственно читается вопрос: «Что ты натворила?»

Это всё Вейн. Не я. Я почти уверена, что не побежала бы, если бы он не обратил против меня свою силу.

Баш достаёт сигарету, закуривает, затягивается – затем, поднявшись, пересекает комнату и передаёт Пэну.

Тот, открыв глаза, берёт подношение, зажимает между большим и указательным пальцами и тоже делает глубокую затяжку.

Дым от его выдоха клубится над нами и дробится в лучах света.

Слева от меня дерево, растущее прямо в центре дома, роняет ещё несколько листьев, и они падают на пол, как перья.

– Вот что тебе нужно знать, Дарлинг… – начинает Пэн, так и не опустив голову и глядя в потолок. – Вы, Дарлинги, кое-что забрали у меня давным-давно и спрятали, и теперь я хочу это вернуть. Ты поможешь мне найти то, что мне нужно.

– Я не знаю, где…

– Помолчи. – Он переводит взгляд на меня. Теперь, при ярком свете и в помещении, я вдруг замечаю, что глаза у него светло-светло-голубые, почти белые, обведённые тёмными кругами.

По телу пробегает дрожь, и я плотнее кутаюсь в кофту.

– Мне не нужно разрешение, чтобы копаться в твоей голове, и я не прошу об этом. – Он садится ровно. – Но если ты пойдёшь нам навстречу, мы все гораздо раньше получим то, что хотим.

Пэн делает ещё одну затяжку, вокруг его лица струится дым.

Я думаю, что сейчас впервые вижу его по-настоящему. Когда он появился у нас дома, я слишком упорно отрицала происходящее, чтобы действительно разглядеть, кто передо мной.

На берегу его окутывала тьма.

Закатанные до локтей рукава рубашки обнажают чёрную вязь татуировок на предплечьях и кистях. Когда Пэн сжимает стакан, серебряные кольца на пальцах блестят на свету.

На татуировки можно отвлечься, и это радует. Трудно смотреть прямо в лицо существу из сказок.

При виде него у меня что-то обрывается в животе.

Есть в Пэне нечто обезоруживающее. Неестественное. Призрачное. Так выглядело бы бесплодное дерево, растущее посреди тёмного озера.

Исключительное, редкое явление – но вот же оно, оно существует.

Подобный вид словно говорит невольным зрителям: я несокрушим. Непреклонен.

Смотреть на Пэна тяжело, но отвести глаза труднее.

– Ты меня поняла, Дарлинг? – уточняет он.

Я сглатываю ком в горле.

– Да.

– Хорошая девочка. – Он встаёт с кресла. – Отведите её обратно в комнату.

Близнецы переглядываются.

– Сейчас же.

Они подчиняются, и Пэн исчезает из виду.

– Давай, Дарлинг. – Кас поднимает меня, а Баш уходит в коридор. – Мы уложим тебя спать и будем добрее, чем Пэн, честное слово. – На последних словах он смеётся, но смех кажется саркастическим.

Близнецы ведут меня по коридору назад в спальню и снова приковывают к кровати. Кас действует очень осторожно, но я подмечаю его взгляд, задержавшийся на моём теле.

Это странное чувство – внезапно оказаться пленницей в доме, полном парней.

Год назад я назвала бы это праздником.

Теперь это представляется закономерным следствием того, что всю жизнь я провела в страхе и заблуждениях.

– Для первого дня в Неверленде, – говорит Баш, – у тебя всё очень даже неплохо, Дарлинг.

– Я прикована к кровати. Как будто у меня вообще был выбор.

Кас двигает челюстью.

– Выбор есть всегда.

– Если мы понадобимся, Дарлинг, кричи. Мы будем неподалёку, – напутствует Баш. Затем дверь за ними закрывается со щелчком, а я остаюсь лежать при мерцающем свете фонаря.

Глава 8

Уинни Дарлинг

Своё тринадцатое лето я провела с мамой в ветхом доме, втиснутом между участками двух враждующих соседок: одна была ханжа, вторая – проститутка.

Проститутка Старла, мамина знакомая, помогла нам получить аренду.

Бет Энн, скромница, ненавидела Старлу и говорила, глядя на потрескавшийся тротуар перед милым жёлтым домиком соседки:

– Эта гнусная женщина – пятно позора на всей округе.

Ироничнее всего выглядело то, что жилище Старлы было самым красивым в квартале.

Я довольно быстро поняла, что она богата и умеет распоряжаться своей валютой – телом – лучше мамы.

Бет Энн втайне завидовала Старле, хотя и притворялась, что это не так.

Я думаю, не столько из-за её свободного отношения к сексу, сколько из-за свободы вообще.

Муж Бет Энн не обращал на неё внимания, а, возможно, и ненавидел. Она оказалась в ловушке, и её бесило, что соседка этого избежала.

Я любила Старлу. Мне нравилось слушать её, наблюдать за ней и учиться.

– Я хочу стать миллионершей, – сказала она мне однажды днём, когда сидела со мной по просьбе мамы. – Осталось немного. Ещё несколько лет, и я буду стоить семизначную сумму.

Такие деньги трудно было представить, но в действительности меня гораздо сильнее удивляла уверенность Старлы.

Как она умудрялась это делать?

Как ей удавалось жить в своём теле и так его любить?

Я изучала её всё лето, пыталась узнать её секреты. Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, обнаружив, что их гораздо легче понять, когда они сами не знают, что за ними кто-то следит.

Старла всегда заводила разговоры первой и имела обыкновение прикасаться к людям, даже к незнакомцам. Притрагивалась к плечу или пожимала руку. Мужчинам это нравилось. И не важно, где мы были и чего просила Старла, мужчины покорялись ей.

Однажды днём она каким-то образом уговорила первого встречного угостить нас обедом. А в конце лета подъехала к дому на новеньком внедорожнике, который ей купил со склада какой-то парень.

– Ты с ним встречаешься? – спросила я.

Старла рассмеялась.

– Малышка, я ни с кем не встречаюсь. Мужчины – мои игрушки, и я регулярно с ними играю.

Мне хотелось, чтобы она была моей матерью.

Когда нас выселили из этого дома за просроченную арендную плату, я была безутешна.

Старла сказала, что я могу навещать её, когда захочу, но мама смогла найти квартиру только через два округа оттуда.

Я больше никогда не видела Старлу.

Иногда я думаю о ней и задаюсь вопросом, достигла ли она семизначной суммы.

Уверена, что да.

Лежа прикованной к кровати в незнакомом месте, я не могу не спросить себя, что бы делала в такой ситуации Старла.

Она бы не волновалась. И не боялась. А придумала бы план и приступила к его воплощению.

До Пэна, до Неверленда, я считала, что мне суждено сойти с ума, как и моей матери, и ничто не может этому помешать. Считала: безумие у меня в крови. Но теперь понимаю: Дарлинги теряют рассудок здесь. В Неверленде.

Поэтому мне нужно выяснить, как это предотвратить. И даже возможность хоть как-то препятствовать этой перспективе – гораздо больше, чем я когда-либо рассчитывала.

Я никогда не была ханжой, не то что Бет Энн. Где уж мне позволить себе такую роскошь.

Вот почему через меня прошла половина первогодок баскетбольной команды в старших классах. От них я получала то, чего хотела или в чём нуждалась. Иногда они подвозили меня в школу. Иногда кормили. В других случаях я просто чувствовала, что нахожусь в собственном теле.

В том же году я получила прозвище Шлюшка Уинни.

Тогда мне было всё равно. Мне и сейчас всё равно.

И если бы Старла была здесь, она бы посоветовала мне использовать то, что у меня есть.

– Большинство мужчин этого не осознают, – сказала она однажды, – но у нас, девочек, тоже есть ящики с инструментами. Но оттуда не вываливаются молотки, гаечные ключи и отвёртки. У нас есть вот это. – Она сжала свои груди. – И это, – затем постучала по виску. – И нет большей силы, чем сиськи и мозги вместе, малышка.

У Каса был такой пристальный взгляд…

Если кто среди них и слабое звено, так это он.

Сможет ли он вернуть меня домой? Знает ли, как покинуть остров? Я уверена, что смогу привлечь его на свою сторону.

В комнате темно. Идея во мне крепнет.

Я сажусь на кровати, откашливаюсь и зову Каса. И когда через несколько минут за дверью спальни раздаются его шаги, сердце у меня подскакивает к горлу.

Я собираюсь переспать с Потерянным Мальчишкой.

Глава 9

Кас

Если девчонка Дарлинг зовёт меня, я прихожу.

Нас с Башем всегда назначают к ней сторожами.

На протяжении десятилетий мы присматривали за пленницами.

Присматривали, но не трогали.

Когда я прихожу, Уинни сидит на постели и плачет.

Мне тут же хочется её успокоить.

Пэн всегда говорит, что из нас четверых я добрее всех.

– Ты чего? – Я сажусь на край кровати рядом с девчонкой.

– Мне страшно, – признаётся она и, поникнув, склоняется ко мне, вцепляется в мою рубашку и всхлипывает. Я сдаюсь.

Как будто тут можно не сдаться.

Притягиваю её ближе. Уинни вся трясётся.

Я буквально слышу голос брата у себя в голове – это очень плохая идея.

Но я, мать твою, отдаю себе отчёт в том, что я делаю.

Я не теряю контроль, как Вейн, и уж точно не трахаюсь без разбора, как Баш. Я могу успокоить плачущую Дарлинг, не пытаясь её поиметь.

– Уинни, – говорю я, – всё будет хорошо.

– Он меня сломает.

– Нет, конечно.

– Да! Так же, как он сломал мою маму!

От её слёз у меня быстро промокает рубашка. Я слышу её частое сердцебиение, чувствую пульсирующий ток крови в венах.

Мы с Башем не такие, как Пэн и Вейн, но тем не менее мы монстры.

Уинни кладёт руку мне на бедро и наклоняется ближе.

И член у меня, разумеется, на это реагирует.

– Дарлинг, – произношу я куда более хрипло и мрачно, чем до этого. – Мне нужно идти.

– Нет. Подожди. – Она пытается обхватить ладонью мой бицепс, но у неё не выходит – она слишком маленькая. – Я не хочу оставаться одна.

В груди становится тесно.

– Пожалуйста, побудь со мной, – жалобно хнычет Дарлинг.

– Хорошо. Только минуту, – соглашаюсь я.

– Спасибо.

Некоторое время мы молчим, и у меня легонько покалывает в затылке.

– Хочешь увидеть кое-что необычное? – спрашиваю я.

Она внезапно настораживается.

– Это что?

– Ложись на спину.

Цепь от её движения лязгает. Кровать скрипит.

Эта Дарлинг слишком доверчива. И я перехожу черту.

Я ложусь рядом с ней.

Серебристый свет льётся в окна у нас за спиной, полосами тянется вдоль стен.

Моя магия всегда оживает ночью. Как и прилив, растёт от луны.

Я почти не прикладываю мысленного усилия – иллюзия возникает на потолке будто сама собой.

Рядом со мной Дарлинг ахает, и я не могу удержаться от улыбки.

– Что это? – изумляется Уинни.

Над нами расстилается ночное небо, переливаясь всеми оттенками чёрного, синего и фиолетового, и в темноте мерцают звёзды.

Некоторым девчонкам Дарлинг нравится магия. Некоторым – нет.

Кто-то из них думает, что это просто обман зрения.

Но это настоящее волшебство.

Неверленд полон магии.

Или, по крайней мере, был когда-то.

Теперь он умирает.

Именно поэтому Дарлинг здесь.

Спасти короля, спасти остров.

Конечно, это нелепая идея, прошли не просто годы – столетия. Иногда я забываю, что Пэн – король, что здесь ещё есть чем править.

Он никогда не вернётся к тому, что было раньше, прежде чем он потерял свою тень.

Я даже не знаю, за что мы боремся, что именно хотим отыскать.

Магию, я полагаю.

Землю.

Но для Пэна, как мне порой кажется, главное – власть. Ему плевать на гибискусы, лилии и кусты морочных ягод.

Король не может стать кем-то другим. Он всегда будет королём. Без трона он ничто.

Уинни поворачивает голову посмотреть на меня. Звёздный свет над нами вспыхивает ярче, и я никак не могу скрыть, что иллюзия связана со мной.

Другие терпеть не могут, когда очередная девчонка Дарлинг приходит в Неверленд. А мне это всегда нравилось.

Это разбавляет нашу рутину.

– Что ты такое? – спрашивает она.

Я тихонько, себе под нос, смеюсь.

– Я очень много что, Дарлинг.

– Но вот это, – она вскидывает руку, указывая на потолок, – что это такое? Как ты это делаешь?

Баш и я не говорим о том, откуда мы родом. Потому что мы никогда не сможем вернуться домой.

– В твоём мире, – говорю я ей, – нас бы назвали феями.

Уинни смеётся, у неё на лбу переливается мерцающий звёздный свет.

– Но я не верю в…

Я немедленно зажимаю ей рот, из-под пальцев вырывается её сбившееся от испуга дыхание.

– Не говори так.

Она хмурится.

– Пообещай мне, что не будешь.

Она быстро кивает, и я убираю руку.

– А почему? – спрашивает Уинни. – Разве нельзя говорить, что не веришь в…

– Дарлинг. – Я почти рычу её фамилию, стук сердца отдаётся в ушах. – Если ты скажешь это вслух, я умру.

– Что? – удивляется она, в её голосе снова звенит смех. – Да быть не может!

– Но это так.

Я вдруг вспоминаю мать. Контуры её крыльев, сияние кожи.

– Если ты произнесёшь эти слова, фея умрёт. Да, вот так просто. Поэтому пообещай мне никогда этого не говорить.

Уинни усаживается на кровать.

– Обещаю.

Я ложусь обратно рядом с ней.

– Если ты фея, то где твои крылья?

– Я лишился их. – Это признание до сих пор звучит горько и гневно.

– Как же это случилось?

Я вздыхаю.

– Это очень долгая история.

Дарлинг смотрит на меня, нахмурившись. Думаю, она предполагала, что этот разговор пойдёт в совершенно ином направлении.

– Ты сказал, что в моём мире тебя бы назвали феей. А здесь как тебя называют?

– Фейри.

Не все мы – существа из света и звёздной пыли, как моя мать. Фейри здесь купаются в крови. Но у них есть одно правило: не убивать друг друга.

Баш и я его нарушили.

– А Пэн? – спрашивает Дарлинг.

– Он не фейри.

– А кто тогда?

Я зашёл слишком далеко. Звёзды на потолке мигают и исчезают.

– А это, Дарлинг, уже не моя история.

Она фыркает и заново устраивается рядом со мной. Кровать скрипит.

Мне уже слишком нравится эта новая девчонка. Возможно, я не так уж хорошо отдаю себе отчёт в том, что делаю.

Она поворачивается на бок, положив руки под голову.

За домом волны разбиваются о берег. В воздухе чувствуется приближение летней грозы.

– А твои татуировки? – Уинни дотягивается проследить пальцем изогнутую линию на моей коже. – Они что-то означают?

– Означали когда-то.

– А теперь?

– Теперь они просто напоминание.

Дарлинг ведёт пальцем вдоль чёрной линии у меня на шее вниз к воротнику рубашки, и я вздрагиваю. У фейри татуировки обозначают ранг и происхождение. Предполагалось, что мы с Башем займём место на самом верху иерархии.

А теперь мы всего лишь поучительная история.

Рука девчонки скользит по моей груди, вниз по животу, и мышцы пресса напрягаются.

Стояк у меня просто каменный.

Дарлинг опускает руку ниже.

Я ловлю её за запястье.

– Не надо.

– Что не надо?

– Я знаю, что ты делаешь.

– И что же?

– Ты пытаешься вызвать разлад среди нас. Ты не первая, кто считает себя умнее всех. Но это не так, Дарлинг. Ты думаешь, что изобрела выгодную стратегию, но мы уже видели такую же раньше. Мы наблюдали каждый ход, и все девчонки смирялись. В итоге.

Я хочу трахнуть её, только чтобы преподать ей урок.

Начинается прилив. Магия бьётся в рёбра.

Мы все так или иначе связаны с ночью.

Созданиям тьмы лучше и оставаться там.

– Мы не трогаем девчонок Дарлинг, – говорю я ей и поднимаюсь с кровати.

– Я не это… я хотела…

– Спокойной ночи, Уинни. – С этими словами я выхожу из комнаты, закрывая за собой дверь.

Когда я поправляю член в штанах, мне почти больно.

Мне нужно хоть что-нибудь.

Прохожу через чердак на балкон.

– Ты куда? – обеспокоенно спрашивает Баш.

– Наружу, – бросаю я.

Остальные Потерянные Мальчишки сидят у костра, с ними с десяток девушек из города. Они всегда жаждут внимания короля и его людей.

Я выбираю одну. Подойдёт любая.

– Ты, – обращаюсь к девушке с тёмно-каштановыми волосами. – На колени.

Округлив глаза, она нерешительно оглядывается на остальных.

– Вставай на колени или уходи. Выбирать тебе.

Она облизывает губы, затем встаёт со стула и шагает во внутренний дворик. Расстёгивает на мне штаны, вытаскивает член, гладит по всей длине.

Твою мать.

Волосы на затылке поднимаются дыбом – в воздухе разливается магия.

Я могу заставить что угодно возникнуть въяве. Сделать любую иллюзию достаточно реальной, чтобы её можно было коснуться.

Но есть единственное, чего я не могу.

Не могу притвориться менее ненормальным, чем остальные.

Девушка берёт у меня в рот. Она медленная, нежная и неуверенная, я таких терпеть не могу.

Зарывшись рукой в каштановые волосы, я толкаюсь ей в горло. Она давится, глаза у неё наполняются слезами. Остальные смотрят, как я трахаю её в рот, жестоко, безжалостно.

Она заглатывает целиком.

Каждый дюйм.

И всё это время я не могу не представлять губы Дарлинг вокруг своего члена.

Возможно, она-то как раз знала, что делает.