Текст книги "Сердце огненного острова"

II. В райском саду

И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.

Книга Бытия, 2, 15

8

Из Сингапура в Батавию они плыли два дня.

Раскинувшийся на фоне округлых зеленых холмов Сингапур был одним из главных портов мира: через него проходили все пути между Востоком и Западом. Словно в калейдоскопе, человеческое многообразие проявлялось здесь во всех оттенках желтой, коричневой и черной кожи; белые лица европейцев казались между ними едва ли не призраками. Возле причалов, доков и пакгаузов теснились бесчисленные суда из всех стран мира, словно стаи морских птиц, привлеченных обильной пищей.

Два дня «Принцесса Амалия» плыла по прозрачным водам Малаккского пролива под небом, которое блестело как голубой жемчуг. Миновала Суматру с ее сочной зеленью влажных тропических лесов и мангровыми рощами, лавировала между рассыпанных в море островов – в насыщенном влагой воздухе они казались такими нежными, словно их нарисовали акварелью по сырому листу картона; их окружала лучистая жадеитовая зелень отмелей. В эти дни на борту парохода стояла тишина, пассажиры изнемогали от жары, ложившейся горячей простыней на лицо и руки; от нее стонали даже паровые машины в трюме.

Одинокий, ослепительно белый маяк на небольшом островке стал первым предвестником того, что цель их поездки близка. На горизонте среди дымчатой синевы завиднелись горы; они вырастали прямо из моря и через некоторое время предстали во всем своем великолепии, в ореоле тонких облаков вокруг вершин. Потом из спектра красок воды сложились пальмовые рощи, словно нарисованные легкой рукой искусного художника. Ява лежала среди моря, свежая, сверкающая росами, в своей первозданной красе.

«И вот появилась она, Королева Востока, как тогда называли Батавию. Невзрачная, даже бедноватая владычица», – разочарованно подумала Якобина, сравнивая ее с Сингапуром и его портом. Так ее назвали голландские мореплаватели в честь своей родины, ведь латинское название Голландии – Батавия, страна батавов, германского племени, поселившегося к югу от нынешнего Утрехта, на плодородном, но болотистом полуострове в устье Рейна.

«Что ж, подходящее название», – решила Якобина, когда «Принцесса Амалия» встала на якорь в устье канала, прорытого через заболоченную береговую равнину, плоскую и бурую, как обувная подметка. Намного терпеливее, чем пассажиры, пароход ждал, когда к нему подплывет буксир с дымящейся трубой и стучащим двигателем и отвезет в город пассажиров с их багажом. За тот час, что длилась погрузка, нидерландский таможенник в мундире, поднявшийся с буксира на палубу, выполнял полагающийся досмотр. Раздражающе неторопливо, основательно он прошелся по списку пассажиров и не только сопоставил лица прибывших с перечисленными на листе фамилиями, но и проверил, нет ли у них признаков каких-либо болезней. Предъявленные документы гарантировали, что каждый из пассажиров был гражданином королевства Нидерланды, а не иностранцем, что повлекло бы за собой долгие дополнительные формальности. Улыбка Флортье и ее скромный взгляд из-под трепещущих ресниц тронули его так же мало, как ворчание госпожи Юнгхун или визг Йооста «Я хочу-у!».

Наконец, бюрократические процедуры были завершены, а весь багаж перегружен. Пассажиры перешли по шаткому трапу на не менее шаткий буксир, и он неторопливо затарахтел по каналу.

Якобина стояла под зонтиком и глядела из-под полей соломенной шляпы на одноэтажные белые домики с четырехскатными черепичными крышами на берегу канала – с таким же успехом они могли стоять и на их родине. На другом берегу тянулось болотистое пространство, поросшее тощими деревьями и кустарниками; от бурой воды канала исходил затхлый, солоноватый запах. «Могила европейцев» – вспомнилось ей. Так вплоть до недавнего времени называли Батавию из-за высокой смертности, вызванной климатом и, прежде всего, малярией, дизентерией, желтой лихорадкой и лихорадкой Денге. Это была самая тяжелая пушка, из которой поначалу палила ее мать, запрещая поездку. Но тогда Хенрик неожиданно помог своей сестре и попросил знакомого аптекаря сказать свое веское слово. Лишь когда тот снабдил Якобину бесчисленными рекомендациями и всевозможными лекарствами, прежде всего, хинином от коварной малярии, Берта ван дер Беек немного успокоилась.

Якобина почувствовала рядом чей-то локоть и повернула голову.

– Что с тобой? – прошептала Флортье. Якобина впервые видела ее в головном уборе – в миниатюрной шляпке, ловко сидевшей на высокой прическе. Ветер ласково теребил оборки голубого платья и рюши на зонтике. – У тебя лицо тоскливое, как три дня дождливой погоды.

Щурясь от солнечного света, который отбрасывали белые стены строений, Якобина смотрела на голые площадки вокруг пакгаузов, грязные и некрасивые, на таскавших грузы китайцев с длинной косичкой под остроконечной соломенной шляпой. На краю канала швартовались гребные лодки и маленькие парусные суденышки. Над ними высились грузовые краны, напомнившие Якобине виселицы. Она поскорее опустила взор, когда заметила, что на них смотрят темнокожие мужчины, праздно сидящие на пристани.

– Не знаю, – пробормотала она. – Я представляла все немного по-другому.

– Как?

Не успела Якобина облечь свои мысли в слова, как к Флортье обратилась госпожа тер Стехе.

– Ну как, фройляйн Дреессен, вы взволнованы?

– О да, – услышала Якобина радостный ответ Флортье и снова задумалась. Признаться честно, до этого она смутно представляла себе Батавию. Лишь нечеткие образы белых домов колониального стиля и пышных садов на краю тропического леса. Во всяком случае, как город, в котором каким-то образом отразилось славное прошлое Нидерландов, великой торговой державы, связанное в Батавии с историей давно исчезнувшей Объединенной Ост-Индской компании. Ее единственной четкой эмоцией была надежда обрести определенное место в жизни, став учительницей и гувернанткой. За рамками семейной жизни и все-таки принадлежа к ней, освободившись от давления светских событий, но так, чтобы это не воспринималось как недостаток, ведь гувернанткам не нужно присутствовать на балах и чаепитиях. Она надеялась, что ее будут ценить и что больше никто не будет подыскивать для нее мужа. Гувернантка обязана быть незамужней, а целомудренность – высший принцип, равнозначный для Якобины вожделенной свободе.

С грохотом и резким ударом, от которого задрожал старенький корпус, а на палубе раздались испуганные крики и началась сумятица, буксир пришвартовался. Мужчины с лицами цвета меди, в широких штанах, рубашках с засученными рукавами и в платках на черных волосах, гортанно перекликаясь, помогали путешественникам сойти на берег и несли их багаж. В деревянном павильоне другие таможенники открывали на длинных столах чемоданы, заглядывали в них, а иногда и рылись. Якобина покраснела до корней волос, когда молодой таможенник с лихо закрученными кончиками светлых усов тщательно пересмотрел ее аккуратно сложенное белье. Рядом хихикала Флортье, игриво переговариваясь с пожилым служакой.

В другом конце павильона поодиночке и группами стояли господа европейского вида в светлых костюмах и легких шляпах. Они явно ждали, когда смогут забрать приехавших. Офицер в черно-синем мундире, молодцевато щелкнув каблуками, салютовал лейтенанту Тойниссену и майору Росендаалу, вежливо поцеловал руку их спутницам и благосклонно принял под свое покровительство четырех рекрутов с их заплечными вещевыми мешками. Возле павильона стояли экипажи, в основном, маленькие двуколки с навесом, в которые были запряжены приземистые пони, и только два или три больших конных. Несколько экипажей уместились в единственной тени, под узким навесом одноэтажного здания с колоннами и террасой на плоской крыше. Там виднелась вывеска «Стадсхерберг», «Постоялый двор».

– Ну, милая фройляйн Дреессен, – снова обратилась к Флортье госпожа тер Стехе, – как только вы немного осмотритесь, милости просим к нам в гости! Наш адрес у вас имеется, не так ли? Всего-всего хорошего! Желаю вам приятно провести первые дни в Батавии. А если у вас возникнут вопросы или трудности – упаси господи! – не медлите, обращайтесь к нам. Ах, вам тоже всего хорошего, фройляйн ван дер… ван дер Бройк!

– Благодарю вас, – пробормотала Якобина. Вокруг нее все прощались друг с другом. Она не видела нужды поправлять госпожу тер Стехе, а кроме того, сосредоточенно высматривала человека, который мог носить фамилию де Йонг. Она казалась сама себе смешной и нелепой, цепляясь взглядом поочередно за незнакомые лица в надежде, что кто-то признает в ней новую учительницу и увезет в Батавию.

Ее желудок уже корчился от страха, но потом она моментально успокоилась, увидев маленького человечка в пестром тюрбане. Его голые коричневые ноги темнели под белыми штанами-джодхпурами. Он с приветливой улыбкой держал мятую картонку, на которой крупными буквами было написано «ВАН ТЕР БЕК».

Она поискала глазами Флортье, и ее взгляд упал на маленького Йооста – сидя на руках у отца, он глядел на всех широко раскрытыми глазами. При виде Якобины он заулыбался и помахал ей маленькой ручкой.

Флортье она обнаружила рядом с собой. Перед ней стоял господин Ааренс.

– Драгоценная фройляйн Дреессен! – проговорил он, церемонно поклонившись. – Для меня была большая честь и огромная радость путешествовать вместе с вами! Смею ли я… смею ли я когда-нибудь при удобном случае засвидетельствовать вам почтение в вашем отеле? – Казалось, он много дней репетировал эти слова.

– Ну, конечно, дорогой господин Ааренс, – ответила Флортье, с трудом подавляя смех, и протянула ему правую руку. Господин Ааренс покраснел, но вцепился в ее руку и нагнулся, чтобы поцеловать. Казалось, он хотел добавить что-то еще, но Флортье встретилась взглядом с Якобиной и, бросив через плечо «До свидания!», пошла к ней. Ее поклонник озадаченно застыл на месте, потом уныло поплелся к своим чемоданам.

– За мной приехали, – сообщила Якобина и, кивнув головой на кучера, взяла в руку саквояж, а другой крепко сжала сложенный зонтик.

– Да, – с грустноватой улыбкой ответила Флортье.

– Может, ты поедешь со мной? – тут же предложила Якобина, направляясь к кучеру. Хотя ей стало нехорошо при мысли о том, что она так своевольно распоряжалась возницей, которого прислали за ней хозяева. – Может, твой отель окажется как раз у нас по пути.

Улыбка Флортье повеселела.

– Ты так считаешь? Это было бы потрясающе!

– Добрый день, – неуверенно обратилась Якобина к кучеру, который при виде нее слегка поклонился. – Я – фройляйн ван дер Беек. Вы повезете меня в дом майора де Йонга на Конингсплейн Оост? Вы говорите по-голландски? – быстро добавила она, устыдившись, что во время плавания больше общалась с Флортье, чем учила малайскую грамматику.

– Дадада, – подтвердил кучер, достававший Якобине до плеча, и низко поклонился. – Селамат датанг, нони ван тер Бек! Я, – выпрямившись, он ткнул себя в грудь большим пальцем, – я – Будиарто. Я очень карашо на языке туан и ньоньа бесар де Йонг.

– Вы могли бы подвезти и меня? – вмешалась Флортье со своей прелестной улыбкой. – Мне нужно в отель «Дес Индес». Вам это случайно не по пути?

– Дадада, – проговорил Будиарто, энергично кивая. – Карашо. Очень карашо.

– Ой, спасибо, большое спасибо, – прощебетала Флортье и радостно захлопала в ладоши.

Кучер бросил картонку на землю, повернулся и, щелкнув пальцами, позвал к себе двух туземцев, которые до этого перетаскивали багаж из буксира в павильон. Они моментально принесли чемоданы и шляпные коробки Якобины и Флортье в одну из повозок, запряженных пони. Будиарто указывал по-малайски, в какой последовательности складывать багаж в задней части повозки, орал на носильщиков и даже бил их по рукам. Наконец, недовольно ворча, он потрогал багаж и отослал обоих кивком головы. И тотчас на его лицо вернулась широкая улыбка. С низким поклоном он помог сесть в двуколку сначала Флортье, потом Якобине. Когда он хотел взять саквояж из рук Якобины, она поблагодарила его и вручила только свой зонтик. С громким криком он тряхнул поводьями, и повозка так резко тронулась с места, что Якобину и Флортье отбросило назад.

Повозка круто развернулась возле постоялого двора, перед которым стояли, держа в руках кружки, четыре рекрута с их командиром.

– Всего хорошего, – крикнула Флортье и весело помахала им рукой; четыре рекрута с блаженной улыбкой на юных лицах тоже помахали ей в ответ.

Пони резво, хоть и вразнобой, бежали по дороге. На противоположном берегу канала виднелась башня с квадратным основанием, позади нее на коньке высокой крыши трепетал на ветру красно-бело-синий триколор Нидерландов. Юридически они находились на родной земле и все-таки в одиннадцати тысячах миль от нее. На другой стороне земного шара.

Якобина вздохнула с облегчением, когда от быстрой езды в лицо повеял легкий ветерок. На барже и в таможенном павильоне воздух был жаркий и влажный; блузка под распахнутым жакетом липла к спине, затылок взмок от пота. Крепко вцепившись в стоявший на коленях саквояж, она с волнением выглядывала из-под навеса двуколки. Так вот где обосновались двести семьдесят лет назад голландские мореплаватели. Они построили крепость, чтобы развивать торговлю и защищать торговые пути от своих мощных соперников – Португалии и Великобритании, тоже тянувших руки к сокровищам Азии. Японские серебро и медь они потом выменивали в Китае и Индии на шелк, хлопок и фарфор и с выгодой продавали в Европе. Их интересовали рис, краска индиго, благородная древесина тика, пряности – корица, мускат, гвоздика и перец, а впоследствии – чай и кофе. Эти сокровища обогащали жителей Нидерландов, в том числе удачливого торговца по фамилии Якобус ван дер Беек, состояние которого впоследствии послужило основой для банковского дома Ван дер Беек. Как раз в честь него и назвали Якобину.

Канал закончился. Двуколка прогромыхала через узкий мост с белыми лакированными перилами, перекинутый через другой, поперечный канал. Слева и справа простиралась плоская местность, на которой стояли пакгаузы и другие торговые здания. Вскоре с правой стороны показалась панорама города с плотной застройкой. Пыльная дорога привела к белым воротам в европейском стиле. Будиарто объехал их и, повернув голову к Якобине и Флортье, крикнул: «Амстердамски варот!», перекрикивая грохот встречной конки – трамвая на конной тяге. Свое пояснение он подкрепил многозначительным кивком. Чуть позже он провозгласил, гордо выпятив грудь: «Городской дом!», когда они проезжали мимо белого двухэтажного здания ратуши с башенкой в середине крыши.

Флортье тоже глядела по сторонам, ей не сиделось на месте. Она то высовывалась из-под козырька наружу, то поворачивалась к Якобине, толкала ее в бок, смеялась и непрестанно кричала:

– Ты погляди! Там! И там. Видела?

Якобина только кивала. После тишины на борту парохода ее оглушил шум города, стук копыт, скрип колес бесчисленных повозок и экипажей, поднимавших клубы пыли. На многих домах трудились китайцы с косичками – что-то прибивали, пилили, красили. Босоногие мужчины с темной кожей подметали веранды или сидели маленькими группами на корточках, так низко, что у Якобины уже при виде их болело ахиллово сухожилие. На углу улицы сидела древняя старуха в сине-красном сари. Ее лицо было темным, изборожденным морщинами, словно сушеная смоква. Она предлагала на большом зеленом листе плоский пирог с сахарной глазурью. Европейские мужчины с папиросой в руке, в костюме или без пиджака стояли перед входом в дом или неторопливо пересекали улицу. Другие мужчины, в поношенных костюмах, с цветом кожи разных оттенков между белым и коричневым, от кофе с молоком до арахисового, шагали в тени зонтиков. Батавия оказалась многолюдным городом, но люди в нем не суетились и никуда не спешили.

Сначала ряды домов с выступающими крышами, мимо которых проезжала двуколка, казались простыми, почти времянками и чуточку обветшавшими. Потом дома стали выше, чище, хотя и были по-прежнему двухэтажными, а улицы расширились. Фасады лавок заманивали к себе покупателей, почти как в Европе. Город стал более зеленым, вместо редких лохматых пальм гигантские деревья дарили домам и тротуарам густую тень. Якобина дивилась на газовые фонари, обрамлявшие улицы; когда они зажгутся при наступлении темноты и озарят город своим бледным светом, он превратится в волшебную страну. Каналы, пересекавшие Батавию, немного напоминали ей родной город. Из ничего тут построили второй Амстердам, кусочек Голландии, только с сильным тропическим акцентом.

Один из каналов, пересекавший город по прямой линии, сопровождал их большую часть пути.

– Моленвлиет! – восторженно сообщил Будиарто, повернув голову, и при этом чуть не столкнулся с другой повозкой. Наконец, кучер резко натянул поводья и остановил пони.

– Отель нони! – воскликнул он и рявкнул, подзывая носильщиков. Они уже бежали к нему – в штанах цвета ила, белых рубашках с длинным рукавом и с непременным платком на голове.

– Я сейчас, – сказала Флортье и вылезла с помощью Будиарто из повозки, чтобы показать носильщикам свой багаж.

Якобина выглянула из-под козырька. Множество безупречно белых бунгало с гонтовыми кровлями составляли фронтон отеля. За ними виднелись другие постройки, обрамлявшие просторный внутренний двор. Территория отеля напоминала парк, ее окружал элегантный кованый забор. В сознании Якобины проскользнула нехорошая мысль: Флортье, якобы, не могла позволить себе номер в Коломбо, а тут, в Батавии, намеревалась долгое время прожить с шиком.

И все же ей было грустно, когда Флортье снова забралась в двуколку и села рядом с ней.

– Счастливо тебе, – прошептала Флортье и погладила руку Якобины.

– Тебе тоже, – ответила она с комком в горле.

К собственному удивлению, она не отшатнулась, когда Флортье бурно обняла ее. Более того, ей захотелось крепко прижать подругу к себе, но она лишь неловко погладила ее по узкой спине.

– Спасибо тебе, Якобина, за все! – шептала Флортье, уткнувшись в ее щеку. – Желаю тебе всего самого хорошего на твоем новом месте! И я очень надеюсь, что мы скоро увидимся!

– Да, – сдавленным голосом проговорила Якобина. – Тебе тоже всего хорошего. И удачи!

Отодвинувшись от Якобины, Флортье вытерла щеку тыльной стороной ладони. С неуверенной улыбкой она выпрыгнула из двуколки, чинно поблагодарила Будиарто и пошла ко входу в отель.

– Теперь к туан де Йонг и ньоньа бесар, – довольным тоном возвестил Будиарто, восседая на козлах, и хлестнул пони. Якобина высунулась из повозки и помахала Флортье, та помахала в ответ. Ее фигурка уменьшалась и вскоре скрылась в клубах пыли, поднятой колесами.

Якобина откинулась на спинку и провела ладонью по щеке. Она была мокрая. Конечно же, от пота и, возможно, от слез Флортье.

Или от ее собственных слез.

9

От отеля «Дес Индес» на Моленвлиет до Конингсплейна они ехали еще довольно долго, но дорога была роскошная. Один величественный отель сменял другой: на широких улицах стояли элегантные здания контор и дома, окруженные тропическим садом, которые с полным правом можно было назвать виллами. Потом Якобине показалось, что они выехали за город. В тени гигантских деревьев было прохладно; в кронах пели птицы и стрекотали цикады. Повозка свернула налево, и перед Якобиной открылось большое поле, обрамленное деревьями.

– Конингсплейн, – гордо объявил через плечо Будиарто. – Туан де Йонг говорит, что это как голландская город Уутрект.

Якобина даже не сразу поняла, что он имел в виду Утрехт, а потом улыбнулась такому милому преувеличению, хотя поле было действительно огромное.

Двуколка снова свернула, на этот раз на пустынную дорогу, скорее проселочную; по одну сторону тянулся Конингсплейн, с другой – роскошные сады, в глубине которых иногда мелькали белые фасады домов.

– Виллемскерк, – объявил Будиарто, кивая на церковь; хотя здание с куполом и колоннами показалось Якобине похожим скорее на обсерваторию, чем на храм.

Ее пульс участился, когда кучер направил пони на подъездную дорогу, красиво извивавшуюся по зеленой лужайке. Якобина высунулась из-под козырька и полюбовалась огромным садом с цветущими деревьями и кустарниками, розовыми, желтыми и красными. Обочины дороги были украшены каменными вазонами с пышными шапками красных, белых и голубых цветов. И вот показался величественный дом с красноватой черепичной крышей, единственный двухэтажный в этих местах. Гладкий фасад с высокими прямоугольными окнами и деревянными ставнями, покрытыми белым лаком, казался скромным и от этого еще более изысканным. Нижний этаж окружали простые колонны, образуя просторную веранду. В середине фронтона каменные ступени вели к распахнутой настежь входной двери.

Туземка в запашной юбке саронг с пестрым узором и блузке с длинными рукавами мела пол. Когда двуколка подъехала и остановилась, женщина вытянула шею, бросила веник и поспешила в дом. Следом за ней убежал и маленький мальчик в матросском костюме, только что сидевший на ступеньках.

Не успел Будиарто помочь Якобине выйти из двуколки, как прибежали четверо молодых парней в просторных рубахах и штанах и забрали багаж, сопровождая свои действия улыбками, кивками и возгласами селамат датанг. Из дома вышла туземная женщина в изумрудной блузке и саронге; ее черные как смоль волосы были убраны в строгий узел. Она улыбнулась Якобине.

– Терима касих. Большое спасибо. – Якобина попрощалась с Будиарто, вспомнив одно из немногих малайских выражений, которые она знала. Потом набрала в грудь воздуха, крепче сжала саквояж и поднялась по ступенькам.

– Селамат датанг, нони ван тер Бек, – приветствовала ее женщина и поклонилась, сложив ладони. – Я – Рату. Пожалуйста. Проходите. – Она проводила Якобину в дом и, помогая себе жестами, попросила немного подождать. – Ньонья бесар (большая госпожа) сейчас придет, – сообщила она и, кивнув, удалилась мелкими, изящными шагами.

В просторном вестибюле было прохладно, здесь господствовал белый цвет. Резной, пестро раскрашенный сундук, столики, ротанговые стулья и комод из темного дерева составляли с ним гармоничный контраст. Украшала интерьер и сине-золотая напольная ваза, полная экзотических цветочных метелок. Четверо парней потащили вещи Якобины куда-то вверх по лестнице; при этом они часто оглядывались на нее, кивали и улыбались. Она неуверенно улыбалась им в ответ.

– Фройляйн ван дер Беек, как замечательно! – раздался женский голос, и Якобина обернулась. К ней с улыбкой стремительно шла ньонья бесар, хозяйка дома. – Здравствуйте, я – Маргарета де Йонг. Как доехали, хорошо? – Она говорила с резким акцентом, искажавшим мелодичный голландский язык.

– Да, благодарю вас, – ответила Якобина и пожала протянутую руку госпожи де Йонг. Она не знала, куда ей деть глаза: вместо платья или юбки с блузой на западный манер госпожа де Йонг носила бело-голубую туземную юбку саронг, не доходившую даже до щиколоток, и просторную белую блузку с длинными рукавами; сквозь тонкую хлопковую ткань просвечивала сорочка. Еще госпожа де Йонг была босая.

Якобина заставляла себя смотреть только в лицо хозяйки дома, которая была, вероятно, ненамного старше, чем она, лет тридцати. Лицо очень миловидное, слегка загорелое, с тонкими чертами, красиво очерченными алыми губами. Его обрамляли темно-рыжие волосы, убранные в такой же строгий узел, как у Рату. Сапфирная синева глаз подчеркивалась голубыми камнями в филигранных золотых серьгах, которые покачивались при каждом темпераментном движении госпожи де Йонг.

– Простите, что никто из нас не смог вас встретить, – сказала госпожа де Йонг и подчеркнула свои слова открытой улыбкой; от нее исходила необычайная энергия, понравившаяся Якобине. – Моего мужа срочно вызвали в гарнизон, а у меня были гости. – Словно по заказу, Якобина услыхала доносившиеся из сада женские голоса. – Но ведь Будиарто благополучно вас довез? Ах, да что я говорю и говорю – вам, конечно, хочется отдохнуть и освежиться! – Она дружески положила ладонь Якобине на плечо. Якобина непроизвольно прижала руки к телу: она была мокрая от пота и опасалась, что плохо пахнет. – Рату покажет вам комнату, где вы будете жить. – Маргарета де Йонг кивнула служанке, которая стояла в стороне, сложив на животе руки. – Когда вы будете готовы, просто спуститесь вниз, хорошо?

Поднимаясь по ступенькам следом за Рату, Якобина смотрела вслед госпоже де Йонг, которая шла через вестибюль в развевающейся юбке; не так изящно, как Рату, но все же элегантно, несмотря на босые ноги.

– Долго ехали, да? – с сочувствием спросила Рату.

– Да, очень, – ответила Якобина. Она разглядывала длинный коридор с блестящим, темным деревянным полом и белыми дверями. Одна из них была распахнута, Рату остановилась возле нее и жестом пригласила Якобину войти.

– Вот, нони ван тер Бек. Там, – она показала на двери напротив, – ньо Йерун и нон Ида. – Дети, ради которых она здесь; пока еще лишь два имени без лица и без личности. Якобина кивнула. Она шагнула через порог и бегло огляделась в полутемной комнате.

– Помогать? – спросила Рату и показала на аккуратно поставленные чемоданы и шляпные коробки.

– Нет, спасибо, я сама.

– Если нужно – пожалуйста, вот, – сказала Рату и показала на звонок, вызывающий прислугу; потом она сложила руки и поклонилась. Выйдя из комнаты, она осторожно прикрыла за собой дверь.

Якобина долго стояла у двери и обводила глазами комнату. Не очень большую, но вместительную. Слева от двери, в углу стояла под москитной сеткой широкая кровать, напротив нее – умывальник с зеркалом и шкаф, все из красиво обработанного дерева, которым она любовалась еще в вестибюле, а у самого окна небольшой секретер и стул. Супруги де Йонг действительно подумали обо всем. На губах Якобины появилась довольная улыбка: «Моя новая комната».

Она поставила на пол саквояж, сняла шляпу и положила на верхний чемодан. Шаг за шагом она обошла комнату, там и сям проводя пальцем по полированным поверхностям, понажимала растопыренными пальцами на матрас, проверяя его, и бросила взгляд на шкаф. В одном из ящиков лежали две аккуратно сложенные блузки наподобие тех, какие носила госпожа де Йонг, а под ними – ткань с коричнево-красным рисунком, вероятно, тоже саронг. Якобина закрыла шкаф и подошла к окну. Фарфоровая ваза с букетом тропических цветов украшала секретер, а рядом на подносе лежала цветущая ветка. Стеклянный кувшин был до краев наполнен мутноватой жидкостью, в которой плавали полурастаявшие кусочки льда. Помня о рекомендациях аптекаря, друга Хенрика, быть осторожной с едой и питьем, Якобина помедлила, но непроизвольно сглотнула слюну; ее язык приклеился к небу. Потом все-таки налила себе полный стакан. Напиток был свежий на вкус, в равной степени сладкий, кислый и пряный. Она с трудом удержала себя от желания выпить все залпом и пила маленькими глоточками.

Якобина подошла ближе к окну, открывавшемуся внутрь, выдвинула задвижку ставня, приоткрыла створку, выглянула наружу и открыла окно шире. Полуденный воздух жарко ударил ей в лицо, но от открывшегося вида у нее захватило дух. Обширные лужайки и цветущие кусты гортензии обрамлялись густыми кронами лиственных деревьев, из которых доносилось светлое стрекотание цикад. Некоторые деревья были испещрены разноцветными пятнами – это фиолетовые, белые и канареечно-желтые орхидеи обвивали пестрыми гирляндами серую древесную кору. «Теперь я буду это видеть каждый день. Каждое утро, когда проснусь». Якобине казалось, что она попала в рай. Она долго стояла у окна, смотрела на сад и допивала напиток.

Лишь женский смех, донесшийся снизу, с веранды, вернул ее к реальности и напомнил о том, что она приехала сюда работать, а не наслаждаться красотами. Она быстро закрыла ставень и, внезапно заторопившись, заметалась по комнате – ей нужно было помыться, сделать прическу и переодеться.

Она спустилась по лестнице, прямо держа спину, в темно-синей юбке и белой блузке, стараясь соответствовать своим представлениям о домашней учительнице. Внизу ее уже ждала Рату.

– Пожалуйста, – сказала она Якобине и показала ладонью еще на одну туземную женщину, к которой с обеих сторон прижимались дети. Якобина подошла к ним с бьющимся сердцем и нечистой совестью, ведь дети, вероятно, уже давно ждали ее здесь, а она застряла там и любовалась видами.

– Это Мелати, – объяснила Рату. – Бабу у ньо Йеруна и нон Иды. С их рождения.

В ответ на неловкое приветствие Якобины нянька Мелати лишь поморгала; на ее лице ничего не отразилось. Она была еще молодая, хотя определить точный возраст было трудно: в ее темных глазах и на плоском лице были видны следы усталости и горя. Правой рукой она держала за руку мальчугана в матросском костюмчике, который убежал в дом после приезда Якобины. У него были удивительно резкие черты лица и большие синие глаза с густыми ресницами. Его каштановые волосы были коротко подстрижены, почти наголо. Он часто украдкой скреб себя то возле шва на штанишках, то под мышкой, – вероятно, в матросском костюме он чувствовал себя неловко. Его сестра от страха так сильно прижалась к своей бабу, что была еле видна. Ее светлые волосы почти достигали плеч, их украшал белый бант – белый, как ее воздушное платьице с рукавами-фонариками. На круглом лице, лишь недавно утратившем младенческую пухлость, сияли такие же синие глаза, как у ее брата. Легкий загар говорил о том, что дети проводят много времени на воздухе.

Якобина не имела ни малейшего представления о том, что ей делать или говорить. Не знала она, и чего от нее ожидают – то ли ей нужно подружиться с детьми, то ли она должна оставаться для них строгой учительницей? Пот выступил у нее на лбу, потек по спине, и то, что Мелати и Рату видели ее страх, не улучшало ситуацию. Вероятно, молчать не следовало. Но Якобина представила себе, каково таким малышам смотреть на такую рослую тетю, как страшно, и опустилась на колени.

– Значит, ты – Йерун, – с несмелой улыбкой обратилась она к мальчугану. Он молча кивнул, и в вестибюле снова наступила неловкая тишина, несмотря на веселые голоса на веранде. – А ты – Ида. – Девочка испуганно смотрела на нее. Лишь теперь Якобина увидела куклу, которую крепко держала Ида, – ее прикрывали складки нянькиного саронга. – А как зовут твою куклу? – Ида вопросительно взглянула на Мелати, и та что-то шепнула ей по-малайски.

– Ло… ла, – послушно пропищала девочка.

– Лола? Какое необычное имя. Значит, и твоя кукла тоже необычная. – Якобина казалась себе неуклюжей, как все взрослые, которые беседуют с детьми якобы на равных, но на самом деле снисходительно и фальшиво. Но когда Мелати снова что-то шепнула девочке, Ида смущенно подняла плечико, прижала к нему щеку и робко улыбнулась. Потом показала согнутым пальчиком на Якобину, и та сразу поняла ее жест. – Я – фройляйн ван дер Беек. Якобина ван дер Беек.