Текст книги "Чудесное обращение ко Христу еврейского раввина Исаака"

Глава II

Молчание Исаака

Прошло уже немало времени после отъезда Исаака. Мы часто с теплом вспоминали и говорили о нем. Домашние мои, бывшие свидетелями удивительного обращения Исаака ко Христу, очень беспокоились и желали непременно узнать, что же произошло с ним. Всякий раз при возвращении моем домой дети, не уставая, спрашивали, не пришло ли письмо от Исаака.

– Нет, ничего пока нет, – отвечал с горечью я.

Так проходил день за днем, и меня уже стали тревожить неприятные мысли. Наконец получили мы долгожданный ответ из Константинополя. Вот это письмо:

Константинополь, 19 марта 1897 года Брат Николай! Я пообещал Вам писать и вот только теперь исполняю Ваше желание.

Отправляя письмо это, выражаю еще раз мое искреннее благодарение за оказанную мне, болящему, помощь и поистине авраамово гостеприимство. Но несравненно более я благодарен Вам за то откровение, которое получил о Спасителе-Машиахе (Ему же с благоговением поклоняюсь). Он отъял страх от души моей и исполнил мира и радости прежде мятущееся и страждущее мое сердце. Он соединил меня с Адонаи Иегова, который не представляется уже мне «Богом отмщения» (Пс. 93, 1), но «Отцом милосердия и Богом всякого утешения» (2 Кор. 1, 3). Всякий раз, когда я вспоминаю (Коринф, который стал для меня, как Дамаск для апостола Павла!), я восклицаю словами пророка Исаии: «Как прекрасны на горах ноги благовестника, возвещающего мир, благовествующего радость, проповедующего спасение» (Ис. 52, 7). Думаю, что ты жаждешь узнать, что же произошло со мной после отъезда. Вот, я открываю это тебе.

Время путешествия моего до Патр посвящено было полностью молитве и чтению Нового Завета. Я страдал, подобно Луке и Клеопе – двум ученикам Христовым! – шествующим в Эммаус. И они ведь изучали Священное Писание, и, однако, что пользы! Письмена сии были сокрыты от них. И не разумели они, как и я не разумел прежде. Но «открылись у них глаза» (Лк. 24, 31), как и потом у меня в Коринфе. Что скажу! Дивны дела Твои, Господи, и дивен Промысл Твой! Ведь я ехал домой, чтоб увидеть родных. Заболевши, остался в Коринфе. И здесь прозрел наконец – здесь обрел Христа, Машиаха, Спасителя Мира! Недостоин и я за греховность мою называться теперь христианином, но меня утешают благие слова, – их прочел я вчера у апостола Павла, – что Христос в мир пришел, чтобы грешных спасти (1 Тим. 1, 15). Я ведь тоже подобно ему ослеплен был враждою и злобой, но пришел Свет Христов – и прозрели мы оба…

 
Вспомни дни нашей юности, наши мечты,
Как учились мы разным наукам:
Ты – ученью любви, я – ученью вражды,
Ты был благости полон, я – гордого духа.
О, фанатиком был я! Стыжусь вспоминать!
Мне претил всяк, кто мыслит иначе.
От раввинов жестокость успел перенять, —
И нуждаюсь теперь только в плаче!..
Боже мой, недоведома мудрость Твоя,
Дивна милость Твоей благостыни!
Ты пришел, чтобы грешных спасти – это я!
Не отрини меня, не отрини!
 

Таковы были мысли мои на пути к родным местам, где меня уже давно ожидали родители, которых по духу, по укоренившемуся ожесточению, нельзя иначе назвать, как христоборцами. В Патрах я пересел на пароход, и вот тут-то мне довелось пережить то, чем желаю искренне поделиться с тобой! – неведомое доселе тяжкое искушение. Внезапно во мне проснулась непонятное чувство, не знаю, как и назвать его: то ли необъяснимым испугом, то ли горьким стыдом. Я представил себе, как я, раввин, предстану внезапно перед родными новообращенным христианином. Для единокровных моих это покажется страшным безумием. Ведь так сложилось исторически, к большому сожалению, что для верующих иудеев обыкновенно христиане представляются врагами. Я решил скрыть от них, что уверовал во Христа. Однако совесть моя с неумолимой настойчивостью противилась этому… Пароход приближался уже к пристани С. После краткой молитвы я взял в руки Новый Завет, открыл… И к удивлению моему, – конечно же, неслучайно! – первыми словами, которые попались мне на глаза, были: «Итак, всякий, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедую и Я пред Отцем Моим Небесным. А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Мф. 10, 32–33). Меня глубочайшим образом потрясли эти слова! Они мне показались огненными, как бы горящими, а не запечатленными простыми чернилами на бумаге. Я не читал их, я их слышал, – и они до сих пор звучат в моих ушах!..

– Благодарю Тя, Боже мой! – воскликнул я, – Ты не желаешь, чтобы уверовавшие в Тебя были лицемерами. Ты отвращаешься трусливых и лжецов! Колеблющихся и нерешительных Ты изгоняешь из священного храма Твоего… Ты – Бог-Ревнитель! Ты желаешь, чтобы последователи истины Твоей были искренними и бесстрашными…

Я сошел на берег как бы совершенно обновленнным… Итак, отрицаюсь мудрости человеческой! И мне пришли внезапно на ум слова Цезаря: «Alea jacta est!» – Жребий брошен! Победа! Победа!

Драма в семье. Исповедничество Исаака

По прибытии моём к родным берегам вышли навстречу мне ожидавшие меня – старушка-мать моя Ревекка, дядя Авраамий, архираввин израильской общины, два брата мои, Барух и Мордохай, и множество сограждан. Мать горячо обняла меня, и я поцеловал ей руку. Затем всех поприветствовал, и мы вошли в город… С того дня начались невыразимые муки мои…

Воистину положение мое было не из легких. Что делать?.. Притворяться, делать вид, что ничего не изменилось в моей жизни?! Страшно отречься Истины!.. Открыть все, не смущаясь?.. Я не знал, как поступить… Но Тот, Кто ведает глубину сердец наших, умилосердился надо мною и, видя смущение мое, Сам устроил все непредвиденным образом.

Был полдень. Мы находились в гостиной, когда пришел в гости дядя мой, архираввин Авраамий, и двое из почетных и знатных представителей еврейской Общины. Среди общего разговора обращается ко мне дядя мой: «Почему задержался ты с приездом, Исаак? Ведь согласно письму ты должен был приехать дней шесть или семь тому назад. Что же случилось?».

– Совершенно верно, дядя, – ответил я, – уже семь дней, как я должен был бы уже приехать. Но вот случилось мне заболеть в дороге, и я прервал путешествие мое.

– Где же ты был? В Афинах?

– Нет, дядя, я остановился в Коринфе, ибо, подъезжая к нему на поезде, почувствовал, что уже не в силах продолжать путь.

– В Коринфе? – переспросил дядя. – Имеются ли там гостиницы и живут ли там наши братья израильтяне?

– Иудеев в Коринфе нет, – ответил я, – однако меня с любовью принял в дом свой мой старый друг, – и я назвал Николая.

– Столько дней ты прожил в христианской семье? – воскликнул в потрясении дядя. – Раввин, ты вкушал запрещенную пищу гоев (яварим)?

Я ответил ему в простоте, что не представилось другой возможности исцелиться. И что меня, чуждого им по вере, они приняли с братской любовью, пригласили врача и даже купили лекарства, а также кормили, не скупясь, самой прекрасной пищей.

– Должен Вам исповедать, – добавил я напоследок, – что именно благодаря их заботе я и получил исцеление, ибо, по слову врачей, болезнь была очень серьезной.

– Странно! Очень странно! – воскликнули все удивленно.

– Да разве возможно, – обращаясь снова ко мне, спросил мой дядя, – разве возможно, чтобы христианин полюбил иудея как брата и позаботился о нем, страждущем?

– Я видел это своими глазами! И сам являюсь живым свидетельством! Истинный христианин всякого человека считает своим братом и вменяет себе в обязанность утешить и помочь страждущему. Опыт вынуждает меня поверить, что религия Христа есть религия Любви и Благодеяния и все, искренне исповедующие эту религию, замечательные люди.

– Шутишь, ребе Исаак? – дерзко усмехнувшись, воскликнул дядя. – Шутишь или желаешь нас оскорбить?.. Ведь шутки на религиозные темы, как знаешь ты сам, являются тяжким грехом и преступлением 3-й заповеди, которая гласит: «Не поминай Господа Бога твоего всуе».

– Я…

– И ты веришь, – вдруг перебил меня разгневанный архираввин, – ты веришь, что есть нечто Божественное в религии Иисуса Назорея, Которого отцы наши распяли почти 1900 лет назад?

Вдруг пена пошла из его рта, рука стала спазматически дергаться и длинная борода заметалась, как маятник. Страшный гнев овладел им, глаза заблистали огнем, щеки его пылали. Мать моя непрерывно делала мне знаки, умоляя остановиться и прекратить неожиданно вспыхнувший спор. Братья же и все присутствующие выражали крайнее удивление.

– Прошу Вас, – начал я кротко, – умоляю Вас не перебивать меня, и я дам ответ на вопрос уважаемого дяди. Из беспристрастного и тщательного исследования Торы и книги Невиим (т. е. пророков), из точного исполнения предсказаний Нового Завета о судьбе нашего народа…

– Что? Что? – вскричали все в ярости. – Что говорит Новый Завет о нашем народе?

– Я просил не перебивать меня… Если вы хотите знать истину, то послушайте, что предсказано в Новом Завете о народе нашем.

Первое. О катастрофе, которая произошла при римском императоре Тите, в Новом Завете сказано: «Горе же беременным и питающим сосцами в те дни» (Мф. 24, 19). Увы, братья! Наш историк, Иосиф Флавий, видевший эту катастрофу, свидетельствует, что во время осады Иерусалима был страшный голод и одна мать в отчаянии даже ела мясо своего собственного ребенка.

Второе. Исполнилось также грозное предсказание Христа о разрушении нашего Иерусалимского храма: «Истинно говорю вам: не останется здесь даже камня на камне – все будет разрушено».

Спрашиваю вас: где некогда прекрасный храм Соломонов? Где храм наш, где некогда пребывала слава Иеговы? Увы! Развалины храма – и те в чужих руках! Нам – израильтянам! – даже не позволено и приближаться туда! Мы можем только приходить к Стене плача и горестно рыдать о судьбе своей.

Третье. Всем известно, что согласно закону нашему нам запрещено вкушение крови. Мы не вкушаем крови даже животных, и потому мясо готовят так, чтоб в нем не осталось и капельки крови, это истинно! И однако! Повсюду нас обвиняют в пролитии крови христианских детей, лживо свидетельствуя, что мы пьем эту кровь. Да, это чистая ложь! Нелепая клевета! Ведь для нас это страшный грех! Народ, имеющий шестой заповедью повеление Божие: «Не убий!», не может желать пролития невинной крови. Однако!.. Увы нам! За кровь, за кровь везде и всегда мы гонимы до сего дня!.. За чью же, спрашиваю, кровь?.. О, братья мои, воистину мы гонимы за святую и невинную Кровь Того, Кого в ярости требовали распять отцы наши, сказав римскому игемону Пилату: «Кровь Его на нас и на детях наших!». Увы! Мы призвали на себя проклятие и потому так страшно наказаны! Сотни тысяч погибли тогда во время осады. Храм разрушен!.. Сотни тысяч проданы в рабство… Десятки тысяч пленных украсили победоносный триумф армии императора Тита!.. Ведь еще пророк Моисей предсказал: «Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь, Бог твой – Его слушайте… (Втор. 18, 15). а кто не послушает слов моих, которые (Пророк тот) будет говорить Моим именем, с того Я взыщу (Втор. – Веэль-Дебарим. 18, 19)». И не взыскал ли? Не поразил ли нас многообразными напастями, не исполнились ли все ужасы, которые Дух Божий повелел изречь Моисею? Не рассеял ли нас по всем концам земли, и не стали ли мы «ужасом, притчею и посмешищем у всех народов (Втор. 28, 37)». Не стали ли мы служить врагу, которого Господь Бог послал тогда на народ наш, «в голоде, и жажде, и наготе и во всяком недостатке?» (Втор. 28, 48). «Пошлет на тебя Господь народ издалека, от края земли, – предрек Моисей о римлянах, – как орел налетит народ тот, языка которого ты не разумеешь. Народ наглый, который не уважит старца и не пощадит юноши, который разорит тебя и будет теснить тебя во всех жилищах твоих, доколе по всей земле твоей не разрушит высоких и крепких стен твоих, на которые ты надеешься… И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов и дочерей твоих в осаде и в стеснении…» Не об этих ли скорбях говорит и Евангелие в 24-й главе от Матфея стихе 21-м: «…тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет»? Не послушали мы гласа Господа Бога нашего, не приняли Христа как Мессию и потому проклятия постигли нас! Горе нам, ибо Кровь Его преследует нас и доныне!

Пока я говорил им все это, они молчали, но было видно, что сердца их кипели подобно вулкану, готовому извергнуть огненную лаву на голову мою…

– Свидетельствую вам с великим дерзновением, – продолжал я, – что согласно точнейшим предсказаниям Нового Завета, самой истории христианства, которое учит святости и любви, наконец, из моего личного духовного перерождения, даровавшего мне мир совести и неизреченную радость от познания Истины, – итак, я свидетельствую и исповедую, что религия не просто Иисуса Назорея, но религия Господа моего Иисуса Христа есть Божественная и Истинная!..

О ужас!.. Словно гром и молния были слова мои! Пораженные слышанным, они буквально остолбенели и лишь озирались друг на друга. Вдруг вскричал архираввин:

– Свинец во уста твои! – и все во исступлении бросились на меня, пытаясь закрыть мне рот, хватаясь за горло, а один из братьев моих даже ударил меня кулаком в правый глаз. Удар был довольно сильный, но Тот, Которого Истину я исповедал, излил в мое сердце такую божественную сладость, что я не почувствовал боли.

Несчастная мать моя от потрясения упала как труп. Я поспешил с любовью поднять ее. Но увы! Едва лишь она пришла в себя и увидела меня, помогающего ей, исполнилась неудержимого гнева и, оттолкнувши, указала пальцем на дверь:

– Вон! Вон! Уходи, проклятый!

О, тогда-то я ощутил страшную правду слов Спасителя моего: «…отец будет против сына, и сын против отца; мать против дочери, и дочь против матери…» (Лк. 12, 53). Такова она, Истина!

Я не в состоянии тебе больше описывать дальнейшее, Николай! Ибо есть такие моменты в жизни, которые невыразимы человеческим языком!..

Я надеюсь, что через несколько дней сумею описать тебе важнейшие события, которые случились со мной. А также мою деятельность в Константинополе, которая при благословении Божием начала приносить удивительные плоды.

Скажу лишь несколько слов о том, что произошло со мной после ужасной драмы в отеческом доме. Я вышел, исполненный мира, подобно ученикам Христовым, покинувшим беззаконный иудейский синедрион, и радовался, что за имя Господа Иисуса удостоился принять бесчестие (ср.: Деян. 5, 41).

Приближалась морозная январская ночь. «Куда направить путь?» – рассуждал я, одиноко бродя по когда-то знакомым улицам.

Мой организм, еще слабый от недавней болезни, не вынес пережитого потрясения. Меня стало бросать в пот, я чувствовал сильный озноб от пронизывающего холода. Куда идти, где найти пристанище? Ведь на мне была одежда раввина…

Но Тот, Кто открыл мне Свет Евангелия Своего, неожиданно вразумил меня. Он положил мне на сердце постучать в дом священника у одного из храмов, когда я проходил близ него. Я постучал. Через минуту мне открыли. «Удивится служитель Бога Вышнего, – подумал я, – когда увидит раввина, пришедшего к нему в столь поздний час». Но, к удивлению, меня приняли, как родного, с редким теплом и любовью. Матушка его тотчас принесла мне горячий чай, сказав: «Попейте, ребе. Вы согреетесь! Ведь на улице такой холод!» Дети с любопытством рассматривали меня.

Хозяин, благочестивый иерей и истинный раб Господень, выслушал, изумляясь, мою историю и, встав на колени, прославил Бога. Дивны дела Твои, Господи! Он горячо ободрил меня и укрепил мою веру в Подвигоположника Иисуса Христа.

На следующий день я покинул мое Отечество. Буди благословенно имя Спасителя моего! Ныне радость моя неописуема, ибо дело Господне идет вперед и приносит поразительные плоды. Но об этом надеюсь написать Вам подробно вскоре в другой раз. Передавайте горячий привет и благодарения мои многоуважаемой семье Вашей: Адриану, Периклеу, Иоанну и всем возлюбленным чадам Вашим. Ожидаю братское письмо от Вас.

С любовью о Христе, брат Ваш Исаак М.

Глава III

Слава Богу!

С какой радостью наша семья прочитала это письмо! Невозможно выразить словами тот восторг и удивление, которыми исполнились души наши! Мы не раз перечитывали его, с нетерпением ожидая, когда же придет новая весточка от нашего дорогого друга. Дни тянулись за днями, месяц за месяцем, но обещанное письмо так и не приходило. Мы очень боялись за Исаака и были правы. Ведь невежество и фанатичность окружающих его людей могли поставить под угрозу и саму жизнь его.

Как мы поняли из письма, Исаак решил оставаться пока раввином, хотя и уверовал во Христа, ибо так ему будет легче приводить ко Христу единокровных его собратьев. Как объяснил он нам позднее, к этому решению побудили его слова апостола Павла: «Ибо, будучи свободен от всех, я всем поработил себя, дабы больше приобрести: для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев, для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона – как чуждый закона, – не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, – чтобы приобрести чуждых закона. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Сие же делаю для Евангелия, чтобы быть соучастником его» (1 Кор. 9, 19–23).

Мы волновались, думаю, не напрасно, ибо сам Исаак ничего не сообщил нам в первом письме о последствиях той драмы, которая разыгралась в доме его. Предприняли ли что-нибудь против него архираввин-дядя и другие родственники? Сообщили ли о взглядах его куда следует в Константинополь, чтобы вызвать ненависть к нему за предательство и изгнать из занимаемой должности, дабы оградить верных Талмуду от губительного влияния Святого Евангелия? А может, враги его порешили, что Исаак сам оставит должность раввина, ибо горячая вера его в Распятого не позволит ему оставаться в уже чуждой среде? Нас утешила последняя мысль. Мы представляли себе, с какой свободой сможет раввин Исаак приводить тогда к Истине души погибших овец дома Израилева. Ибо как свидетельствует апостол Павел: «… а не так, как Моисей, который полагал покрывало на лице свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего. Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом. Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их; но когда обращаются к Господу, это покрывало снимается. Господь есть Дух, а где Дух Господень, там свобода. Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господню, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа» (2 Кор. 3, 13–18).

Таковы были наши мысли и предположения, но пришедшее примерно через год письмо открыло нам следующее:

Константинополь, 24 марта 1898 года Брат Николай! Вот уже почти год прошел со времени, когда я в первый раз написал вам. Какова причина столь долгого молчания? Вы поймете это из настоящего письма. Неоднократно желал я собраться с мыслями, чтобы описать все случившееся со мной до сего дня.

Будучи тайным христианином, прикрытым лишь облачением раввина, я боялся, думая, что фанатизм моих родственников (и прежде всего христоборца дяди, архираввина Авраамия!) понудит их донести в архираввинат Константинополя. К счастью, этого не случилось. Однако по приезде моем с родины я встретил в приходе моем соотечественника, ребе Самуэля, только что закончившего Высшее Еврейское Богословское заведение в Иерусалиме. «К чему это?» – подумал я. Недоумение мое разрешил предстоятель общины синьор Давид Вемвеница: «Приход очень большой, ребе Ицхак, и есть нужда в двух хахамим в нашей синагоге». Я успокоился, выслушав сие объяснение. Из многих моих бесед с собратом, ребе Самуэлем, я понял, что человек он свободолюбивый и лишенный привязанности к традиции. Он любил немножко выпить, засматривался на женщин, имел открытое сердце и был искренним. Не верил в иудаизм как Божественную религию и принимал толкования раввинов за басни, считая, что все религии придуманы людьми. Он принадлежал к числу легкомысленных людей, которые тяготятся заняться исследованием, чтобы понять Истину. Он был удивительный игрок. В отношениях с людьми и со знатными прихожанами притворялся ревностнейшим раввином. Это было естественно, по причине занимаемого положения и жалованья, которое он получал. Его-то, ребе Самуэля, и избрал мой дядя, написав ему в подробностях все происшедшее, прибавив, что я стал причиной соблазна для многих. «Йегудим на Родине отрекся Иеговы Цеваота, – писал в горечи дядя, – и последовал за Иисусом Назореем. Он стал причиной смерти своей матери». Он не утаил, что теперь родственники раскаиваются за жестокое обращение со мною, ибо вынудили меня ночью в сырую и холодную погоду покинуть отчий дом. В конце письма дядя обратился с просьбой к Самуэлю, что если ему удастся встретиться со мной, то пусть приложит все силы, чтобы вернуть меня к религии отцов наших – к иудаизму. Причем дядя особо подчеркнул, что если Самуэлю удастся повлиять на меня, то имя его станет великим во всем Израиле. Меня же он примет опять с любовью и соделает наследником своего огромного состояния. Из письма же я понял, что родственники не знают пока, где я нахожусь. Им и в голову не приходило, что я могу снова вернуться после всего происшедшего со мной в Константинополь и опять занять кафедру раввина.

Получив письмо и прочитав его несколько раз, Самуэль зашел ко мне в комнату, улыбаясь и ничего не говоря. Я удивился его серьезной молчаливости, ибо обычно он насвистывал или напевал какую-нибудь современную мелодию.

– Э, ребе Самуэль, что это с тобой? Откуда такая перемена?

– Вы, ребе Исаак, причина этому, – ответил он. И, резко повернувшись, спросил: – Это правда, ребе Исаак, это правда, что Вы христианин?

Вопрос был задан внезапно и, подобно молнии, потряс меня. Два страшных слова ожили в уме моем: «да» или «нет». Мне вдруг представились духовная бездна отрицания «нет» и будущие последствия при ответе «да». Я предпочел второе.

– Да! – ответил я громко и твердо. – Да! Я христианин по искреннему убеждению! Делай, что хочешь, можешь даже оповестить об этом всех и вся.

– Брат! – сказал мне ласково Самуэль. – Меня совсем не волнует, что ты по убеждениям не иудей. Я и сам не верю в истинность иудаизма. Однако меня глубоко печалит, если ты действительно христианин. Если религия иудеев не истинна, то может ли вообще какая бы то ни было религия быть истинной?

– Ты заблуждаешься! – воскликнул я, – и заблуждение твое происходит от поверхностного взгляда на жизнь и на многие важные вещи. Разве ты разбирался серьезно в дарованном нам Откровении, чтобы делать такие выводы о религии наших предков? Иудаизм, а именно религия Моисея, т. е. Ветхого Завета, абсолютно истинна, ибо была дарована Богом-Саваофом и в ней имеются все обетования о пришествии в мир Спасителя, т. е. о Славе и Утехе (Надежде) Израиля – Иешуа Гамашиахе. Об этом мы узнаем из пророков. И христианство истинно, ибо в Новом Завете как раз и исполнилось все, что предсказывали пророки. Тора, книги Невиим, Кэтувим, т. е. Ветхий Завет, действительно, загадочен и непонятен без Нового Завета. Именно это были вынуждены исповедовать первые иудеи, последовавшие за Христом-Машиахом. И это несмотря на то, что видели чудеса Его и слышали сладостнейшее Учение, о котором никто, нигде и никогда прежде не слышал. Как раз доверие к Нему, т. е. ко Христу, они и основывали на словах пророков. Вот что говорит один из ревностнейших иудеев, а именно апостол Петр, который одним из первых последовал за Христом: «И притом мы имеем вернейшее пророческое слово, и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших, зная прежде всего то, что никакого пророчества в Писании нельзя разрешить самому собою. Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым» (2 Пет. 1, 19–21).

Самуэль внимательно слушал меня. Видно, первый раз в жизни ему довелось слышать подобные слова.

– Мы обязательно поговорим обо всем откровенно. но скажи мне пожалуйста, Самуэль, откуда ты узнал, что я христианин?!

– Очень просто! Я ничего от тебя не скрываю. Вот! – и он протянул мне письмо моего дяди архираввина.

– Что ты решил делать? – спросил я после прочтения письма. – Желаешь обнародовать?

– Никогда! – воскликнул Самуэль. – Никогда! Ты меня знаешь, Исаак. Я единственно постараюсь переубедить тебя, ибо желаю видеть тебя не иудеем и не христианином, – хочу, чтобы ты стал, как я.

– Или я стану, как ты, или ты станешь, как я, – ответил я Самуэлю.

– Спрашивается, каким образом?

– Путем серьезного и откровенного обсуждения. Священное Писание мы изучали вместе. В совершенстве знаем еврейский язык, греческий, французский, испанский… Хорошо изучили историю. Ты думаешь, что я заблуждаюсь, а я думаю, что заблуждаешься ты. Итак, или ты прав, или я. Давай исследуем и обсудим, как хорошие друзья, в простоте и искренности. Согласен?

– С удовольствием, – сказал ребе Самуэль. – Вы начинайте и спрашивайте меня.

– Во-первых, Библия, т. е. Книги Ветхого Завета, которые находятся в Еврейской Синагоге, книги новые или древние?

– Древние, – сказал Самуэль, – Библия – древнейшая из всех книг, имеющихся в мире. Пятикнижие, написанное Моисеем за 1500 лет до христианской эры, не было известно эллинам, которые представляют древнейшую цивилизацию Европы.

– Есть мнение, что Еврейский кодекс, которым располагает Синагога, искажен христианами. Подозреваешь ли ты нечто подобное?

– Никоим образом! – воскликнул Самуэль. – Мы располагаем еврейскими текстами Ветхого Завета до Масоретского, за много лет до нашей эры, когда еще не было христиан. Исторически доказано, что переводы Священного Писания с еврейского языка на греческий были сделаны иудейскими учеными до христианской эры. Это кодексы Акилы, Феодотиона, Симмаха и перевод 70-ти толковников, которые не отличаются от еврейского текста. Нет! Нет! – воскликнул ребе Самуэль, – такое не приходило в голову даже фанатичным раввинам.

– Отлично! Положено начало откровенному диалогу! Итак, повторяю. Еврейский текст, которым мы располагаем сегодня, есть тот самый, что имели наши предки, иудеи, до Христа.

– Безусловно! – сказал Самуэль. – В этом нет сомнения!

– Давай начнем тогда исследовать некоторые загадочные места Танаха, которые объясняются лишь в свете Нового Завета. Итак, с какой книги желаете начать?

– С первой, – ответил он, – с Бытия (Берей-шит).

– Итак, будь внимателен, – сказал я Самуэлю, – если спрошу – будь добр, отвечай. Что читаешь в 1-м стихе 1-й главы Бытия?

Самуэль, открыв Писание, прочитал: «В начале сотворил Бог небо и землю» («Берешит бара Элогим эт гашамаим вэ эт гаарец»).

– Не забывай, – сказал я ему, – что глагол «бара» – сотворил – относится к слову «Элогим», что значит во множественном числе – Боги. Прочитай в этой же главе 26-й стих.

Самуэль прочитал: «Вайамэр Элогим наасе адам бецальмену». И перевел: «И сказал Бог: Сотворим человека по образу нашему».

– Что особенно примечаешь здесь, Самуэль?

– Вижу, что Единый Бог говорит во множественном числе. Глагол ставится в единственном числе, а существительное – во множественном.

– Итак, к кому глаголет?

– Раввины говорят, – ответил Самуэль, – что Бог здесь обращается к Ангелам.

– Кто такие Ангелы? – спрашиваю.

– Слуги Божии, – ответил он.

– Конечно же, слуги Божии, – подтверждаю я. – Итак, кто: Ангелы являются творцами человека?

– Нет, конечно! – ответил Самуэль.

– Человек сотворен по образу Божию или по образу Ангелов?

– Конечно же, по образу Божию!

– Достойно ли Бога призывать служебных духов-ангелов сотворцами?

– Конечно же, нет!

– Итак, что ты думаешь, Самуэль, о столь странной связи единственного и множественного числа?

– Думаю, что объяснение раввинов неудовлетворительно и не убеждает меня после сказанного тобою, так что без колебания могу заявить, что раввины заблуждаются.

– Но в таком случае, как нужно понимать эти слова Писания?

– Я не в силах объяснить это, – ответил Самуэль, – странно, что до сего времени меня не удивляло толкование раввинов, которое сейчас мне видится нечестивым и смешным. Но удивительней, думаю, то, что никто не в состоянии объяснить сказанное.

– Есть некто, Самуэль, – сказал я ему.

– Кто?

– Новый Завет что говорит?