Текст книги "Тёмные воды"

Мои злые мысли. Моя ненависть, что я излил на Ямато-старшую и её потомства – она как будто бы нашла отзвук в окружающей тишине. Она вошла в резонанс с громадой всего особняка… И я вдруг почувствовал его древнюю, страшную волю, скованную горечью, болью и злобой ушедших в пустоту поколений, его беспощадное безразличие, его истинное предназначение. Я ощутил всё это – и тут же беспомощно привалился к стене. Скользнул по ней вниз, окончательно потеряв равновесие, и ещё долго просто сидел так, прислонившись головой к старому дереву.

Обида и злость… Злость и страх. Страх и безволие. Деревня жила этими чувствами долгое время. Достаточно долгое, чтобы пропитаться ими насквозь. И я случайно забрался в эту паутину по самое горло.

К счастью, сминающее ощущение прошло довольно быстро. Подобно набегающей волне, оно сбило меня с ног и подмяло под себя, но тут же отступило, дожидаясь новой возможности… И я, не сразу преодолев тяжесть во всём теле, всё-таки смог подняться на ноги.

Никуда не делась только дурнота. Внушаемая почти неощутимыми остатками пережитых ощущений, она подстёгивала меня изнутри, заставляя двигаться вперёд, и ежесекундно напоминала о пережитом кошмаре.

На всякий случай прикрыв рот влажным рукавом, я отставил свечу на вытянутой руке и сконцентрировал всё своё внимание на тянущемся в бесконечности коридоре. Тот был по-прежнему мрачен и пуст – но теперь со стороны внутреннего двора, сквозь створки ставен-дверей слева от меня, не сверкали даже молнии. Так что я брёл в кромешной темноте, окружённый негромкими скрипами и очень слабым, но всё-таки ощутимым запахом плесени.

Двери попадались по правую руку с настойчивой регулярностью, и у каждой из них для меня начинался миниатюрный эпизод фильма ужасов: медленно, контролируя каждое движение, я старался приоткрыть створку на небольшое расстояние – чтобы пролить немного света в незнакомые помещения – и уже потом позволял себе заглянуть внутрь. В большинстве своём мне попадались различные кабинеты и общие комнаты – как будто бы количество гостей особняка требовало поистине безмерных площадей – но время от времени взгляду моему открывались и утлые спаленки. Небольшие – всего в три татами – бедно обставленные и совершенно невзрачные, они, скорее всего, предназначались для прислуги и находились в шаговой доступности от основных залов. Рядом с одной из таких комнатушек я обнаружил и туалет – тот, похоже, остался со времён возведения особняка и некогда нависал над склоном холма – но опоры под ним давно прогнили, и пол целого помещения почти полностью ушёл вниз.

Разочарованно вздохнув, я прикрыл за собой дверь и поплёлся дальше по бесконечному коридору. Впрочем, бесконечность эта оказалась куда короче, чем могло представиться: уже через десяток шагов я уткнулся в очередную развилку – и животный ужас, что почти выпустил меня из своих железных объятий, неожиданно вернулся вновь с порывом непрошенного холодного ветра. Тот неожиданно пронёсся откуда-то слева, со стороны внутреннего двора, и, истерзав пламя моей свечи, скрылся в пустоте. И тут же мне послышался негромкий, почти неразличимый скрип, идущий наперерез этому ледяному порыву. Как будто бы сотни крохотных коготков непрерывно скреблись по вековому камню, вытачивая в нём мириады сквозных ходов.

Инстинктивно вскрикнув, я выбросил вправо вытянутую руку со свечой – выплескивающийся воск уже не беспокоил меня благодаря образовавшейся на коже корке – и начал жадно всматриваться в кромешный, почти не тронутый желтоватым светом мрак. Не прошло и секунды, как я пожалел о неразумно поданном голосе, но скрежет как будто бы не стал ближе или отчётливее – он всё так же существовал на пределе слышимости, где-то далеко и словно бы не взаправду.

Я взмолился всем местным духам, чтобы очередной поток ветра из внутреннего дворика хоть на мгновение заглушил эту странную слуховую галлюцинацию и позволил мне спокойно повернуть влево – но воздух вокруг оставался недвижим. И сходился мертвенной тишью глубокого колодца, куда не доставали звуки окружающего мира. Я не слышал больше ни треска свечного фитиля, ни стонов гуляющих стен – только настойчивый, скрипучий шорох, не становящийся громче, но всё равно занимающий всё больше и больше пространства. И я… Я не смог устоять. Зашагал по правому пути, чувствуя, как немеют от страха руки и как сталкиваются при каждом новом шаге трясущиеся колени. Я двигался почти против собственной воли, но всё-таки не без любопытства.

К собственному удивлению, я не встретил на своём пути больше ни одной двери. Уходящий в сторону обрыва коридор выглядел совершенно пустым. По сторонам его не было видно окон, а пол казался неправдоподобно ровным и целостным. Как если бы его не затронуло время и пощадила доносящаяся снаружи сырость.

Он создавался на века и определённо существовал тут не просто так, этот коридор… Но… зачем же?..

Робкими шагами я пробирался всё дальше вглубь этого прямого прохода, завороженный монотонным поскрипыванием, и вскоре совершенно потерял счёт пройденному расстоянию. Чёрный настил под ногами всё тянулся и тянулся во тьму, а одинаковые стенные панели постепенно создали иллюзию бесконечного, зацикленного на самое себя пространства, из которого не было и не могло быть выхода. И звук, этот проклятый звук, что гипнотизировал меня с первой секунды своего появления, даже не думал становиться ближе.

Замерев на секунду, я готов был уже сорваться с места и перейти на бег, как вдруг обнаружил, что от моей путеводной свечи осталось совсем немного – огарок, которого могло не хватить даже для обратной дороги.

Меня пронзило отчаяние. Запертый меж двух стен кромешного мрака, с умирающим огоньком в скованной воском руке, я моментально потерял ориентацию и уже не мог с уверенностью сказать – откуда именно пришёл и куда направлялся первоначально. Безликий коридор навалился со всех сторон стенами примитивного склепа, а единственный ориентир – далёкий скрежет – неожиданно приблизился и начал доноситься со всех сторон разом. Он сочился сквозь узкие щели в полу, звучал за стенами и незримой паутиной опускался из-под тёмного потолка… Раздробленный, хаотичный, но при этом – совершенно осмысленный.

Со слабым стоном я отшатнулся назад и врезался спиной в шероховатые доски одной из стен. На глаза снова наворачивались слёзы панического ужаса, и, казалось, что с последней секундой жизни свечного огонька пропаду и я – растворюсь в этой кромешной черноте, стану частью её.

Стараясь не дышать, я выставил кулак со свечой напротив лица и попробовал чуть выдвинуть вверх ту часть белого воскового цилиндра, что ещё находился в моей ладони – но без особых результатов: за время моего бездумного марша натёкший расплавленный воск сцепился в сплошной массив вокруг нескольких пальцев. Для воплощения задуманного мне требовалось каким-то образом пробить этот мягкий панцирь, однако в сложившейся ситуации на ум не приходило ни одного варианта, после которого огонёк остался бы в целости и сохранности.

Как я мог пропустить подобное?.. И сколько времени потратил на поиски? Может, там, снаружи, давно наступило утро?.. А я всё это время уходил всё дальше во чрево горы?

Нет. Нет, ни о чём подобном мне не хотелось даже думать.

У меня ведь по-прежнему оставалось два пути. Два. А это – хороший шанс вернуться в изведанную часть особняка прежде, чем выгорит свеча.

Стараясь настроить себя на нужный лад, я зажмурился и начал часто вдыхать холодный воздух носом и выдыхать – ртом. Чтобы успокоиться. Чтобы вернуть ударам сердца прежнюю размеренность и сделать правильный выбор.

Но не успел я даже закончить в уме обратный отсчёт, как тишина коридора вдруг раскололась на части, давая дорогу отдалённому оклику:

– Юичи! – голос тёти Мэй разносился далеко окрест, заглушая даже мягкий грохот токов крови в моих ушах, и с первым же его звуком донимавшие меня галлюцинации мгновенно исчезли, спрятавшись, схоронившись по тёмным углам. Не осталось больше ни нарастающего скрипа, ни ощущения полнейшего вакуума – в воздухе вновь появился запах горелой свечи, отсутствие которого я не заметил сразу, и пол под ногами жалобно скрипнул под давлением моей ноги.

– Тётя!.. – слабо откликнулся я, озираясь по сторонам. Конкретное направление доносящегося эха уловить оказалось сложнее, чем я думал. – Мэй! Мэй, я здесь! Здесь!

Замолкнув и прислушавшись, я начал осознавать, как же пугала эта тупая тишина между нашими выкриками, и как сложно было убедить себя в том, что вот-вот зазвучит очередной возглас, и одиночество вновь отступит – хотя бы на мгновение.

Прошло несколько долгих секунд, которые я провёл в предельном напряжении, но тут справа от меня коридор осветился светом карманного фонаря – и из горла моего вырвался вздох одновременно облегчения и полнейшего удивления: тётя Мэй показалась из-за угла той самой развилки, что уводила прочь от внутреннего двора, и почти сразу же нашла меня. Нас разделяло всего-то несколько метров – расстояние, недоступное для сферы свечного света, но тривиальное даже для слабого ручного фонарика.

– Вот ты где, – с плохо скрываемым облегчением произнесла женщина, подходя ближе. – Не слишком далеко продвинулся, да?..

– Нет, я… – мой смущённый взгляд прокатился по полу и ушёл влево – в направлении источника исчезнувших скрипов – но история о моём получасовом блуждании на одном месте сама по себе показалась неуклюжей даже мне самому. – Я просто изучал помещения…

– И зачем?.. – вдова задала вопрос, но ответа на него явно не ждала. Потеряв ко мне всякий интерес, она развернулась на месте и спокойно пошла обратно к развилке – там её ждали взволнованные и озадаченные дочери.

Растерянно взмахнув свечой, чтобы потушить её пламя, я в несколько движений освободил ладонь от восковых оков и швырнул их липкие остатки на пол позади себя.

В конце концов, кому это могло помешать.

– А вы, получается, нашли подходящую комнату?.. – поинтересовался я, догоняя Ямато-старшую.

– Вроде того, – та неопределённо хмыкнула. – Мы нашли выход к соседнему корпусу, он за банкетным залом, – и там, судя по всему, располагается крытый горячий источник. Но не похоже, чтоб этой дорогой пользовались местные обитатели – проход наполовину завален, а сами купальни, скорее всего, давно стоят без ухода. Но это лучше, чем умирать от холода в мокрой одежде.

Ямато Мэй вновь казалась собранной и сильной – хотя голос её при упоминании «местных обитателей» всё-таки заметно дрогнул – и спокойно вела нас вперёд. Так, словно разговора в обеденном зале попросту не было.

Но… горячие источники?.. Одно их упоминание настроило меня на оптимистичный лад – в конце концов, никакой горячий душ не мог сравниться с теплом естественного водоёма, питаемого жаром самой природы.

Как и говорила тётя Мэй, переход между корпусами особняка оказался наполовину разрушен: покатая крыша ввалилась внутрь, пропуская бесконечные потоки дождя, но застряла на богато украшенных перилах, зачем-то пущенных по внутренним стенам коридора. Похоже, этим путём когда-то пользовались почтенные старцы, неспособные передвигаться без опоры, и если бы не забота об их удобстве – целый сегмент свободного коридора мог бы сложиться внутрь себя. Или даже хуже – сползти со своих опор и рассыпаться грудой гнилых обломков.

– Смотрите под ноги и будьте предельно осторожны, – предостерегла нас Ямато-старшая, неосознанно подтверждая мою догадку: сквозь огромную дыру в стене прохода не было видно земли – свет фонаря просто не доставал до неё, упираясь в полог ночного мрака – а значит, мы всё-таки находились внутри поднятой и крайне уязвимой конструкции.

Осторожно, стараясь опираться на скрипучие доски пола целой стопой, добрался до разрушенной секции – брызги дождевой воды орошали тут всё вокруг с раздражающей настойчивостью – и опёрся о край поваленной крыши ладонью. Вдова с девочками медленно продвигались в том тесном пространстве, что позволяло миновать разрушенный участок, а я, дожидаясь своей очереди, просто смотрел во мрак пугающего своей пустотой отверстия.

Молния, следуя своему извечному правилу, сверкнула внезапно – и в её мимолётном свете я, не сдержав зачарованного вздоха, разглядел весь массив заброшенной деревни разом. Взору моему открылись спускающиеся к подножию холма наросты небольших домиков и местных лавок, заключённые в объятия выложенных из камня коридоров; отдалённые очертания заправки и приставшая к ней лента широкой дороги; непонятные развалины, стелящиеся вдоль бурной реки – и, наконец, величественная тень особняка, подобно ленивой лавине накрывшая всё это мрачное великолепие.

Протолкнув слюной вставший в горле ком, я не без труда оторвал ладонь от шероховатого обломанного бруса и спешно последовал за девичьим авангардом.

Следующая секция перехода тоже выглядела довольно потрёпанно – стёкол в небольших окошках почти не осталось, и дождевая вода охотно брызгала на пол из дюжины разных источников – и ковёр, что тянулся вдоль всего пути, выглядел соответствующе. Удивляло только то, что свет фонаря высвечивал под нашими ногами только разваливающийся от сырости хлопок ковра – ни стеклянных осколков, ни каких-либо ещё следов разрушения. Как будто бы коридор пережил какой-то сильный звуковой удар изнутри, буквально вытолкнувший окна из рам и приведший к обрушению целого пролёта крыши.

Ведь… Вряд ли кто-то посчитал своим долгом как следует прибраться в этом забытом богами месте, чтобы убрать следы былого происшествия?.. Едва ли загадочных «местных жителей» вообще волновало состояние этого особняка, так что же?.

– Почти пришли, – облегчённо промолвила Ямато Мэй, отряхивая с рукавов крохотные капельки мороси. – И… самое худшее уже позади. Эта часть с выбитыми окнами меня по-настоящему тревожит… Не хочется, знаешь, оказаться запертой на каком-то отстоящем холме только потому, что единственной дороге назад вдруг вздумалось развалиться на части…

Женщина как будто бы сама не замечала собственных слов – и, в частности, того, как именно она говорила со мной. С человеком, которому полчаса назад призналась чуть ли не в кровной ненависти. И… я просто не решался задуматься, какое из этих ко мне отношений было реальным, а которое проявилось лишь при помощи сильнейшего стресса.

Но… во всяком случае, всё уже не казалось таким уж безнадёжным. Нашему продвижению по особняку никто не препятствовал, а покосившиеся от времени стены потеряли изрядную долю своего угрожающего сходства с какими-то проклятыми казематами. Это был просто старый заброшенный дом – и если в нём до сих пор кто-то селился, то, наверное, лишь из страха перед другими людьми.

Впервые за долгие часы напряжения я попробовал улыбнуться. Но у меня… всё равно не получилось.

Девочки тоже держались скованно. С момента нашей встречи они не обмолвились ни словом, и, вопреки всем моим ожиданиям, даже бойкая Акира вдруг стала неотличима от своей задумчивой сестры – а в её лице я потерял жизненно необходимого и понимающего союзника, без которого находиться неподалёку от Ямато-старшей оказалось очень непросто.

Как и предсказывала вдова, идти оказалось недалеко. Преодолев последний отрезок пути, мы вышли к небольшому деревянному домику, наполовину утопленному в склоне крутого каменистого массива. Предваряемое квадратной галереей с поддерживающими двускатный козырёк деревянными опорами, небольшим двориком напротив входа и целой россыпью высоких каменных фонарей по периметру, это сооружение казалось вполне самостоятельным и вызывало целую россыпь разнообразных впечатлений. С одной стороны, комплекс казался очевидным примером классической японской архитектуры, но с другой – его обособленность и очевидная заброшенность внушали подсознательный страх и заставляли вспоминать по очереди десятки застрявших в памяти страшных историй.

Шум дождя тут стал поистине оглушающим: потоки воды обрушивались с небес подобно крохотным снарядам, разбивались о растрескавшуюся черепицу открытого перехода и разлетались во все стороны, собираясь вновь и уходя во мрак по склонам высокого холма.

Я боялся даже представить, на какой высоте мы сейчас находились, но готов был спорить, что отсюда открывался замечательный вид на окрестности. И, наверное, в далёком прошлом те самые глубокие старцы проводили под сенью этих крыш целые часы, наслаждаясь чистотой воздуха и абсолютным спокойствием, окружающим этот отрезанный от остального особняка крохотный мирок.

Стараясь держаться узкой полосы сухих досок – под самым коньком двускатного навеса – мы медленно обогнули внутренний сад и вышли к приземистой постройке, в которой должны были располагаться местные бани. Во всяком случае, на это намекали почти стёршиеся от времени изображения паровых купелей на стенах – похожие на пару перевернутых кверху щупальцами медуз, они казались универсальным символом для всей Японии вне зависимости от расположения.

– Так вы… заглядывали внутрь?.. – я подал голос, но тут же пожалел об этом: непонятно откуда пришедшее эхо резиновым мячиком запрыгало от пола до потолка открытого перехода.

– Нет, – ответила Ямато Мэй будто бы через силу, и незамедлительно исправилась, добавила силы в голос: – Нет, мы не заходили. Не слишком далеко. Видели только раздевалки. Но оттуда явно веяло теплом.

– Ну да, – буркнул я себе под нос. – Это хороший знак…

Подумать только, они проделали весь этот путь к соседнему корпусу особняка, обнаружили купальни и тут же повернули обратно – чтобы отыскать меня. И… едва ли в принятии этого решения Ямато-старшая обошлась без указки маленькой Акиры – что, в общем, могло бы объяснить напряжённое молчание последней. Едва ли мать с дочерью обошлись без скандала в этом непростом вопросе – вдову не могла не беспокоить такая привязанность инициативной и самостоятельной дочери к малознакомому старшекласснику. И на её месте я, наверное, тоже не стеснялся бы в выражениях.

Ощутив тяжесть необоснованной вины, я решил было обратить на себя внимание Акиры, однако выделить её из двух близнецов со спины так и не смог. И, лелея эту гнетущую мысль, лишь молча проследовал за семейством Ямато внутрь небольшого домика. Тот, как и предполагалось, некогда напоминал собой сотни других бань по всей стране – только вместо приёмной стойки тут располагался большой многоярусный цветник, ныне потерявший всё своё прежнее великолепие.

Судя по тому убранству, что можно было различить в свете тётиного фонаря, здание не было электрифицировано и освещалось традиционными фонарями – их обломки до сих пор хрустели под нашими ногами – а самой современной вещью тут можно было назвать лишь одну газовую лампу времён, наверное, Второй Мировой войны.

Как и в основном здании особняка, тётя Мэй проигнорировала полочки для обуви и вышла из прихожей в грязных ботинках, оставляя за собой цепочку скользких следов.

– Не думаю, что одежду получится высушить тут, – призналась она, как ни в чём не бывало, продвигаясь всё дальше по наполненному лёгким шелестом ливня помещению. – Прежние жильцы явно не рассчитывали на приём таких вот гостей…

Следуя за вдовой буквально шаг в шаг, я быстро пришёл к тому же неутешительному выводу: здание купален, казавшееся крохотным снаружи, внутри было ещё меньше и состояло из единственного зала, упирающегося в отделённые естественной каменной стеной раздевалки.

– Надо же, пробили помещения в твёрдой породе, – Ямато-старшая коснулась ладонью шершавого и будто бы намеренно неприкрытого камня. – На ощупь холодный. И влажный… Но не будем тратить время. Пойдёмте…

Отстранившись от тёмного природного разделителя, тётя Мэй уверенно шагнула в темноту женской раздевалки…

И я остался один в пугающей темноте, скованный нерешительностью и с единственным глупым вопросом на языке.

– Тётя?.. – позвал я, боясь повысить голос. Свет фонаря вдовы уже почти померк за бамбуковой перегородкой, и с каждой секундой мои шансы быть услышанным становились всё меньше. – Мэй! Постойте! Я… у меня… вопрос!

– Без света не справишься? – ехидно прокричала Ямато-старшая, ничуть не смущаясь собственного присутствия.

– Я не…

– Ладно, послушай. Тут есть слуховое окно наверху. Если дотянусь – положу туда фонарь. Света будет немного, но хватит на обе раздевалки. Так что поворачивай налево и иди!..

Ориентируясь наощупь – камень разделителя действительно казался влажным, хотя и не мог таковым быть – я толкнул своё тело в сторону мужской раздевалки и тут же больно ударил пальцы о твёрдую бамбуковую преграду. Та оказалась ближе, чем я рассчитывал, и несколько шире. Обойти её оказалось непросто, зато за поворотом меня ждала своеобразная награда – крохотный конус света, бьющий из-под потолка под странным углом. В нём умещался единственный шкафчик для одежды – верхняя его часть – и небольшая полочка с выцветшими полотенцами. Некоторые из них, к моему большому облегчению, сохранились весьма неплохо и могли ещё послужить в этот раз.

– И не вздумай подглядывать! – приказ вдовы прокатился по обеим раздевалкам раскатом настоящего грома.

– Даже не собирался! – не выдержав, я тоже повысил голос.

– Тогда давай быстрее. Я поверну фонарь в сторону выхода к источнику.

Не дожидаясь моего ответа, Ямато-старшая действительно отвела свет от выбранного мною шкафчика, буквально принудив меня переместиться ближе к противоположной стене – туда, где располагалась старая двустворчатая дверь, ведущая к купальне. Она – как и всё остальное в этом корпусе – казалась почти новой и не несла на себе следов той катастрофы, что обрушилась когда-то на остальной особняк. Я как будто бы оказался на миг в самых обычных банях, пусть и со скверным освещением – и после того кошмара, что устроил мне бесконечный коридор в дальнем конце основного комплекса, эта минута тишины и спокойствия показалась поистине бесценной.

Я с облегчением скинул отяжелевшую от влаги куртку и только начал разуваться, когда услышал из-за тонкой деревянной стены звук раздвигаемых дверей – те уступили потугам Ямато-старшей не сразу, со скрипом, но всё-таки послушно разъехались в стороны, стоило той сдобрить усилия негромкой руганью. Не желая оставаться в полном одиночестве, я поспешно выскользнул из хлюпающих ботинок и начал стягивать липнущие к коже джинсы. Раздеваться в почти полной темноте оказалось довольно непросто – в основном, из-за состояния одежды – но мне-таки удалось преодолеть это испытание и двинуться к слабо освещённой желтоватой двери. Пол под ногами был не просто холодным – ледяным, но я как будто бы не замечал этого неудобства и довольно легко добрался до бамбуковой преграды. Та, в отличие от двери тёти Мэй, поддалась моментально, и взгляду моему открылась небольшая традиционная купальня – именно такая, какую ждёшь увидеть в проверенном веками японском обиталище. Небольшой ровный участок перед купелью, предназначенный для предварительного омовения, был выложен мелкой-мелкой плиткой с нечитаемым ныне узором, а обложенный неровными камнями выход горячего источника игриво журчал и искрился в отсветах ручного фонаря. Не хватало только расписных статуэток и фресок во всю стену – однако их запросто могла скрывать окружающая тьма.

Сделав несколько шагов в сторону от двери – к пространству, где должны были располагаться душевые смесители – я быстро пожалел о своём решении: стоило хотя бы на сантиметр отодвинуться от обрезанного светового конуса, как страх вдруг вновь начинал вступать в свои абсолютные права и давить со всех сторон сводящими с ума шорохами и скрипами. Надеясь получить поддержку со стороны родственниц, я повернулся к разделяющей купальни бамбуковой ширме, и почти сразу же услышал из-за неё негромкий плеск воды. Тётя Мэй, нарушив очередную древнюю традицию, полезла в купальню прежде, чем отмыла тело от грязи и пота. Как будто бы из нас двоих нетерпеливым подростком была именно она – мать двоих детей… Чему она вообще могла их научить?..

Я, с досадой закусив губу, решительно шагнул во мрак и на ощупь обнаружил слева от себя гладкую поверхность стены. Провёл рукой ниже – и с лёгкостью нашёл там старинную душевую конструкцию – два крана для холодной и горячей воды, соединённые с длинным щупальцем душа. Впрочем, на горячую воду рассчитывать не приходилось – найденный наугад вентиль отозвался лишь глубинным булькающим звуком – и мне понадобилось время, чтобы собраться с силами и решиться на обливание холодной водой. Размышления заняли у меня не меньше минуты, но, сдавшись, я просто отложил смеситель в сторону. С меня и так было более чем достаточно леденящих, пронзающих будто бы насквозь дождевых струй.

Оттолкнувшись от стены, я зашлёпал босыми ногами по кафелю и вышел к слабо освещённой купели. И отсюда, от самого её борта, вдруг ощутил едва заметное дуновение ветерка и шелест того самого ливня, от которого, казалось бы, мы намеревались укрыться. Да, от самого входа этого не было видно – не хватало мощности фонарика – но бани эти были открытыми, хотя и располагались под мощным навесом, и где-то там, в противоположном конце купальни, располагался открытый вид на раскинувшиеся окрест холмы и горы.

– Ты уже в воде, Юичи? – поинтересовалась вдова, перекрикивая журчание источника. – Найди себе сразу подходящий камень! Тут температура явно выше сорока градусов, так что сердце должно быть выше уровня источника! Слышишь?

– Я знаю! – выкрикнул я, с трудом скрывая раздражение, и погрузил стопу в горячие объятья источника. Вода, как и предупреждала тётя Мэй, едва не вытолкнула мою ногу обратно – после замёрзшего пола перепад температур получился буквально оглушающим – но, сдержавшись, я перенёс точку опоры вперёд и начал постепенно заходить всё глубже. И то, что сперва показалось мне содержимым дьявольского котла, неожиданно начало дарить нотки блаженного расслабления. Тяжесть, что одолевала моё тело ещё минуту назад, постепенно отступала, и на место ей пришла приятная истома.

Добравшись до середины естественной каменистой чаши, я на несколько секунд окунулся по самый подбородок, и, позабыв об осторожности, едва не погрузился под воду с головой. Обжигающее тепло перечёркивало не только завладевшую моими мышцами зябь – оно выметало из разума все невзгоды минувшего дня, от нелепой аварии и до тех нелестных слов, что бросила мне в лицо Ямато Мэй. Как если бы в водах этого источника существовала некая волшебная сила…

Один из подводных камней, нечаянно попавшихся под руку, оказался вполне подходящим мне по размеру, и, взобравшись на него, я с удовольствием откинулся на бамбуковую стену. Просачивающийся снаружи холодок тревожил распаренную жаром кожу, но, признаться, меня это почти не заботило. Казалось, что вокруг не было и не могло быть вообще ничего плохого – только разные градации тепла, уюта и удовольствия.

Набрав полную грудь воздуха и выпустив его через ноздри, я слегка покачнулся влево – и неожиданно для самого себя вскрикнул от прошедшейся по плечу боли. Неожиданная и яркая, она пришла, казалось бы, из совершенно другого мира – и принесла вслед за собой отголоски уже знакомого мне ужаса. Подобно тем далёким неизведанным скрежещущим звукам, в голове моей начал нарастать гнетущий своей тяжестью гул. И, ведомый этим дурным предчувствием, я начал медленно поворачиваться к перегородке. Чтобы увидеть там, на её бугристой поверхности, сильно отдающие контрастом в слабом свете фонаря глубокие порезы. Неровные и рваные, они ощерились зубами бамбуковой стружки – и именно об один из этих разодранных краёв я и оцарапал ноющее плечо – судя по всему, до крови.

И тут же голову мою пронзила резкая боль – точно стрела с примотанной к древку нитью первородной злобы. Она безоговорочно заставила меня вспомнить всё, что мне так хотелось забыть – всю мою боль, весь страх и негодование, полученные от минувшей ночи, всю злобу по отношению к Ямато-старшей… И жар воды вокруг меня вдруг потерял свою недавнюю нежность – он стал колючим и злым, как и весь этот проклятый особняк, как его прошлое, настоящее и будущее.

Не в силах отвести взгляд от иззубренных царапин, я ощутил, как учащается дыхание, и как быстро разгоняется кровь в висках. Секунда, две, три – и меня накрыло волной жестокой дурноты, порождённой головокружением. Мир перед глазами расплылся, утратил прежние очертания, превращаясь в фантасмагорическую пародию на самое себя. И последним, что я успел осознать, оказалась форма порезов на бамбуковой стене – они должны были сложиться в иероглифы. В какую-то надпись. В послание, которое, в конечном итоге, так и не было дописано…

…Не знаю, сколько времени я уже провёл здесь, в кромешной темноте, силясь услышать за журчанием горячего источника приближающиеся шаги и вопли обезумевших людей. Голодные, грязные, теряющие рассудок всё сильнее с каждой секундой – они должны были искать меня. Прямо сейчас. В эту минуту.

Крепко зажмурившись, я припал к бугристой бамбуковой перегородке и попробовал отыскать зазубрины своего прощального сообщения. С каждым разом находить зарубки на стене становилось всё труднее – пальцы мои, покрываясь морщинами от горячей воды, быстро теряли в чувствительности. Казалось, я уже почти полностью потерял ориентацию в пространстве – но какое-то первобытное, звериное чутьё по-прежнему разворачивало меня лицом к выходу из горячих источников – к тому проходу, по которому вскоре должны были пронестись галдящие оравы кровожадных безумцев…

Под раздувшимися подушечками пальцев мне почудилась одна из засечек. Сложно было сказать, являлась ли она одной из тех, над которыми я провёл не меньше получаса, или же мне попался обычный расщеплённый бамбук – времени у меня уже почти не оставалось. И, прислонившись к перегородке, я медленно выудил из-под воды кулак с зажатой в нём рукоятью небольшого фамильного клинка. Изогнутое лезвие блеснуло в свете любопытной луны – и я чуть было не погрузил его обратно, испугавшись ненужного внимания. Однако, напряжение быстро взяло своё: желая занять себя хоть чем-нибудь, отвлечься от своего положения хотя бы на несколько секунд – я притянул церемониальный нож ближе к груди и принялся на ощупь выстукивать палочки порезов, перпендикулярных к найденной полосе. Движения мои явно стали быстрее, чем прежде, и растеряли былую осторожность. Кажется, я даже порезал кончики пальцев – то ли случайным движением лезвия, то ли неровным углом сотворенного иероглифа.

Негромкое постукивание вскоре заполонило всё помещения, и я с ужасом вспомнил – почему именно бросил свою задумку прежде. Память, играющая с моим сознанием в странные игры, услужливо позволила ощутить недавний холодящий страх так, словно я испытывал его впервые – и я, не выдержав стресса, торопливо погрузился под воду.