Текст книги "Кусочки янтаря. Легенды о Гоги Абашидзе, а также некоторые истории и притчи, придуманные им самим"

Янтарик двадцатый

Как то мы спросили у Гоги Абашидзе, почему некоторые люди упрощают жизнь и делают странные выводы, не задумываясь о том, что они услышали и прочитали…

Мудрец хитро захихикал сквозь клубы дыма, которые окружали его и сказал:

– Гораздо легче поверить жене, что мебельный мастер залез в шкаф, чтобы исправить покосившуюся полку и разделся там от жары, чем вникать в суть ситуации…

Вот и все… Со временем, мы убедились, насколько мудры были его слова.

Янтарик двадцать первый

Как то мы спросили Гоги Абашидзе почему жуликов так много на свете?

Услышав этот вопрос, мудрец оторвался от своего любимого занятия: торжественного пития чая.

Эта его привычка заслуживает особенного внимания.

Ровно в полдень он не торопясь заваривал крепчайший чай, давал ему настояться, наливал в хрустальный стакан и медленно поглощал его, наслаждаясь его ароматом, темно-рубиновым цветом и приятным терпким вкусом. Не каждый из смертных мог выпить стакан этого чая. Некоторые из нас пробовали его, но им становилось плохо. Гоги объяснял это тем, что чай заставлял выделяться инсулин и человеку, не привычному к такому напитку, становилось плохо от отсутствия сахара в крови.

Он оторвался от этого священнодействия, закурил свою крепчайшую папиросу, ухмыльнулся и сказал:

– Хитрый обманывает людей не потому, что он их умнее, а потому, что хорошо понимает их природу. Так же, как они хотят обогатиться, он мечтает стать умным, но, как и они, не желает тратить сил на достижения цели…

Сказав так, он отложил папиросу и стал наслаждаться чаем…

– А ум! Как же ум? – воскликнули мы…

– А что ум? – Произнес он задумчиво – Ум к этому имеет такое же отношение, как отражение в зеркале к сытному обеду…

Вот и все. Больше мы не смогли от него добиться ни слова.

Янтарик двадцать второй

Однажды, у меня все валилось из рук и ничего не получалось. И я обратился за помощью к друзьям. Когда я выслушал все их насмешливые советы, я пошел спросить совета у Гоги Абашидзе.

Выслушав меня, этот мудрый человек закурил, ухмыльнулся и сказал такие слова:

– Наивный, ты обратился за помощью к людям… Если бы ты пришел к ним порадоваться вместе твоему успеху, они бы, с удовольствием, посочувствовали тебе…

И больше он ничего не сказал, но мне все стало ясно…

Янтарик двадцать третий

Как-то мы с приятелями заспорили, почему к старости люди становятся сердитыми ханжами и теряют способность смеяться над тем, над чем раньше хохотали бы до икоты и колик. Каждый выдвигал свою версию, но не находилось и двух сторонников, которые могли бы поддержать ее.

Так и не придя к единому мнению, мы решили обратиться за помощью к тому, кто, в силу своего возраста, опыта и мудрости, лучше всех разбирался в этом вопросе. И мы пошли спросить мнения у Гоги Абашидзе.

Мудреца мы застали в тот момент, когда он наблюдал за дракой двух сорванцов, проживающих в его дворе.

Удобно устроившись у открытого окна, он аккуратно вел счет, выкладывая спички на подоконник. Каждая из них означала удачно нанесенный тумак с одной из сторон.

Слегка поморщившись от того, что его отвлекли от такого важного дела, он внимательно выслушал нас, потом он терпеливо снес нашу перепалку и гам, когда мы выкладывали свои версии. Затем, он закурил, оглядел нас смеющимся прищуренным глазом и произнес:

– Старость всегда недовольна и возмущена теми поступками юности, которые ей недоступны…

И хитро захихикал, оглядывая нас счастливыми прищуренными глазами…

И больше он нам ничего не сказал…

Янтарик двадцать четвертый

Как то у нас зашла речь о летнем отдыхе…

Спорили много. Кто отстаивал, что лучшее место это Грузия, кто то утверждал, что это Крым, некоторые настаивали на Молдавии, только Гоги Абашидзе сохранял молчание с неизменною улыбкой на устах.

Когда все мы смолкли, он сказа нам так:

– Как то, за завтраком, папа сказал маме: «У меня накопилось много дел, поэтому, я не смогу повезти вас в июле в Крым… Поезжайте, вы, лучше в Ниццу…» Как я потом проклинал это небрежное «в Ниццу»…

Надо было переодеваться в смокинг перед едой и есть курицу ножом и вилкой…

Какие мелочи беспокоят нас в детстве… И что бы я потом не отдал, за это небрежное «в Ниццу»…

Янтарик двадцать пятый

Как то, устав от наших бесконечных споров о свободе, о том, как она нужна народу, как побудить народ возжелать ее, Гоги Абашидзе не выдержал и сказал свое мнение об этом.

– Вот вы говорите «свобода.. свобода», а от чего свобода и для чего? Если свобода мыслить так, как вам вздумается, то эту свободу у вас никто не отберет. Если свободу высказать то, что вы думаете, то примите решение и выскажитесь, и будьте готовы отвечать за эту свободу…

А, вот, если в вас горит и жжет вас желание дать другому свободу высказать то, что он думает, а не то, что вы хотите услышать, то значит, вы и достигли той самой свободы… Тогда помолчите и дайте другим обрести ее…

И умолк, сидя в своем кресле… Прошло много лет и мы начали догадываться, что имел он в виду и признавать, что, кажется, он был мудрее и умнее, чем мы думали…

Янтарик двадцать шестой

Как то, мы собирались праздновать какое-то событие, один из нас стал оправдывать свое отсутствие, ссылаясь на болезнь. Гоги Абашидзе, услышав это, рассмеялся и сказал:

– Болеть надо с друзьями женщинами и вином, в противном случае, вам нет смысла выздоравливать…

Только со временем, когда болезни стали меня одолевать, я понял, что он был совершенно прав…

Янтарик двадцать седьмой

Гоги Абашидзе был замечательный человек. Я так и не встретил такого любознательного человека, хоть прожил достаточно долго: почти столько же, сколько было ему самому в тот момент, когда мы с ним познакомились. Однажды, совершая свой привычный моцион, он проходил мимо теннисного стола, где мы увлеченно гоняли шарик. Некоторое время он стоял, задумчиво наблюдая за нашей игрой, потом он стал спрашивать нас о правилах, угадывая их и, наконец попросил нас дать ему попробовать сыграть с нами. Нимало не удивившись, мы уступили ему ракетку. Покручивая ее в руках, ощупывая и рассматривая ее с разных сторон, он вымолвил слово: «лаун-теннис…». Потом прибавил:

– Была такая игра… Только ракетки там были большие и со струнами, а мячик – лохматый и резиновый… Как делать первый удар?

Мы объяснили ему правило первого удара и показали как подавать крученую подачу.

То, что мы увидели потом – удивило нас. Гоги подал крученый топ-спин и отбил накатом… Сделав несколько подач и запыхавшись, он уступил место следующему игроку и присел немного отдохнуть. Заметив наши удивленные взгляды, он сказал:

– В лаун-теннис я играл с дочками нашего соседа по даче, банкира… Мне нравилось, как они отбивают подачу и как вздымаются их коротенькие юбочки, обнажая худенькие бедра… Боже мой, какое прекрасное было время, когда такая малость могла приносить удовольствие… Я бы сказал, что это было блаженное время…

И он умолк, задумчиво улыбаясь своим мыслям и воспоминаниям…

Янтарик двадцать восьмой

Мы часто беседовали с Гоги на разные темы. Однажды, речь зашла о нелепых телодвижениях власти и убогой архитектуре. Отхлебнув крепчайшего, свежезаваренного чая и сделав небольшой перерыв, чтобы насладиться его ароматом и вкусом мудрец сказал:

– Однажды, китайский император, которого еще при жизни изображали Буддой, отправился к месту постройки новой пагоды. Он пешком преодолел большой путь к строительству, а явившись к месту стройки, приказал остановить работы, разрушить неоконченное строение и предоставить ему новые проекты. В своем дневнике он написал, что новая постройка разрушает гармонию пейзажа и потомки будут плохо говорить о нем…

Власть, если она имеет естественно-божественную природу, а не является украденной на час, как курица с прилавка базара, всегда заставляет задумываться о вечном. А если ты, всего лишь, мелкий мошенник, который боится, что его разоблачат и обваляют в дегте и перьях, то ты стремишься повсюду выставлять свои петушиные хвосты…

Янтарик двадцать девятый

Как то у нас с Гоги зашла речь о самоограничении и морали. Наблюдая, как он хитро улыбается, слушая мои рассуждения о том, что необходимо заставлять себя трудится, я умолк и вопросительно уставился на него.

Гоги, отхлебнул своего крепчайшего чая, который приводил в ужас всех врачей в округе, закурил и сказал так:

– Работа, конечно, дает нам деньги и кормит нас, но, чаще, она отнимает у нас время на то, что мы должны сделать для того, чтобы наши дети и внуки вспоминали о нас и что принесет нам истинное удовольствие. Очень немногие могут позволить себе работу, которая сочетает все это, так стоит ли придавать ей такое большое значение?

Янтарик тридцатый

Зайдя, как-то, без предупреждения к Гоги Абашидзе я увидел такую картину:

Гоги сидел у окна и с улыбкой наблюдал за тем, что происходит в квартире, окна которой находились напротив его окон. Картина, которая открывалась ему, действительно была завораживающей. В комнате находилась молоденькая девушка, почти девочка, которая примеряла на себя интимные и не очень интимные детали туалета, время от времени, поворачиваясь к окну и кружась перед ним, как перед зеркалом. Мудрец с улыбкой наблюдал это и, время от времени одобрительно кивал, а иногда покачивал головой, хмуря брови.

Мое появление прервало этот странный диалог.

Заметив мой удивленный вид, Гоги рассмеялся и сказал:

– Молодость нуждается в приобретении опыта и эта чертовка нашла-таки способ его приобретения, без малейшего риска получить разочарования от него. Наше общение не выходит за рамки созерцания, что, также, ограждает мои седины от, истекающей слюною, старческой суетливости и петушиного кукареканья. Таким образом, мы оба получаем удовольствие, которое пропало бы, будь мы знакомы друг с другом…

Эта точка зрения поразила меня, но с возрастом, я стал понимать, насколько он была мудра она…

Янтарик двадцать тридцать первый

Гоги Абашидзе рассказывал мне разные истории. Некоторые из них, стерлись из моей памяти, но некоторые, настолько поразили меня, что навсегда остались в ней. Вот одна из них:

Один человек заказал себе большой дубовый стол. С массивными ножками, широкий с толстой и удобной столешницей. Стол был так огромен, что походил на маленькое футбольное поле. Его ящики вбирали в себя уйму разных документов и вещей. Казалось, что в нем была сосредоточена незыблемость и прочность всего мироздания.

Но, однажды, человек оперся на него и кусок столешницы обломился. Он обломился так легко, что это казалось невероятным. Но самое удивительное состояло в том, что его можно было растереть в порошок. Человек осмотрел весь стол и обнаружил, что он весь стал таким. В гневе, человек схватил молоток и стал крошить стол. И, вскоре перед ним лежала кучка праха, в котором ползал маленький жучок. Это он источил весь стол.

Вот и подумайте: насколько мала должна быть ложь, чтобы уничтожить творение и то, что любой, самый маленький человек, может, хоть немного, изменить этот мир.

Янтарик тридцать второй

Как то у нас с Гоги зашла речь о комичном и трагичном в жизни… Действительно ли они неразделимы или нет?

Гоги утверждал, что это две стороны одной и той же монеты.

– Трагедия и комедия – неразделимы, потому, что их очень легко перепутать – утверждал он. – Возьмем, например, соседскую Маньку: ее трагедия состоит в том, что она никого не видит, кроме своего мужа. А комедия состоит в том, что и он в ней души не чает, несмотря на ее характер.

А у ее подруги, Соньки – другая трагедия: она очень хочет иметь яркого, состоятельного мужа, но никак не может найти такого.

Комедия же ее состоит в том, что она ищет их в веселых компаниях и приняв изрядную дозу спиртного, поэтому, когда она утром просыпается, то видит только номер телефона и некую сумму, в которую оценивают ее трагическую потребность…

Янтарик тридцать третий

Как то, зашел у нас спор об отечестве, о патриотизме. Спорили мы долго и упорно, а потом, решили узнать что думает старейший из нас…

Гоги Абашидзе, по своему обыкновению, сидел в уголке и, посмеиваясь, слушал наши споры. Когда мы умолкли, он беззвучно рассмеялся и сказал так:

– Многих людей мне приходилось видеть за свою долгую жизнь. Многие из них готовы были отдать жизнь за отечество. Поэтому их и расстреляли те, кто, так же, готов был отдать жизнь за отечество… Потом, это случилось и с этими…

Вы, сначала, договоритесь, о каком отечестве вы спорите, иначе, оно расстреляет вас…

Прошло время, сменилось отечество. И мы, наконец, поняли, что говорили мы о разном отечестве.

Хорошо, что не перестреляли друг друга, а могло и такое произойти…

Янтарик тридцать четвертый

Однажды, разговаривая с Гоги Абашидзе, я заметил, что очень печально, что люди перестали высказывать свое собственное мнение, прикрываясь цитатами, как будто, те о чем-то говорят.

Мудрец налил себе чаю, закурил и сказал:

– Собственную глупость очень легко скрыть общеизвестной пошлостью, поэтому люди режут мысли на куски и подают их в легкоусвояемом плоском виде, лишая их какого-либо смысла. Иначе, им пришлось бы трудиться над отысканием его, следовательно, рисковать попасть в глупое положение…

Прошло много времени, но я так и не смог найти опровержение этому высказыванию…

Янтарик тридцать пятый

Мои отношения с Гоги Абашидзе, постепенно переросли в почти родственные. Наверное, так относятся к любимому дедушке. Сказать точнее, я бы не смог, я вырос, не зная своих дедушек, один из которых, умер в раннем детстве моего отца, а другой пропал в водоворотах истории, оставив запись следователя: «Издевается над следствием». Поэтому об этих отношениях я могу лишь догадываться. Он рассказывал мне о разных людях, с которыми ему довелось сталкиваться, о забавных ситуациях, которые смешили весь бомонд обеих столиц. Так, например, я узнал, что во времена Хрущева, когда интеллигенции было положено ездить по стране и быть ближе к народу, в одном из сибирских городов конферансье объявил, что «К нам приехали ленинградские артисты и композиторы и с ними два наших любимых композитора Жаворонков и Брюнет!». Каково же было удивление народа, когда на сцену вышел один человек и сказал, что его фамилия звучит: Жаворонков-Брюнет… Долго жители гадали: кто же к ним все-таки приехал? Жаворонков или Брюнет? Говорят, что споры эти, даже, спровоцировали три развода…

Как то зашла речь и о том, что не все в жизни выглядит так, как это кажется, на первый взгляд, и я услышал такую историю:

– Однажды, меня вызвали в ялтинскую филармонию для создания сольной программы примы местного драматического театра Верочки. Связи у Верочки были обширные: она пользовалась популярностью у контингента санатория РККА. Народ там собирался солидный и, для подготовки программы, нам выделили два отличных номера с выходом на пляж… Работалось великолепно, пляж пустовал, мы начинали день с купания в море, а потом обсуждали материал и наигрывали эпизоды, прогуливаясь по пустынным аллеям. Высокопоставленные обитатели санатория предпочитали проводить время в биллиардной, попивая отличный коньячок, а жены их, оставленные на попечение адъютантов, или прогуливались по окрестностям или скрывались в, поросших плющом, беседках, которые чуть не взлетали в воздух от вздохов и стонов.

Для прогона готовых кусков. мы использовали веранду, которая играла для нас роль сцены. Время летело незаметно и, однажды, после обеда, мой взгляд упал на календарь, который неведомая рука аккуратно перелистывала ежедневно, и сообразил, что через четыре часа мне надо садиться в самолет. В спешке мы собрали мой чемодан и я еле успел к трапу самолета. Каково же было мое удивление и возмущение Нины Николаевны (моей тогдашней супруги), когда среди моих мятых рубашек и носков на пол из чемодана выпали женские, вполне скромных размеров, купальные трусики…

В общем, два месяца мне пришлось скрываться, как товарищу Ульянову после июльских дней. Приютил меня мой друг, Брюнет, несмотря на недовольство Жаворонкова, который надеялся провести приятно время в женском обществе, пока супруга была в отъезде…

Янтарик тридцать шестой

Как часто бывает среди молодых, мы очень любили осуждать и рассуждать по поводу дней минувших. Гоги это совсем не смущало. Он слушал нас с неизменной улыбкой и хитрым прищуром глаз, попивая свой неизменный чай и, время от времени, заслоняясь от нас облаком дыма от своих папирос. Одни из нас осуждали поведение общества в минувшие годы, другие доказывали, что время и обстоятельства диктуют человеку свои нормы поведения. Наконец, когда мы окончательно охрипли, мы спросили Гоги, что он думает об этом.

Мудрец подмигнул нам прищуренным глазом и сказал:

– Конечно, время и обстоятельства диктуют нам своё, но так ли мы правильно записываем?

Этот ответ озадачил нас. Но, впоследствии, до нас стал доходить смысл его слов.

Янтарик тридцать седьмой

В разговорах с Гоги Абашидзе, мы затрагивали разные вопросы. Как-то зашла речь о счастье. Мы молча ожидали, что все-таки скажет он о нем. Как сумеет выкрутиться из ловушки этого вопроса. Мудрец задумался, усмехнулся и, глотнув нестерпимо крепкого чаю сказал нам так:

– Счастье – оно, как миг между вчера и сегодня… Сначала мучительно плохо или тревожно, а потом – блаженно хорошо… И вот этот миг перехода – и есть счастье… Поэтому, оно всегда было или будет, но никогда его нет.

Янтарик тридцать восьмой

Как то, в разговоре с Гоги Абашибзе, у меня вырвалось:

– Что такое истина и чем она отличается от правды?

Гоги долго смеялся моему вопросу. Я и не предполагал, что попал в евангельский просак… Наконец, заметив мое смущение, Гоги сказал:

– Истина, может сильно испортить тебе жизнь и повредить здоровье… Например, если ты скажешь про соседскую Катьку, что она шлюха, то это будет истинно, но твоя физиономия может сильно пострадать, а если ты скажешь, что ей ежедневно не везет с мужиками, то ты можешь не сомневаться, что она тебя предупредит о твоем сомнительном выборе.

Янтарик тридцать девятый

Однажды, обсуждая творчество одного нашего знакомого художника, мы наткнулись на вечную проблему: есть ли предел к совершенству? И если он есть, то где та мера, которая его измерит… Мы приводили разные примеры, некоторые дошли до того, что притаскивали за уши такие авторитеты, как Гоголь и Рафаэль. Наконец, когда мы немного затихли, мы услышали тихое хихиканье, которое раздавалось из кресла у окна, где по своей неизменной привычке сидел наш уважаемый Гоги Абашидзе…

Обозрев наши удивленные физиономии, мудрец сказал так:

– Знал я в жизни одну очень красивую и умную женщину, которая всю жизнь стремилась к совершенству…

Внешность ее была столь прекрасна, что даже босяки вставали, когда она выходила на сцену. Годы брали свое. Ее черты стали выдавать ее ум, но невежество она перестала покорять. И она решила добиться совершенства и в этом.

К восьмидесяти годам, кожа ее стала гладкой, как у семнадцатилетней девушки, но губы ее расплылись в нелепую улыбку. Видать, и этому совершенству нашелся предел…

Так сказал он и умолк, оставляя за нами право самим делать выводы из сказанного…

Некоторые из нас не поняли его. Так, например, один из нашей компании, до сих пор гоняется за увеличением количества научных статей, которые пишут за него его ученики, не замечая, что научного в этих статьях не осталось ничего, разве что название, да и то…

Янтарик сороковой

Как то наши споры зашли до таких высот философии, что речь зашла о природе времени. Все мы, разумеется, признавали, что это – относительная величина, но насколько относительная и меняется ли оно в обычных условиях, в которых существуем мы все или необходимо создать для нег особые условия, вызывало у нас противоречивые мнения.

Наконец, охрипнув от споров мы затихли и услышали тихое хихиканье.

Как вы догадываетесь, смеялся над нами тот человек, имя которого, можно и не упоминать, ввиду его значимости и мудрости…

Гоги попивал свой, почти твердый, чай и смеялся, пуская в воздух клубы ужасающе едкого дыма… Наконец, увидев, что мы ждем от него мнения, он сказал.

– Одна моя знакомая, иногда, предпочитает компенсировать то, что не может получить от своего мужа, сгущая время до неимоверной концентрации, потому, что ее страсть не может вынести более долгого терпения, но для этого ей требуется создать два условия: отправить мужа чинить машину и уговорить соседа отправиться на рыбалку.

Опять же, для этого еще надо раздобыть и рыбу, чтобы жена соседа не воспрепятствовала этому.

А другая знакомая жалуется на то, что ее время течет слишком быстро по сравнению с временем мужчин. И для этого ей совсем не требуется создавать условия…

Вот и получается, что время изменяет свой ход и при создании особых условий и без них… Время само знает как ему течь. И изменяется, совсем не спрашивая нас…

Вот и все… Но, кажется, мы поняли что-то про природу времени…