Текст книги "Фиолетовый гном"

3

В школу Серега пошел с удовольствием. Ранец, форма, отметки в дневнике – все это делало его почти взрослым, казалось Сереге. Но удовольствие быстро прошло, а школа осталась…

В школе он получил обидное прозвище Тюбисрай. Нет, клички в классе были почти у всех: Жека, Пузырь, Чика, Банан – все нормально, никто на такие вещи не обижался. Все старшеклассники называли друг друга по прозвищам, и они, мелочь, быстро начали им подражать.

И все-таки Тюбисрай – это было как-то очень обидно, хотя Серега тогда не мог объяснить почему.

Вообще-то, для друзей по классу он был просто Кузей. Как все. Как детсадовский друг Женька – Жекой, а Сашка Чиканов – Чикой. Но все знали, что он еще и Тюбисрай. Когда он ссорился с кем-то, это прорывалось.

Прозвище Тюбисрай придумали старшеклассники. Наверное, из-за его роста. Серега был выше всех в классе, поэтому, когда старшеклассники вытрясали мелочь из карманов младших ребят, ему всегда доставалось по шее. Для профилактики, как самому здоровому, чтоб остальные страх не теряли.

Одного из них Серега особенно ненавидел. И боялся так, что просто все обрывалось внутри, когда его замечал. Старшеклассники называли того Кучей. Кучинин, если по фамилии. Толстый, противно веселый, глаза голубые, щеки круглые и румяные. Он все время улыбался, просто был какой-то ненормально улыбчивый, этот Куча. Его ехидная, толстогубая улыбка еще долго снилась Сереге в кошмарах.

Мимо Кучи никогда нельзя было пройти просто так.

– Саечку или сливку? – демократично предлагал тот, поймав за шиворот очередную жертву из младших.

В результате жертва получала и «саечку»: пальцами под подбородок, и «сливку»: выкручивание носа, и еще пинка под зад.

Серегу Куча особенно не любил. Просто прохода ему не давал. Тюбисрай, сюда, Тюбисрай, стоять, Тюбисрай, пулей полетел… Потом, когда вырос, Серега понял, что Куча был садист по натуре. Видимо, Серегино молчаливое сопротивление, набычившийся взгляд исподлобья, злые глаза, опущенные к полу, ему особенно нравились. Возбуждали, как теперь говорят.

По ночам, лежа в кровати, Серега часто мечтал – вот неожиданно, совсем вдруг, в школе появится Фиолетовый гном. С Волшебным Камнем, который он забрал из пещеры дракона Кракозуба. Он с удовольствием представлял себе, как вытянется толстая рожа Кучи, как тот сначала будет наглеть по привычке, а когда Фиолетовый гном достанет Волшебный Камень, Куча станет ползать по полу и умолять о прощении.

Это были приятные мысли. Настолько приятные, что казались почти реальностью. После этого Серега даже начинал меньше бояться Кучу. А кто сказал, что сказки не могут превратиться в реальность? Как любят говорить в сказках: в один прекрасный, самый прекрасный день…

Маленький Серега все еще верил, что один прекрасный день вдруг наступит…

Кучу посадили, когда Серега уже учился в третьем классе. Его и еще одного старшеклассника – они вместе обокрали киоск «Союзпечати». Отправили в специнтернат, рассказывали в школе. Когда их поймали, выяснилось, что это была уже не первая кража. Серега еще не понимал, что такое специнтернат, но главное, Куча исчез из его жизни. Словно сразу стало легче дышать.

По тем добропорядочным временам история получилась громкая и скандальная, помнил Серега. За это даже сняли директора школы. Серега, хоть и был совсем маленьким, но хорошо его запомнил. Мужчина богатырского роста и в строгих роговых очках. Им, младшеклассникам, он казался просто великаном. Они пугались его даже издали. Но он был добрым. Серега это точно знал.

Однажды Серега прилепил к стенке присоску и отодрал ее вместе с куском штукатурки. Директор как раз проходил мимо. Серега испугался, думал, все, конец ему пришел прямо на месте. А тот ничего не сказал, только по голове его погладил. Даже странно, показалось Сереге, такой огромный и такой добрый…

Новую директрису ненавидела вся школа. Раньше она была завучем. Ее уже тогда ненавидели. Она была вредной. От вредности даже сохранила девичью стройность фигуры, казалось им. Преподавала она алгебру и геометрию. Директриса – это такая крыса, которая бегает по углам и делит школьников пополам. Это они придумали. Когда начали изучать геометрию. Впрочем, до них наверняка говорили то же самое…

Когда Серега подрос, он несколько раз побывал в кабинете у директрисы за всякие провинности. Она не повышала голоса, не кричала на учеников, она их отчитывала. Долго и нудно, часами, выматывая душу, как зубная боль. А в конце доставала большую черную тетрадь, куда записывала, кто и что натворил. Говорила, вот придет вам время вступать в комсомол, поступать в институт, получать характеристики… Вот тогда все ваши провинности и припомнятся! Вы все, мол, в этой тетради как на ладони! И кто ножницы в классную доску кидал, и кто ведро с водой пристроил над дверью, и кто курил в школьном туалете…

Вредная все-таки была тетка. Впоследствии, вспоминая ее, Серега думал, может, она была старой девой?

4

Серега окончательно перестал быть Тюбисраем к седьмому классу. Стал просто Кузей. Ничуть не обидное прозвище. Он тогда вытянулся еще больше, много занимался спортом, начал расти не только вверх, но и вширь. Стал самым сильным не только в своем классе, но и в параллельных. Даже девяти-десятиклассники его больше не задевали.

Тренер по штанге был от него в восторге. Тренер по боксу относился к нему сдержаннее.

– Здоровый ты парень, – часто говорил ему тренер по боксу, – вырастешь, будешь совсем здоровым. И руки у тебя – кувалды, удар уже сейчас тяжелый, как у взрослого мужика… Только, скажу тебе без обид, чемпиона я из тебя не смогу сделать. Не возьмусь. Для настоящего бокса уровня мастеров чего-то в тебе не хватает… Игры, может быть… Куража, что-ли, как это цирковые называют. Слишком уж ты прямолинейный. Прешь, как бульдозер на стену, и все дела, только за счет здоровья выезжаешь…

Нет, Серега его не понимал тогда. Обижался даже. Он с одинаковым удовольствием занимался и боксом, и штангой. Тренировки, нагрузки радовали его сами по себе.

Хотя тренер по боксу был решительно против штанги. Штангистов он презрительно называл лаптями. Говорил, что штанга замедляет движения. Это был еще один минус против гипотетического Серегиного чемпионства.

Тренер-штангист презрительно называл боксеров бабочками. Этот обещал быстро сделать из Сереги мастера спорта, а то и чемпиона, если тот постарается. Подразумевалось, если Серега бросит бесполезный бокс и целенаправленно займется наращиванием мышечной массы.

Как-то раз тренер по штанге повел всю их группу на взрослые соревнования. Это был чемпионат СССР. Проходил он в спорткомплексе ЦСКА. Зал был красивый, хорошо оборудованный, но небольшой. Серегу удивило тогда, какая в зале стояла вонь. Оказалось, штангисты-чемпионы, поднимая свои рекордные веса, откровенно пердят. Очень даже отчетливо. Иногда на весь зал. Сначала их группа расположилась почти у самого помоста, но по мере накала спортивной борьбы, когда атмосфера в зале стала сгущаться, начала перекочевывать к задним рядам.

Нет, становиться штангистом Серега не хотел. Целенаправленно наращивать мышечную массу представлялось ему достаточно нудным занятием. Он вообще не связывал своего будущего со спортом. Просто помнил садиста Кучу и с удовольствием становился все сильнее и сильнее.

5

– Ты у меня мальчик простой, но добрый, – часто говорила мать, поглаживая его по голове.

Серега всю жизнь не любил, когда его гладят по голове. Шуршание собственных волос под чужой рукой раздражало, но мать, похоже, этого так никогда и не усвоила.

Простой, но добрый? С чего она взяла?

Маленький Серега быстро научился читать. Это, пожалуй, было единственное, чему он научился в школе с удовольствием.

Читать для себя он начал где-то со второго класса и очень скоро читал все подряд. Все что мог выкопать в школьной библиотеке. Ему все нравилось. Лучше – про всякие приключения. Запоем читал, другого слова не подобрать. Сколько раз приходил домой, разогревал оставленный матерью обед и открывал книгу, говоря себе, что только немножко почитает за обедом. С тем, чтобы через полчаса честно сесть за уроки. А потом – за окнами уже темно, мать вот-вот вернется с работы, а уроки, естественно, не сделаны.

Кошмар, конечно. Наваждение какое-то. Остается только наскоро разбросать учебники по столу и сделать вид, что ты занимался. Может, повезет, и у матери не будет сил его проверять. Она часто приходила с работы без сил. Чем дальше, тем чаще.

Так Серега стал твердой классной «камчаткой». Из тех, про которых сами учителя говорили – три пишем, два в уме. Впрочем, ничего другого от него никто и не ждал, это он уже тогда понимал. «Мальчик простой, но добрый…» «Звезд с неба не хватает…» «Старается, учится, как может, что с него взять…»

В общем, в школе было неинтересно. Если разобраться, думал потом Серега, все свое образование он получил из книг. Именно привычка к чтению дала ему правильную речь, и словарный запас, и фантазию, и логику, и способность к абстрактному мышлению. Впоследствии, общаясь порой с очень образованными людьми, признанными авторитетами не в распространенном криминальном смысле, а в более узком – научном, Сереге удавалось говорить с ними без всяких скидок на свое очень среднее образование…

Но с чего они все-таки дружно решили, что мальчик простой, как чертежи табуретки? Учителей, считавших его старательным, но туповатым, по крайней мере, можно было понять. Они отталкивались от успеваемости. От чего еще отталкиваться учителям в своих суждениях, регламентируемых отметками в классном журнале? В юности трудно привыкнуть к мыслям о собственной простоте, однако, надо отдать должное окружающим, в этом смысле они сделали для Сереги все, что могли, вспоминал он. Но мать…

Потом, когда Серега еще повзрослел, он понял, что простой и добрый – это была своеобразная похвала. С ее точки зрения, все люди делились на простых, например, как она сама и ее подруги по цеху, как соседи по дому, как люди, толпящиеся в очередях, и не простых: правителей, чиновников, звезд, словом, всех, кто стояли вверху и плевали вниз. Простым быть хорошо, потому что они понятны. Пусть на тебя все время плюют, но зато – мы простые, нам скрывать нечего, кроме штопанного исподнего…

Своего рода гордость за социальную принадлежность. В сущности, очень удобная точка зрения. Понятная полярность существования. Вот – они, вот – мы, и вместе нам не сойтись…

А кто виноват во всех бедах «простых»? Конечно же, «сложные»!

Конечно, мать, определяя его, принимала желаемое за действительное, думал потом Серега. Ее сын, ее кровиночка, тоже должен быть простым. А кем ему еще быть? Интересно, что бы она сказала, увидев сынка и кровиночку вице-президентом макаронного холдинга… Даже забавно…

Нет, Серега никогда не считал себя простым, даже когда грузил ящики на оптовом складе. Простых людей вообще не бывает, вывел он для себя. Есть ограниченные. Есть жадные, подлые или, наоборот, добрые, умные, щедрые, а чаще – все эти качества перемешаны, как овощи в винегрете. И только простым человек не может быть по определению. Слишком непростая конструкция…

В четвертом классе Серега написал роман. Назывался он «Приключения Фиолетового гнома и его друзей». Название Серега красиво вывел красным карандашом на обложке альбома для рисования. Потом зеленым карандашом написал в скобках «роман». Получилось почти как настоящая книга.

Текст он писал ручкой, внутри альбома. Старался выводить покрасивее, переписывать потом не хотелось. Если на листе получалось совсем уж много помарок, он аккуратно вынимал этот лист и вставлял новый. Из такого же альбома. Один лист можно было переписать. Это не трудно.

В романе Фиолетовый гном со своими друзьями Красным гномом и Зеленым гномом спасали замок Главного Короля от нападения страшного дракона Краказуба и его войска. По первоначальному авторскому замыслу гномы должны были спасти три замка и три раза победить Краказуба. Но, в процессе работы, Серега решил, что и одного замка за глаза хватит. И так целый альбом получился. Главное, Краказуб побежден и королевство спасено. Теперь, по всем сказочным законам, прекрасная принцесса Фердинанда должна была выйти замуж за Фиолетового гнома. И полкоролевства в придачу. Тут получалась не состыковка, Серега уже в четвертом классе знал, что прекрасные принцессы не выходят замуж за гномов. Они выходят замуж за принцев. В крайнем случае, за Иван-царевичей, которые, конечно, не принцы, Иваны все-таки, но в родстве с царскими фамилиями, это определенно.

Серега закончил роман не свадьбой, а братским поцелуем и предложением вечной дружбы. Так даже лучше, без свадьбы, рассудил он. По крайней мере, Фиолетовый гном не будет приползать в королевскую спальню на бровях, а принцессе не придется затаскивать его бесчувственное тело на диван и, судорожно пихаясь кулаками, стягивать с него ботинки.

Первый, кому Серега показал роман, был друг Жека, Женька Малышев. Серега сам ему все прочитал. Почти неделю читал. После уроков они наскоро перекусывали в столовой и убегали за школу. Располагались в кустах погуще, и Серега начинал читать.

Их школа была удачно расположена. С точки зрения учеников. На самом берегу водохранилища. Сразу за школой начинался парк, почти лес, они с ребятами проводили здесь много времени после уроков. Строили шалаши, играли в индейцев и пиратов. Здесь они нашли однажды презерватив и долго рассматривали его всей компанией. Серега не знал тогда, что такое презерватив. Ему объяснили.

Потом они с ребятами здесь же раскуривали на всех припрятанные от родителей сигареты, первый раз Серега выпил вина тоже в этом парке. Хохотал тогда как сумасшедший непонятно над чем. Но это было потом…

А пока Жека с каждой страницей приходил от Серегиного таланта в безоговорочный восторг. Именно он уговорил Серегу показать роман их новой учительнице русского языка и литературы Раисе Степановне. Жека рассказал ему, что какая-то девчонка тоже написала роман, и его даже напечатали в детской газете. Он сам читал.

Раиса Степановна была заслуженной учительницей. И красивой. В молодости, наверное, еще до того, как стала заслуженной – очень красивой, вспоминал он. Ее лицо было ярким и гладким, как у фарфоровой куклы. И такие же кукольными казались пепельные вьющиеся волосы. Серега сам слышал, как две мамы в коридоре говорили про Раису Степановну, что у нее даже орден есть. Хорошо, что она преподает в их классе.

Серега очень смущался, но все-таки вручил ей свой альбом. Она обещала посмотреть. Он ждал.

Роман Серега получил назад через месяц. Как-то, когда урок закончился, Раиса Степановна вынула альбом из ящика своего стола и отдала ему. Сказала что-то вроде «это твое, Кузнецов». Отдала и все. Ее кукольное лицо ничего не выражало.

Дома Серега увидел, что в романе красной учительской ручкой исправлены ошибки.

И это все?!

А с другой стороны, чего он ждал, думал впоследствии взрослый Серега. Может, учительница даже не поняла, что это он сам написал?

Вполне может быть. Стереотип уже устоялся – мальчик старательный, но туповатый. Даже мать не знала, не обращала внимание, как много он читал и в каких ярких, неожиданных мирах путешествовал вместе с книгами. В школе – тем более не догадывались. Учителя вообще консервативный народ, не любят менять свое мнение об учениках…

Больше Серега не писал романов. Но Фиолетовый гном еще долго оставался его верным другом. Со своим Волшебным Камнем, исполняющим любые желания, даже если его не просить об этом. Время от времени Серега сочинял про него новые сказки, только не записывал их.

Постепенно, с годами, это прошло, конечно. Он перестал сочинять. Почти перестал. Так, мелькнет что-то иногда. И погаснет тут же.

Серега и сам не мог вспомнить, когда это прошло. Постепенно, но бесповоротно, как сказанул в одной своей статейке старый шакал пера Женька Малышев…

В пятом классе Жека тоже написал роман. Главным героем его романа был Красный карлик, сражавшийся с драконом Григорием. В результате дракон был, естественно, побежден, и главное его достояние – волшебная палочка досталась Красному карлику.

Роман Жека прочитал Сереге на том же месте, в кустах за школой. Серега сказал, что ему понравилось, но, честно говоря, получилось не ахти как. Жекин роман был в два раза тоньше Серегиного. И, кроме того, слишком похоже, даже слушать неинтересно. Нет, в глубине души Серега всегда считал, что роман – это у него. А у Жеки так себе, в лучшем случае повесть. Просто не хотелось его обижать.

Второе Жекино произведение понравилось Сереге больше. Это был фантастический рассказ. Как звездолет летел, разбился, пилот ранен, а его товарищи организуют спасательную экспедицию. Рассказ получился почти как настоящий.

Потом Жека тоже все время что-то писал. В старших классах переключился на стихи. Читал их Сереге. Тот слушал, хвалил, но все время помнил, что свое первое творение Жека содрал у него от корки до корки. Он и сам мог бы написать не хуже, думал Серега. Если бы собрался. Просто незачем, все равно не напечатают. Жеку вон тоже не печатали, хотя он регулярно рассылал свои творения по молодежным журналам. Чаще всего ему даже не отвечали…

Они так и дружили с самого детского сада. Маленькому Сереге нравилось ходить к Жеке. У него были такие игрушки, каких тогда не было ни в одном магазине. Серега уже знал, что их называют «импортными». Машинки, индейцы, ковбои, револьверы с костяными рукоятками, громко стреляющие пистонами, и даже целый пластмассовый замок с башнями, стенами, поднимающимся на цепочках мостом, с черными и белыми рыцарями. Жалко, что родители строго-настрого запрещали Жеке выносить игрушки из дома. Ребята во дворе обзавидовались бы. Серега тоже завидовал Жеке, хотя и знал, что это нехорошо.

Импортные игрушки Жеке привозил отец из заграничных командировок. Он часто туда ездил, совсем как дядя Виталик. Только не на фуре, а на поезде или на самолете. Это называлось – папа уехал по делам. Маленький Серега часто представлял себе, как Жекин папа шагает по загранице, по загадочным своим делам, а вокруг, в ярких электрических витринах расставлены всевозможные умопомрачительные игрушки. А он только выбирает, что понравилось.

Жека жил в соседнем дворе, в доме, который все почему-то называли «генеральским», хотя Серега никогда не видел там ни одного генерала. В семье их было трое: мать, отец и сам Жека, но комнат в квартире – четыре. А по коридору вообще можно было ездить на велосипеде. В общем, ясно, почему дом называли «генеральским», понимал Серега, в таких огромных квартирах только генералам и жить. Просто, наверное, генералов не хватило.

Жекин отец тоже не был генералом. Он был главным инженером на электродном заводе. Жека рассказывал, что свои электроды отец продает в разные страны, даже в Африку. Эти самые электроды Серега много раз видел, когда лазил с ребятами по стройке. Недоумевал, кому они нужны в самой Африке, когда здесь валяются где попало.

В школе они первые три года сидели вместе, за одной партой, потом рассорились, почти год сидели отдельно. Потом снова сошлись. Именно Жека придумывал все те проделки, за которые доставалось обоим.

К старшим классам разница в росте и силе окончательно определилась. Щуплый, тоненький, розовощекий, как барышня, Жека по сравнению с Серегой казался недомерком-младшеклассником. Очень расстраивался по этому поводу.

Жека смешно расстраивался. Когда-то, в детском саду у него было легкое заикание, родители постоянно водили его к загадочному профессору-логопеду. Профессор постоянно повторял с ним всякие дурацкие считалки и стишки. И еще задавал на дом упражнения, губы так, язык – так, Серега тоже делал их за компанию с Жекой, и у него тоже плохо получалось.

Заикание профессор вылечил. Но следы остались. Когда Жека нервничал или злился – заикание прорывалось. Ребята в классе иногда дразнили его этим. Серега никогда не дразнил, даже когда они ссорились. Все-таки Жека был его лучшим другом. Понимал Серегу лучше, чем кто-нибудь. По крайней мере, Жека был единственным, кто никогда не считал его туповатым…

6

В восьмом классе Серега решил, что после школы станет водителем-дальнобойщиком. А что, ездишь везде, интересно, и деньги хорошие. Заграница опять же! Тогда она представлялась чем-то вроде райского сада, отгороженного колючей проволокой и охраняемого пограничниками, собаками и автоматами. Сосед по лестничной клетке, дядя Виталик, водитель «Совтрансавто», чего только не привозил из заграницы. Все у него было: и магнитофон японский, и телевизор, и новомодный видик, и джинсы – несколько пар сразу, и даже белые «Жигули» – шестерка. Во времена крепкого и крепленого социализма других признаков абсолютного материального благополучия, пожалуй, не было. Что еще может желать человек? Это к вопросу, что все в мире относительно, через много лет думал, усмехаясь, Серега.

В те годы дядя Виталик жил холостяком. К нему такие женщины заходили, что Серега долго их вспоминал, занимаясь по ночам онанизмом. На таких красивых женщин можно было дрочить по несколько раз в день. Везло же дяде Виталику! Хотя сам он говорил, что бабы любят не его, а его профессию. Шмотки заграничные они любят, если точнее. Шмотки, машину и бабки. С этой точки зрения в мире, конечно, мало что изменилось…

О бабах дядя Виталик любил поговорить. А Серега любил заходить к нему в гости. Не наглел, конечно, не торчал под дверями, но никогда не отказывался при случае.

Сосед ему нравился. Пузатый, шумный говорун, мировецкий мужик, общавшийся с ним, как с равным. Ну, почти как с равным.

Дядя Виталик всегда угощал пахучими импортными сигаретами. У него Серега впервые попробовал виски с содовой, джин с тоником, вкусный ликер «шерри» цвета и запаха вишни, сладковатое импортное пиво в жестяных банках. Тогда он, помнится, все гадал, бывает ли похмелье от таких благородных напитков? Как от тех дешевых портвейнов с привкусом откровенной гнили, которые они пили с ребятами во дворе. Но столько, до похмелья, дядя Виталик ему не наливал. А спрашивать было как-то неудобно. Еще подумает, что пацан…

Дядя Виталик охотно болтал с Серегой. Учил его жизни. Он многое знал про жизнь и любил это подчеркнуть. Служил срочную в ракетных войсках, чем объяснял свои ранние залысины, ходил на рыболовном траулере в холодном Мурманске, два года отработал бульдозеристом на золотых приисках Сибири. Помотала его жизнь, кто же спорит. Два раза он был женат, но вовремя разводился. Теперь жил один. Сам говорил, что живет в полное свое удовольствие. А в чье еще удовольствие он должен жить?

– Вот смотри, Серега, – говорил дядя Виталик. – Что мы имеем на сегодняшний день?

– Не мы, а вы, – уточнял Серега. Он тоже несколько раз смотрел «Кавказскую пленницу».

Серега сидел в мягком как перина кресле дорогого румынского гарнитура, курил душистый финский «Мальборо», прихлебывал из банки настоящее чешское пиво и был согласен слушать дядю Виталика хоть до завтрашнего утра. Это жизнь, конечно, думал он тогда совершенно искренне…

– Правильно, я. А почему я? Потому что ты еще молодой, зеленый и соплями цепляешься за свой торчащий конец. А натруженные ладони уже стерлись до волдырей от онанизма. Так или нет?

– Очень образно, – бормотал Серега. Конечно, ему хотелось ответить как-то остроумнее, но в голову ничего не приходило. Он чувствовал, что предательски краснеет, и злился. Кроме того, никаких волдырей на ладонях от суходрочки не появлялось. Крепкие были ладони, натренированные о гриф штанги. Наши руки не для скуки…

– Не переживай, Серега, – утешал его дядя Виталик. – Твое время еще придет. Я сам таким был. По нашему, по-флотски, салага. Думаешь, не был?

Серега соглашался, что когда-то и сам дядя Виталик был салагой. Но когда это было, в незапамятные, бородатые времена, чуть позднее Бородинской битвы…

– А сейчас у меня все есть, – продолжал разговор за жизнь дядя Виталик. – Спроси, чего нет, и я тебе не отвечу. Все есть.

Он широким жестом обводил вокруг. Серега согласно кивал.

Ему нравилась квартира дяди Виталика. Вернее, сама квартира была такая же, как у них с матерью, типовой стандарт, квадратные метры на душу населения. Но отделка! В маленькой комнате, которая у них дома называлась маленькой, Серегиной комнатой, дядя Виталик устроил спальню. Сексодром. Там стояла широкая как футбольная поле тахта, покрытая пушистой белой шкурой. Потолки в спальне были зеркальные. Все отражали. При одной мысли, что здесь выделывал дядя Виталик с приходящими к нему красавицами, можно было кончить прямо в штаны.

В большой комнате у дяди Виталика была гостиная. Если спальня была выдержана в светло-бежевых тонах, то гостиная, наоборот, в темных. Приглушенный палас на полу, стенка, диван, два кресла, журнальный столик. Все массивное, темного дерева, сделанное под старину. Телевизор, видик и музыкальный центр, японские, разумеется, были убраны внутрь стенки, за особые дверцы. Сереге квартира дяди Виталика казалась тогда верхом роскоши и богатства.

Красиво жил дядя Виталик…

Самое удивительное, потом Серега видел много роскоши, видел настоящую роскошь, какую только можно купить за самые большие деньги. Но ничего его так не впечатлило, как некогда – квартира дяди Виталика. Конура конурой, если разобраться…

Все относительно, конечно, а сказать больше – все условно…

– Вот смотри, Серега, – продолжал учить жизни дядя Виталик. – Взять, к примеру, инженера какого-нибудь. Не серьезно? Правильно, ничего у него нет и никогда не будет. Столько лет в институтах убил, и гол как покойник в морге. Взять начальника. У того есть. Только сколько он перед этим задниц вылижет, чтоб начальником стать, не приведи господи, от говна потом всю жизнь не отплеваться. Взять торгаша. У того все в порядке, под каждым кустом на даче по сберкнижке зарыто. Только сидит он, милый, на своей двухэтажной даче и трясется в предчувствии очередного обыска с конфискацией. Разве это жизнь?

Серега соглашался, что это не жизнь. Так, существование. Он тогда искренне презирал торгашей, их все презирали.

Дядя Виталик откидывался на спинку кресла и кривил губы, видимо удивляясь собственному уму:

– Я тебе скажу точно, Серега, скромнее надо быть. Я – водила. Простой водила, кручу баранку. Но, заметь, на хорошем месте. В свое время три штуки рваных отдал, чтоб только устроиться. Зато – окупилось. Теперь живу, как хочу. Никого не боюсь. Середину, Серега, не зря называют золотой. Учись, салага, постигай жизнь смолоду…

Он ухмылялся, демонстрируя дырку от вырванного в верхней челюсти зуба и металлический мост внизу.

Да, дядя Виталик тогда крепко научил его жизни… В сущности, тот же самый культ простого, как семейные трусы, человека, подкрепленный материальным достатком и тремя основополагающими «не»: не рвись, не золупайся и не желай многого! А над тремя «не» – одно большое «да». Да пошли они все в задницу! Примерно так…

Однажды Серега зашел к дяде Виталику стрельнуть сигаретку. Тот, стоя коридоре, в шелковом халате с драконами, из-под которого были видны рыжеватые волоски на полной белой груди, взялся рассказывать ему анекдот про Брежнева. Серега, уже получивший две «мальборины», готовился смеяться. В этот момент дверь спальни приоткрылась, и он отчетливо увидел обнаженное женское тело, загорелое тело с белой, как сметана, и неожиданно дряблой попой. Дядя Виталик заметил его взгляд, подмигнул ему и прикрыл дверь.

Пожалуй, это было его первое эротическое переживание. До этого он видел голых женщин только в пионерском лагере, в душе, подглядывая с другими пионерами через просверленную гвоздем дырочку. А что через нее можно увидеть?

Потом он несколько раз встречал эту женщину в подъезде и всегда смущался, потому что помнил, какая у нее белая и дряблая попа. А та ничего, не смущалась, кивала, улыбалась ему.

Одетой и накрашенной она казалась просто красавицей. Как с обложки журнала.

Настоящий эротический журнал дядя Виталик подарил ему вскоре после этого случая. Предупредил только, чтоб никому не показывал ни под каким видом. Не шутки, посадить могут за такие вещи, распространение порнографии, так это называлось согласно Уголовному кодексу.

В журнале гладкие загорелые женщины с глянцево-блестящей кожей показывали все, что имели. Серега с журналом провел в ванной немало времени. Потом показал его Жеке. Жека два дня выпрашивал. Выпросил все-таки, Серега дал ему половину журнала, пусть наяривает в обе руки. Остальное самому было нужно.

Хороший сосед дядя Виталик…

Его первое сексуальное переживание тоже было связано с роскошной хатой дяди Виталика. Как-то Серега забежал к нему, а дверь открыла его подружка. Серега ее раньше не видел. Сам дядя Виталик уже сладко храпел, пуская слюни на румынском диване. Спал в одежде. Видимо, как сидел, так и завалился на бок.

Все понятно, перебрал мужик от удовольствия жизнью. На книжном столике стояли одна пустая бутылка из-под виски, одна полупустая и два стакана.

Все это Серега разглядел через некоторое время. А сначала он разглядывал женщину. Она была в банном халате дяди Виталика, под которым откровенно просматривалось голое тело. Лицо у нее было слегка помято, темные короткие волосы растрепаны, темные глаза припухшие и круглые, словно изумленные чем-то. Но это была женщина. Молодая и красивая женщина. А потому – желанная. От резкого запаха ее духов Серегу слегка повело. Впрочем, при чем здесь духи? Просто от ее запаха. Он возбудился, как только увидел ее.

– Ты кто? – хрипловато спросила она, впустив его в квартиру.

– Сосед, – ответил он. – Серега.

– А я Рита, – сообщила она. – Для соседей – Маргарита Васильевна. Выпить хочешь?

– Кто же не хочет? – рассудительно, как взрослый, ответил Серега.

– Тогда заходи.

Голос у нее был низкий и тоже очень волнующий. Когда она улыбнулась, он заметил две золотые коронки. Они ей совсем не шли. Но и не портили ее.

Господи, как он ее захотел! Ладони вспотели, вот как захотел!

А все получилось словно само собой. Они выпили виски, покурили, еще выпили. Он обнял ее… Нет, сначала она вроде бы сама стала прижиматься к нему мягким бедром, только после этого он решился ее обнять. Все равно боялся, сердце колотилось как в конце боя на ринге, еще немного – и выскочит, запрыгает резиновым мячиком…

В будущем Серега узнал, если женщина тоже хочет, все всегда получается словно само собой, но тогда показалось – случилось настоящее чудо. Они полизались, она – небрежно, он – старательно, и Рита потянула его в роскошную спальню дяди Виталика. Скинула халат, под которым действительно ничего не было. Только черные шелковые трусики, туго врезавшиеся в полные бедра.