Электронная библиотека » Николай Бахрошин » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 27 августа 2014, 16:14


Автор книги: Николай Бахрошин


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +
6

Сельга уже давно поняла, что прошлое никогда не тонет в реке жизни бесследно. Вот, кажется, туман времени закутывает прожитое пеленой прочнее, чем снег укутывает зимой Сырую Мать. Умение забывать – это тоже подарок людям сердобольной богини Живы. Если вечно цепляться за прошлые неурядицы, как можно идти в грядущее торной тропой?

Все так. Забывать – это нужно. Но можно и вспомнить давно и, казалось бы, прочно забытое, если пойти вверх, наперекор течению Реки Времени. Просто надо суметь поплыть вверх по реке. Особые есть приемы для этого. Тайные приемы. Не каждому позволяют боги осилить такую науку. Тяжелая она. Уплыть можно, да поворотить сложно, не единожды втолковывала ей Мотря.

Старая Мотря, мудрая, как сама богиня Мокошь, которая добра к тем, кого любит, и безжалостна к провинившимся, казалось, все знала на белом свете. Мотря многое могла рассказать о богах и людей понимала, как никто. Только чаще всего не говорила им об этом. Люди ведь обижаются, когда все про них понимаешь. Считают колдовством, если кто-то их понимает, когда они сами для себя – тайна за семью дверями. Это тоже растолковала ей Мотря.

Хорошая она, Мотря. И крепкая духом. Не будь она бабой – стать бы ей волхвом посильнее, чем сам вещий Олесь.

Сельга с малолетства знала: поличи подобрали ее в лесу. Она даже помнила, как шла по этому лесу, как цеплялись за одежду колючие ветки, как кружились вокруг нее тени и звуки. Как она долго питалась ягодами, выкапывала сочные корешки, жевала от голода сырые грибы, безвкусные, как пресное тесто. Она была совсем маленькой, а лес – огромным. Но она не боялась. Наверное, поэтому и прошла. Большой лес не увидел опасности в маленькой девочке.

Она вспоминала смутно: вот огромный, как глыба, медведь, с длинной шерстью, свалявшейся на животе и боках в сосульки, вышел на залитую солнцем поляну, подошел к ней, понюхал, дыша смрадом из пасти. Она решила, что он пришел поиграть с ней. Ей уже давно было скучно. Она потянулась к нему ручонками, засмеялась. А медведь вдруг отвернулся от нее, убежал, тяжело переваливаясь на мохнатых лапах.

Еще она помнила, как встретила неуловимого лесного человека. Высокий, как дерево, подпиравший плоской макушкой нижние ветки сосны, он стоял неподвижно, свесив до колен длинные мохнатые руки, и внимательно наблюдал за ней острыми красными глазками. Или это не Ети был? Сам Леший, лесной хозяин, приходил, смотрел на нее. Принять или не принять в лесу чужое дите? Принял, значит…

Потом Сельга долго играла с маленькими лисятами. Забавные они. Носились вокруг нее пушистыми колобками, покусывали мелко за руки и ноги. Она сердилась, рассудительно выговаривала им, что кусаться не надо, играть надо бережно, чтоб все веселились. А иначе что это за игра, когда одному смех, а другому слезы?

Игра кончилась, когда пришла большая мамка-лисица. Очень большая, как ей показалось тогда. Тявкала на нее, как собака, мела пушистым хвостом, скалила зубы. Прогнала ее от детенышей. Но тоже не тронула. Известно, против воли Лешего ни один зверь не пойдет, они его почитают, как своего князя.

Диво, конечно, что ее нашли, что не пропала она в чащобе. Но вот как она оказалась на землях поличей? Откуда шла? С кем была до того? Старую Мотрю любила она как родную, но куда делись ее родители? Кто они, какие на вид? Все было скрыто короткой памятью несмышленыша.

Она всегда мечтала вспомнить прошлое.

В первое странствие по Реке Времени Сельга отправилась еще тонконогим, как цапля, подростком. Старая Мотря сначала сильно возражала. Говорила, прежде ей нужно вырасти, оросить Сырую Мать первой женской, плодородной кровью, узнать мужчину. Еще лучше – ребенка родить, подарить роду новую жизнь. А затем можно уже и ворожбу делать, кто ей тогда слово поперек скажет? Не торопись, мол, милая, подожди, опасно это – дух отделять от тела по собственному хотению… Но она, Сельга, настояла. Сейчас, и все тут. Она упорная. Упрямая, как коза, из нутра требуху по жилочкам вытянет, когда в голову что зайдет. Это Мотря про нее в сердцах говорила.

Одолела она старую. Осадой взяла. Научила ее Мотря нужному чародейству.

Как положено перед ворожбой, Сельга семь дней куска в рот не брала, готовилась. Первые дни было тяжело ничего не есть, живот ныл, требовал. Потом привыкла, даже перестала хотеть. Легко ей стало, хоть сейчас полетит. Пища силу дает, но сама же, и забирает много, объяснила Мотря. Если на уме ворожба – про сытную еду забудь.

На седьмой день Сельга ушла подальше от селения, хотя голова слегка кружилась от телесной слабости. Присела на лужайке. Для начала попросила по очереди всех богов и богинь помочь, не скрывать от нее неведомого. Боги ответили ей, шевельнув ветрами. Разрешили, значит. Боги не тратят свою силу попусту, когда отвечают – значит, можно, знала Сельга.

Потом она сосредоточилась. Не собралась мыслями, а, наоборот, как учила ее баба Мотря, словно рассеялась. Как туман по лощине. Стала везде и нигде. Перестала видеть вокруг глазами, направила взор в самое сердце. Представила Реку Времени, ощутила себя в ее непрерывно струящемся потоке. Сверху, чуть наискосок, с правого плеча текло время, она вдруг это ясно почувствовала. Время – тоже живое, почувствовала она. Оно не просто течет, оно дышит, как дышит тесто, оставленное подниматься в кадушке у печки.

Мысленно шагнув вперед, погрузившись в эту бесконечную реку, Сельга из глубины, глазами сердца посмотрела вдаль. Сначала – ничего, только краем, уголками глаз заметила неясные тени. Потом – отчетливее. Наконец увидела.

Это был каменный дом, огромный, как гора. Сельга никогда не видела ничего подобного. Маленькие избы поличей рядом и поставить смешно. Дом окружала высокая стена с зубцами, тоже каменная, рукотворная. Перед стеной – ров, наполненный старой темной водой, отдающей гнилостным болотным запахом. Вокруг – голо, ветрено, деревьев нет, только мягкая с виду, удивительно зеленая трава на волнистых холмах.

Потом она увидела внутренность дома. Каменная комната, которую и комнатой назвать не поворачивается язык. По полу из тесаных плит можно скакать верхом, как скачут на лошадях княжеские дружинники, приходящие собирать дань. Сквозь узкие, длинные прорези окон, не защищенных ничем от ветра, только закрываемых иногда деревянными щитами, стоявшими тут же, под окнами, была видна большая вода. Не река, нет, другая вода и цвет другой. У этой есть только один берег, а другого не видно. Диковинная вода волновалась, плескалась сама по себе, по ней пробегала белая, кудрявая, как баранья шерсть, пена. Как будто живая. Это море, наверное, решила Сельга. Она слышала от бывалых родичей рассказы про море.

У огромной, открытой с трех сторон печки, в которой можно сразу печь целую корову, Сельга увидела рослого мужчину с седыми волосами. Лицо у него было квадратное, серое, словно бы тоже каменное, прорезанное глубоко залегающими морщинами. Он вольно сидел на деревянной скамье с удобной подпоркой для спины. Мужчина был одет в длинную теплую одежду, опушенную невиданным пятнистым мехом. На распахнутой груди, под одеждой, тускнела железом кольчуга, у пояса – меч с дорогой рукоятью, червленной узорами. Рядом, на такой же скамье, молодая женщина с мягким, очень родным лицом. На женщине длинная, до пола, меховая накидка с капюшоном. У нее на руках – совсем крошечная девочка, тоже сильно закутанная для тепла, хотя в открытой печи пылает целый пожар из бревен.

Мужчина протягивает большую руку и щекочет девочку сквозь одежду. Та заливается от смеха, отмахивается ручками и ножками, лепечет что-то. Мать улыбается…

Да, это она, Сельга, на руках. А рядом ее отец и мать…

* * *

Когда она очнулась, солнце уже клонилось к закату. День пробежал так быстро, что она не заметила его. Сельга встала и медленно побрела, все еще пытаясь понять увиденное. Ее пошатывало, словно она целый день таскала тяжелое.

Чудно, конечно… И день куда-то пропал, пролетел в забытьи.

Вернувшись домой, Сельга рассказала Мотре про все.

Та долго молчала, сопела только, деревянной ложкой на длинной ручке лезла в печку, помешивала в котле вкусно пахнущее варево. Щурилась от дровяного дыма, всегда попадающего в глаза, прежде чем подняться вверх, выползти в щель, оставленную для него между двумя скатами крыши. Сельга даже решила, осерчала на что-то. Скосила глаза, нет, вроде не сердится. Наоборот, довольна. Усмехается.

– Да ты ведунья, девонька, исконная ведунья будешь, – сказала ей наконец старая Мотря. – Вот уж не думала, не гадала. Ничего, ничего, я тебя еще научу всему…

– Научи, мать Мотря, конечно же, научи! – обрадовалась Сельга ее неожиданной сговорчивости.

Мотря, уже явно отставив ложку, разглядывала ее, словно давно не видела.

– Наша ты. Как есть наша! Хвала Мокоше-плодородной, послала мне отраду на старости лет! – сказала она наконец.

– Как ваша? По крови? – удивилась Сельга. Она давно привыкла к тому, что ее называли пришлой.

– Больше чем по крови. По духу наша, – загадочно сказала Мотря.

Сельга опять удивилась. Что может быть больше, чем узы крови?

Глядя на нее снизу вверх, Мотря тепло, по-родительски, улыбалась щербатым ртом, где редким пенькам, остаткам зубов, было привольно между голыми деснами. Играла морщинами, словно лучилась. Маленькая, сгорбленная годами, но все равно большая и сильная. Сельга в знак ласки погладила ее жидкие седые волосы, потерлась носом о ее плечо. Хорошая она, родная.

Нет, Сельга по малолетству не поняла ее тогда. Потом только начала понимать, когда прошло много времени…

Мотря, как обещала, скоро начала учить ее всему тайному. Как кровь затворять, как снимать боли прикосновениями, как по виду человека распознавать знаки разных болезней, что обильно насылает на людей старый Хворст. Как бороться с болезнями, отгоняя их травами и разными снадобьями. Потом, когда Сельга еще подросла, начала и наоборот учить, как порчу навести, как глаза застить, как Лихо Одноглазое на след врага навести. Предупреждала, рассказывать про тайное никому не надо, чтоб люди смотрели на тебя без опаски, но кто знает, авось пригодится. Большая оказалась наука, всего и не перечислить…

– Чувствовать надо, девонька, – втолковывала она ей. – Учиться чувствовать – вот что главное. От рождения люди умеют многое. Глазами – видят, ушами – слышат, пальцами – щупают. А есть и другие глаза, уши и пальцы, невидимые, неслышимые, те, что у тебя в голове и сердце. Вот ими видеть и слышать – учиться надо, это и есть исконное ведовство…

Есть ли во всех мирах, в Прави, в Нави, в Яви и злобном, подземном мире, такое, про что она не знала, часто думала Сельга. Спрашивала ее. Но старая только смеялась в ответ.

* * *

Баба Мотря не зря называла Сельгу разумницей. Когда ее сверстники бездумно играли в расшибалку и пряталки, кутали в лоскутки чурочек-куколок, Сельга уже узнала, как устроен мир. Баба Мотря рассказывала ей, не таясь, да и старый волхв Олесь рассказывал. Он, оказалось, тоже любил, когда его спрашивают. Только мало кто из родичей на это решался, а если и спрашивали – больше по своим делам, помочь советом или гаданием.

Семь высших богов управляют миром, поняла она еще с малолетства. И у каждого – свое дело, свои заботы. Во главе их стоит Сварог, хозяин огня небесного и старейшина среди богов, когда-то сотворивший весь этот мир из ничего. За ним идет справедливый Дажьбог, неустанно занятый вращением кола времени, благодаря чему сменяют друг друга года, весна переходит в лето, осень – в зиму, а день и ночь постоянно меняются местами. Помимо всего, Дажьбог дал людям завет жить по правде, презирая кривду. Бог Хорс, что каждый день показывает свой огненный лик из-за края земли, дарит миру свет и тепло. Перун Среброголовый – защитник богов, который и в Яви часто творит суд и расправу. Для этого он вооружен огненными стрелами-молниями и громовым топором. Кроме ратников, он особо милостив к тем, кто владеет ремеслами. Стрибог, младший брат Дажьбога, повелевает ветрами и всей погодой. Богиня Мокошь дарит плодородие, достаток, хорошие или плохие урожаи и неустанно прядет пряжу жизни, где нитка каждого человека вплетена в общее полотно. Не зря говорят, хочешь хорошую, легкую судьбу – проси не богов, а богиню. Последний из высших – семиликий Семаргл, самый умный и непонятный из всех богов. Его семь голов неустанно совещаются между собой обо всем, и от этого все в жизни часто бывает запутано так, что не расплести.

Сельга знала, когда-то давно старших богов было восемь. Велес-чародей, рогатый коровий бог, что владеет бессчетными небесными стадами и особо покровительствует всему тайному, выделяя среди прочих людей волхвов, тоже считался одним из верхних. Но хитроумный Велес, рассказывали старики, многоликий не хуже Семаргла, по хитрости своей водил дружбу и с Чернобогом, и со всей его темной ратью, несущей для богов и людей зло и вредину. Именно он, Велес, знала Сельга, когда-то подсунул людям золото и серебро, научил любить и ценить красивый, но бесполезный металл больше нужного в хозяйстве железа, которое подарил человеку воин Перун. В конце концов на коварного разгневались боги, возмутились двуличию, обиделись, что все их замыслы становятся известны злобной силе. Вызвали Святгору-великана, велели гнать взашей рогатого бога без всякой жалости. Пришлось Велесу забрать своих коров и коз и спуститься жить ниже. Откочевать с самых вершин сверкающей Прави поближе к Среднему миру, где и земли похуже, и вода пожиже. А с него – как с утки дождь, как был без стыда, так и остался без совести. Коварный он…

Помимо высших, есть, конечно, и много других, средних богов. Ярило, бог весеннего плодородия, красавица Лада-любвеобильня, Лелия, богиня молодости, Зевана-охотница, Кручина-печальная, Карина-скорбная, Числобог-умный, Жива-исцеляющая, Журба-наказующая, да мало ли божеств или сильных духов живет поблизости от людей…

Но высшие – главные, их слова и дела определяют мир.

Сельга узнала, что когда-то давным-давно весь мир был единым целым. И боги, и люди, и духи жили все вместе. От этого получалась, конечно, великая суета и неразбериха. Тогда, чтобы упорядочить мир, боги поделили его на разные части. Для начала разделили Добро и Зло. Первое покрасили белым, второе – черным, чтоб не путали.

Потом боги взялись поселять всех отдельно. В самом центре мира вырастили, но не из семени, а из земляного яйца, Великое Мировое Древо. Там, где стала крона, расположили они Верхний мир и назвали Правь. В Прави, за облаками, среди тенистой листвы, расположили Ирий, куда уходят духи умерших, что прожили честную жизнь. Там они живут дальше и предаются блаженству, описать которое невозможно словами. Еще выше, на вершине, над самими звездами, боги взяли себе угодья. Правь – это правильный мир, там все происходит так, как оно должно быть, боги строго надзирают за этим. Все слышали про нее, все знают, и каждый родич, уважающий себя и других, старается жить по законам Прави. Но никто ее не видел, конечно. Старшие боги надежно укрыли Правь от дурного глаза и злобных сил.

Там, где оказался ствол Мирового Древа, они расположили Средний мир. Здесь они создали Явь, где поселили людей. И рядом с ней, но не вместе, создали загадочную, невидимую обычному глазу Навь. В Нави, рядом с людьми, часто обитают средние боги, здесь живут духи – хозяева леса, воды и полей со своими многочисленными подручными и прихлебателями. Разные боги и духи обитают в Нави, и опасные, и безобидные, и каждый со своим нравом. Кто-то старается помогать людям, а кто-то – вредит. Словом, в Нави, как и в Яви, так же перемешано хорошее и плохое, смешное и грустное. Но чтобы увидеть Навь рядом с Явью, нужно особое зрение, хозяева Нави редко кому показываются просто так, без нужды.

Для злобных сил, которые тоже надо было куда-то селить, боги отвели нижний, подземный мир. И никак его не назвали, потому что никто не захотел иметь касательство к этому скопищу скверны. Владыкой там является Чернобог, он там милует и казнит всех. Правых и виноватых Чернобог в злобе своей не разбирает, поэтому наказывает всех, кто подворачивается под руку. Именно оттуда приходит в Явь Морена-зима и Карачун-мороз, всегда стремящиеся выстудить и заморозить все живое. Оттуда, насылаемые Чернобогом, проникают в Средний мир бесы, злыдни, переруги, крылатые Аспиды и прочая темная, нечистая сила. Эти, конечно, пытаются через Явь и Навь пролезть в Правь, чтоб переделать там все на свой лад и научить всех жить по-плохому Но достать до нее они не могут и от этого злятся и лютуют в Яви еще больше.

Правой рукой Чернобога и владетелем края для духов умерших, что отличились при жизни в черных делах, является ксарь Кощей. У него своя рать злобной нечисти и свои подручные. Вий, судья мертвых, на которого нельзя глядеть живыми глазами, сразу упадешь замертво; Злебог – бог-змей, что с удовольствием терзает каждого провинившегося, злобный Хворст, что насылает на людей слабости и болезни, и еще многие другие, поменьше значением и силой.

Чернобогу и остальным его подданным, конечно, не нравится жить под землей. Они с удовольствием поселились бы в изобильной и необъятной Прави. Но кто их туда пустит? Старейшины богов не зря расположили у него на пути людскую Явь, именно люди всегда встают на пути Чернобога, в этом и состоит их предназначение – охранять белое от черного. Так издревле суждено родам человеческим.

Словом, разумно устроили мир всемогущие боги, так разумно, что лучше и не придумаешь. Одного не учли, обладая божественной силой и презирая всякую слабость. Люди – не боги, у них нет столько силы и совершенств. Не все выдерживают свой путь, далеко не все. Много встречается среди людей и злобы, и алчности, и зависти, и неблагодарности, и многого другого, черного. А Чернобог не дремлет, строит и строит козни. Он вообще никогда не спит, стремясь заполучить как можно больше народу в свое подземное войско, чтоб когда-нибудь сразиться с богами Прави. Так суждено, что здесь, в Яви, каждый сражается с Чернобогом и его присными один на один, каждый отвечает за эту войну сначала перед собой, а потом уже перед остальными, знала Сельга.

И этому быть всегда, потому что боги так устроили этот мир…

* * *

Потом Сельга еще несколько раз ходила в свою прошлую жизнь. Видела, как к берегу, напротив каменного дома, приставали большие, зачерненные варом ладьи с красными парусами, исчерченными знаками-рунами. Ладьи были похожи на свейские, что приплыли потом по Илень-реке. Те ладьи тоже привозили много воинов, одетых в железо. Эти воины кидали дощатые настилы через вонючий ров, лезли на стены по деревянным лестницам, страшно кричали и завывали, подражая зверям. Они сражались с теми ратниками, которые стояли на стенах и убивали их. Сами гибли, но все равно лезли и лезли. Смерть воинов не останавливала. Казалось, их ничто не может остановить.

Она видела, как безмолвно, тяжело упал на камни отец. Кровь залила ему все лицо, запеклась маской, виднелись только сверкающие глаза и оскаленный рот. Зубы во рту тоже были красными от крови. Потом и глаза погасли.

Мать, спасая ее, вместе с двумя женщинами убегала на лошадях от страшных пришельцев. Одна из их стрел догнала мать. Она умерла через несколько дней, вся горячая, покрытая синими, некрасивыми пятнами. А маленькая Сельга никак не могла понять, что она умерла. Все теребила ее, мол, вставай, вставай, мама, мы же уедем сейчас, как же ты…

Молчаливые женщины насильно оторвали ее от холодеющий матери и опять повезли куда-то. Долго ехали, много дней. Сельга все время плакала, просила остановиться. Ждала, что мама вот-вот догонит их, возьмет ее на руки, уютно прижмет к себе…

Куда они ехали? И куда потом делись эти женщины? Она не смогла увидеть. Наверное, потому что особо не пыталась. Она поняла наконец: незачем ей ходить в прошлое. Она пошла туда с одной надеждой – найти родных. Словно родство звало ее через время – вернись к нам. Но некуда ей возвращаться. Не осталось у нее никого, кроме старой Мотри и родичей-поличей. Она – поличанка. Так суждено ей, и так случилось.

Сельга, сельга, лопотала она, когда ее нашли. Поличи решили, что ее так зовут. А она просто просила у них соленую рыбу, сельгу, теперь она это вспомнила. Ей очень хотелось соленой рыбы после пресных грибов и корней. Она сердилась на этих волосатых людей в длинных просторных рубахах, что они не кормят ее солененьким…

Ладно, пусть будет Сельга. Имя – не хуже прочих…

* * *

Есть, правда, еще один человек. Почти родной. Но это тоже пока что тайна. Ее тайна. Уже давно.

Сельга, подрастая, долго оставалась щуплой и тощей. Мотря, глядя на нее, вздыхала озабоченно: не девка, а недоуменье одно, хвороба ходячая. Что руки, что ноги – как сушеные прутики, недоглядишь – переломятся. Через силу кормила ее рыбьей печенью, тушенной с грибами и коровьим маслом.

Сельга выправилась в одно лето. Грудь налилась и выпятилась вперед, соски набухли, вокруг них пробились сквозь кожу едва заметные темные волоски, а покруглевшей попе стало удобно сидеть на самых тонких жердочках. Парни, а за ними и мужики стали обращать на нее внимание. Жестами или словом давали понять, что хотят ее. Самые бойкие, растопырив грабки, пытались хватать. Она отбрыкивалась. Не хотела никого приголубить. Подруги на нее удивлялись.

У родичей отношения между мужиками и бабами всегда были свободными. Пары собирались, договаривались жить в лад и обзаводились вместе хозяйством для того, чтобы растить детей. А чьи они, дети, – жена знает, а муж догадывается, так родичи говорят. Все наши, если задуматься, все родичи, внуки-правнуки крепкого семенем бога Рода.

На степенном, совместном житье тоже никто никого не держал за причинное место. На Купалу, например, самому Яриле-игривому, с божественной неутомимостью наскакивающему козлом на красавицу Ладу, не разобрать, кто кого в кустах поймал и на траву завалил. На Купалу все можно. Сами Огонь и Вода, День и Ночь, исконные братья и сестры, имеют друг друга, исходя соком желания. Все знают, отчего прорастает Сырая Мать кровосмесительными цветами, с синими и желтыми венчиками на одном стебле. А если богам все можно, почему людям нельзя?

Сельга в этих игрищах не участвовала. Хотя подруги и уговаривали: мол, тебе только выйти, покрутить задом, мужики за тобой в хвост ратью выстроятся, выбирай лучших. Зачем ждать, пока Хворст-зловредина наложит лапу, раскрасит лицо морщинами?

Она ничего не ждала. Не хотела просто. Нет, был один человек. Случился. Княжеский отрок Затень, богато украшенный серебром, гостил в селении. Она, девка глупая, заслушалась его рассказами про дальние страны, засмотрелась на его обильно раскрашенное лицо и блестящие браслеты и серьги. «И почему их, баб, как сорок, привлекает все блестящее?» – думала она потом. Вот подлая натура, недоделанная богами!

Сильными, но мягкими руками Затень водил по ее телу, мял, щупал везде, а она только млела от размягчающего удовольствия, лопотала что-то. Потом он вошел в нее, быстро, резко. Огнем полыхнула боль. И все погасло. Все ее чувства к нему иссякли враз, как неожиданно прекращает журчать говорливый лесной родник. Она словно увидела его другими глазами. Резко, отчетливо, без прикрас. Глупые побрякушки, походная, давно не стиранная одежда, остро пахнущая конским потом, грубо размалеванное лицо, раскачивающееся над ней в мужском усердии. От пота краска потекла, размазываясь пятнами. Нехорошее лицо. Много злого в нем. И судьба ему злая уготована.

– Через три весны тебя убьют, ратник, – отчетливо и спокойно сказала она ему. – Сожгут заживо на сухих дровах, чтоб дольше не угорал, в твердом уме мучился.

От этой неожиданной вести у Затеня сразу иссякла вся его мужская сила. Поверил. Отпрянул от нее. Сельга выскользнула из-под него, убежала.

Конечно, зло сказала, сама понимала. Но она действительно ясно увидела его лицо, все такое же крашеное и так же сочащееся потом в подступающих к нему языках огня. Увидела оскал крепких зубов, сжимающихся до хрустящих осколков и перекусывающих собственный язык от невыносимой боли.

Больше она не хотела его видеть. Скрывалась в избе, пока не уехал. Затень, знатный воин, богатый, подкарауливал ее, где мог, чуть не в ногах у нее, девчонки, валялся. Умолял с ним уехать, сулил драгоценности, золото и серебро. Обещал продать всех своих домашних наложниц, уговаривал стать у него единственной, любой. Или, по крайности, рассказать хотя бы, где и кто будет его жечь костром. Может, еще не будут жечь, может, пошутила, канючил он.

Пошутила? Хорошо, пусть он так думает… Через три весны всего… Малое расстояние по Реке Времени.

Она не поехала с ним. И ничего ему больше не сказала про его смерть. Хотя внутри себя теперь даже жалела его. Знать грядущее – тяжелая ноша. Старая Мотря, выговаривая ей за неожиданное пророчество, несколько раз это повторила. Пророчествами о судьбе нельзя разбрасываться, как шелухой.

Потом был Бьерн.

Подруги-девоньки, блестя глазами от интереса, жадно расспрашивали ее, как было со свеем. Правду ли говорят, что у железных свеев и мужское весло железом оковано для сохранности в бою и пущего стояка перед женками?

Ну как им объяснишь, что не помнит она, какое у него весло, чем таким ковано? Да он и сделать ничего не успел толком, только воткнулся в нее, бесчувственную, своей мякотью, сразу опростался, залил всю вонючим старческим семенем.

Где там железо? И к дереву близко не лежало… Даром только помял всю, исцарапал кольчугой.

Не от этого она одеревенела тогда. Просто, когда схватил свей, прижал к своей кольчуге, остро пахнущей ржавью и смазочным салом, снова, будто наяву, увидела она кровяную маску отца, падающего перед смертью навзничь, длинную красную стрелу с черными перьями, хищно торчащую из мягкого маминого плеча. Услышала хрипы и стон умирающих, гортанные боевые крики секущихся. Может, и этот свей был среди нападающих? Он долго живет, во многие набеги ходил…

Потом Кутря нашел ее на берегу, принес в село.

* * *

Кутря…

Не слишком высокий, но крепкий, налитый силой, как дуб, и вместе с тем ловкий, как парень.

Но не паря, мужик уже. С мягкой гривой шелковистых волос и добрыми, очень добрыми карими глазами, красиво опушенными длинными девичьими ресницами. Зачем ему, мужику, такая длина ресниц?

Она очень злилась, просто закипала вся, когда многие легкие на передний край бабы сами заигрывали с ним, вешались ему на шею. А он – тоже гусь, почему не прогонит их?

Сельга тогда нарочно старалась сказать ему что-нибудь обидное. Он отворачивался, не отвечал.

Как это началось, она и сама не заметила. Стала вдруг думать о нем. Наблюдать за ним уголками глаз. Все чаще и чаще. Днями – наяву, ночами – в снах, что навевает на людей ласковый дух Баюнок. Наваждение?

Нет, не отвечал…

Бука он. Молчаливое чудище. Избегает ее. Всегда отворачивается, хотя другие мужики постоянно на нее глазеют. Сельга уже давно знала про себя, что красива. А он – нет, не смотрит. Словно обижен на нее. Когда она его обидела?

Несколько раз Сельга даже жаловалась на его невнимание старой Мотре. Та не сочувствовала, только ухмылялась щербатым ртом. Что за привычка – все время насмешки строить? Вот старуха ехидная! Как Шишига болотная!

Когда Кутря, после Бьерна, нес ее в село, крепкими руками прижимая к себе мокрое обнаженное тело, она даже высохла от горячего чувства. Только прикидывалась, что ума лишилась. Почему-то ей было стыдно лежать голой у него на руках, сердце заходилось, страшно было глаза открыть. Странно даже, чего она вдруг устыдилась, точно сделала что-то неприличное, в реку плюнула, например, или на закате спиной к солнцу уселась.

Нет, тело у нее – как у всех, ничем не хуже, две руки, две ноги, две груди, между ног и под мышками – мягкая шерстка. Или он баб голых не видел? Как не видеть, все время бабы моются на песчаном берегу, рядом с селом. Многие девки специально не торопятся зайти в воду, подолгу бродят берегом, сняв одежды, чтобы парни получше рассмотрели их красоту.

Она – не хуже. Впрочем, нет. Как не хуже, вон исцарапана вся, как шелудивый поросенок.

Некрасивая она сейчас. Знала это. По правде сказать, Бьерн с его тлеющей головешкой вместо мужского огня своим натиском только раззадорил. Разбудил старый свей в ней женскую внутреннюю игру. Сельга на руках у Кутри первый раз в жизни почувствовала, как безудержно женщина может хотеть мужчину. Поняла подруг, протирающих на Купалу и на другие теплые торжества спины до волдырей с кем ни попадя.

Только бы он, Кутря, услышал ее бессловесный зов, лихорадочно думала она. Прижал бы к себе не как ношу – как самую желанную. Она бы приняла его в себя и уже не выпустила. Не открывая глаз, она даже немного помогла ему понять, сомкнула руки у него на шее.

Он не понял. Или брезгует? Одно дело – когда родичи. Сельга знала, видела, родичи, бывает, и в очередь берут друг друга, если приспичит. А свей чужой. Всякий побрезгует…

Нет, не понял он, не услышал ее беззвучный зов.

Галопом, словно конеподобное божество Полкан, Кутря дотащил ее до избы, стуча зубами и сердцем. Аккуратно устроил на лежанку. Сельга так и не открыла глаз.

Ушел. Старая Мотря выгнала. И его, и всех остальных.

А потом Сельга вдруг громко и безудержно зарыдала. Как маленькая. Как будто сразу все навалилось – испуг от свея, боль от царапин, обида на Кутрю за его невнимание.

Она долго плакала. Старая Мотря сидела рядом и ласково гладила ее по волосам. Негромко напевала что-то, как когда-то в детстве…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации