Текст книги "Славянский мир Начальной летописи"

Глава 2

Географическая связь между разнородным населением Восточно-Европейской равнины. Общие этнографические понятия летописца. Народные группы Иафетовой части. Варяги и их разделение. Немцы. Влахи. Греки. Сведения о Греческой земле. Литовские племена. Ятвяги. Область их в XIII веке; их жилища в эпоху Начальной летописи. Литва. Нерома. Этнографические границы со славянским населением. Лотыгола. Голядь

Такая тесная связь между речными бассейнами Восточно-Европейской равнины обусловливала столь же тесную связь и взаимодействие между разноплеменным ее населением. Более сильному племени она облегчала подчинение и поглощение более слабых путем военного захвата и колонизации, а слабым затрудняла возможность противодействия. Здесь надо искать причину раннего преобладания славяно-русского племени над инородцами преимущественно в южной части Озерной области и в Поволжье. На такое преобладание указывают все известия Начальной летописи о расселении племен на востоке Европы с древнейшего времени. Прежде чем перейти к их рассмотрению, считаем, однако, нелишним сказать здесь несколько слов об общих этнографических понятиях, открывающихся в Начальной летописи. Вообще население Иафетовой части Начальная летопись разделяет на языки (племена в обширном смысле), а языки – на роды. Как и следует ожидать, в основание этого деления не положено ясно определенного начала. Родовые названия известной группы племен имеют отчасти этнографическое, отчасти географическое или политическое значение, то есть придаются племенам или по их национальному сродству между собой, или по их географическому и политическому распределению. В последнем случае они получают смысл названий собирательных. С другой стороны, родовое имя целого народа употребляется иногда для обозначения одного какого-либо его племени. Причины такой неопределенности в понятиях следует искать отчасти в сборном характере, которым вообще отличаются наши летописи. Каждый вносивший свою долю в ее состав имел свой взгляд на народности, свое этнографическое понимание, а позднейшие составители свода заботились только о том, чтобы придать своему труду внешнее (хронологическое) единство, вовсе не думая о единстве внутреннем. Впрочем, можно, кажется, принять, что в Начальной летописи все население Иафетовой части разделяется на следующие народные группы: варяги, или немцы, греки, литва, к которой относят ятвягов, и славяне[44]44
  Эверс полагает, что все европейские Иафетиды Нестора могут быть разделены на словян, чудь, варягов. Fast sollte man glanben, sie (d. h. unvollkommene Ethnographie Nestor’s) habe alle europaische Iaphetiden In Slaven, Tschuden u. Warjagor getheilt. Kritische Vorarbeit. I. 51). Но греки и литва составляют в понятиях летописца два особого рода племени, которые он отличает от славян, чуди и варягов.


[Закрыть]. В этом этнографическом ряду стоят совершенно уединенно, особняком, загадочные колбяги, о которых упоминает Русская Правда[45]45
  В Русской Правде: «Ожели будет варяг или колбяг»… (Русские достопримечательности. Т. II. С. 33). Татищев объясняет колбягов жителями Кольберга (Колобрег слав.), приезжавшими в Новгород для торговли. Карамзин (Указ. соч. Т. II. С. 34) переводит слово «колбяг» – чужестранец. По Ходаковскому, колбяги – жители берегов Кояпи, впадающей через Суду в Шексну. Розенкампф (Образование Кормчей книги…, с. 228) сообщает приписку к этому слову из Кормчей книги XIII века: «А щже боудеть варяг или колобяг, крещения не имея, а боудеть има роте по своей вере…», из чего можно заключить, что колбяг значит или идолопоклонник, язычник, или вообще неправославный (Ср. примеч. 27 в Русской Правде в Русск. дост., 11. 68). У восточного писателя Демешки встречается название народа келябии, жившего по берегам Варяжского моря вместе с варягами и славянами. Это были, по всей вероятности, литовцы (см. Frahn, Ibn-Foszlans’s Berichte 192–193, Charmoy 354). Но г-н Гедеонов (Отрывки о Варяжском вопросе. С. 150, примеч.) полагает, что под келябиями скрываются колбяги Русской Правды, хоть Демешки писал в конце XIV века (Charm. 305), когда колбяги не встречаются, сколько нам известно, в памятниках. Не было ли слово «колбяг» каким-нибудь более или менее общим названием для чуди, приезжавшей в Новгород или селившейся в Новгородской области? Есть погост Колбежицкий к юге от Тихвина на реке Воложебю и близ него село Чудский Конец. На всем финском севере много местностей с названиями Колбь, Колбино, Колбинский и т. д. По замечанию Кастрена, kolba, kolva значит рыбная вода – от лап. kuоllе – рыба, и va – вода (Vorles. 98).


[Закрыть].

Вопрос о происхождении и значении слова «варяг» разрабатывался в русской исторической литературе с особенным усердием и имеет обширную литературу. Но многочисленные исследования привели к различным, не всегда согласимым результатам. Большая часть исследователей, признавая за варяжским названием германское происхождение, утверждают, что оно имело этнографический смысл и обозначало исключительно норманнов. Это так называемая норманнская школа, которая считает в рядах своих большую часть исследователей древней русской истории – Байера, Шлёцера, Эверса, Круга, Куника, Погодина и др. Другие же отрицают этнографическое значение слова «варяг» и думают, что это было название вольных дружин. «Сличив различные толкования ученых, – говорит С. М. Соловьев (История России с древнейших времен. Т. 1. С. 85), – можно вывести верное заключение, что под именем варягов разумелись дружины, составленные из людей, волей или неволей покинувших свое отечество и принужденных искать счастья на морях или в странах чуждых». По мнению уважаемого историка, это название, как видно, образовалось на западе у племен германских; на востоке – у племен славянских, финских, у греков и арабов таким же общим названием для подобных дружин была русь (рось) (Там же). По резкому отличию от всех других обращает на себя внимание мнение г-на Гедеонова («Исследования о варяжском вопросе»). Он полагает, что название варягов составилось у венедских славян под влиянием литовского начала (в древнебалтийском словаре, найденном Потоцким, – см. Буткова в «Сыне Отечества», 1836, № 1 – Wareng из древянского – на Нижней Эльбе – наречия), что никогда и нигде это слово не обозначало особой народности, что оно было у поморских славян общим наименованием норманно-венедских пиратов, подобным же, каким было у норманнов – викингар, и что оно зашло к восточным славянам из западнославянской (венедской) колонии, образовавшейся будто бы в Новгородской области еще до призвания Рюрика. Положительным и бесспорным можно признать только одно: Начальная летопись употребляет слово «варяг» преимущественно в значении географическом, обозначает им, с одной стороны, вообще западноевропейское население, с другой – территорию Западной или, по крайней мере, Северо-Западной Европы. На такое значение его указывают выражения: «Бе путь из варяг в грекы» (Лавр., с. 3); «притти из варяг», «итти в варягы» и т. п. Этнографическое значение его крайне неопределенно. Нет сомнения, что варягами были названы первые иноплеменники, может быть, пришельцы из Западной Европы, с которыми ознакомились восточные славяне на Северо-Западной равнине. Но затем это название было перенесено на все вообще западноевропейское население неславянского происхождения[46]46
  Летопись резко различает славян и варягов. Из прибалтийских славян она знает поморян (ляхов) и помещает варягов на другом противоположном берегу моря. В славянских и финских городах она отличает первых насельников (туземцев, автохтонов) от варягов находников, то есть пришельцев. «От них, – говорит она, – прозвася Русская земля Ноугородцы: ти суть люди Ноугородци от рода Варяжьска, преже бо быша Словени» (Лавр., с. 9). В походах Олега (880, 898 годы), Игоря (912 и 954 годы), Владимира (980 год), Ярослава (1015–1018 годы) и в битве с печенегами (1037 год) всюду они отделены от славянских племен.


[Закрыть]. Следы такого широкого значения его остались, как мы видели, в объеме Варяжского моря Начальной летописи и в перечне земель и народов, где поселения варягов показаны по всему побережью Варяжского моря от Симова предела на востоке до Хамова племени на Полуденье. Мы видели также, какие именно племена разумеет перечень под варягами. Такая перемена в понятиях народа, обусловивших воззрения летописца в тех случаях, когда им не руководила византийская литература, могла произойти тем скорее, что ему не было известно все разнообразие западноевропейского населения. Но по мере ознакомления с Западной Европой, по мере того, как завязывались с ней непосредственные сношения, из общего понятия варяг стали выделяться частные народные единицы, каждая со своими национальными особенностями, со своим народным именем, и при этом, естественно, слово «варяг» сокращалось, суживалось в своем значении. Это видно из рассмотрения дальнейших употреблений его в летописи. В предании о призвании князей варягами называются русь, свое (свей), урмяне, гьте (готы), англяне. Сравнительно с исчислением, которое представляет перечень, здесь опущены племена Юго-Западной Европы (фрязи, галичане, волхва и др.), что, впрочем, могло произойти и по случайности. С развитием событий от варягов обособляется русь. В Олеговых походах – из Новгорода в Киев и затем в Грецию – принимают участие вместе со словенами, чудью и другими варяги (Лавр., с. 10, 12), и из умолчания летописи о руси можно бы было заключить, что в этих преданиях русь еще поглощается словом «варяги». В официальных документах, в договоре с греками 912 года и в Игоревом договоре 944 года, дело ведется уже от имени руси (Лавр., с. 13, 19). В Игоревых походах на греков русь отделена от варягов. Первый поход совершен ими без участия варягов (Там же, с. 18). Для второго он собрал варягов, русь, полян и пр. (Там же, с. 19). То же мы видим и в событиях при Владимире Святом и его детях (Лавр., с. 32–64). В XI веке новгородские славяне узнали готов; о них говорит известный «Устав Ярослава о мостех» (Русские достопримечательности. Т. II. С. 292), в XII веке донов (датчан) и свеев (шведов). В последний раз варяги упоминаются в Начальной летописи в описании битвы с печенегами под Киевом в 1036 году (Лавр., с. 65). Встречаясь затем в Новгородских летописях в изложении событий XII века, оно имеет там, очевидно, местное значение; к XIII веку оно вышло, кажется, уже вовсе из употребления[47]47
  В Новгородской I летописи под 1189 годом записано: «Рубоша Новгородьце Варязи на Гътех немце в Хоружьку и Новоторжце, а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одиного мужь за море, ни съла ведаша варягом; нъ пустиша я без мира» (с. 20). Место, очевидно, испорченное, но все-таки ясно, что тут «Варязи на Гътех» могут означать только готландцев. В 1201 г. «варягы пустиша (из Новгорода) без мира за море… а на осень придоша Варязи горой на мир, и даша им мир на всей воли своей» (Там же, с. 25). Это, сколько нам известно, последнее употребление слова «варяг» летописью в изложении русских событий. В сказании о взятии Царя-Града крестоносцами варяги – наемная дружина греков: по взятии города Фрязи – «Грекы же и варягы изгнаша из града» (Новг., с. 29). В Новгороде было два иностранных двора – немецкий, принадлежавший Ганзе, и ютландский (см. Карамзина, т. III, примеч. 244). По нашим летописям, двор, стоявший на Торговой стороне на Варяжской улице, на посаде, у княжего двора, назывался Немецким (Новг. III, с. 216, 222 и I, с. 63, 66); церковь, находившаяся на торговищи, то есть Торговой площади, близ церкви Св. Михаила, называлась Варяжской, которая отличается от Немецкой ропоты (Новг. I, с. 11, 18; Новг. III, с. 216 и т. д.). Эта Варяжская церковь могла принадлежать шотландцам. Готский (Готьский) двор упоминается в первый раз под 1403 годом (см.: Новг. I, с. 102; в Новг. IV, с. 144; вероятно, по ошибке – Немецкий двор).


[Закрыть]. Оно заменилось однозначащим с ними «немец», словом, которое с X века стало входить в употребление также для обозначения вообще западноевропейца и только впоследствии, как увидим ниже, получило теперешнее свое значение. По всей вероятности, название «немец» явилось на юге ранее, чем на севере; по крайней мере, оно встречается в первый раз в южнорусском рассказе Летописи о крещении Руси. Заметим также, что оно употребляется там не как этнографический термин, а скорее как церковный – для обозначения христиан католического исповедания. Под 986 годом записано известие о приходе в Киев немцев от Рима (Лавр., с. 36). «Немцы и греки, – говорят казарские жиды Владимиру, – веруют его же мы распяхом» (Там же, с. 36, 37). Далее ясно различаются законы болгарский, немецкий, жидовский, греческий (Лавр., с. 45). Впоследствии слово «немец» является в значении этнографическом и географическом. В Новгороде жили немцы уже в первой половине XI века; под 1056 годом есть известие о бегстве в немцы Дуденя, холопа новгородского владыки (Новг. II, с. 199); в 1075 году к Святославу, княжившему тогда в Киеве, приходили послы из немец (Лавр., с. 85)[48]48
  Немцы вместе с готами обязаны были содержать в порядке мостовые в занятых ими улицах в Новгороде («Устав Ярослава о мостех»).


[Закрыть].

Такое же значение, какое имели варяги для запада Европы, имеют для Италии влахи, о которых мы имели случай говорить выше (см. примеч. 20), и греки для Юго-Восточной Европы и для некоторых частей Малой Азии, входивших в состав Византийской империи. Без всякого сомнения, на Руси знали греков как отдельный народ, отличающийся от других племен империи языком, происхождением, нравами. Но Начальная летопись разумеет под этим именем по большей части вообще все население Византийского государства, обозначая им также и его территорию – Греческую землю (Лавр., с. 12, 74). Мы заметили уже, что перечень земель и народов занимается почти исключительно землями, которые составляли область бывшей Римской империи и из которых многие во время летописца принадлежали Византии. Поддерживая постоянно торговые и затем церковные сношения с Грецией, русские, и помимо греческих литературных источников, знакомились с ее географическим положением. Походы Олега, Игоря, Святослава и двух Владимиров – Святославича и Ярославича – охватывали северное и южное побережье Понта, окрестности Царьграда и Подунайские земли. Из жития св. Георгия Амастридского видно, что русские проникали в Вифинию и Пафлагонию[49]49
  См.: Погодин М. П. О походе русских на Сурож в «Записках одесского общества истории и древностей». Т. I. С. 195 и сл.; Срезневский И. И. Следы древнего знакомства русских с Южной Азией. IX век // Вестник Императорского русского географического общества. 1852. Т. X. С. 59.


[Закрыть]. Договоры наших князей Олега и Игоря свидетельствуют об оживленных торговых сношениях еще языческой Руси с греками. С принятием христианства связь с Грецией окрепла, и сношения усилились. Религиозное почитание христианских святынь Востока пробудило в русском народе стремление к паломничеству. Начались хождения в Царьград и Палестину, и в тот год, когда игумен Сильвестр оканчивал свод первой русской летописи, из Палестины возвращался уже паломник Даниил, игумен Русской земли, первый, описавший свое хождение к святым местам, но, конечно, не первый, совершивший такое хождение. Дружинники, купцы и паломники приносили сведения исторические и географические о Греции, которые, вместе с заимствованиями у греческих хронографов, заносились в наши летописи. Таков источник большей части географических данных Начальной летописи о Греческой земле. В пределах ее она упоминает (на Балканском полуострове): Царьград с гаванью Судом (Лавр., с. 9, 12, 18), области – Фракию (землю Фрачьску; Там же, с. 11) с «градом Оньдреянем (Адрианополем) иже град Орестов нарицашеся, сына Агамемнон» (Там же, с. 8), Маке(и)донию (Там же, с. 8, 18) с Селунем, родиной просветителей славян, Кирилла и Мефодия (Там же, с. 11), Св. Гору (Там же, с. 68) и Черную реку[50]50
  По объяснению Финлея, в его Истории Византии. Шлёцер (Нестор I, с. 52) полагает Черную реку летописи в Mαυροποταμος; или Mέγας, которая течет по западной части Фракийского полуострова в Эгейское море и которую нельзя смешивать с Черной рекой в Памфилии, следовательно, на окраине тогдашней Греческой империи.


[Закрыть] (866 год; Там же, с. 9, – как кажется, бухта Буйюк-Чекмадей при устье Афира, к югу от Царьграда); в Малой Азии – Мирликийский, Вифаньскую страну с городами Никомидией и Ираклием на Понте (Там же, с. 18), Фафлагонскую землю (Там же) с Синопией (с. 3); наконец, на северном берегу Понта – Корсунскую область, простиравшуюся от тмутараканских границ на востоке до Белобережья, днепровского устья на западе. Здесь были города Корсунь (Лавр., с. 18, 16, 46) с гаванью (лимень), водопроводами и церковью Св. Василия, основанной св. Владимиром на торговой площади посреди города, и Крчев, упоминаемый в известной надписи на Тмутараканском камне (теперешняя Керчь)[51]51
  Арцыбышев Н. С. О Тмутаракани // Труды и летописи Общества истории и древностей. Т. IV. С. 80. Так называемый тмутараканский камень найден в 1772–1793 годах на острове Тамань. Это мраморный кусок в сажень с небольшим в длину, в аршин шириной и несколько более 5 вершков толщиной. На боку его в две строки выдолблена надпись: «В лето 6576 индикта 6 Глеб мерил море по леду от Тмутаракана до Кърчева 14 000 сажен» (Там же, с. 81). О подлинности тмутараканского камня см. Заметку Кеппена в «Трудах…». Т. V. С. 400.


[Закрыть].

Переходя к северу и северо-востоку Европы, мы встречаем на южном побережье Варяжского моря большое литовское племя. Оно расселилось в области Немана между Вислой, Западным Бугом и Двиной и разделялось на несколько отдельных народов. Из них летопись знает пруссов[52]52
  Пруссов Начальная летопись упоминает только мимоходом в перечне народов и вовсе не знает их в изложении событий. В то время едва ли они и входили в столкновения с Южной Русью, от которой очень рано, может быть с XI века, они отделялись племенем ятвягов (см. примеч. 55). Впрочем, есть известие, что еще в X веке русские владения соприкасались с землей пруссов: Дитмар (VI, 58) говорит, что св. Бруно проповедовал в Пруссии на границе с Русью. Название одной из новгородских улиц (Прусская улица) заставляет предполагать старинную связь между Новгородом и пруссами. Нелишним считаем заметить, что в самых пределах древней Русской земли, в области Нарева и Западного Буга и далее на юг, встречаются населенные места с прусскими наименованиями. Таковы: Большие Прусы к юг от Визны по дороге из Белостока в Ломжу; Прусечки у Каменца Литовского, Пруски к западу от Кобрина верстах в семи; Прусье, Прусна Нова и Прусна Стара близ истоков Раты к юго-западу от Белза в Галиции; Прусы к востоку от Львова в семи верстах; Прусы на одном из правых притоков Днестра, верстах в десяти на юг от Самбора, и многие другие (Карты Шуберта и Военно-топогр. депо 3-верстная; для Галиции: Skorowidz wszystkieh miejscowosci w Galicji I Lodomeryi. Lwyw, 1855. S. 173). Такие же названия встречаются и на юго-западе в пределах бывшей Польши до самого Бромберга (Uebers. der Bestandtheile u. Verzeichnise aller Ortscheft. d. Bromberger Regirongsbezirks Bromberg 1818. S. 37 № 85. S. 59. N. 34, 38). Если эти названия имеют какие-либо отношения к старинным поселениям пруссов на славянской территории, то они могут быть объяснены или тем, что первоначальные поселения пруссов простирались гораздо южнее той области, где застает их история, или же позднейшим переходом их на юг. О последнем обстоятельстве относительно Русской земли наши летописи XIII века дают некоторые известия. Так, в 1275 году, по словам южнорусского летописца, «приидоша Пруси к Тройденони из своей земли неволей перед немци; он же прия е к собе и посади часть я к Городне, а часть их посади в Въслониме» (Ипат., с. 206). В этом переселении участвовали и борты (1277 год; Там же, с. 207). В 1281 году мы видим в дружине владимиро-волынского князя Владимира Прусина (Там же, с. 210).


[Закрыть], которых она помещает по Варяжскому побережью, между ляхами и чудью (866 год; Лавр., с. 2), и на восток от них литву, зимиголу, летьголу (в Лавр. списке ошибочно «сетьгола»), нерому (норову)[53]53
  В исчислении народов чтение «норова» встречается только в Лаврентьевском – древнейшем – списке Начальной летописи. В Ипатьевском норома и в других позднейших списках нерома. Тем не менее нельзя не признать правильности позднейших чтений по следующим соображениям:
  1) летописец в перечне племен несомненно держится того порядка, в каком они, по его представлению, расселились, – и, помещая норову, нерому, с корсью и либью (литва, зимигола, корсь, норови, либь. Лавр., с. 5), тем самым указывает на их близкое соседство;
  2) севернорусские летописи, сообщая довольно подробные сведения, по крайней мере о названиях различных чудских племен в Прибалтийском крае, вовсе не знают племени норовы: им известна только река Норова (Нерова. Софийский временник в Полн. собр. русск. лет. т. V. С. 188), проток из Чудского озера в Финский залив, весьма часто упоминаемый в изложении событий XIII и XIV веков.


[Закрыть] и корсь и причисляемых к ним новейшими исследователями ятвягов (явтяги)[54]54
  Вопрос о происхождении и национальности ятвягов не может считаться решенным, хотя относительно его было уже высказано несколько более или менее удачных предположений. Из них самое важное – отца славянских древностей Шафарика (Slov. Staroz. 274–295), который, причисляя их к сарматскому племени язигов, часть которой уже в I веке по Рождеству Христову проникла в Подлесье со стороны Днепра и черноморских краев и в X веке является в истории под названием ятвягов (ятвеза, яцвези). Большая часть польских историков видит в них литовское племя, основываясь на свидетельствах Кромера (Getharum s. Prussorum genus L. IV, s. 19), Длугоша, утверждающего большое сходство их с литовцами, самогитами и пруссами по народности, языку, обрядам (ritu), религии и нравам (Hist. Pol. IV) и Матфея Меховита. Последний говорит, что в его время (в начале XVI века) ятвягов оставалось уже немного и что у них свое собственное наречие, отличное от литовского, жмудского и прусского «Quatuor ergo gentes Prutheni, Jaczwingi, Lithuani cum Samogitis et Lotipali habent propria linguagia Valde In paucis consonantia et convenientia Cronic. Polon. Cracov. 152. P. 40). В другом сочинении Descriptio Sormatiae «Linguagium Lithuanicum est quadripartitum: primum linguagium est Jaczwingorum… alterum est Lithnanorum… tertium pruthenicum, quartum In Lotwa s, Lothihola». В том же смысле высказываются Гвагнин и Стрыйковский. Эти свидетельства признали Нарбут, Ярошевич и др., Henning (Comment, de rebus Jazygum s. Jadzwingorum Regiomonti 1812) и из наших ученых академик Шегрен в исследовании, к сожалению, не получившем окончательной обработки, – Ueber die Wohnsitze und die Verhaltnisse d. Jatwagen (aus d. Memoir, de 1’Acad. Sc. polit. IX Stp. 1858). Если мнение это и не может быть признано окончательно доказанным, то, во всяком случае, оно сильно поддерживается историческими данными о близости отношений ятвягов к пруссам, бартам и литве в XII–XIII веках, – данными, которые представляет наша южнорусская летопись. Поэтому мнение это имеет преимущество перед патриотической теорией, высказанной д-ром Шульдом о лехитском происхождении ятвягов и опровергаемой самым ходом событий XIII века (Szulc. О znaczeniu Prus dawnych. str. 23, 140–151), а также и перед догадкой о финском их происхождении (Thunmann Untersuch. ub. die Geschichte einiger nördl. Volker), неверность которой признал Шегрен, прежде ее разделявший (его статья в Denkschriften d. russisch. geographisch. Gesellsch. Weimar. 1849. В. I). Положительного разъяснения национальности ятвягов следует ожидать только от научного филологического исследования тех немногих остатков ятвяжского языка, которые сохранились до нас в летописях, главным образом в нашей южнорусской, то есть несколько личных имен и географических названий. Имена личные ятвяжских князей и старейшин читаются в Ипатьевской летописи под 1227 годом: «Шютр (Шутр) Мондунич, Стегут, Зебрович Небр» (с. 167); под 1248 годом: «Скомонд и Боруть зла воиника, иже убиена быста посланием. Скомонд бо бе волхв и кобник нарочит; борз же бе яко зверь; пешь бо ходи повоева землю Пиньскую» (с. 182). Он был убит, и голова его посажена на кол. Выражение «Волхв и кобник нарочит» не указывает ли на жреческое звание Скомонда? Замечательно, что два из озер бывшей в XIII веке ятвяжской земли в Восточной Пруссии – Скомацко к северу от Иоганисберга и Скоментен на восток от Лыка – носят названия, родственные имени этого волхва и кобника, воды же у языческой Литвы пользовались, как известно, особым религиозным почитанием… Затем под 1251 годом: Небяст; под 1255 годом: Стеикинт (Стекинт, Стекынт, с. 191, 193), Комат (Там же); под 1256 годом: Анкад (с. 192); Юндил (с. 193); под 1274 годом: князи Ятвяжеции – Минтеля, Шюрп (ср. Шютр, 1227), Мудейко, Пестила (с. 205). Подобный разбор географических названий сделал Шульц в названном выше сочинении, но неверно и пристрастно. С известиями южнорусской летописи он был знаком только по примечаниям к «Истории» Карамзина; сверх того, задавшись идеей о единоплеменности ятвягов с мазовшей, он выбрал из этой летописи только те ятвяжские названия, которыми ему можно было – с некоторой натяжкой – поддержать свою теорию. При этом ясные свидетельства летописи, противоречащие его теории, оставлены без внимания, и принято в основание, что в летописи славянские имена испорчены так, что в них трудно узнать славянское происхождение. Между тем во всех искажениях собственных имен, какие там замечаются, совершенно противоположное явление. Летописи, скорее всего, искажают иноязычные названия, славянизируя их в видах осмысления. Славянские же имена – особенно географические – передаются почти везде с такой же замечательной точностью, с какой они сохраняются народом в течении столетий.


[Закрыть] и голядей[55]55
  Голяди, люди голядь наших летописей (Лавр., 58; Ипат., с. 29). Сродство их с прусской Галиндией доказывается только созвучностью племенного названия; других оснований не представляется. Тем не менее оно принято историками Литвы и России (Narbutt, 235–256; Соловьев С. М. Указ. соч. Т. I. С. 77). Ходаковский сомневается, однако, в значении нашей летописной голяди как племенного названия, полагая, что здесь надо принимать особый класс народа, но ничем не поддерживает своей догадки. Прусская Галиндия находилась к северу от Мазовии у верховьев реки Аллии (где теперь Алленштейн). О границе ее см.: Нарбут. Dzieje Litewskie II. S. 514, – извлечение из книги «Privilegien des Stifts Samland, u. Voigt Geschichte Preussens» I. S. 495.


[Закрыть]. Как кажется, из этих племен ранее других стали известны на Руси ятвяги (явтяги)[56]56
  Область ятвягов указывается Длугошем в соседстве земель: русской, мазовской и литовской; их митрополия Дрогичин, Меховит, сообщая то же известие, не называет, однако, Дрогичина их городом. По Стрыйковскому, их область простиралась от Волыни до пруссов; и им принадлежали города Дрогичин и Новогрудок. На основании таких указаний составилось мнение о расселении ятвягов по Нижнему Бугу, Нареву и Неману, в Западном Подлесье, Подляхии, части Мазовии – между притоком Нарева Вальпущей и Бугом, в древней Прусской и Самогито-Литовской Судавии (Henning. De reb. Iazyg.; ср. Нарбут. Dzieje III. 171 и Jarosz. Obraz Litwy I) – область, к которой Шегрен (Die Wohns. d. Jatwag, 8) прибавляет еще Юго-Западную Литву. Эта область намечена, особенно для XIII века, слишком широко. Вообще все течение Западного Буга от истоков до слияния с Наревом никогда не было занято ятвягами; оно всегда принадлежало славяно-русскому племени. Город Дрогичин никогда не был ятвяжским городом. То же самое должно сказать о Верхнем Нареве до устьев Бобра, где уже в первой половине XII века известен славянский город Визна (1145 год; Ипат., с. 18). Первоначальные поселения ятвягов в IX–XI веках находились, как увидим ниже, в Верхнем Понеманье, отделяя русские владения от Литвы. В XII–XIII веках усиление славянства на юге Ятвяжской земли и наступательное движение собственно Литвы на северо-восток оттеснили их на северо-запад за Нарев и Бобр, в южную часть Прусской озерной области. Оттуда они в свою очередь отодвинули к северу пруссов, в X веке пограничных с Русью. Там застает их история в XIII веке, оставившем о них в южнорусской летописи довольно подробные известия. Оставшиеся в Понеманье ятвяги, потеряв независимость, должны были слиться со славянами на юге и с собственно литвой на севере. По свидетельству известной грамоты Миндовга 1259 года, литовская область Денова, или Дейнова (см. примеч. 57) называлась в его время некоторыми Яцвезин: Denowa tota, quam etiam quidem Jacwezin Vocant. Впрочем, следы их удержались там до начала XVI века. Этот переворот в расселении ятвягов, это передвижение их на северо-запад, конечно, не обошлось без борьбы, на которую мы имеем указания в наших летописях. Из XII века до нас дошло только два известия о походах русских князей на ятвягов: в 1112 году Ярополка Святополчича из Владимира на Волыни (Ипат., с. 3; Новг. I, с. 4) и в 1196 году Романа Мстиславича (Ипат., с. 150). Конечно, их могло быть больше. К первой половине XIII века относится известие, которое, хотя и принадлежит позднейшему летописному своду – Густынской летописи, тем не менее не может быть отвергнуто безусловно. В 1247 году, говорит эта летопись, «многая быша брани князем Литовским со Ятвяги». Литовские князья обратились за помощью к Даниилу Романовичу Галицкому, который после долгой борьбы победил ятвягов и наложил на них дань «и отселе Ятвягове начата давати дань русским» (Полн. собр. русск. лет. Т. II. С. 342). Здесь можно разуметь только понеманских явягов, ибо на забобринских ятвягов Даниил предпринимал походы несколько лет спустя, причем, как оказывается, русские были совсем незнакомы с тамошней местностью и нуждались в проводниках, чего, конечно, не могло бы быть в земле покоренной и даннической. Следя за летописными известиями, легко видеть, как постепенно русские отряды проникали далее и далее на север. Еще в 1229 году Берестье, теперь Брест-Литовск, мы видим ближайшим городом к земле ятвягов (Ипат., с. 168), таким же он является и в 1235 (Там же); но уже в 1248 году Василько разбил ятвягов, возвращавшихся с набега на Холмскую землю у Дрогичинских ворот (Дрогичин к северу от Бреста) и гнал их несколько поприщ (Ипат., с. 182); через два года, в 1250 году, Конрад Мазовецкий и Василько были принуждены вернуться за снегами и сереном с задуманного похода на ятвягов уже на Нуре, еще севернее Дрогичина, а с 1251 до 1281 года мы имеем ряд походов русско-польских дружин в глубину Ятвяжской земли, за Визну, Бобр и Райгородское озеро. Об этой забобринской местности наши летописи сообщают много географических данных. Здесь поселения ятвягов шли по реке Лыку (Ипат., с. 186) или Олегу, правому притоку Бобра (Окка, Eik, Jyk) до верхней Алны на северо-запад и почти до левого берега Прогеля на севере (по рекам Роминте, Голдапу и Ангерану), как то открывается из рассмотрения топографических данных в рассказе южнорусской летописи о походе Даниила Романовича в 1256 году. На южной границе этой области указывается озеро, на гористом берегу которого Даниил Романович, возвращаясь из ятвяжского похода в 1255 году, видел «град бывший преже именем Рай», следовательно, теперешнее Райгородское озеро в Гумбинненском округе. Ятвяги разделялись на племена, или поколения, находившиеся под властью князей довольно многочисленных. Так, в битве у Дорогичинских ворот 1247 года пало сорок ятвяжских князей (Ипат., с. 182); в походе Даниила 1251 года «мнози князи Ятвязции избиени быша» (Там же, с. 186); в 1273 году с князьями Галицким и Володимирским заключили мирный договор четыре ятвяжских князя (Там же, с. 205). Из таких племен летописи известны: злинцы (1251 год; Там же, с. 185, 193) в области Злине (Там же, с. 205), находившейся, как кажется, ближе других к русским границам, может быть, там, где теперь озеро Зельмент, с побережным селением Зеллиген в Гумбинненском округе; крисменцы и покенцы (1256 год; Там же, с. 193), как полагают, жители двух областей в Судавии – territorium Crasima s. Crasime и territorium Pokima s. Pokime, упоминаемые Дуйсбургом под общим названием Silian (ср. Sjogren. S. 29). Земля ятвягов была покрыта болотами и сама по себе представляла значительные препятствия неприятельским вторжениям. Походы в нее были возможны только зимой, и в случае нападения осеки в лесах служили превосходным средством защиты и обороны. Городов у них не было. Они жили весями и селами, расположенными на островах среди болот. Как везде в лесах, на болотистой земле, поселения были невелики. Из них в походы Даниила Романовича сделались известны: Жака (1251 год; Там же, с. 186), которую указывают в исчезнувшей теперь, но на картах XVIII века значащейся деревне Щак, на юго-восток от Олецка и к востоку от прихода Вилицкен, почти на литовской границе [Так думает Шегрен; но в летописном выражении «Даниил… пройде жаку пленяя (проидежаку, жаку плее), и прииде на чиста места, сташа станом» жака, противопоставляемая чистым местам, не имеет ли нарицательного значения? На западе России есть много пунктов с названием Жаки или Щаки, Жайке.]; Боддикище, или Олдикище (1256 год; Там же, с. 193), может быть, теперешний Walidikiten, приход на реке Писсе, на большой дороге из Гумбиннена в Кальварию, как полагает Шегрен (s. 29), или, что вероятнее, деревня Вальдаукодель к югу от Гумбиннена, на одном из правых притоков Роминты: она ближе к месту действий похода 1256 года; далее Тайсевичи и Привищи (Там же) – места неопределимые; Комата (Там же), может быть, там, где теперь Большой и Малый Куммечен (Gr. und Kl. Kummetschen) на озере к северо-западу от Голдапа или где Комойчен (Komojtschen) в Гумбинненском округе; Буряля (Там же) – теперь село Вореллен (Worellen) к северу от Куммечена; Раймоче (Там же) – теперь или Роминтен на реке Роминте, или Рамошкемен к северу от Вореллена; Дора (Там же), может быть, или теперешнее село Турнен, или Турен, оба лежащие в недальнем расстоянии к югу от Гумбиннена; наконец, Корковичи (вар. Корновичи), самый отдаленный пункт, куда заходили русские отряды, может быть, Карклинен на реке Луксинне к западу от Гумбиннена (Ср. Siogren Die Wohns. d. Jatwag. S. 21, 29). Шульц (О znsczeniu Prus dawnych) ищет ятвягов южнее в пределах Мазовии; но при теории его о лехитском происхождении этого племени ему иначе и нельзя было наметить их область. Мнению Шульца следует автор «Заметок о Гродненской губернии» в III томе Этнографического сборника, изд. Императорского русского географического общества.


[Закрыть]. Имя одного из русских послов, заключивших мир с Грецией в 945 году, Явтяг (Лавр., с. 20) дает некоторое основание предполагать, что выходцы из этого племени уже тогда служили в княжеских дружинах. Впрочем, летопись сохранила весьма мало известий о сношениях Руси с ятвягами. Под 983 годом отмечен поход на них св. Владимира (Лавр., с. 35), под 1038 годом – поход Ярослава (Там же, с. 66). По таким скудным известиям нельзя, конечно, сделать никаких прямых заключений о месте тогдашних поселений этого племени, теперь уже совершенно исчезнувшего. В подробных известиях о нем XIII века, представляемых нашими летописями, древнейшим и достовернейшим источникам его истории, оно является далеко на севере, за Наревом и Бобром в теперешней Озерной области Восточной Пруссии, на северных границах Царства Польского. Но ранняя связь его с вновь возникшим Русским государством приводит к мысли, что в эпоху Начальной летописи оно жило гораздо южнее, гораздо ближе к коренным славянским поселениям и к русским пределам. В самом деле, при всей краткости летописных известий нельзя не заметить, что походы на ятвягов Владимира и Ярослава, о которых говорят наши летописи, стоят в какой-то связи, с одной стороны, с присоединением к русским владениям области Западного Буга и Днестра, так называемой Червенской земли, с другой – со столкновениями ее с Литвой. Первому предшествовал поход Владимира на ляхов в 981 году, когда он «зая грады их Перемышль, Червень и ины грады», а второму – поход Ярослава и Мстислава в 1031 году, в который эти князья возвратили под свою власть червенские города, отнятые Болеславом Лядьским в усобицу 1019 года. Предприятие Владимира окончилось покорением ятвягов, но неизвестно с точностью, какой результат имел поход Ярослава. Наши позднейшие летописные своды (Никон. и Воскр. лет.; ср. также: Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. II. С. 17. Примеч. 35) сообщают, что Ярослав не мог взять ятвягов. Известие Новгородской летописи (Новг. III, с. 211) о заложении града Новгорода на весну после похода на ятвягов не решает дела, ибо неизвестно, о каком Новгороде говорит она, – о Великом или о Понеманском (Новогрудке). Но, по литовско-польским сказаниям[57]57
  Narb. Dzije Litwy II. 174. Ср. Jarosz. Obraz Litwy I. S. 17.


[Закрыть], предприятие Ярослава увенчалось полным успехом: Ятвяжская земля была снова покорена, и в ней были будто бы тогда основаны и населены русскими колонистами города по Бугу – Дрогичин, Мельники, Брянск и, может быть, Бельск. Часть ятвягов была переведена в Русь, другие отодвинулись на северо-запад к Нареву и границам прусской Галиндии. Вслед за тем Русь вошла в столкновение с Литвой, на которую, по известию нашей летописи, Ярослав ходил два года спустя после ятвяжского похода, в 1040 году (Лавр., с. 66). Соображая все эти известия, нельзя не прийти к тому заключению, что первоначальные поселения ятвягов до первой половины XI века находились между собственно Русью, червенскими городами и ляхами, с одной стороны, и Литвой – с другой; между старославянскими поселениями в области Немана, Припяти, Западного Буга и старолитовскими по правую сторону Немана, в области Вилии, то есть что они занимали тогда пространство по Неману и по его южным притокам – Молчади, Шаре, Зельве, Роси и Свислочи. От водораздела с Припятью и Побужьем – на северо-запад до того места, где Неман принимает северное направление, у Гродна. Здесь, господствуя над течением Припяти, они могли действительно отрезать пути сообщения Киева с Побужьем и Поднестровьем с Червенской областью, так что присоединение этих областей к Русскому государству естественно налагало на русских князей обязанность или покорить ятвягов, или отодвинуть их далее на север и северо-запад. Это предположение о поселениях ятвягов Начальной летописи тем более имеет за собой вероятия, что оно поддерживается теперешней номенклатурой населенных мест Понеманья, сохранившей много ятвяжских названий, свидетельствующих о древних поселениях ятвяжского племени в этом крае. Здесь, начиная с водораздела Немана от Припяти, и теперь мы имеем село Ятвезь у реки Лососны, притока Зельвы (в юго-западном углу Слонимского уезда, к северо-востоку от Пружан), сколько нам известно, самый южный пункт ятвяжского наименования (карта Шуберта № 34). Затем – в Новогрудском уезде два селения Язвины (Ядзвины по белорусскому говору, Jaduwiny) у левого берега Немана, на северо-восток от Несвижа; Ятвизь к западу от Несвижа на дороге из Снова в Ляховичи; Ятвизь к югу от Новогрудка у озера Свитез; Ятвизь к юго-западу от Новогрудка у реки Молчади. Далее на северо-запад ятвяжские названия переходят на правый берег Немана, в Лидский уезд. Здесь на границах с Гродненской губернией, в области, в XIII веке носившей название Денова и Ятвези, – безразлично[58]58
  См. примеч. 55. Область Денова находилась между Неманом и Вилией, по притокам Немана, Меречанки, Дитве и Жижме, в теперешних уездах Лидском, Ошмянском и в южной части Виленского и, может быть, Вилейского. Здесь до сей поры находятся несколько населенных мест, сохранивших древнее областное название. Нам известны – по реке Меречанке и ее притокам: Дойнова и Дойновка к югу от Медников (верстах в пяти), Дайнова на юго-западе от них (верстах в 20), Дайнышки и Дайнова на реке Сольче, Дейново на юг от Сольци (все в Вилейском уезде); по Дитве – Дойново к западу от Лиды верстах в пяти; по Жижме: Дайнувка у верховьев ее на виленско-ошмянской границе, Дайновка ниже Германишек; два селения Дайнова, между Жижмой и Ольшанкой, к северо-востоку от Лиды. Сверх того подобноименные селения встречаются и в южной части Вилейского уезда, на Минской границе, в области неманского притока Березины: Дойнова Большая и Дойновка на речке Пурвиле. О Денове: Narbutt. Dzieje. Т. IV; дополнение, т. V; т. VII, дополн. IX; а также у Ярошевича (т. I, с. 27), который полагает, что это теперешняя Дейнова – село к западу от Лиды.


[Закрыть], – находятся селения Ятвеск польский и Ятвеск русский и несколько на юг от них Ятвеск в Гродненском уезде. Затем опять по левую сторону Немана Ятвизь под Волковыском, несколько ниже его на реке Роси; Ятвеск на реке Рудавке, правом притоке Свислочи; близ него Ятовцы (карта Шуберта № 28) и к югу от местечка Свислоча на водоразделе между Неманом (река Свислочь) и Наревом (река Колонна) село Ятвезки. Наконец, на севере Ятвице на левом берегу Немана, ниже Гродна, Ятвизь Большой и Ятвизь Малый на реке Каменке, через Бобр впадающей в Неман, в 14 верстах к востоку от Суховоля[59]59
  Автор упомянутых нами «Заметок о Гродненской губернии» (Этнографический сборник. Т. III. С. 70. Примеч. 72) сообщает, что близ Ятвезей, что недалеко от Суховоля (на карте Шуберта – Большой и Малой Ясвич, Jaroszewicz’n Jadzwii) в двух или трех местах находится нечто вроде кладбищ; местные жители называют их ятвяжскими кладбищами (mogilki Jadzwingowskie) и говорят, что на камнях, во множестве находящихся на них, они видели земледельческие орудия: серпы, косы, топоры и т. д. Автор видел только одно такое кладбище, занимающее среди испаханных полей пространство около 150 шагов длины и 75 ширины. На нем находится до 100 больших необтесанных камней, плитообразных, продолговатых, все в стоячем положении; но ни на одном из них не было замечено изображений. Камни эти внушают суеверный страх и остаются неприкосновенными. Было бы желательно подробное их исследование. Очень может быть, что они действительно стоят в связи если не с походом Даниила Романовича на ятвягов в 1251 году, как думает автор «Заметок», то вообще с борьбой этого племени с соседним славянским населением. По изданным в Вильне грамотам, этот Ятвязь известен с 1536 года (Ятвязь Великая. Археографический сборник. Т. I. С. 22).


[Закрыть] и на юг от них. Ядешки, Большой и Малый Яшвили – на юго-западе Яски[60]60
  Данные, приводимые нами, взяты из карты Шуберта и проверены по трехверстной карте Военно-топографического депо. Из местностей с названиями, напоминающими ятвягов, Нарбуту, Ярошевичу, Шульцу и Шегрену, были известны только Лидские и лежащие близ Волковыска и Суховоля. Остальные не были приняты ими во внимание. Нарбут рассказывает, что в местечке Скидели Гродненского уезда была открыта надпись церковнославянскими буквами, свидетельствующая о крещении ятвягов в этой церкви священником Варфоломеем в 1553 году (см.: Tygodnik Wilenski 1817. Т. IV. S. 59–61; 78–80. Ср. Dzieje. Т. II. S. 191). По его же свидетельству, литвины называли русь Гродненского княжества или запелясскую, жившую за рекой Пелясой, притоком Котры, Jatwei’u или Jatwei’aj (Dzieje. Т. II. S. 170), что значит, замечает почтенный историк, «черные раки» (podobno dla tego le ci’arnych kaftanyw ui’ywali), Скидель к западу от Лидских Ятвезей верстах в 25.


[Закрыть].

Таким образом, первые походы русских князей окончились подчинением ятвяжского Понеманья, усилением в нем славяноруссов и передвижением ятвягов далее на северо-запад в соседство родственных им жмуди, пруссов и бортов, где их и открывает наша история в XIII веке. Этот переворот, сблизив границы Руси с Литвой, повел за собой столкновения между этими двумя народами. Русские летописи сообщают краткие известия о двух походах на Литву великого Ярослава в 1040 и в 1044 годах (Лавр., с. 66 и Новг. III, с. 211). Куда именно были они предприняты, эти известия умалчивают. Но польские историки Литвы говорят, что Ярослав разбил литовцев где-то в окрестностях Слонима, затем перешел Неман и болота, разграничивавшие славянские поселения от литовской Пелузии (как называлась часть области по реке Виленке), и подчинил себе Литву по левый берег Нижней Вилии. Старолитовское поселение Ghurgani сделалось будто бы центром русского управления покоренной области и получило название Трок (теперь Старые Троки. См.: Narbutt, Dzieze Nar. Litewsk. III. С. 225, 232, 233). За этими известиями следует признать некоторую долю вероятия тем скорее, что и Начальная летопись называет в числе племен, плативших дань Руси в XI веке, Нарову, или, вернее (по Ипатьевскому списку), Нерому[61]61
  См. примеч. 52. Прежнее название Вилии – Нерись; на ней теперешнее село Понары, близ Вильны. В области этой реки находится подобноименное озеро Нарочь, соединяемое с Вилией рекой Нарочью, впадающей с правой стороны, ниже Вилейки; южнее, в области Немана: Нарвелишки к юго-западу от Ошмян; Нарейки и Неровы к югу от этого же города, на реке Березине, неманском притоке.


[Закрыть]. Собственно Литва занимала пространство по Неману, захватывая левый берег его от устьев Дубиссы до верховьев Бобра близ Гродна, и главным образом по правым притокам его Вилие и Меречанке, примыкая на северо-западе к Жмуди у реки Невежи, на западе к славяно-мозовецким поселениям, а на юге и юго-востоке сперва к ятвягам и кривским поселениям славян, а затем только к славянам по черте, которую можно провести, основываясь на данных топографической номенклатуры от устья реки Ротницы к верхнему течению Котры, вверх по притоку Котры, Пелясе, к Жижме и Дитве и от истоков Дитвы по реке Ошмянке к Вилие и на правой стороне ее через озеро Свирь к притоку Диены, Мядзиолке и далее на север по системе озер, идущих от устья Мядзиолки (Опсы, Пеликана, Дрисвятья, Ричи, Сомки, близ которого села Рубеж, Шиловки и др.) к Креславлю на Двине, кривичам на север и Кревну на северо-запад от Новоалександровска, как кажется, крайним на западе славянским местностям в Двинской области. К северу от собственно Литвы по левому берегу Двины жило племя зимигола (Лавр., с. 3, 5), прилегая на востоке непосредственно к владениям полоцких князей, к которым оно равно стало во враждебные отношения. Известия о племени зимигола восходят к 1106 году, когда оно разбило полоцкого князя Брячислава Вячеславича (Лавр., с. 120). Зимиголы и летьголы, поселения которых простирались к северу от Зимиголы, по правой стороне Двины, между землями полочан, псковских славян и чудского племени ливов, были только областными (географическими) названиями особой ветви литовского племени, которая называла себя latwis, а землю свою Latwei’u zemme, то есть латвежская, Литовская земля. Летьгола, или лотыгола (latwingalas), объясняется как «Литвы конец». Зимигола (zemegolas) – конец земли. Лотыши селились под Витебском (к юго-востоку). Лотышова к югу от Полоцка, в северо-восточном углу Лепельского уезда, и Лотыголь в десяти верстах к югу от Сенна могут указывать на то, что первоначально обиталища летьголов лежали гораздо дальше вверх по Двине и ее притокам, откуда они были вытеснены наплывом славян. К ним примыкала на западе родственная лотве корсь, занимавшая Балтийское побережье к югу от Рижского залива. Вообще в XI веке на Руси только начинали завязываться сношения с литовскими племенами, и о географическом положении их не было ясных понятий. Что касается голяди, то, как уже было замечено выше, только сходство ее названия с прусской Галиндией позволяет видеть в ней особое племя и причислять ее к литве. Начальная летопись только однажды называет ее, передавая краткое известие под 1058 годом: «Победи Изяслав Голяди» (Лавр., с. 70). Но из половины XII века мы имеем положительное указание, что люди голядь жили в пределах Смоленского княжения где-то близ реки Поротвы, правого притока реки Москвы (1146 год; Ипат. с. 29). Объяснить появление этой литовской ветви так далеко на востоке довольно трудно. Очень может быть, что еще в глубокой древности голяди были оторваны от массы литовского племени движением славян с юга на север или же они явились на Протве и вследствие переселения с запада, что могло стоять в связи с переселением с запада же славянских племен вятичей и радимичей, по известию летописи, пришедших от ляхов на Оку и Сожь. Как следы этого народца следует заметить: село Голяди в западной части Дмитровского уезда на реке Бунятке, левом притоке Яхромы; Голяди – деревню в Клинском уезде (по левую сторону шоссе и Николаевской железной дороги); реку Голяду, впадающую в Москву с левой стороны несколько ниже столицы, под селом Люблином (берет начало в Белом озерке у Косина); село Голяжье в Брянском уезде на реке Десне, значащееся еще в брянских писцовых книгах начала XVII века. Нельзя не заметить также, что в области Западной Двины, Немана и Западного Буга встречается множество населенных мест и урочищ с названиями, по-видимому, близким к имени голядей, каковы – Головск, Гольск, Голоды и т. д. Но имеют ли они какое-нибудь отношение к голяди, определить пока невозможно.