Текст книги "Фюрер как полководец"

Германский генералитет традиционно был обособленной социальной группой, уходившей корнями и традициями в эпоху Пруссии. Офицеры всегда стояли вне политики и только воевали. Политики тоже занимались политикой и не вмешивались в дела военных. Так было до прихода к власти Гитлера.

Фюрер, будучи публичным политиком нового типа и политиком от мозга до костей, с армией тоже стал общаться как с политиками. Гитлер говорил в своем кругу, что генералы не обладают фанатичной преданностью идеям национал-социализма. Его раздражало, что «они по любому вопросу имеют свое мнение, часто возражают, а значит, не до конца со мной». Фюрер был разочарован, что не получает от Вермахта той же слепой веры, которую демонстрировали партийные функционеры.

Однако других генералов в 1939 г. в его распоряжении не было, и войну пришлось начинать и вести с теми, что были. Гитлер говорил: «Я требую от своих генералов и офицеров три вещи. Первое – чтобы они соответствовали своей должности, второе – чтобы они честно докладывали мне о ситуации, и третье – чтобы они подчинялись».

В целом германские военные по своим качествам превосходили всех своих противников. Но были у них и недостатки, в первую очередь узкий кругозор. Как подчеркивал британский историк Лиддел-Гарт: «Немецкие генералы обучались военному делу глубоко и всесторонне, с юности посвящая себя совершенствованию мастерства, но не уделяя особого внимания проблемам политическим. Такие люди обычно становятся чрезвычайно компетентными в своем деле, но напрочь лишаются воображения».

Фюрер испытывал недоверие к аристократии. В частности, он запретил использование на фронте отпрысков бывших царствующих династий. Гитлер давал очень резкие оценки, называя всех старших командиров «умственно отсталыми и неспособными распознать или увидеть за деревьями лес». На одном из совещаний он возмущался: «Ни один генерал никогда не скажет, что он готов атаковать, и ни один командир не начнет оборонительного сражения, предварительно не оглянувшись в поисках более «короткой линии». Даже своим секретаршам фюрер говорил: «С неспособными генералами нельзя вести войну, я должен брать пример со Сталина, он беспощадно проводил чистку в армии». Адъютант генерала Паулюса оберст Адам писал: «Необузданное властолюбие и вечный страх диктатора оказаться оттесненным на второй план или быть как-либо ущемленным, бесспорно, способствовали тому, что он относился к генералам старой школы подозрительно». Генерал Типпельскирх тоже отмечал, что «Гитлер испытывал величайшее недоверие к высшему командному составу и Генштабу».

В первую очередь Гитлера раздражала недостаточная агрессивность генералов. Еще до начала войны он говорил: «Что это за генералы, которых я, как глава государства, должен гнать на войну?! Было бы правильно, если бы мне пришлось спасаться от стремления генералов к войне!» Адъютант фон Белов отмечал, что фюрер постоянно произносил упреки в адрес командования сухопутных войск и его доверие к ним уже в конце 1930-х годов заметно упало. В своей речи, произнесенной 30 января 1939 г. перед высшими офицерами Вермахта, Гитлер сначала обличал «пессимистические элементы», засевшие в военном руководстве, а потом критиковал царивший в этих кругах со времен Шлиффена «интеллектуальный дух». Германский офицер, по его мнению, должен был быть «верующим в национал-социализм офицером». «Я не требую от людей ума. Я требую жесткости», – говорил фюрер.

22 августа Гитлер выступил с речью перед генералами и адмиралами с целью поднять их боевой дух перед предстоящим нападением на Польшу. После нее он пожаловался своему адъютанту Шмундту, что военные ему не доверяют и пытаются держать вдали от командных вопросов и задач сухопутных войск.

Вскоре после начала войны Гитлер стал выказывать генералитету явные признаки неуважения. Так, 5 октября он прибыл в Варшаву, дабы присутствовать на параде, посвященном победе над поляками. Генералы ожидали главнокомандующего в ангаре за накрытым столом. Однако тот только заглянул туда, предпочтя общение с простыми солдатами, после чего направился к своему самолету. В это же время перед началом совещания с офицерами Люфтваффе он говорил окружающим: «Вот идет мой трус № 1 (Браухич), а вот идет мой трус № 2 (Гальдер)». К удивлению Гитлера, ошеломляющий успех польской кампании никак не прибавил решительности большинству его офицеров, наоборот, многих из них устраивала позиционная война на Западе. А к примеру, Браухич и Райхенау вообще открыто высказались против планов наступления на союзников. Фюрер, естественно, расценил все это как нежелание сражаться и предательство.

Для проведения «политико-воспитательной работы» с генералами и офицерами были организованы специальные собрания и встречи, на которых выступали нацистские ораторы Геббельс, Лей и Геринг. Основным тезисом их выступлений было утверждение, что Люфтваффе остается вне подозрений, большинство адмиралов также вполне надежны, а вот на «сухопутчиков» полагаться нельзя. Высшей точкой этой обработки стала речь Гитлера перед представителями командования Вермахта 23 ноября 1939 г. По словам британского военного историка Уилера Беннета, Гитлер настолько «электризовал» присутствующих, что они «все как один сплотились вокруг своего фюрера и выразили поддержку его взглядам, включая тех, кто ранее выражал с ним несогласие по разным причинам». Фюрер утверждал, что все зависит от командиров: «С немецким солдатом я добьюсь чего угодно, если только им будут руководить хорошие командиры». В заключение он пригрозил своим генералам: «Я не остановлюсь ни перед чем и уничтожу любого, кто выступит против меня». По утверждению Гудериана, присутствовавшего на данной встрече, Гитлер сказал следующее: «Генералы авиации, которыми целеустремленно руководит Геринг, полностью надежны; на адмиралов также можно положиться в том, что они будут проводить нужную линию, но партия не может безоговорочно верить в лояльность армейских генералов».

Сам Гитлер считал, что его речь произвела впечатление, на которое он сам рассчитывал. Чтобы довершить начатое, он после совещания вызвал к себе Гальдера и Браухича, чтобы прочитать им лекцию о «духе Цоссена» и о том, что он собирается с ним сделать. Вернувшись с «беседы», оба генерала выглядели смертельно напуганными и готовыми безоговорочно выполнять все, что им прикажут.

Позднее генерал Гудериан довел до сведения фюрера, что многие офицеры весьма недовольны необоснованными нападками на них. Тот уверил его, что все сказанное в первую очередь относится к руководству ОКХ, в т. ч. к Браухичу. Последнего Гитлер вообще считал пораженцем. Однако заменить того своим любимчиком генералом Райхенау Гитлер отказался, так как тот раздражал его своей излишней самостоятельностью. Да и вообще полноценной замены Браухичу просто не было.

В дальнейшем фюрер нередко позволял себе издеваться над военными. Так, в сентябре 1941 г. он обвинил Кейтеля в дезинформации и заявил, что ему приходится работать с болванами. Фельдмаршал был сильно оскорблен и хотел даже подать в отставку либо застрелиться, но Йодль отговорил его. Позднее в своем окружении Гитлер заявил, что у Кейтеля «мозги, как у билетера в кинотеатре». И был, надо сказать, недалек от истины. Во время одного из совещаний фюрер в порыве эмоций сказал: «Кругозор моих фельдмаршалов – размером с унитазную крышку». Сами фельдмаршалы, при этом присутствовавшие, ничего не сказали, и только генерал-оберст Гальдер потом потребовал, чтобы в его присутствии фюрер воздерживался от подобных выражений. И тот, осознав, что зашел слишком далеко, согласился. Этот факт показывает, что при всей своей несдержанности Гитлер все же оставался весьма демократичным.

В конце 1941 г. Гитлер фактически довел до инфаркта Браухича. Начальник Генштаба Гальдер записал в дневнике: «По-видимому, произошел более чем неприятный разговор, в течение которого говорил один фюрер. Он осыпал главкома упреками и бранью и надавал необдуманных приказов». Гитлер постоянно ругался с Браухичем, обвинял его в том, что он «не руководит, а только потакает командованию групп армий» и т. п. В итоге в ноябре – начале декабря 1941 г. здоровье генерала сильно ухудшилось, произошло несколько сердечных приступов и срывов. 19 декабря после двухчасовой беседы с фюрером тот был отправлен в отставку. Тем самым во время кризиса под Москвой Гитлер и ОКВ как бы указали Вермахту на виновника неожиданных неудач на Восточном фронте. Чуть позднее, в январе 1942 г., фюрер говорил: «Если бы Браухич оставался на своем посту хотя бы еще несколько недель, дело бы кончилось катастрофой. Он не солдат, он просто ничтожество и ненадежный человек».

После зимы 1941–1942 гг. недоверие Гитлера к генералитету возросло. Тот же Гальдер в январе 1942 г. писал: «В гауптквартире фюрера вновь разыгралась драматическая сцена. Он высказал сомнение в мужестве и решительности генералов». Впрочем, и самого начштаба сухопутных войск фюрер не особо уважал. По утверждению Шмундта, Гитлер всегда считал Гальдера «выжившим из ума сельским учителем», который «пока выговорит слово, положение на фронте уже изменится».

В сентябре 1942 г. состоялся интересный разговор генерала Шмундта, тогда занимавшего должность начальника Управления личного состава сухопутных войск, с адъютантом фюрера Гюнше. Находившийся в нетрезвом состоянии Шмундт, только что получивший от шефа золотой партийный значок, рассказал Гюнше: «Фюрер требует, чтобы высшие командные посты замещались людьми, которые, во-первых, были бы преданы ему, во-вторых, достаточно гибки для того, чтобы соглашаться с его гениальными идеями и планами, и в-третьих – беспощадны в войне». Он уверял, что Гитлер обманут генералами, которые оказались не в состоянии осуществить его планы на фронте. Откровения главного кадровика Вермахта закончились за полночь пьяными песнями, а также хулиганством – заколачиванием двери комнаты главного адъютанта Шауба.

В начале 1943 г. фотограф фюрера Хайнц Гофман ужинал вдвоем с шефом в FHQ «Вервольф». Тот с яростью в голосе кричал ему: «Мои офицеры – кучка мятежников и трусов. Я больше не допущу их в свой ближний круг… Сначала они трусливо пытаются заставить меня отказаться от той или иной операции, а потом, когда я с успехом выполняю ее, они ставят победу себе в заслугу и просят наград. Если бы я слушал этих господ, мы еще давным-давно проиграли бы войну!»

В начале 1943 г. в связи с участившимися поражениями негативное отношение Гитлера к военным еще более усилилось. 9 марта он сказал Геббельсу, что, по его мнению, ни один из них не говорит ему правды. Все генералы были бесчестными врагами национал-социализма. Кроме того, фюрер указывал, что они плохо образованны и ничего не понимают в материальных проблемах войны. Гитлер упрекал их в том, что они не имеют непоколебимой веры в правильности ведущейся борьбы, не разбираются в современном оружии и неправильно следят за ходом войны на фронтах. В апреле Риббентроп в разговоре с послом в Турции фон Папеном также критиковал генералов, явно наслушавшись предварительно шефа. Он возложил всю вину за Сталинград на ненадежных командиров и некую «буржуазную клику», которая управляла армейскими делами. Рейхсминистр говорил: «Если бы Гитлеру представился удобный случай очистить свою армию от этого сброда, с нами не приключилось бы такое несчастье. Эта буржуазная свора должна быть уничтожена, и чем раньше, тем лучше».

После военного переворота в Италии подозрение Гитлера к военным еще больше укрепилось. Он посчитал это событие классическим примером поведения военной клики, которая без колебаний постарается свергнуть господство партии, как только потеряет уверенность в благоприятном исходе войны, нанеся пресловутый «удар в спину».

27 января 1944 г. фюрер выступил перед генералами Вермахта с большой речью. На ней он, в частности, сказал: «Офицерский состав должен со шпагой в руке сплотиться вокруг меня точно так же, как каждый командир должен ожидать, что его подчиненные в критический час станут за него горой!» Весной, после ряда поражений на Восточном фронте, Гитлер впервые посоветовал своим генералам брать пример с русских. Он прокричал Цайтцлеру: «Мои генералы разучились командовать, в этом все дело! Они могли бы поучиться у русских, как надо командовать!» В дальнейшем подобные поучения, воспринимавшиеся офицерами весьма болезненно, повторялись до конца войны. Даже Берлин фюрер призывал оборонять так же, «как русские защищали свой Сталинград».

Военный историк Кард Деметр отмечал, что «комплекс Гитлера, подозревавшего всех и вся в предательстве, рос в течение многих лет». Стоит ли говорить, что события 20 июля 1944 г. и последовавшее за этим разоблачение заговора легли на благодатную почву и подтвердили, что в значительной степени фюрер был прав.

Как теперь известно, оппозиционные настроения среди германских офицеров возникли еще до начала Второй мировой войны, примерно весной 1939 г. Вообще приход нацистов к власти был воспринят штабными кругами весьма неоднозначно. Сотрудников Генштаба, к примеру, можно разделить на три группы. Первые приветствовали новый режим как средство возрождения престижа и авторитета Германии. Они гордились вновь создаваемой армией, были увлечены новыми видами оружия.

Вторую группу генералов составляли те лица, которые лишились своих должностей при Гитлере, попали в немилость и третировались им. Они считали, что Германия не готова к войне, и отказывались поддерживать агрессивные планы. В третью группу, которая составляла большинство, входили те, кто внутренне не разделял идеи нацизма, но продолжал исправно нести военную службу.

Уже после оккупации Чехословакии наиболее продвинутые генералы примерно поняли, каким путем пойдет их страна в дальнейшем. С началом активных боевых действий число сомневающихся постепенно увеличивалось. Однако до поры до времени недовольство Гитлером не приводило ни к каким реальным действиям против него. Генерал Браухич после войны так объяснил причины этой пассивности: «Я мог бы легко арестовать Гитлера. У меня было достаточно офицеров, чтобы осуществить арест. Но дело было не в этом. Это было бы действием против германского народа. Я хорошо знал, что весь германский народ – за Гитлера. У них было достаточно причин для этого». Военный историк Алан Кларк так описал поведение немецких офицеров: «Некоторые активно интриговали против режима. Другие – почти все – с сочувствием прислушивались к тем, кто интриговал, и ждали перемен фортуны. Большинство же, включавшее в себя обе эти категории, топили свое разочарование в работе».

Постепенно оппозиционные настроения трансформировались в создание различных заговорщических групп. Примечательно, что в эти «объединения» входили даже командующие армиями и группами армий. Но при этом их войска продолжали сражаться точно так же, как соединения, руководимые военачальниками, не причастными к заговору. Роммель по этому поводу сказал: «Конспираторы имели точно те же интересы, как Гитлер». Все заговорщики ставили интересы Германии выше клятвы верности фюреру.

Отношение некоторых офицеров к Гитлеру кардинально изменилось уже в ходе войны. Типичный пример – тот же Роммель. Он начал уважать и почитать Гитлера еще в 1935 г., когда тот объявил о денонсации Версальского договора. Тогда Роммель видел в фюрере «объединителя нации» и спасителя Германии. Первые разногласия с верховным главнокомандующим начались у него во время Африканской кампании. Роммель постепенно начал осознавать аморальность нацистского режима, а также жажду Гитлера популярности, его «страсть к убийству и разрушению», «жажду мести и полную безнадежность». Будучи человеком смелым, фельдмаршал отличался независимым поведением и не боялся высказывать фюреру неприятные для того вещи, а также открыто требовать принятия нужных решений. Популярность Роммеля в немецком народе была очень велика. Однако мнение некоторых исследователей, что он якобы мог, в случае чего, заменить Гитлера и являлся его «реальным соперником», является сильно преувеличенным.

После поражения в Тунисе отношения между фюрером и Роммелем стали постепенно охлаждаться, причем многие в окружении Гитлера открыто настраивали его против строптивого фельдмаршала.

Роммель примкнул к заговорщикам, однако активного участия в подготовке к путчу Штауффенберга не принимал, созерцая происходящее со стороны. На совещании, состоявшемся 17 июля 1944 г., за три дня до взрыва в «Волчьем логове», фюрер резко оборвал фельдмаршала: «Будущий ход войны не ваша забота. Лучше займитесь фронтом вторжения». После этого их взаимное недоверие еще больше усилилось. В беседе с генералом Шпейделем Роммель сказал: «Этот патологический лжец совсем лишился разума». Затем уже за неделю до своей гибели он сказал своему врачу: «Боюсь, что этот безумец принесет в жертву последнего немца, прежде чем встретит собственную кончину». Роммель был типичным представителем германского офицерства, который с энтузиазмом воспринял блицкриг, однако оказался совершенно не восприимчив к навязанной фюрером идее тотальной войны на уничтожение.

К лету 1944 г. в заговор против Гитлера была вовлечена большая группа военных, причем от лейтенантов до фельдмаршалов. «Покушение привело к весьма опасному явлению – недоверию, в особенности к высшим военачальникам», – отмечал генерал Фриснер. Начались аресты, разжалования и казни. Только среди офицеров ОКХ и ОКВ были приговорены к расстрелу 60 человек. Вообще же за участие в покушении на Гитлера были казнены двадцать генералов, еще 49 покончили жизнь самоубийством, дабы избежать репрессий. Кроме того, 36 генералов были расстреляны за «оппозицию режиму». Нередки были также случаи ареста офицеров и генералов, которые вовсе не были оппозиционерами, а просто оказались не в состоянии удержать фронт и выполнить приказы фюрера. Попутно началось своего рода тасование командующих группами армий.

Гитлер объявил, что отныне его не интересует «проклятая ранговая иерархия». Он считал, что в рядах Вермахта есть офицеры, подобные «маленькому майору» (имея в виду Ремера), которых можно поставить «во главе важного дела вместо какого-нибудь генерал-лейтенанта или корпусного командира… толку будет в десять раз больше». Он в ярости обзывал генералов «трусами» и «бесхребетными свиньями без каких-либо идеалов». А заговорщиков – «сволочами» и «подлейшими тварями из всех, когда-либо носивших солдатский мундир». Везде и всюду теперь мерещились враги и предатели. На одном из совещаний Гитлер говорил Йодлю: «Чего тут ожидать от фронта, если в тылу важнейшие посты заняты настоящими диверсантами и государственными преступниками, если в службе связи и квартирмейстерском управлении сидят люди, совершившие государственную измену… У нас под носом сколотилась шайка, которая непрерывно испускала яд, а в шайку входила организация генштабистов – генерал-квартирмейстер, начальник группы связи и прочие». Фюрер считал, что поражения на фронте и успешные действия союзников объясняются постоянными предательствами и изменами, которые разлагали армию. В Вермахте «совершалось непрерывное прямое предательство», – говорил он.

Теперь же, по мнению Гитлера, должен был наступить перелом в войне, так как на место предателей на ключевые посты были поставлены верные ему генералы. Однако это была уже осень 44-го…

В самом конце войны в бункере рейхсканцелярии фюрер по настоянию Бормана продиктовал письмо фельдмаршалу Кейтелю, в котором объяснил свое видение причины поражения в войне. В нем, в частности, говорилось: «Неверность и измена на протяжении всей войны разъедали волю к сопротивлению. Поэтому мне и не было дано привести мой народ к победе». Гитлер обвинял генералов в том, что они «в ошибочном направлении вели это великое оружие (Вермахт), сопротивлялись его стратегии, подрывали его политику и устраивали заговоры».

Тут надо сказать, что обвинения фюрера не были безосновательными. Предательство и измена действительно имели место. Стоит напомнить о преступной линии поведения руководства Абвера во главе с Канарисом и Остером, которые в течение длительного времени информировали разведслужбы противника обо всех важнейших планах нацистов и сорвали дипломатические инициативы Гитлера в Испании, Италии и др. Нельзя забывать также об источниках советской разведгруппы «Дора» в Швейцарии, которая через своего агента Ресслера получала ценнейшую информацию из высших командных инстанций Вермахта. По некоторым данным, этим предателем был начальник Управления военной экономики и вооружения ОКВ генерал Томас. Поведение ряда немецких генералов в плену (в частности, Паулюса), вступивших в «Союз немецких офицеров», также было предательским по отношению к Гитлеру. При прощании со своим личным пилотом Хансом Бауром фюрер с горечью сказал: «На моем могильном камне нужно было бы высечь: “Он стал жертвой собственных генералов”».

Однако в целом фюрер все же преувеличивал масштабы «измены» и «саботажа». Предательство отдельных групп офицеров в конечном счете не оказало серьезного разлагающего влияния на Вермахт, солдаты и командиры которого, несмотря ни на что, продолжали биться до последнего.

В ходе войны Гитлер по своему усмотрению повышал и понижал в званиях офицеров в зависимости от обстановки. После окончания летней кампании 1940 г. он произвел в фельдмаршалы сразу двадцать генералов. Никогда в Вермахте не было сразу столько носителей этого высокого звания. Позднее звание фельдмаршала получили еще несколько человек. Гитлер успешно применял римскую политику «кнута и пряника», что позволяло ему крепко держать в руках большинство генералов. Когда военачальник вел себя хорошо и общение с ним доставляло фюреру удовольствие, его награждали похвалами, орденами, повышением в звании, а в некоторых случаях и материально. По приказу верховного главнокомандующего многие военные получали дополнительные, не облагаемые налогами подарки, денежные выплаты и премии. Иногда размер поощрения доходил до 250 тысяч марок. Подобные выплаты в свое время получили Редер, Лееб, Рундштедт, Мильх, Кейтель и Клюге. Некоторым генералам и фельдмаршалам были пожалованы рыцарские имения. Так, Клейст получил «участок» стоимостью в 480 тысяч марок, Кейтель – 739 тысяч, а Гудериан – 1,2 млн марок!

Вместе с тем проводились и массовые увольнения генералов после тех или иных поражений. Так, после поражения под Москвой из Вермахта были уволены в общей сложности 185 генералов, в том числе главком сухопутных войск Браухич, командующие всех трех групп армий Восточного фронта Лееб, фон Бок и Рунштедт, командующие армиями Штраус, Гудериан, Гёпнер, Фалькенхорст, Штюльпангель, Кюблер и т. д., несколько командиров корпусов и дивизий. Некоторые из них потом были прощены и получили новые назначения, большинство же так и осталось не у дел. Массовыми чистками фюрер убил двух зайцев: во-первых, обновил кадры более молодыми генералами, во-вторых, нашел козлов отпущения за поражение.

В дальнейшем увольнения продолжались регулярно. Командующий группой армий «Митте» в 1941–1944 гг. менялся три раза, группы армий «Зюд» («Б», «Дон») – пять раз. В общей сложности Гитлер отправил в отставку трех начальников Генштаба, 11 из 18 фельдмаршалов сухопутной армии, 21 из 40 генерал-оберстов.

Ну а каково же было отношение самих немецких генералов к своему главнокомандующему?

Большинство немецких генералов были преданы Гитлеру и сохраняли традиционную для германской армии верность присяге, значительная часть их активно содействовала политике Гитлера. В то же время на протяжении всей войны со стороны генералитета сохранялось и скрытое недоброжелательство по отношению к верховному главнокомандующему. Понятно, что все это отразилось и на послевоенных мемуарах, в которых генералы пытались выставить Гитлера «маленьким ефрейтором», который мешал работать настоящим профессионалам. Особенно это было характерно для потомственных военных аристократов, называвших его также «австрийским ефрейтором», подчеркивая тем самым не немецкое происхождение диктатора.

Отношение военных к фюреру не исчерпывалось однозначным «да» или «нет». С одной стороны, постепенно вырисовывалось недовольство и сопротивление, с другой – повиновение, фанатизм и упорная готовность идти до конца. Типичными представителями последнего «направления» были фельдмаршалы Шёрнер и Модель.

Начальник оперативного управления ОКХ генерал Хойзингер утверждал, что «Гитлер в беспримерной степени злоупотреблял нашей традиционной верностью», так что «многие из верных ему генералов были надломлены тщетностью своих попыток наставить его на правильный путь». Немецкие генералы пытались отстаивать свои убеждения до тех пор, пока позволяли пределы, установленные долгом и военным подчинением. Фюрер, в свою очередь, мастерски использовал эту преданность делу, веру и вышколенную столетиями дисциплинированность.

Генералы не понимали, что своими критическими замечаниями и наставлениями вызывают у Гитлера обратную реакцию. Он воспринимал все это как попытку поставить под сомнение его компетентность, а также как «оппозиционные настроения» и предательство. Фюрер считал, что война не время для дискуссий и споров, а время стойкости и фанатизма.

В 1939–1943 гг. Гитлеру были нужны такие яркие личности, как Гудериан, Клейст, Манштейн, Роммель и другие, чтобы одерживать громкие победы. С осени 1943 г., когда Восточный и Средиземноморский фронты рушились под напором Красной Армии и союзников, фюрер стал все более опираться на таких людей, как Модель, Фриснер, Шёрнер, Дитрих и им подобных, которые умели предотвращать катастрофы или ликвидировать их последствия, организовать упорную оборону. Эти люди не обладали столь большими талантами, как их предшественники, зато редко обсуждали приказы Гитлера и беспрекословно воплощали их в жизнь. В результате на смену прежним военачальникам, выдвинувшимся еще во времена Рейхсвера, постепенно приходили выдвиженцы, проявившие себя на полях сражений в 1941–1943 гг. Они не обладали дворянскими титулами и своим карьерным ростом были целиком обязаны фюреру.

Модель славился своей «эластичной обороной» и «блуждающими котлами», а Шёрнер по кличке «кровавый Франц» – жестокостью, военно-полевыми судами, расстрелами и фанатизмом. Именно эти люди в 1944–1945 гг. стали опорой и надеждой Гитлера.

Неким исключением был только фельдмаршал Рундштедт, которого фюрер считал стариком, несколько раз отправлял в отставку, но потом почему-то опять возвращал на высокие командные должности. Кейтель вспоминал: «Гитлер очень уважал Рундштедта. Он был единственным генералом, к которому Гитлер относился с большим уважением, лично встречая у двери при встрече. Такая честь оказывалась только Рундштедту, внешняя вежливость означала огромное уважение Гитлера к способностям Рундштедта». И это при том, что фельдмаршал не был каким-то там подхалимом или фанатиком. Наоборот, он позволял себе часто критиковать фюрера и проявлять самостоятельность в принятии решений. Когда Кейтель в июне 1944 г. высказал Рундштедту недовольство ходом сражения во Франции, тот наорал на ближайшего помощника Гитлера: «Если вы считаете, что можете командовать лучше меня, так валяйте сюда и сами расхлебывайте это дерьмо!» Во время одного из следующих звонков на вопрос Кейтеля: «Что делать?» – тот ответил: «Что вам делать? Заключайте мир, идиоты! А что вам еще остается?» «Обезьяна» передала все сказанное фюреру, после чего Рундштедт был уже второй раз за войну снят со своей должности. Однако вскоре фельдмаршал по поручению Гитлера возглавил «суд чести» над заговорщиками, а в сентябре вернулся на Западный фронт в качестве главнокомандующего сражавшимися там группами армий. Несмотря на частые разногласия с фюрером, Рунштедт прокомандовал немецкими войсками вплоть до 8 марта 1945 г. В этот день он получил Мечи к Рыцарскому Кресту с Дубовыми Листьями и снова отправился в отставку. Этот случай пребывания на высоких командных постах в течение почти всей Второй мировой войны стал уникальным для гитлеровских генералов. К тому времени все, с кем Гитлер проводил польскую, французскую и балканскую кампании, были давно уже уволены.

В конце войны командующих уже меняли как перчатки. Как писал генерал Меллентин, который в 1945 г. был отстранен от должности начальника штаба группы армий «Г» на Западе: «В этот период войны Гитлер и его приближенные организовали форменную травлю, повсюду выискивая козлов отпущения, на которых можно было бы свалить ответственность за промахи Верховного командования».

«Интересно» складывалась судьба некоторых любимчиков фюрера. Волею судьбы многие из них закончили жизнь трагически. Например, фельдмаршал Вальтер фон Райхенау, убежденный нацист, поддержавший Гитлера еще в начале 1930-х. 12 января 1942 г. у него случился то ли инфаркт, то ли инсульт. После пяти дней безуспешного лечения в Полтаве его попытались перевезти в Лейпциг, но при посадке там самолет потерпел аварию. Находившийся без сознания фельдмаршал получил еще и черепно-мозговую травму, после чего отошел в мир иной.

^{Гитлер и генерал-фельдмаршал Вальтер фон Райхенау. Восточный фронт, осень 1941 г.}

Весной 1944 г. в «Бергхоф» был приглашен обожаемый фюрером генерал Дитль, командующий 20-й горной армией. После беседы тот вылетел на самолете на рассвете, несмотря на утренний туман, и в итоге разбился. Через две недели погиб в авиакатастрофе еще один любимец Гитлера командир 1-й танковой армии генерал Ханс Хубе. Фельдмаршал Модель застрелился, а генерал Венк попал в автокатастрофу. Правда, последний не погиб, а лишь получил тяжелые травмы.

Вторая мировая война дорого обошлась германскому генералитету. Из примерно 1500 генералов и адмиралов, принявших в ней участие, 223 генерала сухопутных войск погибли, 64 покончили жизнь самоубийством, 33 были приговорены к смертной казни за военные преступления союзными судами. В Люфтваффе погибли 20 генералов, 15 застрелились, четверо были казнены за военные преступления после войны. В Кригсмарине погибли в общей сложности 18 адмиралов!