Текст книги "Фюрер как полководец"

Глава 3. Здоровье фюрера: мифы и реальность

До лета 1942 г. каких-либо заметных сообщений о состоянии здоровья «вождя немецкого народа» не наблюдалось. Фюрер стойко перенес поражение под Москвой и во время начала операции «Блау» по-прежнему находился в хорошем самочувствии. И только катастрофа 6-й армии в Сталинграде и кризис в Африке стали стрессом, который Гитлер не смог перенести. В этот период произошли заметные изменения во внешнем облике главного нациста, а также в его физическом состоянии. Геринг, который увидел шефа после довольно длительного перерыва, сказал, что «с начала войны фюрер постарел по крайней мере лет на 15». Именно в это время у него появилась дрожь левой руки и левой ноги, которая потом постепенно усиливалась. Он как мог старался скрыть этот недуг от окружающих: ногу прижимал к чему-нибудь, а левую руку придерживал правой. Слишком тяжело этому человеку давался конец его блестящих военных побед и успехов на дипломатическом поприще. Последующая беспрерывная цепь поражений на разных театрах военных действий и крушение всех военно-политических планов явно выбили его из колеи.

Есть одна версия, с помощью которой некоторые историки пытаются объяснить ухудшение состояния здоровья Гитлера. Все сводится к его пребыванию в бункере гауптквартиры «Вервольф» на Украине. Действительно, фюрер находился там в течение длительного времени. Это сооружение строилось в сентябре 1941 г. – апреле 1942 г. В качестве стройматериала для облицовки стен был использован гранит, добытый в близлежащем карьере. По мнению некоторых ученых, данный образец гранита имеет повышенное содержание радия. При его распаде выделяется бесцветный и не имеющий запаха газ радон-222. В условиях знойного лета 1942 г. эманация (вытекание) радона должна была идти в три раза активнее, что могло создать в закрытом, плохо проветриваемом помещении опасную концентрацию газа и повышенный уровень радиации.

На деле эта версия выглядит, мягко говоря, не очень правдоподобной. Во-первых, Гитлер основную часть времени проводил не в самом подземном бункере, а в наземных сооружениях, во-вторых, бункер наверняка имел мощную систему вентиляции, как в других аналогичных сооружениях, построенных для фюрера. В-третьих, помимо фюрера, в гауптквартире «Вервольф» постоянно находилась и масса других людей, но на их здоровье «радиация» почему-то не сказалась, то есть пострадал якобы один вождь. Да и вообще бункер был построен как бомбоубежище, а налетов авиации не наблюдалось, посему скорее всего Гитлер в него вообще ни разу не спускался.

Так или иначе, впервые Гитлер стал чувствовать себя плохо в июле 1942 г. У него стала сильно болеть голова, прыгало давление, стали подрагивать руки. К зиме фюрер стал быстро стареть. Его окружение замечало, что его голос становился все более хриплым, нарушилось чувство равновесия, ухудшилось зрение, стали отекать ноги. Германский историк Альберт Цоллер подметил, что в августе 1942 г. Гитлер стал часто жаловаться на мигрень, в сентябре заболел желтухой, мучился из-за зубной боли, в октябре ему понадобилась операция на голосовых связках. Фюрер часами лежал в состоянии глубокой апатии, и у него появилась страсть к сладкому. Он поглощал до трех тарелок пирожных в день. Некоторые диагностируют это как булимию («бычий голод»). Был у фюрера еще один «признак лучевой болезни» – необъяснимая эйфория. Впрочем, теория об «облучении фюрера» все же скорее похожа на подгонку фактов под нужный результат.

Скорее всего все эти недуги диктатора были вызваны не «радоном», а поражениями на фронтах. В дальнейшем состояние здоровья Гитлера по понятным причинам не улучшалось. По свидетельству генерал-оберста Фриснера, в июле 1944 г. «Гитлер производил впечатление человека утомленного и уставшего от всего», но при всем при этом генерал не замечал той «ненормальности», о которой говорили некоторые очевидцы. Фриснер, видевший фюрера на ряде совещаний, утверждал, что тот «был вполне ясен в выражениях и категоричен в постановке задач».

Тем не менее, несомненно, что решающим водоразделом, после которого в состоянии Гитлера наступили необратимые последствия, стало покушение 20 июля 1944 г. Взрыв бомбы, заложенной оберстом фон Штауффенбергом, сильно потряс вождя, как физически, так и морально. Хотя в целом он «отделался легкими ожогами», у него была парализована правая рука и временно утрачен слух. Принято считать, что после взрыва в «Волчьем логове» Гитлер «стал законченным психопатом», а присущая ему ранее истерия стала прогрессировать. Но вот странность бытия: нервное потрясение, пережитое во время покушения, на короткое время избавило фюрера от одного из недугов – у него перестали дрожать руки и ноги!

В сентябре 1944 г. у Гитлера случился нервный срыв, сопровождавшийся упадком сил. Он на некоторое время слег, но к ноябрю несколько оклемался и вернулся в Берлин. На совещании с командным составом частей Западного фронта, состоявшемся 12 декабря 1944 г. в его FHQ в Цигенберге, Гитлер выглядел неважно. Как отмечал командующий 5-й танковой армией генерал-оберст фон Хассо Мантейфель, фюрер производил впечатление больного человека: сутулая фигура, бледное отечное лицо, левую руку сводила судорога, при ходьбе волочилась нога.

Следующей зимой состояние здоровья Адольфа еще более ухудшилось. Очередным тяжелым ударом стал провал наступления в Арденнах. Фюрер превратился в больного старика и калеку. Гудериан, прибывший к нему на аудиенцию в конце января 1945 г., обратил внимание, что у верховного главнокомандующего дрожала уже не только нога и рука, но и вся левая половина туловища. Было видно, что он с трудом волочил ноги, движения стали замедленными. Когда Гитлер хотел сесть, адъютант пододвигал ему стул.

Во время выступления перед нацистскими функционерами 24 февраля у фюрера так тряслись руки, что он не мог взять стакан воды, а взгляд его казался полубезумным. Видя изумленные взгляды присутствующих, он, как опытный политик и оратор, нашел выход. Собравшись с силами, Гитлер изрек: «Возможно, скоро будет трястись и моя голова, но сердце – никогда!»

Один из офицеров ставки весной 1945 г. так описывал своего шефа: «Это был человек, знавший, что он проиграл игру, и не имевший больше сил скрыть это. Физически Гитлер являл страшную картину. Он передвигался с трудом, неуклюже выбрасывая верхнюю часть туловища вперед, волоча ноги… С трудом он мог сохранять равновесие. Левая рука ему не подчинялась, а правая постоянно дрожала… Глаза были налиты кровью. С уголков губ стекала слюна – жалкая и отвратительная картина!» Начальник личной охраны группенфюрер СС Раттенхубер дал аналогичное описание:

«Гитлер представлял из себя развалину. На лице – маска страха и растерянности. Блуждающие глаза маньяка. Еле слышный голос, трясущаяся голова. Он сильно опух, поседел и постарел. Тут, вероятно, сказывалось и отсутствие в бункере солнца и недостаток свежего воздуха».

^{Адольф Гитлер, крайне не любивший показывать свое плохое зрение, читает поданный документ через большую увеличительную лупу}

Подтверждал это описание и генерал Вейдлинг, комендант Берлина, представший перед вождем в апреле 1945 г.: «У фюрера было пепельно-серое лицо с глазами больного лихорадкой, а голова его бессильно свисала набок. Руки и одна нога постоянно дрожали… Он что-то невнятно бормотал».

На основании этих и подобных описаний внешности и состояния Гитлера многие впечатлительные исследователи делали вывод, что он был явным шизофреником, страдавшим болезнью Паркинсона. В 1999 г. американский врач Том Хаттон даже выступил с изложением этой версии на международной конференции по болезни Паркинсона, проходившей в Канаде. По его данным, фюрер к 1944 г. уже десять лет страдал от этого недуга, но партия это тщательно скрывала. Есть и другие версии на этот счет, зачастую взаимоисключающие. Наиболее полную и убедительную картину действительных и мнимых болезней Гитлера дал известный британский военный историк Дэвид Ирвинг. Ознакомившись с личным архивом врача фюрера доктора Морелля за 1937–1945 гг. и с протоколами высказываний других врачей, он сделал вывод, что германский диктатор не только не болел болезнью Паркинсона, но и не был ни параноиком, ни шизофреником.

Ирвинг развенчал и еще один миф, что якобы врачи буквально накачивали фюрера всевозможными наркотиками и ядами. Вождь действительно злоупотреблял лекарствами. В течение многих лет он принимал по 120–150 таблеток в неделю, не считая многочисленных инъекций. И это при том, что его вегетарианское питание, которое он практиковал из любви к животным, было отнюдь не самым здоровым.

Подробный анализ болезней Гитлера и методов его лечения привел Ирвинга к неожиданному результату. По его мнению, весной 1945 г. фюрер «не был собственно болен, хотя и был совершенно опустошен и превратился в развалину… Желудочно-кишечный тракт, дыхательные пути и нервная система Гитлера всегда функционировали далеко не безупречно. Несомненно, что доктор Морелль искусственно взбадривал своего пациента, мобилизуя все ресурсы его организма, что в конце концов привело к тотальному истощению. Но не более». Т. е. фактически Вейдлинг, Мантейфель, Раттенхубер, Гудериан и другие видели перед собой всего лишь следствие длительного использования допинга.

По последним данным, фюрер принимал 82 вида таблеток, в том числе амфетамины, успокоительные препараты и опиаты. Гитлеру удалось изобрести собственный рецепт «виагры». Как бы там ни было, ясно, что подобное состояние здоровья Гитлера не могло не сказаться на его полководческих качествах, однако в целом он даже в таком состоянии продолжал твердо держать бразды правления и интенсивно работать. Т. е. огромная сила воли фюрера не дала сбоев.

^{Личный врач фюрера Теодор Морелль}

Глава 4. Стратег

Все цели военных кампаний нацистской Германии и время для их начала определялись лично фюрером. Он никогда не менял свои решения по стратегическим вопросам, даже выслушав весомые доводы своих соратников и высших армейских офицеров. Таким образом, фюрер возложил на себя всю ответственность за все важные решения.

В дальнейшем Гитлер постоянно нарушал принципы ведения войны, разработанные его любимым прусским военным теоретиком Клаузевицем. Последний подчеркивал: «Война никогда не должна быть отделена от политического общения, ибо иначе возникает бессмысленная и бесцельная вещь». У фюрера все было наоборот. Блестящие военные успехи первых лет войны не имели почти никакого политического использования, поэтому в конечном счете были попросту обесценены. Клаузевиц также завещал потомкам, что государственный деятель не может предъявлять к армии таких требований, которые та не может выполнить. Гитлер преклонялся перед техникой, прекрасно понимая, что ей нужна передышка для техосмотра и ремонта, но при этом беспощадно относился к пехоте, не понимая, какие тяготы переносят двигающиеся в пешем строю солдаты. Кроме того, Клаузевиц предостерегал от того, чтобы решать военные вопросы с чисто политической точки зрения.

Начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал Альфред Йодль значительно расширил понятие стратегии, сформулированное Клаузевицем: «Стратегия есть высочайшая руководящая деятельность в войне. Она охватывает внешнюю и внутреннюю политику, пропаганду и управление народом, и все эти элементы в комплексе приводят к политической цели войны». Исходя из этого становится понятно, что полководец и стратег не одно и то же. В отличие от руководителей других воюющих государств – Рузвельта, Сталина, Черчилля и Муссолини, которые были только стратегами, отдававшими приказы полководцам, – Гитлер совмещал и то и другое. Он был одновременно и главой государства, и главнокомандующим Вермахтом, а с декабря 1941 г. еще и главнокомандующим сухопутными войсками. В этом плане фигура фюрера была уникальна. Он лично осуществлял руководство войной, подготовленной им в политическом, экономическом и военном отношении.

В своей стратегии Гитлер пытался придерживаться того же принципа, что и в политике: «делать невозможное возможным». Он хотел подчинить своей воле не только людей, но и обстоятельства, преодолеть границы возможного. И нередко это ему удавалось.

Стратегия Гитлера была исключительно эффективна для наступательной войны. Его методы основывались на молниеносных прорывах танковых и моторизованных войск, за которыми следовало окружение и уничтожение деморализованного противника. Как отмечали военные историки Маккарти и Сайрон в своем труде «Бронетанковые войска Третьего рейха»: «Теперь он сам видел себя «Бисмарком наших дней», с одинаковым успехом плетущим тонкие дипломатические интриги и ведущим молниеносные войны. Гитлер правильно оценил намерения своих противников и убедил в своей правоте собственных осторожных генералов».

На протяжении трех лет – с августа 1939 г. до осени 1942 г. – этот подход практически всегда приносил потрясающий успех. Однако когда соотношение сил, а также факторы пространства и времени в конечном счете привели к остановке блицкрига, фюрер оказался не готов пересмотреть свои стратегические воззрения. Отныне его основным стратегическим принципом в политике и на войне стало удержание всего любой ценой. Он полностью отверг идею подвижной обороны, а также мысль о каких бы то ни было переговорах и соглашениях. Понимая, что разгромить всех противников ему не удастся, он решил биться за каждую пядь земли, чтобы выиграть время. При этом он считал, что завоеванного ранее пространства хватит, чтобы полностью истощить силы своих противников. 1 февраля 1943 г. Гитлер говорил Йодлю: «Пространство – это один из важнейших военных факторов. Вы можете вести военные операции, только если вы имеете пространство… В непрерывном наступлении в прошлом году мы заняли большие территории, чем во всем нашем западном наступлении… На этом огромном пространстве можно держаться и держаться. Здесь, на Востоке, мы можем амортизировать удар. Здесь у нас такое поле боя, на котором есть место для стратегических операций».

Осенью того же года фюрер твердил своим генералам: «Нужно выиграть время, в этом залог грядущей победы… В ходе любой войны наступает такой момент, когда победа зависит не от числа выигранных сражений, а от силы духа… В этой войне победит тот, кто стиснет зубы и не сломается».

Однако завоеванного пространства оказалось все же недостаточно. 14 февраля 1945 г. Гитлер жаловался Борману: «Трагедия немцев состоит в том, что у них всегда не хватало времени. Нас всегда стесняли обстоятельства. Мы всегда были в цейтноте. Нам не хватало пространства… Русские, обладая колоссальным пространством, могут ждать. Время работает на них. И оно же работает против нас».

Почитаемый Гитлером Карл Клаузевиц требовал от военного гения, каковым считал себя фюрер, очень многих положительных качеств, как то: мужество и готовность нести ответственность, выдержка, энергия, твердость характера, стойкость и образованность. Что в этом случае можно сказать о Гитлере?

Он в той или иной степени соответствовал всем этим качествам. Его интеллект был уж никак не ниже, чем у среднего фельдмаршала Вермахта, мужество, выдержка, энергия и стойкость признавались очень многими. Он имел тонкое стратегическое чутье, мог интуитивно определить слабости противника и зачастую знал лучше военных, как использовать время и подходящую ситуацию для осуществления своих планов. Впрочем, эти способности частично дезавуировались чисто человеческими чертами характера – упрямством, своенравием, нетерпимостью.

Немецкий историк Карл Фризер писал: «Проблемы в меньшей степени заключались в недостаточной военной компетентности Гитлера, а скорее в его чрезвычайных перепадах настроения. Фюрер постоянно балансировал между безмерной переоценкой собственных возможностей и постоянным преувеличенным фатализмом». По мнению Варлимонта, Гитлеру элементарно не хватало самокритики. Кроме того, фюрер зачастую не понимал важность стратегической инициативы, противопоставляя последней упорство и фанатизм. В силу этого наступление часто предпринималось без необходимого обеспечения, как это было в декабре 1944 г. в Арденнах. При этом нехватку бензина и снарядов, по мнению Гитлера, должна была компенсировать воля к победе. Подобные наступления продолжались, как правило, до полного истощения войск и исчерпания резервов, после чего возникала угроза потери инициативы. Генерал Вестфаль по этому поводу сказал: «Этот человек, несмотря на то что дар его в некоторых отношениях был необыкновенный, не сумел понять, что искусство войны не состоит в том, чтобы крепко стоять, но в том, чтобы захватить инициативу… В своих расчетах он не учитывал время и расстояние как решающие факторы… Недостаток какого-либо чувства умеренности привел к тому, что он разбазарил все ресурсы во время войны на всех фронтах».

ОКХ и ОКВ не могли противостоять Гитлеру, так как были низведены до статуса промежуточных инстанций. В 1943–1944 гг. шеф-адъютант Шмундт совместно с несколькими генералами пытались пропихнуть на пост начальника главного командования Вермахта решительного и энергичного человека, например, Кессельринга. Однако фюрер заявлял, что никогда не откажется от услуг Кейтеля, потому что тот «предан ему, как собака».

Британский историк XIX века Томас Карлейль писал, что «опасный человек – это человек, идущий на поводу у своих фантазий и не понимающий истинной природы объекта, с которым имеет дело. Добившись высокого положения, такой человек становится неописуемо опасным». Именно таким человеком и был Гитлер. Генерал Йодль, хорошо знавший повадки вождя, как-то сказал Варлимонту: «Не следует указывать диктатору, где тот допустил ошибку, так как это подрывает его уверенность в себе – главное, на чем зиждется его личность и его поступки».

Однако ко всем высказываниям немецких генералов по поводу гитлеровской стратегии надо тоже относиться скептически. Ведь многие из них полагали, что война могла бы закончиться по-другому, если бы Вермахтом командовал кто-то из них. Тем самым они показали, что сами страдали тем, в чем обвиняли фюрера – в непонимании решающих факторов ведения войны. На самом деле причина поражения Третьего рейха кроется не в стратегических ошибках при ведении боевых действий, а в политической плоскости. Гитлеру не удалось предотвратить создание коалиции великих держав, а в дальнейшем не удалось расколоть ее. А при таком соотношении сил всякие успехи на поле боя были бесполезны.

Фюрер с презрением относился к военным законам и моральным ограничениям, полностью сделав ставку на закон насилия.

Именно он стал главенствующим при ведении боевых действий. Как писал Вернер Мазер: «В том, что война (особенно в 1941–1942 гг.) не укладывается ни в какие рамки, он виноват сам. Он развязал на Востоке извращенную идеологическую войну, объявив русских вне закона, втянув США в декабре 1941 г. в войну и спровоцировав тем самым Вторую мировую войну». Своими преступными действиями и целями по отношению к евреям и мирному населению Гитлер настроил против себя весь западный мир и тем самым исключил какие-либо компромиссы. Началась война не на жизнь, а на смерть, которую Германия выиграть не могла, что бы она ни делала.

«Я никогда не применял слово «блицкриг», потому что оно совершенно идиотское!» – сказал как-то Гитлер.

Одним из наиболее распространенных обвинений в отношении Гитлера как полководца является тезис об «авантюрности» стратегии блицкрига. Авантюризмом чаще всего объясняется поражение Вермахта под Москвой и в последующих кампаниях. Напомним, что это красивое слово происходит от немецких «blitz» (молния) и «krieg» (война). Фактически «молниеносная война» возникла как антипод позиционной войне, которую в течение четырех лет вели Антанта и Тройственный союз в годы Первой мировой войны. Интересно, что в 1914–1918 гг. такой характер боевых действий преобладал не только на сухопутных фронтах, но и на море. К примеру, Северное море фактически представляло собой позиционный театр боевых действий, где роль «окопов» играли многокилометровые минные заграждения, из-за которых периодически делали вылазки «пехотинцы» – линкоры и крейсера Флота Открытого моря и соединения Гранд-Флита. Проведя несколько стычек, противники снова прятались за заграждения и выжидали удобного момента. Что касается знаменитого Ютландского сражения 30 мая 1916 г., то оно, по сути дела, стало морским Верденом. В результате двухдневного боя стороны понесли большие потери, но в стратегическом плане не добились ничего! Таким же позиционным театром стали Средиземное и Балтийское моря.

Военные кампании 1941–1942 гг. стали полной противоположностью. Скорость, с которой продвигались немецкие войска, заставила весь мир затаить дыхание. Война против Польши продолжалась 30 дней, против Норвегии – восемь. Голландия была захвачена за пять дней, Бельгия – за 17. Франция была побеждена за 42 дня, Югославия – за 11, Греция – за 21 день. По территории СССР Вермахт тоже двигался с потрясающей скоростью, за две недели преодолев половину расстояния от границы до Москвы. Целые государства рассыпались, словно карточные домики, под ударами танковых клиньев. Серые приземистые танки и мотоциклы врывались в города в глубоком тылу, когда по их улицам еще ходили трамваи. Брошенные автомашины с распахнутыми дверями, сброшенные в кюветы танки, унылые колонны военнопленных в униформе разных стран – эти хорошо известные по фото– и кинохронике картины сопровождали путь немецких войск на протяжении трех лет войны.

Успех блицкрига отнюдь не состоял в превосходстве техники и численном преимуществе, как это нередко принято считать. Немецкие танки в целом уступали по формальным параметрам толщины брони, калибра орудия танкам противника. Французские танки «Самоа» S-35 и B1, английские «Матильды», русские Т-26, БТ-5 и КВ-1 не уступали, а по ряду формальных характеристик даже превосходили немецкие. Типичный пример – танковое сражение в районе города Рассеняй, в Прибалтике, в первые дни войны, когда оснащенный в основном чешскими танками 35(t) немецкий 41-й моторизованный корпус окружил и уничтожил 2-ю танковую дивизию Красной Армии. И это произошло, несмотря на то что советская дивизия имела на вооружении почти 50 тяжелых танков КВ-1 и КВ-2. Аналогичным образом 7-я танковая дивизия, тоже оснащенная танками чехословацкого производства, в первый день войны в боях за мосты на реке Неман заставила отступить советскую 5-ю танковую дивизию, имевшую 50 танков Т-34, 30 Т-28 и 170 БТ-7.

По количеству войск Вермахт тоже уступал своим основным противникам, за редким исключением. О численном превосходстве Красной Армии и говорить нечего.

В чем же была причина таких успехов? Создание оптимальной организационной структуры, в первую очередь танковых дивизий, включавшей, помимо собственно «панцеров», моторизованную пехоту, артиллерию, инженерные части и части связи, позволяло не только осуществлять прорыв обороны противника, но и развивать его вглубь, отрываясь от основной массы своих войск на десятки километров. Танковое соединение становилось в значительной мере автономным и самодостаточным. Это позволяло ему вести бой с резервами противника, захватывать важные пункты в тылу самостоятельно, не ожидая подхода пехотных дивизий и сопровождающих их полков артиллерии. Саперные части дивизии могли снять минные поля, разрушить заграждения, восстановить только что взорванный мост. Артиллерия позволяла на равных вести артиллерийскую перестрелку с встретившимися на пути резервами противника. Пехота же могла помочь удерживать захваченный в глубине обороны пункт, препятствуя отходу окружаемых корпусов и дивизий или обороняя плацдарм для дальнейшего наступления.

Танковые соединения при массированной поддержке Люфтваффе пробивали фронт обороны противника быстрее, чем он подтягивал достаточные резервы для закрытия прорыва. При этом никакие, даже самые мощные, линии обороны не помогали. Стратегия блицкрига сотрясала всю систему обороны, позволяя проводить операции с самыми решительными целями, вплоть до полного захвата страны в одной наступательной операции. Танковые клещи смыкались в тылу вражеских армий быстрее, чем те могли отойти назад. При этом противник не знал, куда именно направлена ось наступления, посему не знал, где именно создавать новую линию обороны и куда бросать второпях свои резервы. Операции на окружение позволяли крушить численно превосходящие войска с малыми потерями.

После прорыва фронта вперед продвигались танковые дивизии, захватывали тот или иной рубеж или плацдарм и занимали там оборону. Тем временем за ними шла пехота, занимая позиции на флангах, тем самым защищая корпус от фланговых ударов. Под танковые контратаки ставились пехотные дивизии, отражавшие их огнем противотанковых и тяжелых пехотных орудий. Нормальным отрывом от пехоты для Панцерваффе считались 30–50 км. Отрыв на 60–70 км, как правило, приводил к трудностям в снабжении, но нередко все равно заканчивался успехом. При этом в условиях растянутого фронта сплошная линия траншей не создавалась, оборона строилась на базе нескольких опорных пунктов с круговой обороной, пространство между которыми простреливалось из пулеметов и орудий.

Панцерваффе, таким образом, стали стратегическим родом войск. В 1940 г. число танковых дивизий Вермахта было удвоено. Сделано это было путем дробления существующих дивизий (вместо трех танковых полков в них стало два) и создания на базе высвобождающихся танковых полков новых дивизий. Впрочем, пробивная сила их от этого не уменьшилась, а, наоборот, возросла. Это произошло за счет вхождения в состав танковой дивизии новых подразделений.

На два или три танковых батальона в полку теперь приходилось четыре мотопехотных и один мотоциклетный батальон. Скорость мотоциклов, превышающая скорость танков и грузовиков, позволяла им в определенных условиях (прорыв фронта и отсутствие какое-то время организованного сопротивления в тылу) мотоциклетным батальонам захватывать переправы и узлы коммуникаций, сеять панику и растерянность в глубине вражеской территории. Артиллерия танковой дивизии представляла собой мощную силу и состояла из 24 легких полевых гаубиц, 12 тяжелых полевых гаубиц, четырех 150-мм тяжелых пехотных орудий, двадцати 75-мм пехотных орудий и тридцати 81-мм минометов. Кроме того, дивизии придавались зенитные части, формально подчинявшиеся Люфтваффе. Стоявшие у них на вооружении 20-мм, 37-мм и 88-мм орудия активно использовались как для стрельбы по самолетам, так и по танкам. Нередко орудия использовались немцами для сопровождения танковой атаки.

Таким образом, дело было не только и не столько в танках как таковых, которые так любят сравнивать «историки-танкисты», сколько в оптимальном соотношении между танками и поддерживавшими их другими соединениями.

Военные историки «материалисты» постоянно недооценивали и недооценивают субъективные и чисто психологические факторы стратегии. Ведь любую жизненную ситуацию, будь то знакомство с девушкой или поиск работы, можно решить двумя способами: длительной и тщательной подготовкой и рассудительностью либо быстрыми и решительными действиями, наглым напором и самоуверенностью. Блицкриг фактически был воплощением второго применительно к военной стратегии. В своей пропаганде нацисты всегда выдвигали на первый план требование – «ведение войны духа». В предвоенные годы были изданы труды по военной психологии: «Ведение войны духа» майора А. Блау (Потсдам, 1937), «Военная обязанность духа» В. Блея (Мюнхен, 1935) и др.

При всем разнообразии разработанных нацистами приемов и методов психологической войны в каждом из них присутствовал один главный элемент – «война нервов». Вместо борьбы в области рациональных приемов тех же целей можно было достичь, воздействуя на иррациональные чувства человеческой души: запугать, запутать, вызвать растерянность, посеять панику и раздор.

Появление подвижных войск и поддерживающей их авиации позволило действовать методами, противоречившими всем традиционным представлениям о линии фронта и ее прорыве: скрытно перебрасывать большие силы в нужное место и наступать вообще без артподготовки! Обороняющаяся сторона, даже тщательно подготовившись к отражению удара, просто не успевала ничего понять, а ее линия обороны уже взламывалась. Танки устремлялись в тыл, охотясь за штабами и стремясь окружить тех, кто еще удерживал свои позиции. Для противодействия нужны были подвижные части с большим количеством танков – чтобы среагировать на прорыв и организовать контрмеры. Прорвавшиеся танковые группировки тоже чрезвычайно уязвимы – их фланги никто не прикрывает. Но некоторую авантюрность блицкрига малоподвижные и сломленные психологически противники использовать в своих целях не смогли.

Нередко успех блицкрига объясняли «внезапностью» и «вероломностью» нападения. Однако и это не совсем так. Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией с сентября 1939 г. и до весны 1940-го имели возможность подготовиться к немецким ударам. Однако это им нисколько не помогло. СССР был атакован внезапно, но только этим нельзя объяснить то, что немцы дошли до Москвы и Сталинграда. В 1942 г. никакой внезапности уже не было, тем не менее в июле – августе 1942 г. сложилась точно такая же ситуация, как и летом прошлого года.

Все дело в психологии. При стремительном прорыве в глубь территории обороняющаяся сторона в лице командования просто теряла контроль над ситуацией, не зная, куда именно нацелена ось наступления. А это вело к панике, хаотичным приказам, что неизбежно сказывалось и на войсках. В итоге резервы бросались наугад, линии обороны возводились в спешке и не там, где надо. Для обороняющихся войск постоянное отступление и страх перед окружением становились настоящим кошмаром. Гражданское население в тылу вследствие быстрой потери территорий и городов теряло веру в победу. Таким образом, психология, а не ресурсы и количество войск решали исход войны.

Однако постепенно сам Гитлер стал отказываться от принципов блицкрига. Причем впервые это случилось летом 1940 г., после разгрома Франции. По всей вероятности, оставшись в душе солдатом Первой мировой войны, фюрер так и не смог полностью избавиться от синдрома позиционной войны. Когда встал вопрос о высадке десанта в Англии, Гитлер начал мыслить вопреки стратегии молниеносной войны. То есть выдвинул массу условий и оговорок, которые якобы должны предшествовать десанту: господство в воздухе и на море и т. п. В итоге началась длинная цепь растянутых по времени мероприятий, позволивших англичанам прийти в себя и избавиться от шока Дюнкерка. Если бы нацистское руководство в июле 1940 г. сохранило верность стратегии блицкрига, следовало безо всякой подготовки сажать несколько дивизий на баржи и переправлять через Ла-Манш. Вкупе с воздушным десантом, аналогичным критскому, это позволило бы взять Лондон в течение десяти дней. После падения столицы и без того деморализованные британцы побежали бы в глубь страны и в итоге удрали бы дальше в Ирландию и Исландию.