Текст книги "В небе – гвардейский Гатчинский"

НА ЗАЩИТЕ МОСКВЫ

Пока латали фюзеляж и хвостовое оперение нашего израненного самолета, мы несколько дней занимались личными делами: писали письма, оформляли денежные аттестаты и пересылали их семьям, приводили в порядок обмундирование. В первый раз за время войны помылись в деревенской бане, отдали в стирку белье.

В эти дни экипажи нашего полка нанесли сильный удар по немецким танковым частям в Ельне.

Участники налета рассказывали, что гитлеровцы были застигнуты врасплох, а их противовоздушная оборона бездействовала. Экипажи бомбили танки с небольших высот, и результаты были исключительно хорошими. Уничтожено более 20 танков, много автомашин, подожжены склады с горючим, взорван склад с боеприпасами. При возвращении на звено Чумаченко напали истребители противника, В воздушном бою от атак «мессеров» сильно пострадал самолет Ковязина, были ранены оба стрелка и сам командир. Звено не осталось в долгу у немцев, стрелки Дмитрия Чумаченко сбили Me-109 – второй на счету экипажа.

Несмотря на тяжелые повреждения самолета и ранения членов экипажа, Аркадий Ковязин привел самолет на свой аэродром и благополучно произвел посадку. В дальнейшем судьба этого летчика была неудачной. В одном из боевых вылетов в конце 1941 года из-за отказа обоих моторов Ковязин произвел посадку в глубоком тылу противника. При посадке самолет был разбит, экипаж, к счастью, остался невредим. В прифронтовой полосе Аркадий Ковязин и его боевые товарищи штурман Николай Колтышев и стрелок-радист Михаил Коломиец неожиданно попали в засаду. В короткой схватке с большой группой гитлеровцев они были обезоружены и взяты в плен. Потянулись месяцы и годы плена, концлагерей – вначале в Пскове, затем в Луге, откуда Аркадий Ковязин вместе с радистом бежал. На пятые сутки их схватили, нещадно избили и бросили в карцер. Допросы, побои, пытки, издевательства… Когда была потеряна всякая надежда на жизнь, Ковязина неожиданно перевели в Рижский лагерь э 350 для русских военнопленных.

Через некоторое время его стали назначать на работы на Рижском аэродроме. Там он познакомился с Владимиром Крупским, попавшим в плен на Ленинградском фронте. Крупский был в доверии у коменданта аэродрома, по его рекомендации комендант определил Ковязина кочегаром в один из ангаров. В погожий осенний день, в обеденный перерыв, когда технический состав ушел обедать, Ковязин и Крупский незаметно для охраны пробрались к подготовленному к полету самолету. После нескольких неудачных попыток Ковязину удалось запустить моторы…

Через несколько дней во фронтовой газете было опубликовано лаконичное сообщение: «4 октября 1943 года возле города Ржева в расположении наших войск приземлился боевой самолет немцев. На нем бежал из фашистского плена летчик Советских Военно-Воздушных Сил лейтенант Аркадий Михайлович Ковязин».

К сожалению, летать Ковязину больше не пришлось. Только через много лет после войны Президиум Верховного Совета СССР за мужество и героизм, проявленные в годы Великой Отечественной войны, наградил его орденом Ленина. Сержант Владимир Крупский, совершивший вместе с Ковязиным дерзкий побег из плена, снова ушел на фронт и погиб за четыре дня до Победы.

…В полк вернулся один из моих товарищей Алексей Богомолов. После бомбардировки танков противника под Ельней немецкие истребители подожгли его самолет, убили стрелка-радиста Терещенко. Богомолов приказал второму стрелку-радисту Шистко встать на его место, отбивать продолжавшиеся атаки противника. Горящую машину он решил посадить в поле. Когда он шел на посадку, на них снова напали два «мессершмитта». Чтобы уже наверняка добить самолет, немцы подошли к нему на предельно близкую дистанцию. Шистко, задыхаясь в едком дыму, сбил один истребитель, другой убрался восвояси.

После посадки Богомолов, Шистко и штурман Агеев похоронили своего боевого друга Терещенко. Над могилой они поклялись жестоко отомстить врагу за гибель товарища.

Алексей Богомолов свято выполнял данную им клятву. Все годы войны он отважно сражался с врагом, его экипаж бомбовыми ударами уничтожал врага не только на поле боя и подступах к фронту, он бомбил военно-промышленные объекты в глубоком тылу фашистской Германии.

Осенью 1943 года, вернувшись из двухсотого боевого вылета, гвардии майор Алексей Богомолов узнал радостную весть: за мужество и героизм, проявленные в борьбе с гитлеровскими захватчиками, Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Ночные удары

Наконец мы получили долгожданное разрешение перейти к ночным боевым действиям. Возможностей для ночных тренировок не было. Посоветовавшись с нами и полагаясь на наш опыт, командир полка решил начать ночные боевые вылеты без тренировок.

Боевые действия в ночное время привлекали нас не только тем, что должны были снизить наши потери. Теперь мы могли выполнять задачи, для которых и предназначался наш полк: проникать в глубокий тыл противника и наносить удары по важным военным и промышленным объектам.

Первый ночной боевой вылет мы совершили 7 августа. Нескольким экипажам была поставлена задача нанести бомбовый удар одиночными самолетами по Могилевскому аэродрому, уничтожить скопившиеся там бомбардировщики и сорвать их ночной вылет на Москву, Начало удара было назначено на 21.30.

Еще засветло я первым произвел взлет. С интервалом в десять минут за мной вылетели остальные самолеты. Исходным пунктом маршрута был Волхов, далее маршрут проходил через Дятьково, Кричев и Друть. Выход на Друть нам дали умышленно, чтобы дезориентировать противовоздушную оборону Могилевского узла. Маневр оправдал себя. Хотя полет проходил в облаках, большие разрывы и «окна» в них позволяли вести детальную ориентировку. Штурман Валентин Перепелицын был новичком в ночных полетах, я помогал ему в опознавании наземных ориентиров, а радист Ермаков обеспечивал его радиопеленгами. Так мы точно прошли над контрольными пунктами маршрута.

Время удара по аэродрому командование выбрало удачно. К нашему прилету на нем садились последние самолеты, которые дозаправлялись здесь горючим при налетах на Москву.

Снизив обороты и расстроив синхронность двигателей, от чего они стали звучать как моторы немецких самолетов, я пристроился в хвост одному из «юнкерсов». Он летел с зажженными навигационными огнями. Так мы зашли строго по старту, и Валентин Перепелицын серией из пяти стокилограммовых фугасок перекрыл посадочную полосу.

– Отлично, штурман!

Огни старта погасли. На стоянках на многих из самолетов еще горели огоньки, образовав длинную изломанную линию. По ней со второго захода мы сбросили вторую серию бомб.

Результаты – выше всяких ожиданий. На земле гон рели три самолета, а зенитки все еще бездействовали, немцы не могли разобраться в обстановке. Только когда мы с набором высоты стали уходить, к нам потянулись лучи прожекторов. В это время аэродром начал бомбить экипаж Романа Тюленева, и прожекторы бросили нас.

Домой вернулись без происшествий. После посадки к нам подкатила командирская «эмка», мы доложили Голованову о выполнении задания, и он поздравил нас с первым ночным боевым вылетом.

Склады горючего и боеприпасов, более десятка самолетов сожгли экипажи нашего полка на Могилевском аэродроме. Ни один вражеский самолет не взлетел с него в эту ночь. И когда мы узнали, что 7 августа наша противовоздушная оборона успешно отразила налет немецких бомбардировщиков на Москву, мы были горды тем, что в этом успехе есть и наш труд. В эту ночь летчик-истребитель В. В. Талалихин на подступах к столице впервые таранил врага в ночном бою и не пропустил фашистский бомбардировщик «Хейнкель-111» к Москве. Сохранившиеся и поныне остатки вражеского бомбардировщика на обочине шоссе за Подольском напоминают путникам о героических защитниках неба Москвы.

В последующие ночи наша часть бомбила аэродромы, железнодорожные узлы в глубоком тылу противника. Немало было сожжено вражеских самолетов на аэродромах, уничтожено складов, железнодорожных эшелонов. При бомбардировке забитой эшелонами с техникой, боеприпасами и войсками противника железнодорожной станции в Бобруйске один из бомбардировщиков попал в сноп лучей прожекторов, на нем сосредоточился весь огонь зенитной артиллерии. Загорелся мотор. И все же горящий бомбардировщик продолжал полет на боевом курсе, пока не сбросил бомбы в цель. Этим самолетом управлял Михаил Симонов, в его экипаж входили штурман Григорий Несмашный и стрелок-радист Чхаидзе. Отбомбившись, Симонов ввел самолет в крутой разворот со скольжением и сбил пламя с мотора. Но заставить мотор работать было уже невозможно. ДБ-ЗФ не был таким самолетом, на котором можно далеко улететь на одном моторе да еще ночью. Но Михаил Симонов сумел на одном моторе привести самолет на свой аэродром.

Впоследствии за проявленные в боях мужество и мастерство Михаил Симонов и Григорий Несмашный были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

…18 августа – День Воздушного Флота СССР, который отмечается в нашей стране с 1933 года. Много радости приносил этот день не только летчикам, но и всем советским людям. Особенно праздничное настроение было на Тушинском аэродроме, где перед тысячами зрителей демонстрировали свое мастерство планеристы, парашютисты и летчики. Праздник заканчивался воздушным парадом, своеобразным творческим отчетом конструкторов, инженеров, рабочих авиационной промышленности.

В сорок первом году мы отметили этот день новым ударом по врагу. Группой самолетов мы перелетели на аэродром Аптуха под Орлом и оттуда совместно с самолетами 3-го авиакорпуса, которым тогда командовал полковник Борисенко, ночью нанесли бомбовый удар по нескольким вражеским аэродромам. Моему экипажу было приказано бомбить аэродром противника в Старом Быхове.

Впервые помимо фугасных бомб на внешних бомбодержателях наших самолетов висели ротативно-рассеивающие авиабомбы, начиненные маленькими термитными бомбочками. При сбрасывании такая бомба начинала вращаться, от инерционных сил разрушалась, термитные бомбочки рассеивались, поражая большую площадь и создавая множество очагов пожара.

В то время наш боевой порядок еще не имел тех составных частей, которые определились к концу Великой Отечественной войны. Не было эшелона боевого обеспечения, в который впоследствии вошли группы разведки погоды, наведения, подавления ПВО и контроля результатов бомбардировки. Но в 3-м авиакорпусе некоторые элементы нового боевого порядка уже зарождались. При бомбовом ударе по Быховскому аэродрому была выделена группа самолетов с задачей уничтожать во время удара зенитную артиллерию и прожектора. Раньше этого не делалось. Нескольким самолетам было поручено блокировать Могилевский аэродром в 40 километрах севернее Быховского, чтобы оттуда не поднялись истребители.

– К взлету готовы?

– К взлету готов, – докладывает Ермаков.

– К взлету готов, – отвечает штурман.

Мигаю бортовыми огнями – прошу разрешить взлет. За аэродромом, прямо передо мной, вспыхивает зенитный прожектор. Его голубой луч вертикально вонзается в небо. Отличный ориентир для взлета. Стартерист включает зеленый огонек электрического фонаря – взлет разрешен.

– Экипаж, пошли на взлет, – произношу я и, отпуская тормоза, плавно даю полную мощность двигателям.

Перегруженный самолет медленно набирает скорость, пытается подпрыгнуть на неровностях, но я рулями не позволяю ему этого, пока не почувствую, что он набрал скорость, при которой может опереться крыльями о воздух. Одновременно контролирую разбег и по приборам. Пора. Плавно уменьшаю давление на штурвал, самолет отделяется от земли и поднимается в ночное небо. Луч прожектора гаснет…

На всем пути к цели ни единого облачка. Чем выше поднимаемся, тем ярче над нами светятся звезды. Под крылом, будто подвешенные в темноте, проплывают еле заметные желтоватые грунтовые дороги, извилистые ленты рек, блестящие трассы железных дорог. В расчетное время впереди показались идущая с севера на юг железная дорога, пересечение двух шоссейных, западнее – серое пятно. Это городок Костюковичи. Идем точно по заданному пути. Через пятнадцать минут немного в стороне проплывает Славгород, при впадении реки Прони в реку Сож. Еще минут десять – и цель. На горизонте видны огненные всплески – это летчики, взлетевшие раньше, бомбят Быховский и Могилевский аэродромы.

И вот перед нами как на ладони, весь в пожарах, аэродром. Вспыхивают взрывы. Лучи зенитных прожекторов мечутся по небу, оно довольно плотно усеяно разрывами зенитных снарядов. По прожекторам с самолетов бьют пулеметы, один за другим они гаснут. В небе становится темнее. Там, на земле, где только что пестрили выстрелы зениток, рвутся фугаски и зажигалки. В заданном секторе аэродрома сбрасываем бомбы с термитными шашками, под нами вспыхивает и разливается большое огненное пятно, занимаются пожары. Разворачиваемся «на сто восемьдесят» и залпом сбрасываем свои фугаски. Десять мощных взрывов вспыхивают на земле. А вслед за ними еще и еще, почти без пауз рвутся бомбы, сброшенные с других самолетов, взрывы большой силы перемешивают железо, бетон и землю. Огненный смерч бушует на земле. Враг уже не сопротивляется.

В середине августа командир нашего полка полковник Александр Евгеньевич Голованов был назначен командиром 81-й авиадивизии. Мы тепло простились с ним. Командиром полка стал бывший заместитель Голованова по летной подготовке майор В. П. Филиппов. Могучего сложения, добродушный, он был известен в полку как отважный летчик. Над Березиной его самолет сбили «мессеры». Покидая горящую машину последним, он выпрыгнул на высоте всего пятьдесят метров, раскрыл парашют методом срыва и приземлился благополучно. Он отлично знал боевые качества всех экипажей, относился к летчикам, прибывшим из ГВФ, с уважением, считался с нашим мнением, учитывал его в летных делах. Филиппов служил в полку с начала его формирования, все традиции и порядки сложились при нем, поэтому в жизни и боевой деятельности полка особых изменений не произошло.

С неменьшим напряжением, чем летчики, трудился наш технический состав. Не было случая, чтобы по вине инженерной службы полка, которую возглавлял военинженер 3-го ранга Михаил Сергеевич Петренко, произошел отказ в работе двигателей, каких-либо агрегатов или специального оборудования. День и ночь, по нескольку суток, не зная ни сна, ни отдыха, работали инженеры и техники, добиваясь, чтобы самолеты всегда находились в боевой готовности. Вылетая на боевое задание, мы не сомневались, что материальная часть нас не подведет. Спасибо вам, скромные наши боевые товарищи!

Сложившаяся к концу августа тяжелая обстановка на московском направлении потребовала перенесения всей тяжести бомбардировочных ударов на танковые группировки противника. Мы летали на Духовщину, Шестку, Рославль, где сосредоточивались части 3-й и 4-и танковых групп гитлеровцев, летали ночью и днем. Особенно успешно работали на «пешках» Володя Шульгин и Сергей Фоканов. Они освоили бомбометание с пикирования, и счет уничтоженных ими танков и автомашин противника все возрастал.

Но объектов врага, которые нужно было бомбить, было много, а авиации – мало, и нам по-прежнему приходилось действовать небольшими группами. Несмотря на нашу малочисленность, мы наносили чувствительные удары по врагу.

В начале второй половины августа трем экипажам – Валентина Иванова, Романа Тюленева и моему – было приказано уничтожить штаб крупного танкового соединения противника, который находился на юго-восточной окраине города Рославль. Экипаж Валентина Иванова точно вышел на цель и очень удачно отбомбился. Сброшенные им бомбы с термитными шашками создали несколько пожаров, которые облегчили нам прицеливание. Противовоздушными средствами Рославль прикрыт был слабо, лучи двух-трех прожекторов робко искали нас в небе, одна-две батареи малокалиберной зенитной артиллерии вели беспорядочный огонь. За свою беспечность немцы дорого поплатились. С нескольких заходов мы прицельно отбомбились и ушли к себе на аэродром.

Утром начальник разведотдела полка капитан Таланин поздравил нас с успехом. По данным разведки, стараниями наших штурманов Константина Токарева, Андрея Квасова и Валентина Перепелицына были уничтожены штаб, мощная армейская радиостанция, штабные автомашины и обслуживающий персонал.

Не менее успешно действовали и остальные группы, бомбившие другие объекты.

Но и гитлеровцы не оставляли вас в покое. После атак немецкими истребителями-разведчиками нашего аэродрома под Мценском мы перебазировались на полевой аэродром в Егорьевск. И там нас бомбят; перебазируемся в Ярославль, а оттуда в Гаврилов-Ям. Затем из-за сложившейся на фронте обстановки, полку приказали перелететь в Елец. Перед вылетом наш стрелок-радист сержант Ермаков допустил оплошность – не законтрил замок колпака турельной установки. На взлете мощным воздушным потоком мгновенно сорвало колпак и ударило им по килю хвостового оперения. Часть киля и руль поворота срезало как ножом, самолет затрясся. Плавным разворотом – «блинчиком» захожу на аэродром и приземляюсь. Виновник стоит передо мной бледный и растерянный: сразу признал свою вину и не оправдывается. Честный парень, такого и ругать не хочется…

Остаемся на ремонт в Гаврилов-Яме и застреваем там на целых две недели. Борис Ермаков искупал свою вину всем, чем мог, помогал бригаде в ремонте самолета, да и мы сложа руки не сидели, но работа двигалась медленно. В Гаврилов-Яме остались мы не одни – из-за болезни командира корабля Михаила Котырева с нами остался и его экипаж. После ремонта нашего самолета и выздоровления Котырева оба наших экипажа временно подчинили другому соединению.

Небывалая разведка

Говорят, плохо живется в семье пасынкам. Не знаю, как в семье, а пасынком в чужом полку мне довелось быть. Прямо скажу – незавидная жизнь у нас была в этом соединении. Его командир посылал «чужих» в самые трудные полеты. Каких только боевых задач не приходилось нам выполнять. В течение нескольких дней в безоблачную погоду, днем, без прикрытия истребителями наш экипаж вел разведку немецких аэродромов в глубоком тылу противника, наблюдал за железнодорожными перевозками; в этих длительных полетах на нас не раз нападали истребители противника, от которых мы отбивались как могли.

В один из первых дней нашему экипажу приказали произвести разведку аэродромов в Андреаполе, Великих Луках, Пскове, Луге, Дно и Старой Руссе и установить количество и типы базирующихся на них самолетов. Помимо этого, мы должны были пролететь над железной дорогой от Пскова до Красногвардейска, выйти на железнодорожную магистраль Ленинград – Дно, пролететь над ней, сосчитать на обеих железных дорогах все поезда, определить интенсивность их движения.

Когда со штурманом Перепелицыным мы проложили на карте маршрут, то оказалось, что нам предстоит пролететь за линией фронта на глазах у противника около тысячи километров, побывать на шести аэродромах, где нас, безусловно, встретят не только зенитки, но и истребители.

Вот тогда только мы поняли, какое трудное задание получили.

И синоптики в своих прогнозах плохой погоды не давали. Мощный антициклон, спустившийся с северных широт, распространялся на Прибалтику и Ленинградскую область и принес с собой устойчивую безоблачную погоду. Настроение у некоторых членов экипажа пошло на «пасмурно», да и у меня на сердце было неспокойно.

А хорошее настроение – залог успеха в бою.

– Не вешать нос, ребята, – сказал я, – мы с вами не птенцы, не в одной переделке побывали. Нужно как следует подумать, как лучше выполнить задание, и тщательнее подготовиться к полету.

– Действовать надо внезапно, – сказал Перепелицын, – чтобы у противника не было времени оповестить истребителей. Вот как это сделать в хорошую погоду – ума не приложу.

– Хоть и не совсем надежный, но выход есть. Сразу же за линией фронта снизимся и весь маршрут пройдем на бреющем. Попробуем убить двух зайцев: снизим до минимума возможность наблюдательных постов следить за нами и не дадим истребителям нападать на нас снизу. Машина наша закамуфлирована, на фоне земли отыскать ее не просто. Правда, в полете на малой высоте мы рискуем быть случайно подбитыми зенитной артиллерией, но надо выбирать наименьшее зло.

Все члены экипажа согласились со мной.

– Сейчас всем троим хорошо подготовить пулеметы, взять с собой по дополнительному боекомплекту. В полете смотреть в оба, даже за меня. На бреющем мне отвлекаться нельзя. В бою беречь патроны…

Под самолетом озеро Селигер. Впереди, намного ниже нас серо-бурые шапки разрывов зенитных снарядов. В небе ни единого облачка. Перевожу самолет на снижение, на большой скорости устремляемся к земле. Десять минут полета, и под нами Андреапольский аэродром, на нем два десятка одномоторных самолетов, в основном пикирующие Ю-87. Противника застали врасплох: зенитки не успели сделать ни одного выстрела, а мы уже за пределами аэродрома. Делаю ложный маневр, разворачиваюсь влево и минуты две лечу в направлении к линии фронта. Пусть немцы думают, что мы возвращаемся.

Делаю разворот на 180 градусов, и над самыми макушками деревьев огромного лесного массива летим на запад, к Великим Лукам. После первой удачи напряжение немного спадает, но тревожная мысль: как встретят нас на втором аэродроме? – не покидает. Впереди вижу схождение двух дорог, резко разворачиваюсь вправо, пересекаем железную дорогу и некоторое время летим на север, затем снова становимся на западный курс.

– Командир, впереди река Логоть, курс на цель сто восемьдесят пять градусов, – докладывает штурман Перепелицын.

– Не торопись, – отвечаю ему, и еще немного иду прежним курсом. Затем на максимальной скорости захожу вдоль шоссе на аэродром. Над взлетным полем мы промчались вихрем, по нам не успели сделать ни одного выстрела. На поле более трех десятков двухмоторных бомбардировщиков различных конструкций, несколько истребителей Ме-110.

И на этот раз внезапность оправдала себя: в хвосте и над нами ни одного истребителя. На большом удалении тем же маневром обходим Великие Луки, берем курс на север и по Ловати, затем над болотами мимо населенных пунктов летим до озера Полисть, поворачиваем на запад. Пока все идет хорошо. Поднимаюсь на десяток метров повыше, чтобы немного отдохнуть от головокружительного мелькания земли перед глазами. Можно оглядеться по сторонам, расслабиться.

– Товарищ командир, справа на встречном курсе большая группа самолетов противника, – докладывает Ермаков.

Огромным роем, в сомкнутом строю, в сопровождении нескольких групп истребителей, на средней высоте на восток идут двухмоторные немецкие бомбардировщики.

– Ермаков, сосчитайте самолеты. – Сам снова прижимаю впритирку к земле свою машину.

– Двадцать семь бомбардировщиков, двадцать восемь истребителей.

«Крепкая группа, – подумал я, – видно, на хорошо прикрытую цель пошли, а то к чему бомбардировщика» такой эскорт?»

– Командир, вижу Псков, там летают самолеты, – слышу голос штурмана, – что будем делать?

– Производить разведку.

– Собьют…

– Так уж и собьют. А мы не дадимся.

Успокаиваю штурмана, а в голове мысли мечутся: как подойти к аэродрому? Как-то сразу созрело решение, и я объявил его экипажу: пройдем южнее Пскова, развернемся, наберем высоту, войдем в круг аэродрома, вместе с самолетами противника пройдем по его границе, внимательно просмотрим, а дальше – действовать по обстановке.

– Перепелицыну осмотреть северную часть аэродрома, Трусову – южную, все, что увидите, крепко запомнить. Ермакову внимательно следить за воздухом и взлетной полосой – если будут замечены истребители, немедленно доложить мне.

Делаю боевой разворот, снижаю скорость, расстраиваю синхронность работы двигателей, – и прямиком идем к вражескому аэродрому.

Пока все идет как нельзя лучше, но в самолете напряженная тишина… Вот и аэродром. Вхожу в круг между двумя Ю-88 и лечу словно конвоируемый ими. Бросаю взгляд на поле, оно забито разнотипными самолетами, больше двухмоторными Ю-88, Хе-111 и «Дорнье-215». И вдруг замечаю: по жухлому летному полю торопливо ползут к старту два тонких, как осы, Ме-109. Мои «конвоиры» шарахаются в разные стороны, а к нам потянулись десятки ярких нитей трассирующих снарядов. Штурвал от себя, полный газ – и к земле. Успеваю заметить, как перед нами выросла огненная стена заградительного огня, отвернуть невозможно, на огромной скорости самолет благополучно пронзает ее.

– Командир, сзади пара Ме-109, догоняют, – кричит возбужденный Борис Ермаков.

– Спокойно! Приготовиться к бою! Боря, все время сообщай, где «мессеры».

– «Мессеры» сверху сзади идут в атаку…

– Ермаков, Трусов, короткими очередями!… Самолет начал вздрагивать от пулеметных очередей.

– «Мессеры» разделились: один пошел вправо, второй влево с набором высоты, – сообщает Ермаков.

Опытный враг, хочет зажать нас в клещи, но и мы не лыком шиты… Я уже вошел в азарт боя.

– Егоров, левого Трусову, правого бери на себя, подстраховывайте друг друга, вместе бейте того, какой будет ближе!

– Справа и слева сверху идут в атаку, левый ближе!…

Перед носом пашей машины появился сверкающий сноп пушечно-пулеметного огня, резко, сбросив скорость, отворачиваю вправо…

– Бейте левого!

На какой-то момент с «мессером», атаковавшим слева, мы оказались на параллельных курсах, почти рядом, и Боря Ермаков влепил в него длинную очередь. Загоревшись, «мессер» врезался в землю.

В то же время атаковавший справа оказался на встречно-пересекающемся курсе и сближался с нами на огромной скорости. Навстречу ему били два наших пулемета – Перепелицына и Ермакова. Мой внезапный маневр для противника был столь неожиданным, что он не успел занять удобную для стрельбы позицию, промазал и проскочил мимо нашего самолета. Еще несколько его атак были легко отражены нашими стрелками. Потеряв напарника, он ушел.

Некоторое время все молчали. Отдыхали.

– Товарищ командир, подверните влево градусов на двадцать, надо выйти на железную дорогу и просмотреть ее, – первым нарушил молчание Перепелицын. Действительно, пора выполнять разведку дорог.

– Спасибо, Борис! Отлично стреляешь.

– Служу Советскому Союзу! – слышу в ответ, – Спасибо вам, хорошо подвернули самолет.

– Рад стараться, Боря…

В Луге зенитная артиллерия стеной закрыла нам все подступы к аэродрому; видимо, немцы оповестили всю свою противовоздушную сеть о нашем полете. Пришлось лезть на рожон, с расчетом, что у гитлеровцев «тонкие» нервы. Направляю машину прямо на батарею «эрликонов». Перепелицын в упор бьет из пулемета, и зенитчики не выдерживают, разбегаются, а мы проносимся над аэродромом…

Подлетаем к городу Дно, позади две разведанные железнодорожные магистрали. Движение поездов на них, как к Ленинграду так и в тыл противника, небольшое. По-видимому, днем гитлеровцы перевозки ограничивают, производят их больше в ночное время. Зато бомбардировщики большими и малыми группами так и снуют в небе.

На аэродроме у города Дно находилось только несколько легких самолетов связи, боевых машин не было. Возможно, они вылетели на боевое задание.

Остался последний из аэродромов, который нам предстояло разведать, он расположен вблизи линии фронта. Пролететь над ним на малой высоте более рискованно, чем на большой. Решили набрать высоту 3500 метров, обезопасить себя от огня малокалиберной зенитной артиллерии и пехотного оружия. Немного отклоняемся к северу. На подходах к Старой Руссе даю моторам полный газ, беру штурвал на себя, и облегченная машина (сколько мы уже сожгли горючего!) почти «свечой» идет вверх.

Аэродром в Старой Руссе пуст.

Вот и линия фронта. Под нами крошечные барашки от рвущихся зенитных снарядов. Палите, расходуйте впустую снаряды…

– Две пары «мессеров» наперерез слева снизу! – сообщает Перепелицын.

Этого нам только недоставало! Мы уже почти дома…

– Приготовиться к бою! Не жалейте патронов, не допускайте их на близкую дистанцию.

Не успел я произнести последние слова, как самолет затрясло: ударили все наши пулеметы. Четыре «мессер-шмитта» с большой дистанции полоснули огнем. Разноцветные трассы сверкнули у хвоста нашего самолета. Одна пара вражеских истребителей, взмыв, устремилась в поднебесье, вторая ринулась вниз для повторной атаки.

– Командир, у меня разбит колпак, ранен, но стрелять могу, – доложил Ермаков.

– К турельному пулемету встать Трусову, сам перейди к хвостовому!…

Полностью убираю мощность моторов, отдаю штурвал от себя, самолет камнем падает к земле. Вот она, рядом, закроет нас снизу, а сверху мы сами прикроем себя. Со всей силой беру штурвал на себя, но машина не слушается рулей. На раздумья нет времени, кручу триммер руля высоты и даю почти полную мощность моторам. Несколько секунд кажутся вечностью, и вдруг наплыв земли на нас замедлился. Невидимая сила вдавила в глазницы глаза, стало темно, свинцом налилось тело… Но вот темная пелена с глаз спала, передо мной голубое небо. У самой земли самолет все же вышел из пикирования. Истребители, поняв, что мы не сбиты, снова бросаются на нас. Мои стрелки почти непрерывно ведут огонь, а я энергично маневрирую, выводя машину из-под губительного огня…

И снова тишина, стремительный бег земли под самолетом, а над головой чистое бирюзовое небо. Скорее бы аэродром. Кажется, все силы иссякли. Ко мне поворачивается улыбающийся Валентин Перепелицын:

– Небось, здорово устали, товарищ командир? Давайте, я поведу немного самолет, вы тем временем отдохнете.

Набрав высоту 500 метров, передаю ему управление. Меня тревожит состояние Ермакова.

– Как там чувствует себя наш герой?

– Нормально, товарищ командир, – сообщает Трусов. – Не сильно задело, пуля рикошетом рассекла губу и выбила передние зубы.

Пролетели Рыбинское водохранилище, через несколько минут стал виден Ярославль, за ним матушка Волга и вытянувшийся вдоль берега реки аэродром. Беру управление самолетом, захожу на посадку, снижаюсь, под машиной, замедляя бег, все ближе и ближе земля. Самолет мягко касается колесами посадочной полосы и, мне кажется, устало, как марафонец у финишной ленточки, заканчивает бег, разворачивается и рулит на стоянку. Нас с нетерпением ждет механик Петр Ефимович Шинкарев.

Выключаю моторы. Винты будто не хотят останавливаться, несколько раз проворачиваются и замирают. Штурман и стрелки-радисты некоторое время еще остаются на своих местах, приводят в порядок кабины и только тогда сходят с самолета. И я, расстегнув привязные ремни и лямки парашюта, по крылу самолета спускаюсь на землю, подхожу к Борису Ермакову, обнимаю его.

Только теперь Перепелицын и Трусов догадываются поздравить Ермакова со второй победой. Борис стоит смущенный и радостный, переминается с ноги на ногу и не может сказать ни слова из-за разбитой и опухшей губы. Он молча протягивает мне руку, разжимает ее и на ладони поблескивает ранившая его пуля.