Электронная библиотека » Николай Чадович » » онлайн чтение - страница 5

Текст книги "Бастионы Дита"


  • Текст добавлен: 12 марта 2014, 02:22


Автор книги: Николай Чадович


Жанр: Научная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Тогда ты забыл третий и, наверное, любимый свой Завет – умысел. – Похоже, Ирлеф догадалась, что Хавр попросту издевается над ней, и попыталась найти достойный ответ.

– Неужели ты хочешь сказать, что я способен по своей воле вызвать Сокрушения?

– Сказать так, значило бы прямо обвинить тебя в тягчайшем преступлении перед городом. А поскольку любое голословное обвинение есть нарушение Заветов, я, конечно же, ничего такого сказать не могла. Я всего лишь желала обратить внимание Сходки на то, что Изнанка, случайно или преднамеренно, обрушила на город два последовательных Сокрушения, оказавшихся полной неожиданностью для тех, кто призван с ними бороться. Плод этого промаха мы сейчас видим перед собой – живого, здорового да вдобавок еще и наглого перевертня. И кто же, спрашивается, спас его от заслуженной кары и теперь продолжает защищать? Не кто иной, как Блюститель Заоколья Хавр, который по издавна заведенному порядку обязан был если не предугадать время и место Сокрушения, то хотя бы принять участие в предотвращении его последствий. Однако ни в первом, ни во втором случае его даже близко не оказалось. А вот перевертень с тех пор стал неуловим. Где же он скрывался, кто его кормил, кто вывел из канализации? Где здесь, по мнению Хавра, может быть случайность, а где предопределенность?

– Ирлеф, тут не следствие, а суд. Еще до начала Сходки я сдал исчерпывающие сведения, удовлетворившие большинство из присутствующих. Волнующие тебя вопросы находятся вне круга полномочий Блюстителя Заветов. Ты только что справедливо заметила, что единственная цель, ради которой мы собрались здесь, – это решение участи одного случайно оказавшегося в нашем мире человека. Причастность его к Изнанке не доказана, некоторые физические качества могут оказаться весьма полезны для безопасности Дита, а приобщение к Братской Чаше влечет за собой всем нам понятные благотворные последствия. Шесть членов Сходки высказались в его пользу. Очередь за тобой. – На протяжении всей этой краткой речи Хавр кривился так, словно у него болели зубы. Понимал, видно, что ни переубедить, ни запугать, ни заморочить Ирлеф не удалось.

– Храня верность Заветам, – начала она очень тихо, – радея о несокрушимости стен, заботясь о собственной жизни, а более того, о жизни всех дитсов, я отказываю этому человеку в прощении. Пусть он умрет в свой Срок. – Кубок, брошенный об пол неловко, но от всей души, разлетелся на мелкие осколки, один из которых долетел даже до моих ног.


Вот так мне в очередной раз был вынесен смертный приговор. Почти всегда это довольно волнующая процедура. Последний раз, помнится, я был осужден на казнь Высшим Имперским Трибуналом Лесагета. Но тогда все было обставлено намного более впечатляюще. Процесс проходил на рыночной площади столицы в присутствии посланцов всех доминионов и при стечении несметного количества публики. Дамы строили мне глазки, а букмекеры заключали пари. Дюжина лучших адвокатов-крючкотворов сумели оспорить сорок четыре пункта обвинения из ста пятидесяти, что привело к переквалификации моих преступлений из категории «безмерно опасных» (медленное перетирание на мельничных жерновах) до «чрезвычайно опасных» (погребение живьем). Уж и не помню, как я из всего этого выкрутился.

Сходка тем временем приступила к обсуждению совсем других вопросов. Никто не подошел ко мне, кроме престарелого Блюстителя Ремесел.

– Ты ждешь кого-нибудь? – спросил он, когда я освободил его от обруча.

– Нет. Кого мне ждать? Вы ведь вроде вынесли мне смертный приговор.

– Бывает. Не переживай. А сейчас иди. На Сходке не принято присутствовать посторонним.

– Куда идти? – не понял я. – В темницу? На плаху?

– Иди куда хочешь. Ты же где-то обитал раньше. Здесь тебе делать нечего.

– А приговор?

– Приговор исполнится, не сомневайся. У нас с этим полный порядок.


Покинув Дом Блюстителей, я некоторое время бродил в его окрестностях, даже не зная, что подумать обо всем случившемся. Другое дело, если бы меня сразу заковали в железо или поволокли бы к ванне с травилом. Пришлось бы принимать ответные меры, а это всегда веселее, чем ждать неизвестно чего. Но никто не пытался меня задержать, более того, на рожах встречных стражников было написано полное благорасположение. Может, Блюстители разыграли передо мной какой-то шуточный спектакль, входящий в процедуру посвящения? Хотя вряд ли – достаточно вспомнить излишне эмоциональные, но предельно искренние тирады Ирлеф. Уж она-то не играла, или я ничего не понимаю в людях. Ну да ладно, дождусь Хавра, а там видно будет. Он, надеюсь, разъяснит мне ситуацию.

Вернувшись в наше жилье, я вдоволь напился воды и завалился спать. Конечно, это был не настоящий сон – приходилось, как говорится, держать ушки на макушке, – и, наверное, поэтому я совершенно не отдохнул. Побаливала голова и почему-то суставы. Таким разбитым я себя давно не чувствовал.

Есть совсем не хотелось, и я опять припал к крану. Вода теперь имела какой-то странный привкус и совсем не утоляла жажду. Я снова прилег. И долгое отсутствие Хавра, и вынесенный мне смертный приговор, и вообще все на свете почему-то перестало интересовать меня. Комната как будто расширилась, и противоположная стена отодвинулась в недостижимую даль. Попытка взглянуть в потолок успехом не увенчалась – шейные мышцы одеревенели и не подчинялись моей воле.

С окружающим миром определенно творилось что-то неладное. Тусклые, по преимуществу сероватые краски обычного здесь «ни дня, ни ночи» сменились густым зловещим пурпуром. Воздух загустел, стал горячим и не наполнял легкие. Все предметы, за которые я пытался ухватиться, предательским образом уклонялись. Затем кто-то невидимый, коварно таившийся в этой багровой мути, бросился на меня и скрутил в баранку, едва не переломив хребет.

Очнулся я на полу, у самых дверей, весь покрытый липким потом. Руки, ноги, спина и живот ныли так, словно верхом на мне семь суток подряд катались ведьмы. Голова гудела, сердце колотилось, во рту ощущался вкус крови и желчи.

С превеликим трудом я встал и сделал несколько шагов к выходу, но затем остановился. Только что испытанная нестерпимая боль развеяла все мои недавние иллюзии. Вот он, мой смертный приговор. Вот он, мой конец. Спасения нет и быть не может. Так зачем куда-то бежать, зачем молить о помощи тех, кто помочь тебе не в состоянии? Уж лучше умереть здесь в одиночестве, чем корчиться на мостовой, под равнодушными взглядами прохожих. Я очень хорошо помнил несчастного, которому по недомыслию хотел облегчить муки агонии. Без сомнения, мы были поражены одной и той же болезнью, вернее, одним и тем же ядом. Город не прощает отступников и чужаков. Действительно – с этим здесь полный порядок.

Следующий приступ был куда более долгим и мучительным. Я то каменел, парализованный неистовым напряжением всех своих мышц, то превращался в груду аморфной плоти, когда невозможно ни поднять веки, ни сглотнуть слюну. Я был одновременно и костром, и горящим на его угольях клубком обнаженных нервов. Меня сначала колесовали, потом лишили кожи, посыпали солью, а уж напоследок распяли на солнцепеке.

Краткую передышку, дарованную мне не из сострадания, а лишь как трамплин для новых пыток, я использовал для поиска орудия самоубийства. У меня был нож, но пальцы не могли сомкнуться вокруг его рукоятки, у меня была веревка, но я ни за что не сумел бы завязать ее удавкой, наконец, передо мной была грубая каменная стена, но, как ни колотил я по ней башкой, кроме синяков и ссадин, ничего не выколотил. Нет, умереть я должен был по-другому – раздавленным, униженным, покорным, утратившим волю, разум и человеческий облик.

Когда адская жаровня погасла в очередной раз и кровавый туман рассеялся, я узрел, что моя комната полным-полнехонька гостей. Прошло немало времени, прежде чем стало ясно – это не тени умерших, не ангелы смерти и не похоронная команда.

Меня удостоили своим посещением почти все Блюстители плюс еще целая куча неизвестного мне люда. Только Ирлеф не было видно, ее хрупкую фигуру, даже драпированную в бесформенный балахон, я узнал бы сразу. Все они стояли вокруг гордыми победителями и свысока взирали на меня – мычащего как скотина, извивающегося как червяк.

– Ты хотел узнать о нашей жизни как можно больше, – произнес Хавр торжественно. – Такое время наступило. Сейчас ты узнаешь нечто действительно важное, являющееся такой же неотъемлемой частью существования дитсов, как Заветы. Любой человек, родившийся здесь или, как я, удостоенный статуса полноправного горожанина в зрелом возрасте, должен испить Братскую Чашу. Сделав это однажды, он навсегда обретает верность и послушание. В Чаше содержится особый напиток – зелейник, свойство которого таково, что человек, через определенный Срок не принявший его вновь, обречен на смерть в невыносимых муках, часть из которых ты недавно испытал. Поэтому в нашем городе нет ни тюремщиков, ни экзекуторов, ни палачей. Виновный в тяжком преступлении просто лишается очередной Братской Чаши. Видишь, как все просто. Хочешь жить – трудись на общее благо, повинуйся ради своего блага и блюди Заветы. У нас было подозрение, что ты не человек и не подвластен действию зелейника. Поэтому некоторые Блюстители отнеслись к тебе пристрастно. Однако эти сомнения оказались необоснованными. Ты способен испытывать страдания точно так же, как и любой из нас. Сходка по моей просьбе помиловала тебя. Сейчас ты получишь свой глоток зелейника. Однако помни – и этот, новый, Срок скоро кончится, а на следующую порцию может претендовать только тот, кто абсолютно чист перед Дитом.

Изложив всю эту ахинею, Хавр отступил в толпу, а его место занял Блюститель Братской Чаши. С трудом согнувшись, он поднес к моим губам стаканчик с той самой мутноватой бурдой, которую я недавно столь неосмотрительно выпил.

У меня не хватило ни воли, ни просто физических сил (мышцы рта и языка были до сих пор парализованы), чтобы выплюнуть это дьявольское пойло и умереть свободным человеком. Отныне я становился рабом чужого города, постылых людей и окостеневших Заветов.

Они ушли с сознанием выполненного долга, унося на лицах торжественное и благостное выражение. Остался Хавр, я и моя боль, засевшая в теле крепко, как наконечник каленой стрелы.

– Я догадываюсь, какие чувства ты испытываешь ко мне, – сказал Хавр, наводя порядок в нашем жилище. – Но не советую давать волю рукам. Во-первых, они у тебя еще трясутся, а во-вторых, отныне тебе придется контролировать каждый свой поступок. Зелейник – великий учитель.

– Значит, если я сверну сейчас тебе шею, то до следующего Срока не доживу? – Каждое слово давалось мне так, словно вместе с ним я выплевывал сгусток крови.

– Не обязательно. Человека обносят Братской Чашей только за достаточно серьезный проступок. За измену, за содействие Изнанке, за урон, причиненный бастионам…

– Как будто о тебе сказано! – Сознание мое мало-помалу прояснялось, и лишь мелкая дрожь время от времени сотрясала конечности.

– Забудь об этом, – Хавр был совершенно спокоен. – А не можешь забыть, не болтай зря. Тебе все равно никто не поверит, кроме разве что истерички Ирлеф. А за клевету у нас тоже наказывают. Но я все же продолжу, если ты не возражаешь.

– Продолжай, гадина.

– За менее значительную провинность и наказание назначается соответствующее. Зелейник дают, но позднее, чем положено. Вот как тебе в этот раз. Или дают меньшую дозу. Поверь, это тоже не очень приятно.

– И от кого же зависит мера наказания?

– На каждой улице, в каждом доме есть свои Блюстители, к которым стекаются все сведения, все жалобы, все слухи.

– Но они могут быть малоопытны, пристрастны или просто нерадивы.

– Дитса лишают Братской Чаши только после долгого и скрупулезного расследования, когда вина его будет полностью доказана. Во всяком другом случае несправедливо обиженный вправе подать жалобу. Виновный в неправедном приговоре сам останется без зелейника. Все знают об этом и не смеют ошибаться. Заветы не допускают никаких снисхождений.

– Значит, теперь и мне предстоит во всем придерживаться Заветов. Хоть бы объяснил толком, что это такое.

– Лучше спросить у Ирлеф. Всех Заветов не упомнить. Ну а главные такие. Запоминай. «Защищай город. Противодействуй Изнанке. Не желай ничего сверх положенного. Не причиняй дитсам ни вреда, ни обиды. Трудись для общего блага там, где тебе укажут. Не способствуй, ни действием, ни бездействием, неправедным поступкам братьев твоих».

– То есть доноси?

– А как же иначе!

– Ну а лгать, убивать, красть – можно?

– Я же сказал: не причиняй дитсам ни вреда, ни обиды. На перевертней, да и на исконников, эта Заповедь, естественно, не распространяется.

– Кто такие исконники?

– Те, кто живет вне стен. Не дитсы.

– Учту на будущее. – Попытка сесть увенчалась наконец успехом, хотя ощущение было такое, словно мое тело готово вот-вот развалиться на кусочки. – Значит, теперь, по окончании Срока, я каждый раз должен получать свою дозу зелейника?

– Да. Будешь регулярно являться туда, где впервые испил Братскую Чашу.

– А эти люди, которые раздают зелейник… Не могут ли они злоупотребить своим положением? Ведь в их руках жизнь и смерть сограждан.

– Это особые люди, – как бы с неохотой ответил Хавр. – Обычные человеческие страсти им чужды. Их строго отбирают в детстве и еще более строго воспитывают в юности. Они не подвержены плотским соблазнам, не способны продолжать свой род и поэтому не видят смысла в накопительстве или каких-либо привилегиях. Их интересы никак не пересекаются с интересами других горожан. Кроме Блюстителя Братской Чаши да двух-трех его помощников, они даже разговаривают на своем особом языке. В житейском понимании они, конечно, уроды. Пришлось пожертвовать какой-то частью братьев ради пользы остальных. Впрочем, они всем довольны и скорее всего даже не догадываются о своей неполноценности.

– Сами они нуждаются в зелейнике?

– Вот уж не знаю. – Хавр пожал плечами. – Хотя я и член Сходки Блюстителей, но не допущен ко всем без исключения тайнам.

– Но ведь сам по себе зелейник не делает человека законопослушным или трудолюбивым. Это делает страх. А что будет, если я не захочу, чтобы мой сын или дочь испили Братскую Чашу?

– Ты попросту погубишь их. Время от времени, в великой тайне от всех, зелейник добавляют в воду. – Хавр указал на кран. – А другого источника питья в городе нет. Кроме луж, конечно. Но ведь всю жизнь из лужи пить не будешь. Тем более что иногда дождь не идет здесь месяцами. Представь себе участь человека, однажды отведавшего зелейника, но не имеющего никакого права на очередную дозу. Ни один чужак, ни один лазутчик долго здесь не протянет.

– Являясь Блюстителем Заоколья, ты должен надолго покидать город. Как же ты обходишься без зелейника?

– Если интересы Дита требуют, чтобы кто-нибудь покинул его пределы, этот человек обеспечивается всем необходимым, в том числе и зелейником. Но только на строго определенное число Сроков.

– А если он не сможет вовремя вернуться?

– Будет жив, вернется. Можешь не сомневаться. Ты еще не проникся сознанием человека, живущего от Срока до Срока. Нынче ты уже испытал, что такое час без глотка зелейника. Следующего урока ты постараешься избежать любой ценой.

– Значит, ты уверен, что одолел меня? Что я стану послушной игрушкой в неизвестных мне играх?

– Нет, – Хавр скривился в своей обычной дурацкой ухмылке. – Нет, я в этом не уверен, Человек, Идущий Через Миры. О тебе мне известно не много, а о твоих могучих покровителях и того меньше. Но ведь обо мне ты вообще ничего не знаешь. Возможно, нас свела слепая судьба, а возможно, чья-то высшая воля. Мы должны победить. Не выжить, не уцелеть, а именно победить. Пусть тебя не беспокоит, кого и как.

– И ты опоил меня этой отравой, дабы заполучить в союзники?

– Это было необходимо для твоего же собственного блага! Иначе тебя никогда не оставили бы в покое. В понимании Блюстителей – ты опасное чудовище, посланное в Дит Изнанкой. Испив Братскую Чашу, ты стал чудовищем ручным. По крайней мере они на это надеются.

Уже почти не испытывая последствий отравления, я встал и прошелся по комнате. Все здесь теперь напоминало мне о пережитых страданиях. Интересно, сколько может длиться такая пытка? Пока не выдержит сердце? Или пока совместное напряжение мышц-антагонистов не оборвет все жилы и не раздавит внутренние органы? Неужели проклятый зелейник оказался как раз тем крючком, на который ловятся даже такие рыбки, как я?

Расхаживая из угла в угол, я уже почти не прислушивался к разглагольствованиям Хавра. Мои нынешние ощущения были довольно необычны, хотя причиной их никак не могли стать только что пережитые физические страдания. Это было вовсе не телесное, не плотское чувство, как, например, голод, боль или даже страх. То, что я ощущал, было абсолютно ново и поэтому – невыразимо. Неизвестно чем я ощущал неизвестно что! В какой-то степени меня мог бы понять только слепец, внезапно увидевший мир. Ничего похожего на благодать в ниспосланном мне прозрении (пока назовем его так) не было, наоборот, оно несло с собой некую долю тревоги, как могут нести ее и свет, и запах, и звук. Мне даже стало казаться, что я могу определить направление, откуда эта тревога проистекает. Что-то схожее, хотя совсем не с той мерой интенсивности, я, кажется, испытал однажды. Вот только где? На городской улице, под градом смертоносных шариков, в первые минуты пребывания здесь? Или среди древних руин, когда наблюдал, как неприступные стены становятся зыбким дымом?

Видно, и Хавр обратил внимание на мое странное поведение. Прервав свою речь на полуслове, он с беспокойством, ему совершенно не свойственным, спросил:

– Что с тобой? Что-то не так?

– Нет, – ответил я как можно более равнодушно. Таким типам, как Хавр, вместо «да» всегда нужно говорить «нет».

Он хотел сказать еще что-то, но умолк, словно костью подавился. Веки его закрылись, а голова рывком запрокинулась назад. Ни расслабленности, ни умиротворения не было в этой позе, а только огромное внутреннее напряжение, как у почуявшего опасность зверя. Затем он вскочил, как-то дико зыркнул на меня и бросился к дверям. Спустя минуту на улице загудел бродильный двигатель, и я, подойдя к окну, успел заметить, как Хавр вскочил в уже тронувшуюся с места огнеметную машину.

Контраст между обычной заоконной мутью и ярким светом газового светильника превратил поверхность стекла в подобие зеркала, в котором я почему-то отсутствовал, зато в немалом количестве маячили какие-то неясные силуэты, полузатушеванные изломами тени. Инстинктивно сморгнув, я резко обернулся. Да нет, показалось! В комнате ничего не изменилось. Я снова сунулся к окну и нос к носу уперся в свое собственное туманное отражение.

Вымотанный неординарными событиями этого долгого дня, я попытался уснуть, но не смог, томимый все тем же странным предчувствием. Однако время шло, ровным счетом ничего не происходило, и все мои внутренние и внешние ощущения постепенно вернулись к исходному состоянию.


На следующий день, так и не дождавшись Хавра, я, едва протерев глаза, отправился подышать свежим воздухом. Сказать, что ноги сами принесли меня к Дому Блюстителей, значило бы поступиться истиной.

Ждать пришлось довольно долго, но, как я и надеялся, Ирлеф покинула здание в одиночестве. Не имея понятия, как следует обращаться к Блюстителю Заветов и вообще будет ли это прилично на улице, я просто пошел за ней. Уже на следующем перекрестке Ирлеф остановилась, обернулась и откинула на спину капюшон своей просторной одежды. Так я впервые увидел ее лицо вблизи. Неуловимо асимметричное, с широким ртом и длинноватым носом, оно не было ни молодым, ни старым, ни злым, ни добрым. Ее темные волосы были короче моих, а большие глаза напоминали фарфор, расписанный тусклой глазурью. «На глаза осторожной кошки похожи твои глаза», – почему-то вспомнилось мне. Она молчала, но на ее лице было написан немой вопрос.

– Мне нужно поговорить с тобой, любезная, – ничего более умного в этот момент я, увы, не придумал.

– Говори, – холодно ответила она.

– Тебе, конечно, известно, что я помилован?

– Конечно. Ради этого Сходке даже пришлось изменить порядок решения подобных дел. Отныне статус полноправного горожанина может предоставляться таким, как ты, не единодушным решением Сходки, а простым большинством. Конечно, это еще не посягательство на Заветы, но, боюсь, еще совсем немного…

– Почему ты так ненавидишь меня?

– Разве об этом было мало сказано?

– Более чем достаточно. Я не вправе учить тебя, но нельзя же делить всех людей на друзей и врагов. Ты заранее составила мнение обо мне, ничего не зная ни о моей судьбе, ни о моей истинной цели. Никакие доводы повлиять на тебя не могут. Такой образ действий нельзя считать безукоризненным. Ведь ты же не обделена умом и проницательностью. Зачем было извергать на меня сколько голословных обвинений?

– Я служу Заветам. А они не допускают произвольных толкований. В Заветах сказано прямо: «Все, кто извергнут Сокрушениями, извергнуты Изнанкой. Каждое исчадие Изнанки – твой враг, и потому поступай с ним как с врагом». Все! Остальное – лишь болтовня, более приличествующая старухам, чем попечителям города. До сих пор Дит был несокрушим только потому, что его жители чтили Заветы. Впрочем… – Она на мгновение задумалась, словно решая, говорить дальше или нет. – Впрочем, сам по себе ты меня мало интересуешь. Я даже могу допустить, что ты действительно не враг городу. Но, поскольку тебе покровительствует Блюститель Заоколья Хавр, твоя дальнейшая судьба приобретает первостепенное значение.

– Поверь, я не друг ему и даже не пособник. Мы действительно встретились случайно.

– Или ты солгал, или заблуждаешься. В сложных и многотрудных предприятиях Хавра нет места случайностям. Для него случайность – хорошо подготовленная закономерность, – она слабо улыбнулась, наверное, вспомнив свои препирательства с Хавром на Сходке. – Я не привыкла лукавить и не скрываю своих подозрений. Хавр враг. Враг городу, враг мне, враг Заветам. Возможно, он враг всему на этом свете. Заполучив тебя в сторонники, он станет еще опасней. Уничтожить тебя – то же самое, что вырвать топор из рук разбойника.

– Но зачем же этот топор портить? – как бы между прочим заметил я. – Он может пригодиться и достойному человеку.

– До сих пор я была откровенна с тобой. Постарайся ответить тем же. Тебя послал Хавр?

– Отнюдь. Его замыслы мне неизвестны. Но я не желаю быть оружием в его руках. Помоги мне. Позволь уйти отсюда. И, клянусь, никто в этой стране больше не услышит обо мне.

– Ты просишь невозможного. Братская Чаша прочней любой цепи. До конца своих дней ты прикован зелейником к городу. Как бы далеко тебе ни пришлось уйти, ты все равно вернешься.

– На своем пути я повстречал немало всякого. Но город, все население которого от мала до велика сидит на цепи, вижу впервые.

– Природа человека несовершенна. Он алчен, ленив, жесток, лжив. Да, зелейник не панацея. Но ничего лучшего наши предки не придумали. Это узда, наброшенная на дикого зверя, таящегося в каждом из нас. Дитсы уже давно не мыслят себе другой жизни. Этот порядок у них в крови, и иного они не желают.

– Ну и на здоровье! Мы говорим не о них, а обо мне. Разве нет никакого способа преодолеть зависимость от зелейника?

– Если и есть, то я о нем не знаю. Все, что связано с приготовлением зелейника, – великая тайна. Неужели ты надеешься, что ради тебя я преступлю Заветы? Не спорю, погубить тебя будет нелегко. Но для меня это все же легче, чем нарушить то, что было незыблемо со времен основания города.

– Благодарю за откровенность. Продолжать разговор в том же духе не имеет никакого смысла. Ответь мне только на последний вопрос. Если Хавр действительно ваш враг, почему его не покарают? Почему столько участников Сходки приняли его сторону?

– Ни один из Блюстителей в отдельности не ощущает приближение беды. Хавр никогда не подстрекал ни к разрушению бастионов, ни к уличным беспорядкам, ни к упразднению ремесел. Со всеми Блюстителями он старается поддерживать ровные отношения. Степень опасности, которую представляет Хавр, можно оценить только по совокупности его действий. И, кроме того… с его появлением здесь Сокрушения стали происходить реже, а если они и случаются, Хавр может заранее их предсказать. Возможно, он действительно обладает неким редким даром. Или где-то обучился такому. Ведь неизвестно, с кем он якшался до того, как появился в Дите. Многие считают его чуть ли не всесильным защитником города. Но это не к добру. Кроме того, мне приходилось ловить Хавра на лжи. На мелкой лжи, случайно отколовшейся от огромной глыбы обмана, нависшей над городом. А этот его план покорения окрестных земель! Многие им не на шутку увлеклись… Да ведь это то же самое, что заманить несмышленых детей в глухой лес. К сожалению, я не имею прямых доказательств его злого умысла. А необоснованно обвинять полноправного горожанина не позволяют Заветы. За клевету меня могут и зелейником обнести.

Ирлеф вновь накинула капюшон и повернулась, чтобы уйти, но я мягко придержал ее за рукав.

– Значит, мы расстаемся врагами?

– Зависит только от тебя. Живи как все, следуй Заветам, заботься о безопасности Дита, трудись на общее благо, и никто не посмеет тебя упрекнуть.

Одно из трех, подумал я, глядя ей вслед. Или благо города Хавр и Ирлеф понимают по-разному. Или кто-то из них действительно скрытый враг. Хотя, возможно, у них просто ненормальные личные отношения.


Теперь, безо всякого дела шатаясь по городу, я смотрел на него совсем другими глазами. Раньше это был пристальный взгляд зверя, ненароком угодившего в западню и отыскивающего лазейку на волю, теперь – равнодушная созерцательность невольника, для которого клетка стала почти родным домом. Все вокруг теперь были мои братья и сестры, кроме бритоголовых кастратов, с которыми я на брудершафт не пил. Да и на длинные терпеливые очереди, встречавшиеся в каждом квартале, я смотрел совсем по-другому.

Эти люди имели практически все – пищу и кров, работу и развлечения, законы, веру и защиту от врагов. Недоставало им только одного – свободы. Этакой чисто умозрительной штуки, которую нельзя потрогать руками, но чье отсутствие иногда ощущаешь холкой; метафизического понятия, определяемого то как осознанная необходимость, то как опасная химера, то как недостижимый идеал. Вольнолюбие не упоминается среди добродетелей ни в одной из религий, и для большинства людей свобода ассоциируется вовсе не с отсутствием несправедливых ограничений, а с необузданным произволом и самовольством.

Для горожан, нашедших за стенами Дита защиту от подступающего со всех сторон хаоса, свобода не более чем совершенно абстрактное древнее пугало. Для меня же она – жизненная необходимость (уж не знаю, осознанная или неосознанная). Колесо сохраняет равновесие, только катясь вперед. Птица остается в полете до тех пор, пока не сложит крылья. Если прерывается мой путь, то прервется и жизнь. Да, я не могу пока убежать, но кто мешает мне размышлять и строить планы?

Хотя пока ничего путного в голову не лезет. Допустим, воздержание от зелейника действительно смертельно опасно для меня. (А это еще нужно доказать. Все-таки я не чета Хавру или Ирлеф. Может быть, помучившись час-другой, я благополучно оклемаюсь. Вот только проводить подобный эксперимент почему-то не хочется.) Раньше, когда я действительно нуждался в какой-нибудь вещи, я просто брал ее, по возможности стараясь не ущемлять чужих интересов. Зелейник скорее всего хранится в Доме Братской Чаши. К счастью, это не Форт-Нокс и не сокровищница какого-нибудь максара. Решетки на окнах хлипки, а охрана нерасторопна. Бочку зелейника я раздобуду. Потом еще надо будет переправить ее через стену. Это реально. Не в таких переделках приходилось бывать. Что дальше? Покачу я эту бочку через миры? Пусть на меня, как на дурака, пальцем показывают. А на сколько мне этой бочки хватит? На год? На пять? На десять? А потом? Что делать, когда она опустеет? Доить коров скорби и лобызать ангела смерти? Вывод: данный вариант действий отклоняется как бесперспективный.

Вариант второй – разузнать секрет приготовления зелейника или, еще лучше, добыть противоядие, если таковое, конечно, существует. Для этого придется пойти на контакт с кастратами. Но я даже языка их не знаю. Понадобится посредник. Кто? Хавр, естественно, исключается. Ему я нужен именно таким, каким меня должен сделать зелейник – послушным, безропотным, трясущимся от страха при наступлении очередного Срока. Ирлеф, возможно, и помогла бы – лишь бы только побыстрее сбыть меня из города. Но она чересчур предана своим Заветам. Для нее действительно проще погубить меня, чем взять под сомнение хотя бы одну их букву. Остается еще Блюститель Братской Чаши. Но мне даже представить трудно, с какой стороны к нему можно подойти. Да и вообще возможно ли отыскать союзника в городе, где каждый печется только о своей шкуре, выдавая это за радение о всеобщем благе. Да, положеньице… А может, добровольно оскопиться, побрить череп и вступить в это Богом обиженное братство? Нет, не примут… Происхождение не то.

Мое чрево давно требовало пищи, но возвращаться в мрачную пустую комнату, где пахло плесенью, светильным газом и моей собственной блевотиной, не хотелось. Город был достаточно велик, но удручающе однообразен. Даже Сокрушения не могли как-то изменить его облик. Их следы уничтожались с таким же усердием, с какой профессиональная красотка уничтожает морщины на своем лице. Я видел заплаты, в разное время наложенные на мостовые, по нескольку раз перестроенные здания и огромные пустыри в тех местах, где им быть вроде не полагалось. Дитсы восстанавливали город с не меньшим упорством, чем муравьи – свой порушенный муравейник. Везде суетились люди – что-то засыпали, подмазывали, достраивали, разбирали, оттаскивали, подтаскивали. Над мастерскими, кузнями и плавильнями поднимались разноцветные дымы – от черного, как сажа, до рыжего, как лисий хвост. Огнеметные машины с работающими на холостом ходу двигателями дежурили чуть ли не на каждом перекрестке.

Где-то далеко, у самого края горизонта, разметав серую мглу небес, поднялся столб света. Просияв всего секунду, он медленно угас, а спустя пару минут моего слуха достиг Звук, приглушенный расстоянием, но от этого не менее грозный. На сей раз трещотка на сигнальной башне молчала, и никто из стражников даже не почесался – то, что считалось бедствием для города, за пределами его стен было таким же обыденным явлением, как теплый дождик где-нибудь в центре Европы или песчаная буря в Сахаре.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации