Текст книги "Обязан выжить (сборник)"

Вике оставалось только порадоваваться такому стечению обстоятельств, и, для виду поторговавшись, он согласился. Опасения вызывал, правда, попутчик, но он оказался весьма простецким парнем, а одетый в шинель с «разговорами» и «богатырку», даже понравился Иртеньеву.

К тому же попутчик оказался немногословным. С начала пути он обменялся с Иртеньевым только парой дежурных фраз, а потом краском, как отметил про себя Вика, так и не расстегнувший крючков шинели, предпочитал молчать, явно углубившись в собственные размышления.

К середине дня лес постепенно отступил от дороги, местность вокруг стала более открытой, и на Вику ощутимо пахнуло простором степи. К удивлению Иртеньева, воспринявшего слова возницы как бахвальство, лошади и впрямь час за часом не меняли аллюра, и тарантас с седоками то плавно покачивало, то слегка подкидывало на накатанной колее.

В конце концов монотонная езда подействовала даже на невозмутимого возницу, и он, сначала негромко, а потом почти в голос затянул какой-то утомительный, лишь одному ему понятный мотив без слов.

Услыхав столь экстравагантное исполнение, молча сидевший в тарантасе рядом с Иртеньевым краском, до этого безучастно глазевший по сторонам, сначала крякнул, потом завозился на сиденье, но, наконец, не выдержав, обратился к вознице:

– Ты чего завыл, паря? Небось, не граммофон из трактира…

– А чо? – мужик слегка повернул голову и скосил озорной глаз на седоков. – Я, однако, паря, пою. Дорога длинная, слов много, про что вижу, про то и пою!

– Да если б ты пел! – разозлился краском. – Ты ж воешь как пес на луну… Давай кончай свою волынку!

– Ну, господа хорошие, как знаете…

Мужик явно обиделся и принялся сердито гикать на и так шедшую ходкой рысью упряжку, а довольный хотя бы тем, что заунывное пение прекратилось, краском посмотрел на Иртеньева и, явно приглашая его к разговору, сказал:

– Ну вот, так-то лучше… Вы не считаете?

Судя по разговору, краском, как и возница, был из местных, и только отметив про себя, что, обращаясь к нему, мужик опускает уже завязшее в зубах «паря», Вика ответил:

– Как сказать… В том есть что-то степное, вольное…

– Степное, говорите? – краском оживился. – Да нет, степь – это ветер, ширь и, как бы это сказать, конский топот.

– Да вы поэт, батенька, – улыбнулся Иртеньев.

Признаться, Вика не ожидал такого ответа и вообще намеревался не затягивать разговор, но теперь изменил свое мнение и заинтересованно спросил:

– Лошадей, видать, любите?

– Конечно! – краском враз оживился и, словно подчеркивая некую обособленность, кивнул на конские хвосты, задорно торчавшие над передком. – Ну, этих не совсем, а так…

– Понимаю, – улыбнулся Вика. – Кавалерист?

– Да, конечно… – кивнул краском и, бросив косой взгляд на инженерную фуражку Иртеньева, уточнил: – Комэск. Бывший…

Вике было понятно, что краском упомянул чин нарочно, пытаясь держаться на равной ноге, но сам он никакой антипатии не ощущал и даже несколько сочувственно вздохнул:

– Это как же, уволились, что ли?

– Да нет, – коротко отозвался краском и тут же обстоятельно пояснил: – Из дома еду, в отпуске был. А еду я сейчас прямо в Москву. В автобронетанковую школу направлен. На танкиста учиться…

– И вам что, с танками уже приходилось дело иметь или еще нет? – поинтересовался Вика.

– Ну, имел, не имел, а на КВЖД в деле с белокитайцами их видел. Десять танков сразу, сильная штука…

– Это какие же танки, английские «рикардо», «тейлоры» или французские «рено»? – всерьез принялся расспрашивать Вика.

– Да нет, наши, МС-1, значит – «малый сопровождения», – охотно пояснил краском и уважительно посмотрел на Иртеньева. – Вы, выходит, тоже по военной части?

Вика понял, что, увлекшись, чуть было не сболт нул лишнего и спохватился.

– Да нет, просто на параде как-то пришлось видеть…

На самом деле Иртеньеву сейчас вспомнился вовсе не парад, а пара громоздких, ромбовидных М-V, шедших в атаку на позиции красных под Каховкой…

Похоже, ответ Иртеньева несколько разочаровал бывшего комэска, но после минутного колебания он с неожиданным жаром взялся за пояснения:

– Нет, все равно вы должны знать, танки – это мощь! На пулемет прет, а ему хоть бы хны! Пули для танка ничто! А сам из пулемета, из пулемета! А то и из пушки, только земля летит!

– Ну, смею заметить, – горячность краскома изрядно удивила Иртеньева, и он постарался тоже попасть в тон: – Танк именно для такого боя и создан.

– Во-во, я ж говорю! – обрадовался поддержке краском. – Только вот жаль, мало пока танков этих, если б побольше…

– Но, как я понял, на КВЖД хватило и десяти, – слегка подзадорил краскома Вика.

– Да нет, еще пока мало! – краском так разгорячился, что принялся размахивать руками. – Но, я вам говорю, будет много!

Иртеньев заинтересованно посмотрел на собеседника. Ему вспомнились трудности войны, нехватка снарядов, а потом, в той же связи, вездеход Лебеденко, строившийся в большой тайне, но о котором Вике тоже довелось узнать, и он возразил:

– Э, батенька мой! Тут заводы нужны, специа листы…

– Все будет! – рьяно заверил краском. – Заводы построим, людей обучим, я ж вот тоже учиться еду! И будут у нас танки!

Сейчас Вике стало ясно, что уверенный в своей правоте краском говорит с чужого голоса, и он, стремясь выяснить для себя как можно больше, коротко бросил:

– А дальше?

– Дальше? – краском гордо посмотрел на Иртень ева. – А мировая революция! Поход пролетариата на буржуев!

Вику так и подмывало высказать все, что он думает по этому поводу, но он вовремя прикусил язык. Зато, видимо, внимательно прислушивавшийся к ним возница неожиданно встрял в разговор.

– Ты што ето, паря, не навоевался ишо? – мужик вывернулся на сиденье и зло уставил свою пегую бороду на краскома. – Видать, жареный петух тебя в плешь не клюнул. Заводы, вишь, он собрался строить, танки там всякие! Людям жить дайте, ироды!

– Но-но-но! – краском так и вскинулся. – Ты мне тут всякую контрреволюцию не разводи!

– Кака-така контрреволюция, – мужик в сердцах выматерился. – С нас и революциев хватит!

Возница отвернулся, взмахнул кнутом, и, словно ставя точку в непростом разговоре, откуда-то издалека донесся едва слышный паровозный гудок…

* * *

Большой картонный окорок, сиротливо лежавший в витрине продуктового магазина, покрылся пылью, отчего нарисованные белые полоски сала выглядели серо и казались протухшими. Такая ассоциация рассмешила Иртеньева, и он, еще немного полюбо вавшись на свое отражение, хмыкнул и зашагал дальше.

Час назад утомленный возница с облегчением высадил его и краскома возле замызганного городского вокзала и немедленно укатил. Вроде как за компанию, а на самом деле изучая обстановку, Иртеньев вслед за краскомом вошел в битком забитый кассовый зал, где его спутник довольно быстро получил по своему военному литеру билет до Москвы.

Тем временем Иртеньев воочию убедился, что торчать в бесконечной очереди по меньшей мере бесперспективно. После этого Вике оставалось только распрощаться с неожиданно ставшим говорливым попутчиком и отправиться в город.

Засидевшись от долгой езды в трясучем тарантасе, Вика в охотку прошагал пешком две версты через предместье, отделявшее железнодорожный вокзал от собственно города, и оказался где-то в районе центра.

Здесь Вика окунулся в полузабытую обстановку стоявших сплошным рядом домов, афишных тумб, подъездов, витрин, переулков, в общем, всего сугубо городского, чего он так долго был лишен в своем таежном захолустье.

Сейчас Вике нравилось глазеть на покосившиеся каменные или чугунные столбы, торчавшие почти у каждого въезда, на булыгу мостовой, засыпанную мусором, и даже на сурового дворника, который лениво собирал в свой огромный совок валявшиеся на дороге конские яблоки.

Негромкий, но слитный гул многих голосов заставил Иртеньева повернуть голову, и он увидел, что стоит на углу проезда, перегороженного воротной аркой, на верхней дуге которой красовались накладные, выцветшие от времени, буквы.

Вика с удовольствием прочитал чуть ли не вслух надпись «Рынок» и улыбнулся. Это было как нельзя кстати. Незатейливое название, вкупе с давно пустовавшим желудком, породило некую ассоциацию, и перед Иртеньевым зримо предстал вид противня, полного аппетитно-горячих пирожков с ливером.

Конечно, на таком многолюдном торжище наверняка должно было найтись нечто подобное, и Вика не колеблясь свернул в широко распахнутые ворота, чтобы тут же быть затолканным озабоченной толпой, медленно ползущей вдоль грубо сколоченных прилавков, за которыми стояли не менее озабоченные продавцы.

Вика подчинился общему потоку и двинулся вместе со всеми, высматривая по дороге нечто похожее на обжорный ряд. Но так продолжалось недолго. На стыке двух потоков кто-то бесцеремонно взял Вику за локоть, и чей-то голос удивленно воскликнул:

– Господин капитан!.. Неужели вы?

Иртеньев инстинктивно дернулся и оказался лицом к лицу с высоким мужчиной, так и не отпускавшим его локоть.

– Не узнаете?.. – человек дружески улыбнулся Иртеньеву.

Что-то в этом все еще аристократическом, однако уже изрядно потасканном лице мелькнуло знакомое, но Вика, на всякий случай, медленно протянул:

– Не-е-т…

– А вы вспомните, капитан… – человек наконец-то отпустил Викин локоть. – Брусиловский прорыв, день взятия Луцка и вы, делаете фотографию у аптеки…

Вика послушно напряг память, и, странным образом, первой вспомнилась лошадь. Породистый длинношеий дончак стоял поперек старинной узенькой улочки, целиком перегораживая булыжную мостовую между крыльцом аптеки и покосившимся столбом городского керосинового фонаря.

И сразу все та же память услужливо дорисовала остальное. Вика вспомнил, что сам он в тот день стоял рядом, чуть выше по склону городского холма, с которого спускалась улочка, и старательно ловил видоискателем «кодака» улыбающееся лицо всадника в офицерских погонах.

– Ротмистр… – неуверенно начал Вика.

– Ну да, ротмистр, ротмистр, – подбодрил его мужчина.

– Ротмистр… – повторил Вика, и тут словно пелена спала с его глаз, заставив радостно выдохнуть: – Ротмистр Ясницкий!

– Ну я это, я! Здравствуй, Иртеньев… – мужчина на секунду припал к плечу Вики и сразу отстранился. – Ты как здесь?

– Да, понимаешь, с дороги я, подкрепиться хотел малость…

– Ну, это только ко мне, только ко мне…

Ясницкий взмахнул руками и суетливо потянул упиравшегося Вику к выходу. Столь стремительная перемена ошеломила Иртеньева, и он начал неуверенно отказываться:

– Так как же так? Сразу… У меня же и нет ничего…

– И не надо, – пресек его возражения Ясницкий.

– Да подожди же! – задержал его Вика. – Давай я по такому случаю хоть водки куплю.

– Это можно, – быстро согласился Ясницкий и добавил: – Мы с женой живем тут неподалеку, а «белую головку» по дороге возьмем, в «монопольке».

От Вики не скрылось то, что при упоминании о выпивке в глазах Ясницкого появился нехороший блеск.

«Неужто алкоголик?» – мелькнуло в голове у Иртеньева, на какой-то момент он даже заколебался, но, решив не придавать значения в общем-то житейскому делу, послушно зашагал вслед за торопившимся к винной лавке комбатантом.

Идти и вправду пришлось недалеко. Минут через пятнадцать, купив по дороге обязательную бутылку, Ясницкий свернул в проезд и завел Иртеньева в большой, донельзя замусоренный двор, в дальнем углу которого Вика успел заприметить испускавший специ фическое благоухание дощатый сортир.

Жилье бывшего ротмистра оказалось в полуподвале комбинированного флигеля. Кирпичный, на треть упрятанный в землю первый этаж был весь испятнан кусками еще сохранявшей побелку штукатурки, зато второй, бревенчатый, сильно потемнел от времени, и его мрачный вид лишь слегка оживляли выкрашенные охрой наличники окон.

Дверь им открыла статная, еще довольно красивая женщина, которой Ясницкий тут же, на пороге, представил спутника:

– Вот, душа моя, знакомься, капитан Иртеньев, в прошлом мой сослуживец!

Женщина, не проявляя никаких эмоций, вежливо наклонила голову, но когда Вика церемонно поцеловал ей, отчего-то пахнувшую вареным картофелем, руку, она вдруг покраснела, как девочка, поспешно сдернула с себя кухонный фартук и засуетилась.

– Да вы проходите, проходите, милости просим!

Двухкомнатная квартирка с кухней, как догадался Иртеньев, оборудованной в бывшем чулане, оказалась довольно уютной. Во всяком случае, пахнуло на Вику чем-то нестерпимо домашним, до боли напоминавшим прошлое.

Хозяйка провела Иртеньева в комнату, служившую гостиной, и усадила мужчин за стол, на котором как по волшебству возникла свежезажаренная курица, картофельное пюре, соленые огурчики, а в стоявшем посередине блюдечке оказался нарезанный кольцами репчатый лук, для аппетита политый растительным маслом.

– Ну-с, приступим… – предвкушая выпивку, Ясницкий потер руки, откупорил бутылку, ловко разлил водку по рюмкам и провозгласил первый тост: – За встречу!

И дальше все пошло по знакомой, годами накатанной колее, когда люди, давно не видевшие друг друга или, наоборот, только что встретившиеся, проявляя взаимный интерес, начинают понемногу выяснять, что, кто и где…

Однако через какое-то время, нарушая привычную нить разговора, похоже, изрядно захмелевший Ясницкий неожиданно обратился к Иртеньеву:

– А скажите-ка мне, господин капитан, как вы думаете, что нас, офицеров, ждет?

До сих пор все сидевшие за столом явно избегали говорить о политике, и потому Иртеньев, уходя от прямого ответа, хмыкнул:

– То же, что и всех…

– А вот и нет! – Ясницкий торопливо полез в карман, вытащил замызганную бумажку и протянул Иртеньеву. – Прочтите!

К удивлению Вики, на бумажке с печатным изображением серпа и молота было написано от руки: «МОЛОТСЕРП».

– Ну и что? – Иртеньев пожал плечами.

– А то! – Ясницкий многозначительно поднял палец. – Чтобы узнать, чем кончится, читаем наоборот: «ПРЕСТОЛОМ»!

– Да бросьте вы, – Иртеньев попытался все обратить в шутку.

– Нет, позвольте! Я вот сейчас занят изучением Французской революции. Все, все как у нас! И террор, и партийные распри, свидетелями коих мы сейчас являемся, и все остальное!

Краем уха Вика уже слышал о троцкистах, но сейчас ему оставалось только выразить недоумение.

– А при чем тут мы?

– А при том! – от выпитой водки глаза Ясницкого приобрели странный блеск. – Мы, офицеры, должны организоваться и помочь!

Не зная, что и сказать, Вика принялся крутить пустую рюмку, и Ясницкий, тут же истолковав это по-своему, обратился к жене:

– Душа моя, я добегу до «монопольки»?

Женщина приподняла опорожненную бутылку, бросила взгляд на Иртеньева и, опустив глаза, со вздохом кивнула… Вика протянул было деньги, но Ясницкий, протестующе замахав руками, сорвался со стула и исчез за дверью.

В комнате повисла напряженная тишина, и, чтобы проставить для себя все точки над «i», Вика вежливо поинтересовался:

– Он что, сильно пьет?

– Хуже… – женщина не сумела подавить горестный вздох. – Он, бедняга, в ЧК, в расстрельном подвале, месяц сидел, и вот…

Понимая, что после такого сообщения задерживаться в этой квартире не стоит, Вика выждал приличную паузу и спросил:

– Скажите, а хорошая гостиница у вас в городе есть?

– Есть… «Элефант»… – думая о чем-то своем, машинально ответила женщина и начала не спеша переставлять тарелки…

* * *

На всякий случай ни в какой бывший «Элефант», а теперь городскую «Гостиницу № 1», Вика идти и не собирался. К тому же, как выяснилось позже, там поселили делегатов какого-то то ли слета, то ли еще чего-то в том же роде, и, естественно, для прос тых граждан «с улицы» места, ясное дело, не могло быть.

Так что после недолгих поисков Иртеньев подыскал себе местечко в заштатном отеле, прозывавшемся по старинке «Купеческими номерами», и сейчас, развалившись на широкой кровати, хвалил себя за то, что решительно отклонил настойчивые просьбы Ясницкого поселиться на это время у него.

Еще сохранившаяся здесь купеческая обстановка действовала на Иртеньева расслабляюще, отчего и мысли у него сами по себе перескакивали с одного на другое. Вика даже подумал, а не остаться ли здесь совсем и, подыскав себе с помощью Ясницкого какую-нибудь работу, легализоваться окончательно.

Однако способ, каким Иртеньев заполучил свои документы и, в конечном счете, вроде как освободился, начисто исключал такой вариант. К тому же Вика был убежден, что уж если ЧК и выпустила в свое время бывшего ротмистра на свободу, то теперь, само собой, не спускает с него глаз.

Придя к такому выводу, Вика потянулся, сел на кровати и только сейчас заметил темные полоски грязи между пальцев босых ног, которые, как явное напоминание необходимости срочно заняться собой, предопределили все его дальнейшие действия.

Водопровод в номере отсутствовал, но старомодный наливной умывальник с поворотным краном и зеркалом на водяном баке имелся, так что кое-как привести себя в порядок Вика смог. Однако этого ему показалось мало, и, придя к закономерному выводу, Вика не спеша оделся, по давней привычке окинул взглядом оставляемый номер и вышел в коридор.

Роскошный отдых породил игривое настроение, и, передавая ключ портье, сидевшему за столом под скучной надписью «Дежурный», Вика прямо-таки с восточной цветистостью спросил:

– Не соизволите ли сказать мне, о любезнейший гражданин дежурный, а далеко ли отсюда городская баня?

От такого построения фразы пожилой человек сначала слегка опешил, но потом широко улыбнулся.

– Желаете с дороги помыться?

– Именно! – подтвердил Иреньев. – Опять же через пару дней дальше ехать…

– А у вас как, и билетик имеется? – голос портье неожиданно стал вкрадчивым. – Если что, могу поспособствовать. Так сказать, в прежние времена проезжающие у нас заказывали…

– Да там же очереди… – начал было Вика, но, сообразив, что у портье свой интерес, быстренько согласился: – Если так можно, то…

– Какое направление? – деловито спросил портье.

– Вообще-то мне надо в Екатеринбург, – Вика назвал первый вспомнившийся город, – но можно и рядом, лишь бы поезд…

– Значит, пораньше-с? – уточнил портье. – Только вот цена…

– Ну, разумеется, – понимающе кивнул Вика и спохватился: – Да, любезный, а как же баня?

– Так она же рядом, – портье услужливо привстал со своего стула и даже показал нужное направление пальцем. – От входа, извольте, налево и, никуда не сворачивая, всего два квартала.

Обрадовавшись оттого, что все так ловко устро илось, Вика благодарно «сделал ручкой» оказав шемуся столь любезным портье, а потом чуть ли не вприпрыжку выскочил на улицу и зашагал легко, как в молодости, щеголевато прищелкивая каб луками.

Круглую вывеску бани, напоминавшую небольшой, висящий поперек тротуара таз, Иртеньев углядел за полквартала. Это было необычно, да и сам вход удивил Иртеньева. У него даже сложилось впечатление, что он зашел не в баню, а в простой магазин. Не хватало только витрины, но и ее с успехом заменило широкое стекло промежуточной двери, на котором Вика недоуменно прочел:

МАТЕЛИБОПДОХВ

Сообразив, что он читает уже изнутри простое объявление: «Вход по билетам», Вика громко рассмеялся и, наклонившись к окошечку кассы, сразу протянул деньги. Чуть позже банщик, уже получивший щедрую мзду, провожая Иртеньева «в самый лучший номер», заговорщически понизил голос и предложил:

– Ваше степенство, ароматическую соль не желаете? Или пива. Или, может, чего такого?..

Прекрасно понимая, о чем речь, Иртеньев усмехнулся.

– Соль принесешь, а все такое в другой раз…

– Понимаем-с… – и банщик услужливо распахнул дверь, гостеприимно пахнувшую на Иртеньева теплым воздухом.

Номер Вике понравился. Впрочем, сегодня с утра ему все нравилось, и сейчас, сидя в ванне по горло в горячей, чуть зеленоватой от ароматической соли воде, Иртеньев с удовольствием поглядывал на кафельные стены, на лавку искусственного мрамора и даже на неизвестно как затесавшуюся сюда деревянную бадейку с высокими ушами-ручками.

Запах ароматической соли сладко дурманил голову, отчего, против воли, там начинали крутиться мысли о всяких теплых краях, мулатках и, как выразился здоровяк-банщик, про «все такое». Вике даже вспомнилась Поля, и он, прогоняя ненужный морок, с фырканьем и плеском, принялся мыться.

Через час Вика вышел из бани умиротворенным и шагал по улице, безмятежно поглядывая на прохожих. На другой стороне мелькнула вывеска почты, и он, как-то безо всякой видимой связи, подумал, что есть смысл не все деньги носить с собой, а частью спрятать, отправив перевод самому себе.

Идея показалась Вике весьма заманчивой, и он, не откладывая, перешел дорогу, чтобы оказаться в обычном почтовом отделении, где десятка полтора людей или топтались возле трех небольших окошечек, или, присев к убогому столу, что-то писали.

Поискав глазами незатейливую надпись: «Прием и выдача переводов», Вика стал сбоку маленькой очереди и для начала взялся изучать висевшую рядом с окошечком отпечатанную на машинке инструкцию.

Ничего нужного для него в инструкции не оказалось, и Вика подвинулся ближе, намереваясь улучить момент и спросить сидевшую за окошком строгую девулю, которая, водя из стороны в сторону не глазами, а сразу всей головой, внимательно изучала очередной бланк перевода.

Барышня закончила чтение бланка и, когда Вика собирался уже раскрыть рот, вдруг взяла со своего стола лежавший там паспорт, и, шлепнув им о стойку, сухо сказала:

– Гражданин Марин, возьмите.

Вика машинально повернул голову и завороженно следил, как поименованный гражданин, обстоятельно спрятал возвращенный ему паспорт в помятый черный бумажник, а потом все вместе засунул во внутренний карман пиджака.

В голове Иртеньева мгновенно возникла некая комбинация, и он, забыв и про переводы, и про барышню в окошке, выждал приличную паузу и тихо, не привлекая лишнего внимания, вышел вслед за неизвестным ему Мариным.

Вот теперь у Иртеньева и следа не осталось от недавнего умиротворенного состояния. Наоборот, подобравшись по-волчьи, он сосредоточился, и в голове у него молоточком била только одна мысль. Человек, идущий всего в нескольких шагах впереди, имеет примерно такой же возраст, и у него в кармане лежит бумажник с по-настоящему легальным паспортом.

Вика понимал некоторую авантюрность своего замысла, но отказаться от него не мог. В конечном счете все должен был решить случай, ибо обстоятельства могли сложиться двояко. И уж тогда выяснится окончательно, будет у Иртеньева возможность совершить задуманное или нет.

И хотя шансы, как говорят англичане, были фиф ти-фифти, желание завладеть «чистым» паспортом у Иртеньева было настолько сильным, что он, надеясь лишь на удачу, как привязанный, шел и шел за куда-то спешившим человеком.

При такой долгой слежке риск быть замеченным возрастал с каждым оставленным позади кварталом, и Вика, чтобы хоть как-то замаскироваться, снял и понес в руках свою уж очень приметную инженерную фуражку.

Но, как частенько бывает, упорство вознаграждается, и Вика, увидев, что преследуемый человек, так ни разу и не оглянувшись, наконец-то свернул с тротуара в какое-то парадное, очертя голову заспешил туда же.

В подъезде, куда влетел Вика, было тихо, и только этот Марин, на свою беду задержавшись возле ступенек, похоже, приводил в порядок какую-то костюмную мелочь и при этом сердито бормотал что-то себе под нос.

Не медля ни секунды, Вика сделал бесшумный бросок и, занеся поставленный молотком кулак, вложил в этот оглушающий удар всю силу. Не ожидавший нападения человек мешком повалился на пол, и Вика, мгновенно выхватив у него из кармана бумажник, первым делом проверил, там ли паспорт.

Едва вожделенный документ оказался у Вики, он уже для порядка наскоро ощупал потерпевшего. Во внутреннем кармане нашлась тонкая книжечка, и, вытянув ее до половины, Вика разглядел тисненые буквы: «ВКП (б)». Некто Марин, по странному стечению обстоятельств, оказался вдобавок еще и большевиком.

Преодолев искушение стать заодно уж и членом партии, Вика сунул книжечку назад в карман владельцу и, заметив, что тот начал приходить в себя после полученного жестокого удара, опрометью бросился вон из полутемного подъезда…

* * *

Печать, переснятая старым способом, с помощью разрезанной пополам сырой картофелины, получилась что надо. Однако Вика еще долго и придирчиво рассматривал оттиск, потом еще раз глянул на две дописанные им буковки, которые превращали владельца паспорта из Марина в некоего Маринина, и, удостоверившись, что все вроде вышло, положил на стол свежеподделанный документ.

Довольный проделанной работой, Вика не торопясь убрал со стола перочинный ножик, чернильницу, школьную «вставочку», для которой было специально куплено перо «Рондо», и только потом старательно разорвал на мелкие кусочки листик бумаги с аккуратно вычерченной контрольной сеткой.

Покончив с этим, Вика швырнул смятые обрывки в мусорник, отправил туда же половинку картофелины, предварительно как можно тщательнее счистив со среза следы мастики, после чего, с чувством глубокого удовлетворения, принялся расхаживать по номеру, мурлыча себе под нос фривольный мотивчик.

Правда, некий червячок продолжал подспудно точить Вику. Недавно введенные паспорта все еще вызывали повышенный интерес у служащих, а значит, опасность разоблачения становилась весьма реальной.

Устранить сомнения можно было только одним способом. Следовало как-то исхитриться и показать исправленный документ человеку, который по долгу службы все время имеет дело с настоящими пас портами.

И тут Вика вспомнил почту. Ну, конечно же, достаточно обратиться в отдел «До востребования», и все станет ясно. Вдобавок при такой проверке риск сводился к минимуму, и, не откладывая дело в долгий ящик, Иртеньев начал собираться.

Настроение у Вики было приподнятое, и (тут уж одно к одному) вдобавок на выходе из отеля давешний портье обрадовал Иртеньева приятным сообщением:

– Билетик вам заказан, ждем-с…

– Превосходно!

Ответив так, Вика благосклонно посмотрел на почтительно привставшего со своего стула дежурного и, от полноты чувств напевая вполголоса, вышел на улицу. Идти туда же, где произошла встреча с бедолагой Мариным, было, по меньшей мере, неразумно, и Вика целых полчаса кружил по городу, пока не нашел другое отделение, ютившееся в старом бревенчатом доме.

Помещение почты оказалось крошечным, людей многовато, и Вике пришлось постоять в очереди, прежде чем он подал свой паспорт в окошечко, чтобы с самым безразличным видом спросить:

– Для меня… Ничего?

Безликий человек в сатиновых нарукавниках бросил взгляд на Вику, потом старательно прочитал документ и, порывшись в стоявшем перед ним продолговатом ящике с корреспонденцией, возвратил паспорт, отрицательно покачав головой. Вика, как мог, изобразил сожаление и, очень довольный результатом, пошел к двери, на радостях так и не положив паспорт в карман.

Выйдя наружу, Иртеньев секунду постоял на крыль це почтового отделения, решая, в какую сторону направиться, но, едва сойдя со ступенек, с удивлением узнал в идущем навстречу ему человеке откуда-то взявшегося здесь Ясницкого.

Слегка оторопев от неожиданности, Вика почти по-офицерски приложил руку к козырьку своей инженерной фуражки, и как-то само собой у него сорвалось с языка то, о чем он сейчас подумал:

– Вы что, искали меня?

Иртеньев старался говорить как можно приветливее, но, признаться, внезапное появление ротмистра насторожило Вику.

– Да нет, просто на работу иду, а тут вдруг вы… – спокойно пояснил Ясницкий.

– Вы работаете? – Вика попытался загладить оплошность.

– Да, всего лишь экспедитором. В «Общепите».

Такое простое объяснение несколько успокоило Вику, и он, заметив, что все еще держит в левой руке паспорт, поспешно сунул его в карман. Однако Ясницкий, конечно же, обратил внимание на этот жест и, правильно сопоставив его с вывеской почты, вежливо поинтересовался:

– Письма ждать изволите?

На какой-то момент Вика снова растерялся. Если сказать «нет», надо искать другое объяснение, если «да», могут последовать еще вопросы, и уж никоим образом нельзя говорить правду. И тут Ясницкий, от которого не укрылось волнение Вики, сам придя ему на помощь, заговорщически подмигнул.

– Что?.. Небось, женщина?

– Ну, знаешь, это… – многозначительно начал Вика, всем своим видом стараясь показать, что ротмистр угадал.

Обрадованный Ясницкий заулыбался и тут же предложил:

– Пойдем-ка пообедаем, тут за углом столовка «Общепита».

Причин для отказа Вика не видел, тем более что подкрепиться совсем не мешало, и он охотно пошел вместе с ротмистром, по дороге болтая о всяких пустяках.

К удивлению Иртеньева, Ясницкий провел его в какой-то двор и там, окликнув мужика явно кухонно-поварского вида, попросил:

– Слышь, Ефремыча позови…

Вышедший к ним через пару минут Ефремыч, по виду типичный зав общепитовской столовки, увидев, кто его ждет, недовольно сморщился и, кивнув на Иртеньева, бросил:

– Это кто с тобой?

– Сослуживец, – торопливо ответил Ясницкий и попросил: – Понимаешь, Ефремыч, нам с товарищем поговорить надо и, конечно, само собой…

– Ладно, – снисходительно кивнув, Ефремыч пошел первым и уже на ходу кинул через плечо: – Ты работать-то сегодня будешь?

– Буду, буду, вот только… – начал было Ясницкий, но зав довольно добродушно прервал его:

– Да, понимаю, понимаю… Полечу я вас, сослуживцы.

Осклизлым коридором, пропитавшимся застоялым запахом кухни, зав провел Вику с товарищем в какой-то слабо освещенный закуток, где, однако, имелся стол, застеленный чистой скатеркой, и пара стульев.

Пожелав гостям приятного аппетита, Ефремыч вышел, и почти сразу им подали тепловатые котлеты с гарниром из гречки, хлеб, переложенную кольцами лука уже нарезанную селедку, а чуть позже принесли два, не долитых на треть, стакана.

Судя по тому, с какой жадностью Ясницкий тороп ливо выпил водку, Иртеньев понял, что предстоящая беседа ничего нового не сулит, и, лениво пережевывая общепитовскую котлету, напомнил:

– Ты вроде поговорить хотел?

– Хотел, – Ясницкий быстро положил вилку. – Только сначала спрошу. Ты как, советскую власть признал?

– Что значит, признал, не признал? – ушел от прямого ответа Вика. – Ты вон тоже, экспедитором работаешь…

– Я жду, – коротко ответил Ясницкий.

– Чего? – сделал удивленное лицо Вика.

– Чего? – переспросил Ясницкий и медленно, с каким-то внутренним убеждением, произнес: – Ты сам знаешь, наши белые вожди оказались говном, а союзники и того хуже, вообще мразью, пекшейся только о себе, но все равно выход у нас есть.

– Это ты что, про советскую власть? – насторожился Вика.

– Именно, – подтвердил Ясницкий. – Ни в большевизм, ни в этот ихний интернационализм я не верю, а верю в совсем другое.

– Это во что же? – заинтересовался Вика.

– В дух наш, русский дух, верю. Он нас спасет.

– Так ты, выходит, русский националист, – вздохнул Вика.