Текст книги "В ту же реку"

Николай Дронт
В ту же реку

© Николай Дронт, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Апрель

22.04.72

 
Чай не пьем без сухарей,
Не едим без сдобного,
Кто сказал, что плохо мы живем?
Ничего подобного!
 

Застольную песню тянут от всей души и, главное, громко. Опять забыли, что я сплю, и разбудили своим ором. На два выходных ящик водки и огромная кастрюля наших фирменных котлет, остальное друзья приносят, кто чего вкусненькое умеет сготовить. Семенюки славятся рыбным жаревом, особенно корюшкой. Тетя Лена и дядя Миша Невстроевы пекут пышные пироги. С вареньем из морошки самые вкусные, но с красной рыбой или с кислой капустой тоже чудо как хороши. У Соколовых, тети Риты с дядей Юрой, родителей моего одноклассника и друга Жеки, специализация на заготовленных летом, вяленных на слабом северном солнышке балыках и на засоленной лично главой семейства красной икре. У дяди Васи вкуснее всех получается тушеная оленина и бульон. У нас с ним своего рода соревнование. Утром, после вчерашнего застолья, он крепким бульончиком похмеляет страждущих. Я их же отпаиваю кофе с пряностями. Хотя народ уже давно решил вопрос – сначала Васькиного бульончику с невстроевскими пирожками, затем Лёшкиного кофейку, а затем накатить по маленькой и можно продолжать веселье снова.

 
А Камчатка, а Камчатка,
А Камчатка от Москвы далековата,
И сюда почтовый не идет.
И погода, лишь погода виновата
В том, что вовремя не прибыл самолет.
 

Это Камчатка, я там жил с родителями, пока не закончил школу.

Стоп! Не понял?!

Остатки сна мигом слетели, и сразу как будто произошел взрыв в голове. Два сознания – школьника и старика – слились в единое целое.

Полежал, привыкая к ощущениям, потом ощупал себя. Шрамов нет, зубов мудрости нет, кончик не дорос до полной мужской кондиции. Тело подростка.

В свете, пробивающемся из щелей двери, разглядываю комнату. Письменный стол, табуретка, полки, верстак. Всё самодельное. Только кровать с пружинным матрасом покупная, на ней лежу я, Лёха Костров. За то, что освобожден от физкультуры, кличут Дистрофиком и Дохлым. Я не обижаюсь, а игнорирую говорунов, они так быстрее отстают. Более приемлемые кликухи – Костёр и Вумный.

В Москве учился с тройки на четверку, а по приезде в поселок сразу скакнул на четыре и пять. Дело не в уровне учителей, хотя не без того. Классы тут максимум по восемнадцать человек, телевидение на север Камчатки не добивает, и очень короткий зимний световой день. От нечего делать начал читать учебники и выполнять домашние задания. В общем, взялся за ум или, может, просто повзрослел. Не знаю, но с первого дня стал лучшим в классе почти по всем предметам. Так что Вумным меня зовут заслуженно.

 
И вот шестерками
Хиляем бодро мы,
По тропам тем,
Где гибнут рысаки,
Без вин, без курева,
Житья культурного,
Куда зазвал, начальник, отпусти!
 

Мать вышла замуж за отчима, и мы всей семьей почти три года назад приехали сюда. Отчим, дядя Володя, по профессии геолог, согласился отработать начальником экспедиции «на земле», а заодно написать диссертацию, с надеждой по возвращении занять должность завлаба в своем НИИ. Северные надбавки тоже стали весомым аргументом. Мать устроилась к нему в экспедицию, но в поле не ходит, только принимает образцы, подшивает отчеты, сортирует и обрабатывает присланные результаты, занимается обычными камеральными работами.

Московская квартира забронирована и заперта. Когда я закончу десятый класс, мы вернемся туда. Хотя до возвращения осталось еще чуть больше двух лет, сдавать жилплощадь родители побоялись. Был случай у знакомых, когда жилец умудрился оттяпать у хозяев одну комнату. Была квартира отдельная, – стала коммунальная.

 
А я еду, а я еду за деньгами,
За туманом едут только дураки…
 

С деньгами получится не очень. После возвращения родители камчатские накопления за год размотают. Мама с отчимом года через два после приезда разойдутся, а вскоре будет найден новый муж, но и с ним месяца через три она расстанется. Меня отправит в коммуналку, в комнату бабушки, чтобы не мешал устраивать матери личную жизнь.

 
Звени, бубенчик мой, звени,
Гитара пой любви напевы,
А я вам песню напою,
Как шут влюбился в королеву.
 

Всё! Раз тетя Рита завела свою любимую, значит, народ дошел до нужной кондиции, попросил отвальную и сейчас гулянка закончится.

А утром, между прочим, детям работать придется! Изверги, тираны и э-э… сатрапы, кажется. Как проснутся, тотчас будут просить им кофейку сделать. Всего один раз сварил с пряностями и пенкой, сразу манеру похмеляться кофе завели. Ворчу, но без души. На самом деле горжусь почетной обязанностью и наслаждаюсь родительскими похвалами.

До сих пор не верится, что удалось попасть в прошлое. Интересно, почему именно сюда? Наверное, здесь какая-то важная развилка в моей судьбе, но как ее найти? Как начать новый путь? И куда он приведет? Ладно, разберемся. Главное, не повторить старых ошибок.

Знания из будущего наложились на память школьника. Знаю не только о глобальных событиях нашей истории, но и о своей прошлой жизни.

Из того, что может пригодиться, помню, что в результате цунами 2006 года наш поселок был разрушен. Когда разбирали завалы, в развалинах рыбозавода нашли схрон с оружием и несколько тысяч рублей советских денег. Приятель, живший тогда в поселке, опубликовал снимки в интернете. Надо будет посмотреть, нет ли сейчас тайника на том месте.

Помню, как в 1972-м при ограблении сберкассы засветились автоматы убитых в 1971-м погранцов. Потом пошли слухи про место, где бандиты хранили оружие. Я сам лазил с приятелями смотреть эту захоронку, конечно же, пустую.

Весной 1972-го насмерть замерз Петр Петрович Пантелеев, одна из легенд поселка. По слухам, он был миллионером. Деньги заработал старателем на Колыме. В годы войны купил для армии истребитель, а после победы платил детскому дому за содержание группы из двадцати сирот фронтовиков. Когда те закончили школу, дал каждому денег на обзаведение и устроил на хорошую работу. После запрета частникам мыть золото переехал на Камчатку и больше отсюда никогда не выезжал.

В поселке каждый год по пьяни замерзало по нескольку человек. Бывало, люди пропадали в пургу, иногда рядом с домом. Когда таял снег, их находили. Так и Петра Петровича нашли. У него в кармане обнаружили наган и золотой шлих, то есть песок.

Стоп! В 1972-м! А сейчас 22-е или уже почти 23 апреля 1972 года. Сегодня в школе еще линейка в честь дня рождения Ленина была. Утром надо будет сходить к старой котельной, посмотреть, как там и что.

В 1973-м трое ребят из нашей школы гоняли на моторке по бухте. Выпивши, конечно. Зачем им понадобилось при начинающемся шторме садиться в лодку, а тем более выходить в залив, никто не скажет. Моторку на третий день прибило к берегу в соседнем районе. Пацанов не нашли. Тетя Лена и дядя Миша потеряли единственного сына. Он был всего на два года младше меня.

Что еще такого было в прошлом? Драки и пьянки не в счет.

Самое значимое случилось уже в Москве, после возвращения в 1974-м. Хотя вот еще! Сразу после моего отъезда прошел слух про поимку китайского шпиона. Но, по-моему, просто болтали. У нас единственный военный объект – это погранзастава. Ну, еще аэропорт. Кому может понадобиться захудалый поселок в тысяче с лишним километров севернее Петропавловска-Камчатского?

В Москве же случалось много интересного. Про клады читали? В прошлом… или уже в будущем, я занимался диггерством и кладоискательством, специальную литературу читал, даже однажды нашел захоронку с деньгами. Деньгами оказались отсыревшие, никому не интересные керенки. После того случая к поискам сокровищ как-то резко охладел, но за кладами продолжал следить.

Девяностые – времечко вообще самое кладоискательское! Переделывали старые особняки в элитные офисы и представительства. При ремонтах и перестройках тогда много чего нашли по чердакам да подвалам. Я точно знаю, где лежат шесть-семь интересных кладов по Москве и один очень богатый в Подмосковье. Причем там спрятана не мелочь, а вполне достойные ценности, не зря же про большинство из них в прессе писали. Еще про пару захоронок не писали, но в силу обстоятельств я как-то узнал про них. Словом, будет чем заняться по возвращении на материк.

Какие имею стартовые плюсы в новой жизни? Главное, знаю будущее. У меня всегда была хорошая память. Неплохо учусь, причем за счет соображалки, а не усидчивости. С ней как раз не очень. Я обаятельный, хорошо умею ладить с людьми. Неплохой программист, хотя эти знания еще долго будут неактуальны.

Из не пригодившихся в будущем талантов – метко стреляю из малокалиберной винтовки. Зимой, на школьных соревнованиях, отстрелялся лучше всех и сдал на I юношеский разряд. Стрельбу бросил после школы, в Москве с тирами сложно и дорого.

Позже, в лихие девяностые, научился недурно махать ножиками. Ничего такого, три хвата, десять ударов, восемь уязвимых точек. Учитель подвальных курсов из бывших спецназовцев учил не фехтованию, а самообороне. Точнее, как быстро ударить и смыться. Он же показал, как махать нунчаками, объяснил, куда и чем бить при неожиданном нападении. Чего стоит носить с собой, чтобы и оружие всегда нашлось, и милиции не к чему было придираться.

На материке у меня открылись способности к языкам программирования. За первый же год учебы выучил несколько машинных. Как сейчас помню – АЛГОЛ, КОБОЛ, Фортран, БЭМШ, Мадлен, АЛГАМС… Как ветром их приносили и уносили переменчивые волны программистской моды. ПЛ-1, Лисп, АДА… Кто про них сейчас помнит? После десятка изученных просто перестал считать количество.

Плоховато, но кроме русского владею еще шестью языками. Корякским, правда, после Камчатки ни разу не воспользовался. Общаясь с другом Лёней, выучил идиш. Не иврит, у нас его тогда мало кто знал, именно идиш. За то был любим его бабушкой. От нее набрался разных словечек и знаю, как по-настоящему, а не в анекдотах, говорили местечковые евреи.

Английский без особого успеха учил в школе и в институте, но только на работе взялся за изучение серьезно. Какой ты программист, коли сам не переводишь западные гайды?!

Венгерский выучил за два года частых командировок. Мы с мадьярами в рамках СЭВ[1]1
  Содружество экономической взаимопомощи.


[Закрыть] делали прибор. Практика в языковой среде, теория на курсах при посольстве, в результате спокойно могу общаться на рабочие темы с коллегами и на бытовые в магазинах.

Новый язык понадобился в начале двухтысячных, когда работал в совместном германско-российском предприятии. Зная идиш, выучить немецкий было не сложно. Тем более языковых курсов открылось по Москве на любой вкус и кошелек.

Китайским увлекся, начав серьезно заниматься гимнастикой ушу. Последние годы жизни даже чуток зарабатывал на нем. Регулярно ездил в Китай старшим группы желающих познать таинства ушу, кунг-фу и прочих красивых слов непосредственно из истоков. За выпас стада туристов мне оплачивали дорогу, гостиницу, выдавали немного командировочных, и за занятия с учителями я ничего не платил.

Из полезных навыков умею переплетать книги. Почему в комнате верстак? У школы стоит сарай, туда на время ремонта сложили старые книги из библиотеки. Осенью не то забыли про них, не то просто не успели забрать до первой пурги, в общем, сарай замело. Снега надуло внутрь на весь объем, и книги смерзлись. Весной вид у них стал не товарный, а реставрировать никто не мог или не хотел. Так они провалялись года два или три, пока я не приехал. После знакомства местные пацаны показали в поселке много интересных мест, книжный сарай в том числе.

Меня такое святотатство покоробило, видать, сказалось дурное воспитание. Нашел пособие по переплету, отчим помог сделать простенький пресс, достал сапожный нож, ножовку, ножницы, кисти, клей ПВА. И непременно топор – очень нужная вещь для переплёта оказалась. Я же сказал, внутрь сарая снег попал? Летом он слегка подтаял, а следующей осенью опять схватился. Север тут, понимаешь. У нас и вечная мерзлота вполне наличествует, так что книги изо льда пришлось вырубать.

Зато читаю собраниями сочинений. Уже освоил несколько. Брет Гард, Джек Лондон, Марк Твен, Вальтер Скотт. Сейчас дорубился до Конана-Дойла, прочел всего Шерлока Холмса и с ужасом понял, что автор не только про него писал.

Словом, в качестве хобби переплетаю книги из сарая. Худо-бедно, а около сотни томов за три года отреставрировал. Первые образцы получались плоховато, однако сейчас держу качество на вполне приличном уровне. Уже оброс нормальными инструментами, наработал навыки. В прошлый раз перед отъездом в Москву все отреставрированные книги отдал в школьную библиотеку. За них очередную грамоту получил.

Минусы у меня тоже есть. Как не быть? Чай, живой человек. Например, я в армии не служил. Смешно? А два врожденных порока сердца, незаращение межпредсердной перегородки и недостаточность митрального клапана не хотите иметь? Правда, к шестнадцати годам они уже почти не беспокоили, а к тридцати я заматерел и вовсе забыл про сердце. Из-за болезни не пью и не курю. Сколько дел завалил, которые мог бы решить, распив бутылочку с нужным человеком! Сколько новостей пропустил, всеми обсуждаемых в курилках!

Еще беда: когда концентрируюсь на чем-то, напрочь отключаюсь от внешнего мира, ничего не вижу, ничего не слышу, со всем соглашаюсь. В такие моменты из меня можно вытянуть что угодно, вплоть до обещания жениться. Жениться никто заставлял, но пару-тройку раз в задумчивости чуть не попал под машину, а в Венгрии даже под поезд.

С музыкальным слухом плоховато, эстрада не для меня. В начальной школе за пение имел стабильный трояк. Смеялся: «В детстве гулял с мамой в зоопарке. Залез в вольер со слоном, и он, вместо медведя, наступил мне на ухо… на оба сразу». Однако, когда появился отчим с гитарой, под его руководством быстро навострился бренчать «ритмично-туристичное, под выпивку лиричное». Не виртуоз, однако знаю всяко больше трех блатных аккордов. В студентах даже увлекался КСП. Клуб Самодеятельной Песни, или Костёр-Спальник-Палатка, эдакое сборище любителей попеть песни у костра, под гитару, на природе.

В прошлой жизни, вернувшись в Москву, поступил в институт, закончил, пошел работать в научно-исследовательский институт, женился, завел сына. Пока ездил по загранкомандировкам, жена нашла другого. Развелся, женился, завел дочь, выживал в девяностые, в двухтысячных моя жизнь более-менее устаканилась. Денег всегда мог заработать, но богатством никогда не страдал. Вышел на пенсию, потом остался один. Понял, что никому особо не нужен, рискнул принять предложение старого приятеля и получил шанс прожить свою жизнь сначала. Посмотрим, что получится.

Хотелось бы что-то поменять в будущем. Не только своем, но и страны. Но не уверен, что возможно предотвратить развал Союза.

С моей точки зрения, народ понял, как хорошо жили в СССР, лишь после тотального ограбления населения и разгула национализма в республиках. До того многие искренне считали идеалом шикарной жизни двадцать сортов колбасы в магазине без очередей.

Приезжая из загранкомандировок, я пытался донести вполне разумным людям, что за бугром своих проблем хватает. Например, с недостатком денег. Что иностранцы завидуют нашей системе образования и бесплатным квартирам, считают ничтожными платежи за коммуналку… Много еще чего пытался рассказать. Однако собеседники, подмигивая обоими глазами, говорили, что заработать-то мы всегда легко сможем. Народ бесили очереди в магазинах, хамство продавцов и мелких клерков. Хорошее воспринималось как должное, заграница становилась фетишем. Будем честны, многие верили, что капитализм – это тот же социализм, только много-много разных товаров в магазинах. Что ваучер действительно стоит две «Волги» и тебе их отдадут. Что Америка ночами не спит, желает помочь советским людям разбогатеть. Может, нашему народу просто необходимо было пережить «лихие девяностые», чтобы понять ценность завоеванного при советской власти?

Не знаю…

Что нужно для изменения истории? Знания о будущих событиях. Их есть у меня! Но очень мало, только из собственного опыта да из интернета. Я не историк, память у меня хорошая, однако далеко не абсолютная. До Брежнева с советами, как делают все приличные попаданцы, добраться не светит, скорее в психушку попаду. Да и кто мне поверит? Или поверят и что? Можно сказать: «Дяденьки, через двадцать лет в стране будет очень плохо!» А мне в ответ: «Кому плохо? Мои дети хорошо устроились!» Те знакомые, которые заработали приличные деньги в перестройку, были или детьми партийцев, занимавших хлебные должности, или бывшими комсомольскими работниками, или выходцами из криминала, или ядреной смесью этих трех категорий. Из простых людей никто особо много денег не поднял. Ну, или поднял, да долго не удержал.

Идейные коммунисты-бессребреники тоже, бывало, встречались. Однако значительно чаще, особенно на руководящих постах, попадались пустобрёхи, считающие КПСС лишь необходимой для карьеры ступенькой наверх. Они-то и затеяли перестройку.

Что остается? Писать анонимки на предателей Родины? Не так много я про них и помню.

Лично отстреливать виновных в ограблении страны? Не думаю, что, избавив страну от пары-тройки одиозных фигур, удастся переломить тенденцию к развалу. Хотя можно будет подумать про их дискредитацию.

Ладно, с лирикой пора завязывать. Требуется конкретика. Что нужно для изменения будущего?

Первое – знание ключевых точек истории.

Второе – деньги.

Третье – люди. Соратники.

Ну и, пожалуй, оружие. У меня есть только обрывочные знания по первому пункту, больше нет ничего. Совсем. Однако до смерти Брежнева еще десять лет. Быть может, что-нибудь смогу придумать.

23.04.72

Утром проснулся раньше всех. Оделся и, стараясь никого не разбудить, вышел на кухню.

Остатки вчерашней трапезы хранятся в ящике за окном, надо только нижнюю форточку открыть. На завтрак мясо, рыба и пирожки. Вкуснотища! Чайник почти пустой, но мне хватит.

Пока родители дрыхнут, решил сходить за водой, тогда буду иметь моральное право не мыть посуду. Водопровода и канализации в поселке нет, удобства у нас на улице.

На нашей Луговой улице стоят двухэтажные домики, в три подъезда и по две квартиры на лестничной клетке. Перед каждым домом справа дощатый туалет на четыре кабинки, слева сарай с отделениями на каждую квартиру. Между сараем и туалетом контейнер с помойкой. Сейчас еще ничего, но через пару недель, когда растает снег, случится могучий вонизм, грязь и появится накопившееся за зиму непотребство, которое, однако, коммунальщики быстро уберут.

Сейчас тепло, градуса три мороза. Пуржит, но в меру.

Вытаскиваю санки, ставлю на них бачок, ведро и тащусь к источнику, в сарайчик с колодцем на середине улицы.

Ломом откалываю от стенок наледь, за зиму столько на стенки намёрзло, что иначе ведро не пролезает. Набираю воду и возвращаюсь. Долг исполнил, теперь могу заниматься личными делами. Тем паче никто еще не проснулся.

Поселок большой, вытянулся вдоль песчаной косы. В сезон тысяч шесть населения, в райцентре и то только три живет. Сейчас, конечно, без сезонников столько нет. Идти далековато, почти до закрытых на зиму цехов рыбозавода. Ветер не слишком сильный, однако дует в лицо. Отвык я от него за годы московской жизни.

Вот и давно выгоревшая кирпичная коробка, именно там нашли покойника. Следов не видно, но за пару часов их могло замести. Ну не зря же я сюда приперся, лезу внутрь.

Оба-на! Лежит! Вроде действительно Петр Петрович. Я его только на улице видел и в клубе в президиуме на торжественных собраниях. Живой, хотя выглядит плохо, лицо совсем белое. Поморозился, похоже. Надо бы растереть. Нет, важнее быстро доставить в больницу. И что делать? Бежать за подмогой? Пока туда, пока сюда, человек совсем замерзнет. Помрет или руки-ноги отморозит.

Сдернул с обвалившейся крыши лист жести, или чем там кровли кроют, перевалил на него тело и попробовал толкать. Тяжеловато, но можно. Своим шарфом укрыл ему лицо от ветра.

– Паря, – хрипит мужик, – помоги.

– Сейчас, Петр Петрович, мы скоро доберемся…

– Загаси шмутки, – не слушает меня старик. – Должен буду.

Он сует мне чекушку[2]2
  Чекушка – бутылка объемом 0,25 литра.


[Закрыть], револьвер и записную книжку, похожую на те, с которыми по маршруту ходят геологи. Ни хрена себе бутылёк! Как гантеля весит. Рассовываю наган с книжкой по карманам, бутылку за пазуху. Ее прихватываю ремнем, чтобы случайно не выпала, затем продолжаю работать буксиром. Пока до улицы дотолкал, весь взмок.

Хорошо проходящие мужики издалека увидели, на помощь прибежали.

Мигом нашлись большие санки, пациента перегрузили и повезли в больницу. Меня с собой не взяли, лишь спросили, где бедолагу нашел? Никто даже не поинтересовался, что я там делал. И так понятно, мальчишки везде лазят. Про Петра Петровича тоже вопросов не было. Ясно же, пьяным забрел и упал, где сморило. Дело обычное, хорошо вовремя нашли.

Когда вернулся домой, мои уже мыли посуду и накрывали на стол. Похвалили, что воды с утра принес, но отругали за кофе, точнее за его отсутствие утром.

Я оправдался, рассказав, как человека от смерти спас. Взрослые заинтересовались подробностями. Доложил, но особого ажиотажа не вызвал, в поселке часто люди по пьяни морозятся. Однако вновь похвалили.

Закрывшись в комнате, достал револьвер. Он не такой, как у отчима, размером чуть меньше, но очень похож. На корпусе выбита звезда со стрелочкой в центре, а под ней число «1927». В барабане шесть патронов, под бойком седьмая камора со стреляной гильзой. Кисло пахнет свежесгоревшим порохом. Стреляли, однако.

Тщательно протираю оружие от отпечатков пальцев. Кино насмотрелся. Вдруг чего случится, и на меня ствол навесят. Где пуля застряла? Седьмая из нагана? Вот и я не знаю. Честно говоря, и знать не хочу.

Записная книжка перевязана бечёвкой с хитрым узлом. Развязать можно, но завязать обратно тем же макаром не получится. Значит, и смотреть не буду. Меньше знаешь – крепче спишь.

В чекушке сквозь стекло просвечивает золотой шлих. Я такой у мамы на работе видел. У нее, правда, пробы размером максимум на кончик чайной ложечки, а тут несколько килограммов. Пробка залита сургучом с печатью из царской монеты. Открывать не стану, хотя интересно. За хранение песка тоже реальный срок можно получить. И почему-то мне кажется, что золото много опасней револьвера, за него и убить могут. Подсуропил Петр Петрович, где мне его вещи хранить?

В большом томе старой детской энциклопедии, непонятно откуда переселившемся на полку, обвожу контуры нагана и бутылька. Затем с помощью металлической линейки и сапожного ножа вырезаю углубления. Том безвозвратно испорчен, зато тайник готов. Ко мне родители почти не заходят, и мои книги им не нужны. Наган с чекушкой закладываю в энциклопедию, книгу ставлю на полку, порезанные страницы кидаю в печь, мама как раз еду разогревает.

Записная книжка ложится под матрас. Вроде прибрал вещи. Первый день новой жизни провел не зря, возможно даже с пользой. Во всяком случае, историю мира чуток изменил, один человек не умер.

 
Здесь мне с детства знаком
Вкус просоленных дней,
И душою влеком
Я к Камчатке моей…
 

Вновь запели, значит, наши уже собрались. Пора и мне за стол. Сегодня разойдутся рано, ведь завтра рабочий день, а у меня первый раз за пятьдесят лет школа. Посижу чуток, поем вкусненького, песни послушаю, потом пойду уроки делать.

Опять же, надо много о чем подумать, многое вспомнить… Планы на ближайшее будущее составить.

24.04.72

Здравствуй, школа! Я опять иду в восьмой класс. Нас там учится 18 человек.

В девятом будет еще меньше, многие уедут в ПТУ и техникумы.

Мальчишки одеты в темно-серую школьную форму. У девчонок темно-коричневые платья, черные фартуки, темные ленты в косах и белые кружевные воротнички и манжеты. Почти все девочки с косичками, а мальчики чаще подстрижены под полубокс. Однако некоторые парни до последней возможности стараются отрастить длинные патлы «под битлов», но учителя ругаются и заставляют стричься.

В школе много националов: коряков, корейцев и даже китайцев. У нас учится множество Кимов, Ли, Паков и Юн, а самые популярные имена Николай и Маша, их особенно любят коряки.

Школьные корейцы – потомки эвакуированных в Советский Союз от ужасов Корейской войны. Она закончилась в 1953-м, а беженцы всё никак вернуться не могут. Точнее, не хотят, хотя паспорта КНДР имеют. Молодежь старается сочетаться браком с советскими и сразу сменить подданство.

Программа чуть отличается от материка, мы учим «родной язык». Родной – в нашем случае корякский, даже если в классе всего четыре коряка, да и те лишь наполовину.

Коряков на Земле осталось меньше десяти тысяч человек, зато диалектов у них аж одиннадцать. Какой именно изучаем мы, школьникам неведомо, до 1930-х годов и письменности-то корякской не было. Зачем учим – тоже непонятно, ведь коряки неплохо знают русский. Однако при СССР требовали не дать угаснуть малым народам, выделяли им разные льготы. Только после распада Союза стали экономить и забили на такие излишества.

В классной комнате три ряда по три парты. Сижу в углу на последней парте, со мной Лиана – Ли Аня, симпатичная девчонка. Ее родители – настоящие китайцы, бежали в СССР от культурной революции. Девочка выросла в Союзе и говорит без акцента. Помню, после десятого класса она собиралась во Владивосток, больше про нее не слышал.

Передо мной сидят Ким Коля и Лукина Ира. Колька не пойдет в девятый класс, поступит на работу в СМУ[3]3
  Строительно-монтажное управление.


[Закрыть], через год сопьется, а через два пропадет из поселка.

С Иркой у нас была взаимная симпатия, но ни она, ни я вовремя в ней не признались. Лет через двадцать случайно встретились в Москве, тогда это и выяснилось.

Мои приятели – Колька Попов, Юрка Семенюк и Женька Соколов.

Семя везде ходит в черной пилотке с белым кантом, как у подводников. Его мечта – подводный флот. Поступит в Ленинградское высшее военно-морское училище подводного плавания, но на третьем курсе залетит по-крупному в самоволке. Отслужит матросом и пойдет работать на БМРТ[4]4
  Большой морозильный рыболовный траулер.


[Закрыть].

Попик потерялся сразу после окончания школы, но лет через десять вернулся в поселок и работал там, пока цунами не смыло дома. Это его фото были в ЖЖ[5]5
  Живой журнал.


[Закрыть]. Сокол жить будет в Подмосковье, дружить с ним получится долго, но расстанемся в девяностых весьма погано.

Есть у меня и недруг, Пак Юра, которому я не понравился с первого дня знакомства. Почему? Думаю, сам не знает. Может, завидует хорошим отметкам? Обидные прозвища именно он придумывает. На ближайших первомайских праздниках, на танцах в клубе, Юрка из-за чего-то поругается с приятелем, и тот по пьяни насмерть пырнет его ножом, за что надолго сядет.

Соня Перельштейн подошла сразу, как меня увидела. Ее отец велел передать, что после уроков Петр Петрович попросил навестить его в больнице. По поселковым меркам Марк Аркадьевич, Сонин папа, большой человек. Директор поселкового потребкооператива, при котором есть магазин для промысловиков с дефицитными товарами. Как сложилась жизнь девочки, не помню. Вроде хотела пойти с нами в девятый, но летом в семье что-то случилось, и она вернулась на материк. Собственно, в прошлом я и не сильно интересовался ее судьбой.

Раз зовут, обязательно надо будет зайти. Заодно узнаю, куда девать вещи, отданные на хранение. Уж больно рискованно с ними, вдруг милиция нагрянет. Человека подводить не хочется, но и с ментами тереть за паленый наган тоже совсем не улыбается.

– Лёха, ты домашку по английскому сделал? – теребит меня Семя. – А то могу дать, я у Соньки списал. Пока будешь переписывать, могу твою математику тоже… того…

– Сенькою Веру уел, – благодарю за щедрое предложение, – сам перевел. Нам и задали всего-то два абзаца. Мать-и-матику скатать не успеешь, скоро звонок.

– Я сам вчера бы написал, – вздохнул приятель, – но мы с Витьком на рыбалку ходили.

– И как?

– Полмешка наваги и штук двадцать корюшки. Я бы больше наловил, но Витька сказал «на праздники хватит». Давай с тобой на выходных половим?

– Куда столько рыбы? У вас в сарае кубометр наморожен! А скоро тепло будет, она стухнет.

– Не стухнет! Мы с тобой можем льда нарубить с припая. В сарай натаскаем, до августа рыбёшка долежит.

– Ага! А летом рыбу совсем ловить не будем? Сам же потянешь. Не! Я пас!

Юрка был страстным рыболовом, а я и раньше не любил сидеть на льду с дёргалкой[6]6
  Дёргалка – самодельная версия удочки.


[Закрыть], а уж сейчас тем более мне оно неинтересно.

Закончить разговор не успели, в класс вошел Игорь Николаевич, математик и учитель физики в одном лице.

Следующие часы я вспоминал, что значит быть учеником. Ни память школьника, ни воспоминания старика не смогли сделать меня гением. Даже чтобы держаться прежнего уровня, пришлось изрядно постараться.

С математикой у меня всегда было хорошо, первый урок отсидел спокойно.

Русский проскочил на общей эрудиции, правила давно и окончательно забыл, а скорее всего, просто толком не учил, в лучшем случае «читал», однако в прошлой жизни писать пришлось много. Не беллетристику, техническую документацию, но грамотность кое-какую наработать смог. Хотя школьный учебник, чувствую, почитать придется внимательно.

От физкультуры я освобожден с первого класса. Как обычно, пока одноклассники бегали-прыгали по залу, сидел в раздевалке и делал домашку на завтра. Пусть физически я слабоват, однако уже почти год, прочитав статью в журнале, увлекаюсь йогой. В прошлой жизни занимался ею до отъезда в Москву, заодно «позой змеи» полностью выправил себе сколиоз.

В институте ребята, под впечатлениями от японского фильма «Гений дзюдо», организовали секцию карате. Два занятия каждую неделю, преподаватель с черным поясом. Какой сенсей без черного пояса? Даже неприлично! Вроде как ширинка с оторванной пуговицей. Цена вопроса – пять рублей в месяц, с учетом стипендии в сороковник или даже повышенной в 46 рублей, – была великовата для студентов. Тем более количество учеников не должно было опускаться ниже десяти человек, иначе инструктору финансово неинтересно нас учить. Словом, когда однокурсники узнали, что я со школы «совсем йок», как шутливо говорили про увлеченных йогой, а значит, почти готовый боец, затянули в секцию. У жулика прозанимался лишь первые пять рублей, затем сбежал, сославшись на недостаток финансов.

На самом деле причина была другая: меня свели с синологом, довольно долго жившим в Китае. Он и открыл для меня прелесть ушу. Ничего боевого, только оздоровительные и медитативные практики. Группа шесть человек, те же два раза в неделю, но платили три рубля за занятие на всех, скидываясь лишь на аренду зала. Причем учитель скидывался вместе с нами. От него-то я и заразился китайским языком.

На большой перемене, когда мы в столовке болтали о разных разностях, поглощали макароны по-флотски, закусывая их пирожками с повидлом и запивая сладким чаем, к столику подошел главный школьный спортсмен и силач, десятиклассник Вова Крюк.