Текст книги "Полет бумеранга. Австралия: сорок лет спустя"

В первый же день по прибытии в департамент зоологии Австралийского национального университета я познакомился с молодым австралийским ученым Питером Темпл Смитом, который занят изучением биологии утконоса. Высокий и худощавый, с окладистой рыжеватой бородой, он оказался общительным собеседником и увлеченным исследователем. Он расспрашивал меня с живым интересом об особенностях фауны и охраны природы в СССР и в свою очередь охотно посвящал меня в проблемы, стоящие перед австралийскими зоологами.

Гольф у кромки моря

Прошло лишь две недели моего пребывания в Канберре, как Питер собрался в очередной полевой выезд для отлова и мечения утконосов. Я с радостью принял его приглашение принять участие в этой поездке.

К нам присоединился молодой канадский зоолог Майкл Алексюк, проводивший в это время свои исследования при Австралийском национальном университете.

Район, где Питер проводит свои работы, находится примерно в ста километрах к югу от столицы. Сначала наш путь лежал по шоссе, но затем мы свернули на проселок. Вокруг сменяют друг друга маленькие поселки, фермы, участки пастбищ, отгороженные проволочными изгородями, и еще не тронутые островки девственного эвкалиптового леса. Местами и лес огорожен – кто-то купил участок и начинает расчищать его под пастбище. Деревья в таких случаях перед рубкой кольцуют, чтобы они высохли на корню. Окольцованный эвкалиптовый лес являет собой грустное зрелище…

Свернув с дороги, открыли калитку в изгороди и через участок пастбища выехали на берег тихой, поросшей кустарником речушки Шолхавен. С другого берега вплотную к реке подходит густой эвкалиптовый лес. Вот здесь-то нам и предстояло увидеть утконосов.

У какого зоолога сердце не замрет от подобной возможности?! Справедливости ради нужно заметить, что утконосы, находящиеся под полной охраной с 1905 года, стали сейчас обычными во всех реках по склонам Большого Водораздельного хребта в Восточной Австралии. Они заплывают даже в большое искусственное озеро Берли Гриффин, расположенное в самом центре столицы. Однако из-за скрытного ночного образа жизни утконосов очень мало кто, даже из австралийцев, видел в природе, не говоря уж о том, чтобы ловить их руками.

Сразу же начинаем сгружать оборудование – алюминиевую плоскодонку с веслами и пять сетей с оранжевыми поплавками в ярко-красных полиэтиленовых ведрах. Спустив лодку на воду, отплываем и начинаем расставлять сети в наиболее подходящих местах. Это участки, где берег крутой, поросший густым кустарником с ветвями, нависающими над водой.

Утконос – одно из самых удивительных животных: с утиным носом, перепончатыми лапами, бобровым хвостом этот зверь несет яйца, а детенышей выкармливает молоком

Ага, попался, приятель!

В таких местах и должны быть норы утконосов.

Конец сети подвешиваем к ветке над водой и тянем сеть на расстояние пять – десять метров от берега. Другой конец также набрасываем на ветви вместе с ведром: ночью по ярко-красному ведру легче будет найти сеть. Две сети расставляем наискось от одного берега к другому – ширина речки всего сорок – пятьдесят метров.

Пасмурно, временами накрапывает дождь, поэтому первые утконосы появились, не дожидаясь захода солнца: метрах в тридцати раздается всплеск – на поверхности воды появляется темная спина утконоса! Животное то выныривает на миг и, захватив порцию воздуха, тут же уходит вглубь, то всплывает и неподвижно, как бревно, лежит на поверхности воды. Тогда ясно различимы его округлая спина, голова и плоское надклювье. Ноздри, расположенные посредине надклювья, вбирают воздух, а черные круглые глазки внимательно следят за окружающим. Малейшее подозрительное движение – и зверек моментально ныряет в глубину. Расставив сети, возвращаемся на берег и разводим небольшой костер. Из леса и из кустов несется хор птичьих голосов, перемежаясь с мелодичными трелями лягушек. Особенно выделяется громкое пение небольших толстых лягушек, прозванных бычьими за свое телосложение, но отнюдь не за голос, который у них очень приятен и музыкален.

Над окружающими долину холмами нависли темные дождевые тучи, а из-под их кромки перед самым заходом выглянуло солнце. Над эвкалиптовым лесом на другой стороне реки засверкала яркая двойная радуга.

Оглянувшись на реку, мы вдруг замечаем, что прямо напротив нас, на середине реки, спокойно отдыхает на поверхности большой утконос. С высокого берега его видно гораздо лучше, чем с лодки. В проекции сверху вырисовывается полностью очертание его тела: тупой хвост, кургузое туловище, крупная голова на короткой шее и плоский широкий клюв.

По оценке Питера, плотность популяции утконосов здесь очень велика: на протяжении пятисот метров обитает около двадцати особей!

Пока котелок на костре собирается закипеть, я, памятуя английскую пословицу «Если смотреть на котелок, он никогда не закипит», обхожу окрестности в поисках почвенных животных. Нахожу под валежником и камнями толстых черных тараканов, несколько мелких лягушек, сцинков, а также маленькую, длиной около тридцати сантиметров, изящную змейку. Она относится к семейству аспидовых, но не опасна, хотя и ядовита: рот ее слишком мал, чтобы нанести человеку действенный укус. Однако Питер и Майкл не разделяют моего оптимизма в отношении змейки, не решаются взять ее в руки и просят положить мешочек со змеей подальше от них в ящик. К сожалению, даже среди зоологов приходится наталкиваться на предубежденное отношение к змеям.

Вскоре мы отплываем на проверку сетей. Метров с тридцати замечаем, что в одной из них что-то бьется. Майкл гребет быстрее, Питер поднимает сеть. В ней – утконос! Попалась небольшая самочка. Питер хватает ее за хвост и высвобождает из пут. Я беру ее в руки, перебираю густой, плотный, шелковистый коричневый мех, похожий на мех бобра. На брюхе шерсть светлее, а нижняя часть веслообразного плоского хвоста голая. Передние и задние лапы вооружены длинными, слегка уплощенными когтями. Пальцы задних ног соединены перепонками, не доходящими до когтей, зато на передних лапах перепонки громадные, в расправленном состоянии они даже длиннее пальцев. Но расположены перепонки не между пальцами, а прикреплены к внутренней стороне пясти (ладони). Поэтому при плавании они расправляются наподобие веера. Сейчас же, когда зверек со страху свернулся клубком у меня на коленях, перепонки передних лап подогнуты внутрь, под ладонь. Когда Питер берет утконоса за хвост, зверек нервничает, делает ныряющие движения головой, резко гребет в воздухе перепончатыми лапами.

Опускаем утконоса в большое ведро. После нескольких попыток выбраться он успокаивается и затихает, свернувшись клубочком на дне.

Стоит прикоснуться к утконосу, как он сразу съеживается, опускает голову вниз и старается спрятать мягкий клюв, свернувшись калачиком. Обычно люди, знакомые с утконосом только по рисункам и сухим музейным чучелам, думают, что клюв утконоса – твердое роговое образование, подобное утиному клюву. Но это совсем не так. Мне удается просунуть руку под брюхо утконосу, и он утыкается носом в мою ладонь, стараясь «зарыться» в ней. Я сразу ощущаю прохладную мягкость и эластичность его кожистого «клюва» – он покрыт черной пористой кожей, которая как бы натянута на основу из двух тонких и гибких дугообразных косточек, проходящих по краям надклювья и подклювья. Верхняя часть клюва значительно шире и длиннее нижней. Кроме того, от основания клюва сверху и снизу отходят назад мягкие кожистые щитки, прикрывающие подбородок и переднюю часть головы почти до самых глаз. Эти щитки увеличивают поле чувствительности при поиске пищи под водой. Ведь клюв утконоса – основной орган чувств во время ныряния: под водой глаза, уши и ноздри животного плотно закрыты.

Позже мне удавалось подолгу наблюдать за поведением утконоса в огромном аквариуме зоопарка Эрика Уоррелла в Госфорде, близ Сиднея. Я дважды был в гостях у Эрика – энергичного коренастого австралийца с черной седеющей бородой, владельца уникальной коллекции живых рептилий. В обширном парке Эрика Уоррелла помимо гигантских королевских кобр, тайпанов, синеязыких сцинков и прочих чешуйчатых гадов живет утконос. Это редкий гость зоопарков, поскольку он в условиях неволи требует особой заботы при содержании. Аквариум длиной в несколько метров и глубиной около метра имеет пологий выход на сушу и дальше – в искусственную нору, где животное прячется во время отдыха. Наблюдая за животным из затемненного зала, я видел, как утконос спускается в воду, ныряет и плывет над самым дном. Голова его опущена, глаза плотно закрыты, на их месте видны два светлых пятна – это выделяется на фоне темно-бурой окраски светло-желтая шерсть сомкнутых век. Чувствительный нос вместе с лобным и подбородочным щитками служит утконосу основным органом ориентации и поиска пищи под водой. Животное держит клюв над самым дном и непрестанно быстрыми движениями поводит головой из стороны в сторону, взмучивая носом придонный ил, обследуя камни и пучки донной растительности. Захватив клювом со дна добычу, утконос поднимается на поверхность и, распластавшись на воде, тщательно пережевывает корм твердыми роговыми пластинками. Эти пластинки заменяют ему зубы, выпадающие еще в раннем возрасте. Пищей утконосу служат всевозможные водные животные – черви, моллюски, мелкие ракообразные, личинки насекомых. С более крупной добычей он выбирается на берег, чтобы там разгрызть ее и затем проглотить.

У самца на задних лапах – ядовитые шпоры

Шпоры направлены вперед и вовнутрь (хвост – вверху!)

Утконосы исключительно прожорливы, не выносят длительной голодовки, поэтому содержание их в неволе сопряжено с постоянными хлопотами по снабжению свежим кормом. Из-за этого даже в Австралии лишь нескольким зоопаркам удавалось подолгу держать у себя утконосов.

Тщательно обследовав пойманную самку, мы отправляемся с добычей к берегу, обсуждая и переживая поимку уникального зверя.

– Ник и Майкл, – обращается к нам Питер, – вы оба просто счастливые люди. Ведь Ник – первый русский, а Майкл – первый канадец, которым довелось собственными руками поймать утконоса.

Мы рассказываем Питеру о внешнем облике и образе жизни бобров, которых каждому из нас приходилось наблюдать у себя на родине. Мы находим ряд общих черт у этих совсем не родственных животных. Аналогии сформировались в результате длительного приспособления к полуводному образу жизни. Их можно проследить в общем сложении вальковатого тела с плоским веслообразным хвостом (у бобра он голый с обеих сторон, а у утконоса – только снизу), в структуре и свойствах шерстного покрова: густой и упругий шелковистый мех хорошо противостоит намоканию, сохраняет кожу сухой и теплой во время плавания в воде. Много сходного у бобра и утконоса также в строении перепончатых лап, в манере плавания и ныряния, в строительстве убежищ нор (отнюдь не всегда бобры строят хатки, зачастую довольствуясь норами, вырытыми в крутом берегу реки). Примечательно, что эти отдельные черты сходства в морфологии, экологии и поведении выработались у животных не только не родственных, но и резко различающихся по многим другим особенностям строения, питания, размножения. Значительно позже я подумал также о том, что можно провести аналогию между утконосом и нашим полуводным насекомоядным зверьком выхухолью. Просматривая фильм о жизни выхухоли, я был поражен сходством этого зверька с утконосом в кормовом поведении. Спустившись из норы в воду, выхухоль плывет над самым дном, взмучивая придонный ил своим подвижным хоботком, и захватывает донных обитателей – моллюсков, червей, рачков. Поймав добычу, он возвращается в нору, где и поедает ее. Все это очень похоже на поведение утконоса.

Пойманного утконоса нужно пометить ошейником и хвостовой меткой

Через час едем снова проверять сети. На этот раз я сажусь на весла; бесшумно опускаю их в воду и маневрирую в темноте вдоль сетей, давая Питеру возможность просвечивать фонарем сеть под водой. В той же сети, в которую час назад попалась самка, запутался крупный самец. Он вырывается из рук еще более настойчиво, но Питер держит его за хвост очень крепко и в то же время осторожно, избегая его растопыренных задних лап. Такая предусмотрительность вполне оправданна: на запястье каждой лапы с внутренней стороны торчит по толстой слегка загнутой острой шпоре. Шпоры эти светло-желтого цвета, полупрозрачные в свете фонаря. В них таится немалая опасность – самец утконоса отнюдь не так безобиден, как самка. Внутри каждой шпоры проходит полый канал, соединенный с протоком ядовитой железы, которая помещается в основании ноги. Железы содержат нейротоксический яд, смертельный для мелких животных. Для человека укол шпоры утконоса весьма болезнен, хотя и не смертелен. Странно, что утконос не старается воспользоваться шпорами для самозащиты. Он мог бы протянуть лапу назад и вонзить шпору в руку Питера, но вместо этого он бессмысленно растопырил лапы и лишь судорожно подергивает ими.

Какие перепонки!

До сих пор неясно, зачем нужны утконосу ядовитые шпоры. Для защиты от естественных врагов? Но таких врагов у утконоса немного – это вараны, крупные змеи и эндемичные водяные крысы. Для них утконосы представляют лишь случайную добычу. Кроме того, шпорами вооружены лишь самцы – а разве самкам меньше нужна защита от хищников? Может быть, самцы утконосов используют шпоры при борьбе между собой за самок или за индивидуальные участки? Отмечен случай, когда самец поранил шпорой попавшуюся ему «под горячую руку» самочку и та вскоре погибла. Но оказывает ли яд шпор заметное действие на более крупных самцов утконосов, пока неясно.

Поместив обоих пленников в большие ведра в кузове «лендровера», мы сами устраиваемся у костра для короткого сна.

Заглянув перед сном в машину, я обнаруживаю, что утконосы заполнили ее резким запахом, который не был так заметен на открытом воздухе. Он напоминает запах свежевыловленной рыбы. Такой сильный запах источают выделения околошейных желез. По этому запаху утконосы легко находят друг друга в природе.

Под утро становится прохладно, я зябко кутаюсь в плед и придвигаюсь поближе к костру. Легкий ветерок шевелит листву деревьев, черное ночное небо освободилось от туч и усыпано яркими звездами в непривычных нашему глазу сочетаниях южных созвездий. За две недели пребывания в Австралии я пока не научился безошибочно находить воспетый романтиками морей Южный Крест. Вопреки представлениям большинства обитателей Северного полушария это созвездие находится отнюдь не на южном полюсе неба, а в стороне от него, примерно так же далеко, как Большая Медведица от Полярной звезды. Остальные звезды Южного полушария я мысленно группирую в желаемые сочетания, и вот уже мне представляется очерченный яркими звездами силуэт… утконоса. Конечно, такого созвездия нет на карте звездного неба, ведь все они были поименованы отважными корсарами южных морей еще задолго до открытия этого животного. Но в эту ночь на берегу тихой австралийской речушки, где в темноте плещутся утконосы, мне ясно видится именно такое созвездие.

«Однопроходные яйцекладущие, яйцо кожистое» – такую феноменальную телеграмму послал в начале сентября 1884 г. австралийский зоолог В. Колдуэлл на сессию Британского зоологического общества. Так ученые впервые узнали, что утконосы не рождают живых детенышей, а откладывают кожистые яйца, подобно рептилиям. С того поразительного открытия прошло немало времени, и теперь мы уже знаем многое о размножении утконоса.

И самцы, и самки утконоса обычно проводят день в примитивных коротких норах, вырытых ими под корнями прибрежных деревьев или кустов. Однако на время размножения самку не удовлетворяет такое ненадежное убежище. Она роет сложную и длинную гнездовую нору. Вход ее располагается немного выше уровня воды, и затем нора идет вверх под углом примерно в 30°. От основного хода самка делает один два боковых тупичка – очевидно, для того, чтобы сбить с толку непрошеных посетителей. Общая длина норы может достигать восемнадцати метров. В конце ее располагается овальная гнездовая камера, которую самка заботливо выстилает сухой травой и листьями.

В этой камере самка сносит от одного до трех кожистых яиц, подчас склеенных друг с другом. Размеры яиц – полтора-два сантиметра. Перед откладкой яиц самка забивает вход в нору несколькими земляными пробками. Это поддерживает постоянное тепло в норе и предохраняет от нежелательных визитов в самый ответственный период насиживания яиц. Чтобы ускорить их развитие, самка сворачивается клубком вокруг кладки и «насиживает» ее в течение одной-двух недель.

Канберра с высоты птичьего полета

Сиднейский университет

Вылупившиеся из яиц детеныши имеют длину чуть более двух сантиметров, они слепые и голые. К этому времени на брюхе самки формируются два оголенных млечных поля. Из скоплений млечных желез, подобно испарине, выступают мелкие капли густого молока, которое детеныши, забравшись на брюхо лежащей на спине матери, слизывают своими мягкими клювами. Растут детеныши медленно и только через четыре месяца покрываются шерстью. В этом возрасте они достигают длины около тридцати сантиметров и впервые покидают нору.

Немало проблем и тревог вызывает у ученых и деятелей охраны природы критическое состояние многих редких и ценных видов эндемичной австралийской фауны. Некоторые виды уже безвозвратно исчезли с лица земли в результате прямого истребления или коренного изменения естественных местообитаний. Численность многих видов достигла такого низкого уровня, что необходимы экстренные меры для их спасения.

Все это по счастливому стечению обстоятельств не относится к утконосам. Хотя этих животных и уничтожали в прошлом веке тысячами ради их шкурок, но скрытный ночной образ жизни с использованием убежищ нор позволил им пережить этот тяжелый период. Запрет отстрела утконосов, действующий уже более восьмидесяти лет, способствовал восстановлению их популяций. Естественных врагов у утконосов немного, и деятельность человека не оказывает явно отрицательного влияния на этих животных. Утконосы населяют реки не только в первичных лесах, но и в сельскохозяйственных ландшафтах и даже в окрестностях больших городов.

Добрый пастырь…

…со своею паствою. Фото Ирины Деревич

Ехидна ищет муровьев

Лишь изредка утконосы гибнут, попадая в верши рыбаков или при искусственном сбросе воды в реках. Интенсивный выпас скота также может приводить к разрушению нор и оголению берегов, что вызывает исчезновение утконосов в этих местах. Но, несмотря на все эти мелкие неприятности, численность утконосов в Юго-Восточной Австралии сейчас близка к оптимальной.

Особую роль в сохранении эндемичной фауны в Австралии призвана сыграть созданная и расширяемая сеть национальных парков и резерватов, где должны быть сохранены все характерные типы местообитаний вместе с населяющими их животными.

Будем надеяться, что и далекие наши потомки смогут увидеть утконоса не только в зоопарках, а ученые откроют еще немало тайн эволюции, экологии и биологии этого уникального яйцекладущего млекопитающего.

Глава вторая
Погоня за Валлаби

Скалистое побережье острова Кенгуру

Ранним дождливым утром мы покидаем столицу. В пять часов уже светло – ведь на дворе сейчас декабрь, разгар лета. Небо в плотных облаках, моросящий дождь превращает дорогу в скользкое, опасное для вождения серое полотно. Нас четверо в «лендровере»: руководитель экспедиции доктор Хью Тиндал Биско, его два аспиранта Джон и Мэрилин и я. Едем мы, сменяясь за рулем по очереди. Установили смену по кругу, как на волейбольной площадке: один спит сзади на лежачем месте, другой ведет машину, а двое сидят рядом с водителем. Первым уселся за руль Джон. Я сижу у окна и наблюдаю холмистую местность с чередованием парковых лесочков, полян, пастбищ. Всю дорогу вдоль обочины тянутся изгороди из колючей проволоки, а ближе к асфальту – сплошная лента из сверкающих под дождем, вымытых его влагой бутылок и банок из-под пива. Здесь принято выпитую бутылку или банку выбрасывать прямо в окно автомобиля, благо что на этих громадных пространствах дорог пешеходов практически не бывает. Тянущиеся вдоль дороги изгороди показывают, что вся земля вокруг дороги принадлежит кому-либо. В одном месте я обнаружил участок без изгороди и даже обрадовался: может быть, это все-таки ничейная территория? Но Хью меня разочаровал, объяснив, что просто некоторые фермеры не строят заборов вокруг своих участков – это очень дорого.

У въезда в национальный парк Флиндерс-Чейз изображен коала и рядом надпись: «Не спали его, приятель!»

Через сто шестьдесят километров Джона за рулем сменила Мэрилин. Она ведет машину еще более умело и быстро. На спидометре все время около ста пятнадцати километров в час. При этом она еще нарочито небрежно держит руль одной рукой и то и дело поворачивается в сторону, чтобы перекинуться парой фраз со своими друзьями.

Наша экспедиция организовалась довольно быстро. Мне повезло: в течение первого месяца пребывания в Австралийском университете я был приглашен принять участие в этой дальней экспедиции за островными кенгуру – таммарами или валлаби дама. Чтобы отловить более сотни валлаби для изучения их экологии и физиологии, группа специалистов Австралийского университета и направилась на остров Кенгуру. На нем действительно оказалось довольно много небольших кенгуру, относящихся к особому роду валлаби. Но об этом после, а пока отмечу, что было большой удачей оказаться уже в первый месяц пребывания в этой стране среди специалистов, отправляющихся в дальнее путешествие.

Доктор Хью Тиндал Биско, или попросту Хью, пригласил меня принять участие в этой поездке, желая доставить мне удовольствие, а заодно рассчитывая на мою помощь в отлове кенгуру. Хью уже многие годы ведет исследования по физиологии различных видов кенгуру, изучает рост и развитие детенышей в сумке и другие аспекты биологии размножения. Сейчас его особенно интересуют мелкие виды кенгуру, и в частности валлаби дама.

Хью высок и сухощав, с рыжеватыми редкими волосами. Лицо его обветренное, в рябинках, с тонким носом, светлыми, словно выгоревшими, бровями и всегда улыбчивым взглядом серо-голубых глаз. Он очень увлечен своей работой, и его трудно даже при желании увести в разговоре от темы основной специальности. Два верных помощника Хью – Джон и Мэрилин, такие же увлеченные зоологи. Джон – небольшого роста, плотный, коренастый брюнет с красивыми, вьющимися волосами, смуглый, с правильными чертами лица. Внешностью он напоминает не австралийца, а скорее итальянца. Мэрилин – женщина среднего роста, с крупными чертами лица, длинными прямыми волосами, решительная, с твердым характером и соответственно резкими манерами. В экспедиции по ее способности переносить всевозможные тяготы путешествия и готовности всегда помочь она незаменима. Именно поэтому Хью и Джон довольны ее компанией.

Сумчатые медведи коала все время держатся в кронах эвкалиптов. Самка с детенышем на спине

У пойманной ночью гигантской сумчатой летяги в сумке обнаружен крохотный детеныш

Приближается полдень; проехав около трехсот километров, устраиваем ленч прямо у дороги. Мы уже переваливаем Водораздельный хребет; эвкалиптовые леса становятся суше, светлее. Они похожи здесь на саванновые редколесья Африки – это бросилось мне в глаза еще при обзоре сверху, с самолета. Погода стала солнечная и жаркая. На открытых местах растительность разрежена, с пятнами желтовато-серой голой почвы. Чрезмерный выпас заметно подавляет рост трав. Отары овец меланхолично стоят под палящим солнцем. Еще утром мы видели в окрестностях Канберры их соплеменниц, мокнувших под дождем. Любопытно, где же шерсть получается лучше, в окрестностях дождливой Канберры или в этих засушливых местах?

Во время отдыха нас донимают кустарниковые мухи. Это самые многочисленные в Австралии мелкие мухи, которые особенно докучливы в жарких и засушливых районах. Правда, они не кусаются, но забиваются в глаза, в нос, в рот во время еды и совершенно не дают покоя.

После легкого ленча Хью садится за руль, а я забираюсь назад, на спальное место. Теплый сухой ветер врывается в кабину, приятно обдувает лицо.

Еще через сто миль останавливаемся на заправку в маленьком городке. Жарища! Пьем лимонный сок, который приготовила Мэрилин. На улицах городка пальмы, деревья с синими цветами – жараканды, которые так часто попадаются на улицах Тропической Африки. Хью вспоминает, что эти же деревья видел он и в Индии, и в Колумбии. Начинаем энтомологические сборы. Хью поймал мне крупную красивую стрекозу.

Наступает моя очередь вести автомобиль. Для начала я выезжаю не на ту дорогу, и приходится возвращаться. Чтобы не вызывать удивления моих спутников, веду машину все время со скоростью 90 и более километров в час.

Для меня такая скорость непривычна, но виду я не показываю. Дорога в основном хорошая, так что затруднений нет. Только страшновато, когда мимо проносятся двух-трехэтажные грузовики с шестью, а то и десятью легковыми машинами на борту. От них такая воздушная волна, что приходится буквально вцепляться в руль, иначе машину может сбросить в кювет.

Участки полупустыни и редколесий сменяются возделанными землями: зеленые виноградники чередуются с желтыми полями пшеницы. Все это очень напоминает наш равнинный Азербайджан или предгорья Узбекистана. Вдоль дороги то и дело видны останки сбитых машинами птиц и кроликов. Среди птиц можно определить даже на ходу белоспинную ворону и розового какаду. Эти два вида чаще других встречаются и «в живом виде». Хищных птиц немного: в поле зрения попались только один коршун и мелкий сокол. На полянах сухих эвкалиптовых лесов удалось дважды заметить страусов эму. Две группы паслись за изгородью там же, где и овцы. Мои спутники поясняют, что здесь еще не самые лучшие виноградники. Здешний виноград идет на изюм, а вот дальше будет тот, из которого делают вино. Ближе к вечеру проезжаем небольшой, красивый и чистенький город Милдара, раскаленный, пышущий жаром. Но вот спадает жара, у дороги и над саванной все оживленнее птичья жизнь. Стаи розовых какаду все чаще попадаются на глаза. Это большие красно-серые птицы с белыми головами; полет у них свободный, с парением, крылья широкие, взмах глубокий. Издалека подумаешь, что это не попугаи летят, а чайки или хищные птицы.

К вечеру все чаще встречаем попугаев прямо на дороге – видно, они прилетают сюда подкормиться галькой. А вот пара белоспинных ворон расклевывает свою соплеменницу, сбитую автомобилем. Они неохотно сходят на обочину перед самой машиной. Ну, погодите, «каннибалы», и вас подшибут!

Закат солнца над саванной так хорош, что я несколько раз прошу Мэрилин, которая теперь за рулем, остановиться, чтобы снять солнце у горизонта через причудливо изогнутые стволы эвкалиптов. Уже стемнело, когда мы приехали в Ренмарк. Долго петляем по городу в поисках открытого кафе.

После семи часов вечера в этих тихих провинциальных городках их можно найти только у заправочных станций. Наконец мы находим такое кафе и прямо из жаровни берем двух огромных цыплят. Покупаем также две бутылки пива – Хью и Джону и две бутылки яблочного сока – для Мэрилин и меня. Отъехав недалеко от города, уже в темноте, при свете фонаря едим горячих цыплят, запивая каждый своим излюбленным напитком. Место нашего ужина – это обочина дороги у самой изгороди, так что живописности особой здесь нет. Мы быстро завершаем ужин, тем более что с наступлением темноты оживляются комары. Хью садится за руль, а я забираюсь назад – отсыпаться. Хью отмечает, что расписание для меня, как в яслях, – после еды сразу сон. Проехав еще несколько десятков километров, в полной темноте останавливаемся на ночлег.

Белогрудый баклан

Куриный гусь

При опасности ехидна сворачивается в клубок

Чтобы проезжающие машины не гудели всю ночь над ухом, мы съезжаем с основной трассы на проселок. Он тоже окружен с обеих сторон колючей изгородью, но мы, пользуясь темнотой, перелезаем через нее и раскладываем матрацы и спальные мешки на сухом поле. Комары тотчас же принимаются за работу, но их немного, так что, укрывшись и высунув только нос, спать можно.

Я рассказываю моим спутникам, каковы комары бывают в тундре, и мне почти не верят.

Перед сном я прошу показать мне Южный Крест. Расположен он довольно далеко от Южного полюса неба. А сам полюс находят от этого созвездия путем сложных геометрических построений.

Южный Крест изображен на флагах Австралии и Новой Зеландии. Любопытно, однако, что на флаге Новой Зеландии в Южном Кресте – четыре звезды, а на флаге Австралии имеется еще и пятая маленькая звезда сбоку. Это сделано для того, чтобы число звезд равнялось числу штатов Австралийского Союза. На небе же в этом созвездии можно насчитать четыре, пять, а при желании и большее число очень мелких звезд. А на самом Южном полюсе или хотя бы в непосредственной близости от него хорошо заметной звезды нет. Даже не очень верится этому – ведь их так много. Черное небо просто усыпано ими. Немало и знакомых созвездий, таких, как Орион, Плеяды, заходящие из нашего, Северного полушария.

Жаркий ночной ветерок не охлаждает, но хотя бы разгоняет комаров. Вдали видна темная полоса леса у реки, и оттуда доносится неумолчный говор – хор лягушачьих голосов, крики ночных птиц. Жизнь там кипит. Но уж, наверное, и комаров поболее, так что мы предпочитаем чистое поле. За полночь ветер стихает, комары начинают брать реванш. Приходится поглубже забраться в мешок. К утру происходит «смена караула»: как только светает, комары отправляются спать, а к работе приступают кустарниковые мухи.

На западе очень хорошо видно зарево – это уже километрах в восьмидесяти от нас столица Южной Австралии Аделаида.

Утром быстро собираемся и в путь. Моя очередь вести машину. Приезжаем в городок Бароса Вэлли, окруженный самыми знаменитыми виноградниками. Здесь виноград идет уже не на изюм, а на вино. Заходим в погреба известной компаний виноделов «Кайзерштуль», где нас угощают местным шампанским. Не знаю, как французское, но наше шампанское все-таки лучше!

Осталось полсотни километров до Аделаиды. Началась опять холмистая местность и пасмурная погода, а у самой Аделаиды даже дождик. Такое впечатление, будто возвращаемся к Канберре: тот же ландшафт и та же погода, только, пожалуй, потеплее. Оно и понятно: здесь и холмы пониже, и пустыня поближе.

Сорочий жаворонок

Въезжаем в большой и тесный город. Одно из самых высоких зданий – с тремя буквами АМП на крыше, такое же, как в Канберре, только буквы здесь не красные, а зеленые.