Текст книги "Повесть об одиноком велосипедисте"

Отрывок 16

Почему я не катался все эти годы? То есть катался, но редко, на даче, и чаще – на совсем старом мамином велосипеде. А здесь, в темном шкафу, стоял мой. И наверно, уже не надеялся, что его когда-нибудь вынут. Последний раз я ездил на нем года два назад.

Что меня теперь удивило, когда я снова стал ездить на велосипеде?

Во-первых, изменилась геометрия города. То, что казалось далеко, куда надо было добираться на двух автобусах и трамвае, оказалось рядом. А то, что было рядом, в четырех станциях метро, – становилось труднодоступным.

Во-вторых, чем дальше от центра города, тем быстрее удавалось передвигаться.

В-третьих, в центре города скорость падала до нуля и его можно было считать недоступным вовсе.

В-четвертых, четче проявился рельеф. Раньше я с ним не считался и мои транспортно-пешие маршруты от него не зависели.

В-пятых, велосипедисты на улицах (если не брать в расчет дворовую шпану) почти не встречались.

Отрывок 17

Дождило. Мы зашли в маленькое простенькое кафе.

Принесли пиццу. Внутри нехорошо шевельнулось. «Всё-всё-всё! – уговорил я себя. – Всё прошло. Уже неделя».

У вермута был густой привкус зубной пасты.

– Это же не «Мартини», – сказала Лена не совсем уверенно.

– Не «Мартини», – подтвердил я.

– Обманывают.

– Было ясно с самого начала.

Я посмотрел на него на свет – он желтел в стакане, а потом потемнел, когда сквозь него проехал троллейбус. Желтел, как вода в дачном колодце.

Маленькими кусочками она ела пиццу. Несколько минут мы молчали. Я смотрел в окно. Может быть, она вспоминала наши прошлогодние походы по кафе. Но только не думаю, что это так.

И все-таки удивительно, откуда такая зубная паста.

Когда-то я запоминал наши разговоры очень хорошо, почти слово в слово, а теперь я их не помнил, только некоторые фразы, и иногда путал, что мне говорила она, а что – кто-то другой. На самом деле это очень неудобно – не помнить, кто тебе что сказал.

– Чем ты теперь занимаешься?

– Ничем, – я пожал плечами, – отдыхаю.

– Три недели ничем не занимаешься?

Три недели, подумал я. Да, три недели. Удивительно быстро прошли. И я ничем не занимаюсь. Три недели.

За окном шли люди, некоторые спешили, и я почувствовал себя очень счастливым, что прошло три недели, первые три недели за много-много лет, когда мне не надо было никуда спешить. Я откинулся на спинку и потянулся.

– Ни-чем!

Лена посмотрела на меня и не смогла ничего возразить на мою блаженную улыбку.

– Ты думаешь, это так просто ничего не делать? Ничего подобного, это очень сложная задача! Я в первые дни буквально извелся – не мог сидеть без дела, отвык ничего не делать. Последний раз я отдыхал после первого курса, а потом пошло – работа, подработка, учеба, дела… брал только отпуска на неделю, на две… Может, поэтому стал кататься на велосипеде – так не чувствуется безделье.

Отрывок 18

В-шестых, с непривычки больше тридцати километров проехать было сложно. Однажды без карты я заехал в парк на берегу реки, где – вот так странно – я не был никогда раньше. К нему примыкали старые дачи, и это было тоже странно – город, дачи… Рядом большой жилой район, а тут – как старый пригород. «Пахнет как у нас в туалете», – говорит маленькая девочка, прижавшись носиком к вылезшему из-за дачного забора цветку жасмина. Затем я лежал на изгибе реки, в соснах, и думал, что эти годы офисной жизни не только отняли у меня время, но и отняли друзей, почти все потерялись, обзавелись заботами, делами, другими знакомыми. И мне даже не с кем покататься на велосипеде. Нет, мне не скучно. Просто рассуждения о жизни.

После парка я ехал домой по самой жаре. Устал ужасно. 37 км.

Отрывок 19

Еще на дисках я нашел электронную карту города. Ее прелесть заключалась в том, что на ней были изображены все строения, включая гаражи, бойлерные, безымянные будки газовых, водных и прочих служб, сараи, заборы, железнодорожные ветки (даже такие, которыми, по моим собственным наблюдениям, не пользовались лет двадцать). О большинстве зданий были известны номера и даже сведения о том, что в них расположено.

А кроме того, за что я карту особенно полюбил, – она позволяла проложить произвольный маршрут любой сложности из одного пункта в другой и подсчитать его протяженность. Компьютер мог самостоятельно проложить маршрут, нарисовав его желтым зигзагом, только эти зигзаги оказывались на самом деле не самыми короткими и не учитывали забитый центр и постоянные пробки на основных магистралях.

Так что в результате я прокладывал сам свой предполагаемый путь по улицам и переулкам, через дворы и парки, обходя нехорошие места. К тому же кое-что изменилось – тут построили дом, здесь поставили забор, там расширили развязку и проложили новую улицу…

Маршруты оказывались, когда я увеличивал масштаб, чтобы просмотреть все целиком, очень извилистыми, и я лишний раз убеждался, что дороги в городе проложены довольно бестолково. А когда я, руководствуясь полученной ломаной линией, выезжал в город, то протяженность этой линии на счетчике неизменно оказывалась примерно на десять процентов больше, чем насчитал компьютер.

Так появился второй поправочный коэффициент – 1,1.

«Русский авось» – это вариативный поправочный коэффициент, значение которого выбирается с учетом существующей необходимости. Так говорил наш профессор статистики.

Отрывок 20

Я раньше очень мало ездил по городу. Если только ехал на дачу, к себе или к кому из знакомых. Отец тоже не любил ездить по городу. Не видел в этом никакого удовольствия. И сколько себя помню, мы постоянно катались на дачах. Сперва на съемных, потом на своей. Маршруты были разные, ему нравились новые места, новые дороги. И сколько я посмотрел этих дорог за свое детство и школьные годы – шоссейных, изогнутых, прямых, ровных, с разбитым покрытием, лесных, с лужами, заваленных сосновыми иглами, прыгающих по корням, вечерних, утренних, жарких дневных, утопающих в пыли, разбитых грузовыми машинами, никуда не ведущих, скользких от дождя, нагретых оранжевым солнцем, уходящих в туман, разгоняющих тебя на склонах, обдувающих ветром, подбрасывающих на неровностях твою вцепившуюся в руль тень. Я не знаю, сколько я проезжал. У меня не было на велосипеде счетчика. Был только у отца. Но лет с десяти я часто уезжал один. Так что не знаю.

Очень приблизительными были карты. Сейчас карты тоже довольно приблизительные, но тогда они были еще более приблизительными. Так что мы часто ездили с ними на авось. Рассчитывая проехать сорок кэмэ, а проезжая в результате шестьдесят. «Русский авось». И нельзя было угадать заранее дорогу. В городе не так. А там никогда не знаешь, что за покрытие тебе попадется. Даже если по карте – это асфальт. Иногда бывал такой асфальт, что лучше уж было бы ехать лесными просеками. А еще бывали бетонки – дороги из уложенных бетонных плит, прямоугольных или шестиугольных, с не всегда ровными стыками. Много чего бывало.

Отрывок 21

В такие дни не хотелось на шумные трассы, не хотелось скорости, дерганого ритма городских улиц, а хотелось неспешности и тишины.

Тогда я собирался и спускался во двор. Темный и холодный. Как правило, никто не просматривался на тротуаре ни влево, ни вправо. Громко за спиной хлопала металлическая дверь подъезда. Переключался на самую большую звездочку и выезжал со двора. Дворами, не встречая машин, я выезжал на самую дальнюю, шедшую в тени домов улицу, за которой в деревьях лежала железная дорога. Вслушивался и не слышал ничего, смазанный велосипед двигался бесшумно.

Я не знал точно, куда я еду, знал лишь примерно направление. В этой боязни шума, резких движений и людных мест, неспешности и – по контрасту – осознании силы и длинного-предлинного неизведанного пути впереди – я казался себе крадущимся хищником, продвигающимся одному мне известными тропами.

Отрывок 22

Несмотря на вылизанные центральные улицы с мощеными камнем тротуарами, вереницы витрин европейских магазинов и украшенные цветами террасы ресторанов, несмотря на дорогую отделку офисов, банков и всякой другой всячины, несмотря на зеркальные холлы гостиниц, клубов и модных кинотеатров, несмотря на идеальные клумбы и ровно стриженные газоны, несмотря на строгие потоки роскошных авто, пускающих во всех направлениях солнечных зайчиков полированными бортами и тонированными стеклами, несмотря на толпы ухоженных женщин, со скучающим видом гуляющих из бутика в бутик, несмотря ни на что в городе оставались глухие дворы с покосившимися деревянными домами и каменные дома с разбитыми окнами, закрытыми фанерой, оставались непроезжие из-за колдобин улицы, скверы, где собиралась очень странная публика, и душные, полные мух магазины с давно немытыми стенами и остановившимися тридцать лет назад в своем развитии продавцами, оставались бесхозные пустыри, пересекающие парки и жилые кварталы полузаброшенные железные дороги, неясного назначения неиспользуемые (или даже никогда не использовавшиеся) постройки и прочие места, оказавшись в которых, не верилось, что совсем рядом налаженно кипит красиво оформленная жизнь.

И что-то подсказывало, что таких мест вообще по стране – большинство, а сам город, в этих масштабах, – точка на карте.

Похоже на фантастический роман, в котором группа исследователей прилетала на чужую планету, жила в крохотном изолированном аппарате, а кругом шла своя жизнь, и ей было мало дела до прилетевших маленьких человечков. Возможно, я был одним из немногих исследователей, изучавших эту загадочную внешнюю жизнь, потому что могли ли сюда проникнуть шикарные «Ламборджини» с низкой посадкой или дамочки на шпильках?

Отрывок 23

Добравшись до улицы, шедшей вдоль железной дороги, я ехал по ней. Слева – неновые дома типовых серий, закрывающие солнце и создающие тень. Справа – гаражи, детские площадки, пристанционные постройки. Улицей назвать сложно. Так, проулок… Две машины с трудом разъедутся. Наверно, поэтому их тут и нет.

Еду медленно, смотрю по сторонам, спешить некуда. По-хорошему, надо выезжать часа через два, когда уже нежарко. Но я еду сейчас. Потому что за два часа даже по таким проулкам не спеша можно уехать далеко, а значит, проехать больше, чем если бы я уехал позже.

Светофор. Останавливаюсь, ставлю ногу на бордюр и полминуты жду. Дальше идет абсолютно прямая улица, на которой тоже нет машин. Загадка почему. Их не бывает тут, даже когда кругом стоят пробки. Ездить по таким улицам как раз и есть отдых. Тихие кирпичные пятиэтажки, уснувшая до осени школа, оживающий к вечеру магазин.

Потом я снова еду вдоль ж/д. Две полосы – по одной в каждую сторону – гордо называются шоссе. Видимо, когда-то оно вело из одной деревни в другую или с окраины города в деревню. Теперь никаких деревень нет, а окраина передвинулась километров на пятнадцать.

Впереди большой перекресток, но я хитрю и сворачиваю вправо под мост, объезжаю его и снова еду дворами, вдоль гаражей, задних ворот вещевого или строительного рынка. Вот так без больших дорог я проезжаю шесть километров почти по прямой.

Дальше – этот проезд я искал долго, но все-таки нашел – я выбираю среди домов, школ и каких-то контор едва заметную улочку, ведущую к старому мосту, похожему на ворота старого замка, заросшего плющом, кустами и неблагородными породами деревьев. Наверху иногда стучат колесами поезда. С той стороны – парк. Я мог бы сюда попасть и без старого моста, с другой стороны, но смысл еще и в том, чтобы доехать сюда из дома, не слезая с седла.

Но в другом конце парка с зеленоватыми неподвижными прудами мне приходится все-таки слезть и перейти под широким мостом железнодорожные пути. По-другому тут никак. В парке в это время безлюдно. Несколько мамаш с колясками и пожилых женщин с книжками. Неподвижное сонное царство.

За мостом – переулки, сквер, пешеходный переход, дворы, и я выезжаю, в объезд шумной площади и метро, на большой мост. Внизу – лента реки. Впереди и справа – новые района. Слева – одно из самых замечательных в городе мест – заводи, бухта с пляжами, островки деревьев и синеющий вдали лес, на фоне которого видна маленькая белая церковь, – там уже полная свобода, никаких перекрестков, пробок, гудящих машин. И если ехать дальше, то можно уехать очень-очень далеко, я еще пока даже не знаю точно куда. Я ищу такие места и ищу к ним тайные тропы. Наверно, это самое увлекательное развлечение в многомиллионном мегаполисе, с утра до ночи стоящем в пробках. И тропы находятся. Их нет только в забитом до отказа людьми и машинами центре. Дворами, старыми дорогами, парками, вытоптанными дорожками вдоль заборов, через прорехи в изгородях, не попадая на большие трассы, незаметно, неспешно можно попасть с одного края города на другой. Я хотел составить карту этих маршрутов, но потом подумал: зачем? – я все равно все их помню.

Отрывок 24

Через пару недель мы встретились еще, но до этого произошло одно забавное приключение. Постараюсь не забыть о нем рассказать. (Если кратко, то было так: был выходной вечер, я ехал по мосту, по тротуару, обгоняя, если удавалось, полуголых людей, тащившихся от пляжей к метро. Ехать по проезжей части было нельзя – там плотно и медленно, как расплавленный металл, тек, прижимаясь к бордюру, поток машин. Под огромным плакатом «ЗАЙМИСЬ СПОРТОМ! Госкомспорт. Департамент здравоохранения города» с рисунком припавшего к рулю велосипедиста одного из шедших впереди качнуло, он задел велосипед, упал и закричал, что меня вместе с велосипедом надо выкинуть с моста, и его оттащили такие же пьяные мужички.) А от встречи остались смутные ощущения. Было жарко в метро, от которого я уже отвык; было жарко на улицах, на которых я уже отвык чувствовать себя пешеходом; был ничего не значащий разговор – все как-то по поверхности и ничего внутри – не знаю, как объяснить, – и было оттого чувство бесполезности встречи.

Я проводил ее до поляны в Сокольниках, где теперь проходят их тренировки. Моя пропаганда велоспорта пока не дала результатов. Здесь под липами появилась прохлада и вместе с ней что-то стало нащупываться в разговоре. Но ей уже было пора.

Отрывок 25

Город рос кольцами. Как дерево. Сперва центр, ограниченный широкой кольцевой дорогой. За ней начинались старые промышленные районы, выросшие еще когда весь город был в границах нынешнего центра. За промышленным кольцом шли более новые районы, начавшие осваиваться, в основном, лет пятьдесят-семьдесят назад. Потом было еще одно промышленное кольцо, более размытое, чем предыдущее, но все равно четко ощущаемое. Дальше шли еще более новые районы, застраивавшиеся массово, гектарами и километрами лет двадцать-тридцать назад, а где-то и позже. К последней кольцевой дороге были придвинуты дальние промышленные зоны. А с той стороны, из-за кольцевой дороги, наступали пригороды, иногда прираставшие к городу и мало чем от него отличавшиеся.

Отрывок 26

Северные районы не нравились мне совсем. Бесконечные вереницы «хрущевок» чередовались с панельными высотками. И те, и другие – одинаково обшарпаны и скучны. Из окон слышатся голоса, звуки разговоров и тоже бесконечных сериалов, в которых все герои говорили одним и тем же голосом: «Дон Альберто сказал вчера Марии-Сесиль, чтобы поставить ее в известность, что уезжает завтра вместе с кузиной к двоюродному дедушке в Сан-Бусконе и обязательно передаст ему привет от Санчо с ранчо…» Я ехал от дома к дому, и, куда бы ни поворачивал, за мной следовал все тот же голос, на все лады рассказывающий и спорящий сам с собой, отчего казалось, что это бредит Мировой Разум.

Из крошечных кухонь, с непременным окошком в туалет (на случай, если отключат свет?), доносилось шипение, фырканье воды под краном, металл закрываемой крышкой кастрюли и иногда валил жар вперемешку с запахом подгоревшего масла. Во дворах, заросших пыльными деревьями, вытоптанными и заставленными машинами, отсутствует трава. Вокруг стволов – бурая, застывшая плитой земля, по которой бегают дети и ветер гоняет брошенный мусор.

Улицы были узкими, рассчитанными на интенсивность движения тридцатилетней давности. Вдобавок все они шли вкривь и вкось, упираясь то в гаражи, то в промасленные заводские дворы. К тому же и ехать там было некуда – на окраине города, за жиденьким леском, начинались барханы свалки и примыкавшее к ней с другой стороны кладбище.

Однажды я поехал туда, по дрянной дороге, потерявшей всякую разметку, обгоняемый вонючими громыхающими самосвалами и мусороуборочными машинами. Видимо, там собирались строить новый микрорайон, а пока заталкивали в землю, сколько можно, отходов. Потом попадались погребальные автобусы, и вновь тянулась с правой стороны свалка. Возвращаться тем же путем не хотелось. Я доехал до большого шоссе, и вот именно с ним была связана одна неприятная история. Было уже жарко, солнце пекло вовсю, и я, уже не думая ни о чем другом, старался побыстрее добраться домой. За железнодорожным мостом начинался строительный рынок, а вдоль него по шоссе стояли грузовые машины и фуры. Место неприятное, тротуар был забит людьми, и я думал проскочить вдоль фур на скорости с моста. И я почти уже миновал рынок, когда выскочившая откуда-то слева маршрутка чуть не прижала меня к фурам. Я мотнул рулем вправо, представляя, как сейчас меня размажет вдоль борта грузовой машины, но, к счастью, лишь слегка задел его плечом, и на рубашке остались черные полосы. Однако после этого эпизода я избегал ездить этим шоссе и особенно невзлюбил северные районы.

Отрывок 27

Я возвращался вечером из очередного своего турне, как всегда заведшего вовсе не туда, куда планировалось. Наверно было часов девять-десять, поток машин немного ослабел; на обратном пути, если только это был не самый час пик, я иногда ездил крупными магистралями, чтобы доехать быстрее, к тому времени мышцы уже были здорово разогреты, и я шел на хорошей скорости, которую не получилось бы поддержать, петляя по дворам. Я уже не казался себе крадущимся хищником, а скорее хищником, преследующим добычу или удирающим от погони.

Несмотря на усталость, темп захватывал, и чем дальше спадала жара, тем быстрее я крутил педали, тем приятнее было чувствовать свою власть над мышцами, телом, дорогой и ветром, и мне становилось жалко, что дом уже близко.

Во дворах я сбросил скорость и ехал, дыша прохладой, отдавая вечеру тепло, и услышал, как меня окликнули. Это Андрей. Я запомнил его еще в школе – высокий интеллектуал с тонким носом на три класса старше меня. Со старшими мы не дружили, и я не знал его имени, но потом мы столкнулись на работе – год или два он работал у нас и прошлой осенью ушел. И по совпадению (школа была не очень близко) оказалось, что мы живем в соседних домах.

– Привет! Спортом занимаешься? – к его ногам жмется (или плохо стоит на своих?) огромный щенок-овчарка. – Катя, Катя, – обращается он с укоризной к щенку, – не позорь меня, чего ты испугалась?

– Катя? – спрашиваю я.

– Катя, – он с нежностью с высоты роста смотрит на нее. – Хорошее имя… Ну подойди, подойди к дяде, он не кусается.

Катя тяжело машет хвостом и делает ко мне шаг.

– Как дела?

Я рассказываю, что уволился.

Он кивает: оттуда давно было пора уходить.

– Я слышал про ваше новое руководство…

– Я из-за него и ушел.

Катя начинает тереться о мою ногу, и я чуть не падаю.

– Хватит, хватит… – Андрей оттаскивает ее от меня. – Ты просто так ездишь?

– Да, просто.

– Ты хорошо знаешь город?

– Наши районы неплохо, а до юга еще не доезжал. А ты чем занимаешься?

– Работаю в одной конторе по специальности… Но это сейчас для меня не главное. А ты, кстати, в ближайшие два дня чем занимаешься?

Пожимаю плечами. Вроде ничем.

Катя приваливается к ноге Андрея, и он сам с трудом сохраняет равновесие.

– Катя!.. Ты не мог бы мне помочь?

– Чем?

– Мне нужно завтра-послезавтра развести авторефераты…

– Ты диссертацию пишешь?!

Он довольно улыбается. В уголках глаз и рта собираются морщинки.

– Уже написал.

– Каких наук будешь кандидатом?

– Юридических! Каких же еще? Я больше ничего не знаю.

– Поздравляю!

– Пока еще рано… Я тут закрутился по работе и совсем забыл про рефераты. С почтой они еще неделю будут идти, а у меня срока два дня осталось. Может, ты меня выручишь? Как раз шел с Катей, и мы головы ломали, что придумать. У тебя и велосипед есть, можно на нем. В долгу не останусь.

Я соглашаюсь. В половине восьмого на следующий день я подхожу к его подъезду. Андрей выходит почти сразу.

– Ты без велосипеда?

Рукопожатие.

– Пока без.

– А что так? Я думал, ты на нем.

– Сначала посмотрю на адреса, прикину маршрут.

– И верно, – соглашается Андрей. – Тогда держи! – и протягивает мне пакет, в котором толстая пачка конвертов с отпечатанными на принтере адресами – в основном, квартиры и несколько адресов офисов.

Дома я разложил конверты в соответствии с адресами – как мне удобнее ехать. Посмотрел по карте маршрут. Адреса были примерно равномерно рассеяны по городу. Я подумал и разделил город на две части – граница по вертикали. Я живу на этой границе. Левая часть и правая. Левой займусь сегодня, правой – завтра.

Я ездил два дня, устал, но было и удовольствие – от новых мест и, признаться, после недель безделья, от сознания того, что занимаюсь делом. Только один конверт остался – дома с таким номером корпуса не нашлось. Я увидел это еще на карте, но все равно поехал – мало ли что, вдруг построили или перенумеровали. Полчаса ушло на тщетное кружение по массиву однотипных девятиэтажек.

После этого я получаю приличные деньги. Но, с другой стороны, Андрей, наверно, потратил бы больше, если бы сам развозил всё на такси.