Текст книги "Ермак Тимофеевич"

XVIII
Дело началось

Довольно быстро двигались челны Ермаковой дружины по быстроводной Туре. Было уже за полдень, когда наши удальцы достигли того места, где река делала новый крутой поворот.

Не успели все челны пройти это место, как казаки увидели, что на весь правый берег Туры высыпали бог весть откуда взявшиеся тысячи татар. Путешественники в первую минуту были поражены этой неожиданностью. Тучи стрел полетели на них, но одни перелетели, другие не долетели до казаков и попадали в воду.

– Пали! – раздался зычный голос Ермака Тимофеевича, и восемьсот пищалей поднялись.

Грянули выстрелы. Ни одни из них не пропал даром. Сотни татар полетели с своих коней, остальные обратились в бегство.

Казаки по приказанию атамана причалили к берегу и бросились за кочевниками. Но те успели удрать на своих быстрых лошаденках.

Казаки вернулись на берег, спрятали челны в ближайшем лесу и отправились по берегу, так как, по словам Миняя, невдалеке был город Епанчи-Чингиди (нынешняя Тюмень). Оказалось, что разбитые казаками силы и были полчища Епанчи. По дороге к Чингиди казакам встречались толпы татар, на которых им приходилось разряжать пищали.

Через несколько дней перед городом Чингиди произошла еще более жестокая схватка с уцелевшими от первого погрома полчищами татар. Они были прогнаны, сам Епанча бежал, и Ермак Тимофеевич занял город Чингиди.

Много татар было взято в плен, и среди них во время последнего боя оказался татарин, одетый в шитые золотом и серебром одежды.

Видимо, он был начальником. Его привели к Ермаку.

– Кто ты такой? – спросил его атаман через переводчика, того же Миняя.

– Кутугай, сборщик податей.

– Кому ты служишь?

– Салтану Кучуму.

– Зачем ты здесь?

– Собирал ясак.

Ясаком называлась подать.

– И собрал?

– Собрал.

– Где же он?

– Твои люди отобрали.

– А где находится твой повелитель?

– В своем городе Кишлаке.

– Кишлаке, – повторил Ермак Тимофеевич. – А разве город Кучума не называется Сибирь.

– Он носит три названия: Кишлак, Сибирь и Искор, – объяснил Миняй.

– А, – протянул Ермак. – А далек этот город?

– Нет, недалеко, идти к нему нужно рекою Тавдою, затем Тоболом, а потом Иртышом…

– Много у Кучума войска? – продолжал допытываться Ермак.

– Много… Сам он слеп, но при нем много сильных воинов, вроде его родственника богатыря Маметкула и других… Кучум всех держит в большом страхе, хотя…

Кутугай остановился.

– Договаривай! – приказал Ермак Тимофеевич.

– Его не любят подвластные ханы…

– За что?

– За то, что он обращает их в свою магометову веру.

– Хорошо, – сказал Ермак, – больше ты мне не нужен, возвращайся к Кучуму и скажи ему, что мы идем к нему в гости. Пусть принимает с честью, а то мы его угостим по-свойски из наших пищалей. Сам, чай, видел, как сыпятся от них с лошадей ваши братья, что твой горох…

– Видел, видел, – покачал смущенно головой Кутугай, когда Миняй перевел ему последнюю фразу атамана.

Отпустив Кутугая, Ермак Тимофеевич отрядил часть казаков за спрятанными челнами, приказав сплавить их к городу Чингиди, где дружина провела несколько дней.

Казаки исполнили поручение, и девятого мая дружина Ермака снова пустилась вниз по Туре. Кроме челнов, за ними шли построенные ими струга с добычей.

В устье Туры в первых числах июня они выдержали несколько битв с князьками Мантмаса, Коскора и Варваринской.

Казаки получили так много добычи, что не могли забрать ее полностью на струга и часть зарыли в устье Туры.

При входе в реку Тобол положение казаков сделалось тяжелым, так как им приходилось биться чуть не каждый день.

Особенно трудным выдался день 29 июня, когда Ермакова флотилия была задержана в узком месте Тобола, у Караульного Яра, железными цепями, протянутыми поперек реки.

Но Господь помог, и храбрецы, прогнав неприятеля и порвав цепи, спустились вплоть до устья реки Тавды, где простояли недолго, решая вопрос, не вернуться ли им назад, поднявшись по Тоболу в землю вогуличей.

На самого Ермака Тимофеевича нашло было раздумье, но он быстро сообразил, что для него лично возврата нет без окончательного завоевания Сибири, что захваченная громадная добыча, довольная для остальных казаков, для него ничто. Его добыча – брачный венец с Ксенией Строгановой. Он решил поэтому идти дальше, подбив на это Ивана Кольцо, и они вдвоем сумели воодушевить людей.

Отдохнув, двинулись дальше со свежими силами.

Восьмого июля Ермак разбил скопища мурзы Бабасана, а 21 июля в Бабасанах, «на усть-озере на Тоболе» сразился с войском Маметкула, родственника Кучумова, стянувшего под свое начальство чувашей, казачьи орды, вогуличей, остяков и татар.

В устье реки Туры, у конца Долгого Яра (ныне Худяково) казаки встретили новое скопище врагов. Не решаясь двинуться далее, они пристали к острову выше Яра.

Но вскоре, впрочем, им удалось спуститься благополучно и 1 августа они разгромили городок, принадлежавший важному мурзе Караче.

Этот мурза был один из главных воинов Кучума, и его город был расположен в одном дне пути от Сибири – стоило лишь миновать Чувашью гору.

Но этого дневного пути Ермаку Тимофеевичу не удалось сделать скоро. Люди снова начали роптать и требовать возвращения назад. Не зная цели своего атамана, они находили совершенно достаточным и разгром, который они произвели над поганой нечистью, и добытую ими добычу.

– Заслужили, кажись, царю-батюшке… Надолго помнить будут нехристи. Да и себя не забыли, добычи на долгий век хватит. Чего же еще тут сидеть?.. Не ровен час, соберутся нехристи в кучу, костей не унесешь.

При таком настроении дружинников нечего было думать настаивать… Надо было переждать. Этого не понимал пылкий Ермак Тимофеевич, но его надоумил благоразумный Иван Кольцо.

– Пойдем назад. Все равно теперь ни назад ни вперед идти нельзя. Сами поймут, что лучше вперед… Надо только помироволить им, теперь ведь с ними сразу не сообразишь, галдят свое и на тебе, а потом понемногу и убедить можно, – говорил он.

Ермак послушался совета своего друга и воздержался до времени от движения в глубь страны. Они решили войти в реку Тавду, чтобы подняться по ней вверх.

Иван Кольцо оказался прав. Вся страна поднялась, и каждый шаг, вперед или назад – все равно, приходилось брать с бою, да, кроме того, наступила осенняя пора.

Особенно жесток был бой у Паченки. Трупами убитых в этом сражении было заполнено близлежащее озеро, которое и поныне зовется «Банное-Поганое».

Поредела, но сравнительно немного, и дружина Ермака. Люди погибли не от стрел, которые почти не наносили вреда, а зарезанные татарами в рукопашном бою.

Шестого августа Ермак дошел по Тавде до города Кошуна и стал воевать вогуличей. Послушавшись совета Ивана Кольца, он все же был крайне недоволен, что идет назад. Это отдаляло момент радостного свидания с любимой невестой, боль от разлуки с которой он забывал только в разгаре боев.

Его утешил в Чардынском городе «абыз-шайтанщик» – местный колдун, который предсказал ему, что он вернется и победит Кучума.

– Вот видишь, – заметил Иван Иванович, – я говорил тебе, что все так будет, как ты замышлял, но надо повременить.

– Я, кажись, и жду, – раздражительно отвечал Ермак Тимофеевич.

Он действительно ждал и продолжал движение вперед по реке Тавде до пелымского князька Патлыка, но, к своему удовольствию узнав о невозможности перебраться за Камень в Россию, вернулся в зимовье Карачинское, обложив население вместо ясака доставкой хлеба.

Четырнадцатого сентября Ермак спустился по Тоболу, имея под начальством всего только 545 человек, и при впадении реки в Иртыш увидел массы татар, которые, однако, бежали и дали ему возможность подняться вверх по Иртышу до Заостровских Юрт, где он взял приступом город мурзы Атики. Здесь на казаков снова напало раздумье.

– Чего тут биться одному против нескольких десятков нехристей? И так нас осталось чуть не половина. Дождемся, что всех прирежут… Идем назад, – говорили некоторые из казаков.

– Назад, назад!.. В Россию, – соглашались остальные.

Собрали круг и потребовали к себе атамана.

Ермак явился. Он был бледен, в глазах сверкали огоньки, губы дрожали. Он понимал, что этот момент решит дальнейший исход уже потребовавшего столько труда и жизней.

– Чего желаете, братья-товарищи? – спросил он.

– Веди нас назад, атаман, довольно, устали, да и невмоготу больше биться с нечистью… Вишь, сколько нас перебито… На что и добыча нам, коли все ляжем здесь, – заговорил один из старейших казаков.

– Назад, назад!

– Довольно!

– Не помирать же здесь всем…

Таковы были единодушные возгласы казацкого круга.

Ермак обвел горящим взглядом толпу, дав этим знать, что хочет говорить.

Все стихли.

– Братья-товарищи! – начал он зычным голосом. – Знаю я труды ваши, ведаю доблесть вашу, видел ее в битвах, где, кажется, не бывал в задних рядах…

Он остановился.

– Вестимо, не бывал, всегда впереди, атаман, одно слово, – раздались восклицания.

– Видели вы, братья-товарищи, что исполнял я волю вашу и повез вас назад, а что вышло… Те же непрестанные битвы и невозможность теперь, в глубокую осень, перевалить через Камень в Россию… Что же нам делать? Показать поганым нехристям, что боимся их и бежим от них, или же выдержать два-три боя и ворваться в самое их серединное логово – Сибирь и, сделавшись хозяевами всей страны, положить ее вместе с нашими повинными головами к ногам батюшки-царя?.. Решайте же, братья-товарищи, назад – срам и те же труды, вперед – победа и царская милость. Не говорю уже о богатейшей добыче в городе салтана Кучума…

Ермак умолк. Несколько мгновений стояла гробовая тишина. Речь атамана, видимо, произвела впечатление.

– Коли для царя-батюшки, так вперед, – послышался чей-то голос.

Это было искрой, попавшей в порох.

– Вперед, вперед!.. – раздался единодушный взрыв голосов. – Веди нас, атаман, в их поганое логовище.

Ермак был доволен – тревожные морщины исчезли с его высокого лба. Поход на Сибирь был решен, а победа над Кучумом и взятие его города равнялась полному завоеванию всего сибирского царства.

XIX
В столице Кучума

Кыкшлак, Искор или Сибирь, как назывался трояко город, служивший резиденцией салтана Кучума, стоял на высоком берегу Иртыша и был, собственно говоря, совершенно не похож на город, как мы себе представляем его в настоящее время.

Это было несколько десятков юрт, скученных между собою в полном беспорядке и обнесенных высоким валом. Таковы, впрочем, были в то время и другие татарские города, находившиеся за Каменным поясом. Сибирь была только несколько обширнее. Она считалась неприступной крепостью, так как кроме одной дороги, охраняемой татарами, подойти к ней ни с какой стороны не было возможности.

Все юрты города были одинаковы, и только юрта Кучума выделялась между ними величиною и высотою. Она состояла из пяти отделений, из которых два занимал сам Кучум, а в остальных жили его жены. Убранство этой юрты было царственно великолепно. Все стены были обиты соболями и горностаями, полы покрыты пушистыми коврами. Много всевозможной золотой и серебряной посуды стояло на полках. Словом, во всем проявлялось огромное богатство всесильного салтана.

Сам Кучум был невысокого роста, широкоплечий старик, видимо, крепкий и сильный, но, увы, немощный, так как раскрытые глаза были мутны. Они ничего не видели.

Кучум был слеп.

Одетый в богатую одежду, он сидел, поджав ноги, на пушистом ковре в первом отделении своей юрты, служившей приемной, окруженный стоявшими перед ним в раболепной позе сановниками и воинскими начальниками. Один из них – мурза Атика медленно рассказывал Кучуму о разгроме его города.

– И ты, несчастный, смел явиться ко мне?.. Ты не предпочел смерть в бою после бесславного поражения твоих огромных полчищ?.. – раздражительно кричал Кучум.

– Аллах сохранил меня, чтобы предостеречь тебя, могущественный повелитель.

– Меня? – презрительно усмехнулся Кучум. – Не хочешь ли ты и меня сделать таким же трусом, каким оказался сам?..

– Напрасно ты поносишь своего верного раба, могущественный повелитель, ты сам скоро узнаешь этих демонов, несущих с собою огонь и смерть. Они приближаются…

– Неужели ты думаешь, что у нас не хватит на них стрел? – гордо сказал Кучум.

– Увы, могущественный повелитель, и у меня было много стрел, но, увы, наши стрелы не делают им вреда…

– Отчего же это?

– Они не долетают до них…

– Но, значит, и их стрелы не могут поразить вас?..

– Увы, они стреляют из луков огнем и дымом и поражают насмерть на большом расстоянии…

– Ты, верно, это видел во сне или тебе пригрезилось это наяву со страху, – отвечал Кучум.

Он хотел казаться спокойным, но между тем смущение проникло в его душу. Он вспомнил, что все гаданья, произведенные по его повелению шаманами, предвещали одно дурное с самого того момента, когда дошла до него первая весть о появлении за Каменным поясом русских казаков. Все шаманы в один голос предсказывали Кучуму гибель его царства. Троих из них он велел утопить в Иртыше, но это не смягчило впечатления от их предсказаний.

Кучум старался отогнать от себя мрачные мысли, навеянные этими предсказаниями, убедить себя в том, что они только вздор, и, как мы видели, отчасти достиг этого. И вдруг этот рассказ мурзы Атика… Не то же ли ему говорили и Жизича, и Карага, и Бабасан, и даже Маметкул. Не могут же все они говорить ложь?

Кучум нарочно упорно допытывался у мурзы Атики подробностей об оружии русских воинов, чтобы сравнить его рассказ с тем, что говорили ему другие.

Оказалось, что все говорили одно и то же. Кучум окончательно смутился, но не подал виду и приказал собирать полчища и готовиться к бою.

Между тем отчаянность положения вынудила, как мы видели, дружину Ермака Тимофеевича идти вперед за своим отважным атаманом.

Первого октября произошел бой под Чувашскою горою с войсками, над которыми начальствовал сам Кучум. Бой был неудачен, так что казакам пришлось отступить в Аткинский городок и там укрепиться.

Кучум, с своей стороны, укрепился на Чувашской горе и не трогал казаков, рассчитывая погубить их голодом.

Но это-то и побудило казаков решиться: или победить, или умереть.

Двадцать третьего октября они напали на Кучумов стан.

Резня была ужасная.

Казаки одолели.

Войска Кучума стали разбегаться. Сперва ушли остяки, потом оставили Кучума вогуличи, а в ночь на 26 октября он сам бежал из своей столицы.

Наутро казаки вступили в Искор, возблагодарив горячими молитвами празднуемого в этот день святого Дмитрия Солунского.

Занятие стольного города Кучумова сразу подчинило, как и предвидел Ермак Тимофеевич, казакам всю страну. На четвертый день по занятии Искора к Ермаку прибыл с подарками демьянский князь Бояр, привез с собою съестные припасы и ясак.

Затем стали собираться разбежавшиеся татары по окрестным поселкам.

За всю зиму был только один случай нападения на казаков. Пятого ноября двадцать казаков ловили рыбу на Абалацком озере и ночью, во время сна все были перерезаны толпой татар, предводимой царевичем Маметкулом.

По занятии Искора Ермак Тимофеевич отправил вниз по Иртышу в Демьяновские и Козымские городки пятидесятника Богдана Брязгу с пятьюдесятью казаками для сбора ясака.

Брязга своим бесчеловечием навел страх на жителей и собрал не только ясак, но и запасы хлеба и рыбы, которые и отправил к Ермаку.

В устье реки Демьянки Брязга выдержал бой с двумя тысячами татар, остяков и вогуличей, предводимых князем Демьяном, которые, после того как удачно отбили казаков, почему-то разбежались, причем сильнейший князек Роман со своим родом удалился вверх по реке Ковде, к Пелыми.

С разливом воды казаки спустились на легких стругах вниз до Рачева Городища, в котором никого не застали. Весь народ разбежался по лесам.

Следующее скопище остяков оказалось в узком месте реки Иртыш, выше впадения в оный реки Цангалы, и было разогнано несколькими выстрелами из ружей. Это дало возможность казакам проплыть до Нарымского городка, в котором они собрали ясак и 9 мая поплыли в Колтуховские волости.

В Колтуховском городке ясак взяли с бою, и 20 мая казаки доплыли до князца Самара, который, проведав о движении казаков, собрал большое число народа.

Брязга подплыл к Самарову городку незаметно и напал врасплох на спящих караульных, успел перебить весь княжеский род, что заставило всех остяков разбежаться по домам и признать власть русских.

Поставив в князья над ними Алачея, богатого остяка, Брязга спустился до Белогорья, но, убедясь в безлюдности места, повернул назад в Сибирь, куда и прибыл 29 мая с ясаком.

На обратном пути Брязги жители возвратились в свои жилища и встречали его как царского посланника.

Шестого декабря прибыли к Ермаку с ясаком, с дарами и продовольственными запасами князцы Ишбедей из Ясколбинских заболотных волостей и Суклем. Ермак, приняв дары, обласкал их. Это подействовало на них так, что они склонили к уплате ясака многих других князьков и были самыми верными пособниками Ермаку во всем.

Обложив ясаком население страны, Ермак Тимофеевич снарядил посольство к царю Иоанну Васильевичу под начальством своего есаула и друга Ивана Кольца, придав ему в качестве провожатого князя Ишбердея, и отправил с ним собранный ясак.

По дороге в Москву Ермак Тимофеевич, конечно, поручил Ивану Кольцу заехать к Строгановым, вручив ему две грамотки: одну к Семену Иоаникиевичу, а другую к Ксении Яковлевне, где он делился с ними своею радостью, сообщая, что посылает посольство к батюшке-царю бить челом «новым царством», что твердо уверен в царском прощении и только живет надеждой на единственную заманчивую для него награду – брак с его дорогой лапушкой, голубкой сизой Ксенией Яковлевной.

Иван Иванович с радостью взялся исполнить это поручение, ибо чувствовал, что оно важнее для его друга, чем дальнейшее посольство в Москву.

Радость в усадьбе Строгановых по поводу приезда Ивана Кольца с известием о покорении Сибири не поддается описанию, тем более что она была и неожиданна, и своевременна.

В хоромах Строгановых начало уже царить уныние и безнадежность. Без вести более года пропавшая Ермакова дружина и сам он уже считались погибшими.

На челобитье Семена Аникича с племянниками о Ермаке пришел незадолго до прибытия Ивана Кольца с посольством грозный царев ответ. Собственно, это даже не был ответ на челобитье, которое, видимо, было оставлено втуне.

В то самое время, когда Ермак шел воевать Кучумову державу, князь пелымский с вогуличами, остяками, сибирскими татарами и башкирами напал на берега Камы, выжег и истребил селения близ Чердыни, Усолья и новых крепостей Строгановых, умертвил и полонил множество крестьян. Этот разбой поставили в вину Строгановым. Иоанн Васильевич писал им, что они, как доносил ему чердынский наместник Василий Перепелицын, не умеют или не хотят оберегать границы, самовольно призвали опальных казаков, известных злодеев, и послали их воевать Сибирь, раздражив тем самым и князя пелымского, и султана Кучума, что такое дело есть измена, достойная казни.

«Мужик, – говорилось в царском указе, – помни-де, как ты с таким великим и полномочным соседом споришь». Далее предписывалось немедленно выслать Ермака с товарищами в Пермь и в Усолье Камское, где они должны покрыть вины свои совершенным усмирением вогуличей и остяков, а для безопасности городков строгановских разрешалось оставить казаков сто, не более. За неисполнение указа угрожалось опалою для Строгановых и казнью через повешение казаков.

Строгановы перепугались не на шутку, тем более что исполнить царский указ не было возможности – Ермак с товарищами уже ушел в поход.

Прибытие Ивана Кольца, везшего к ногам Иоанна повинные головы Ермака с товарищами, вместе с новым, завоеванным ими царством, переменило все дело.

Строгановы вздохнули свободно и радостно.

Чуждая политики радовалась от души и Ксения Яковлевна, тоже уже терявшая надежду на свидание с обрученным женихом и лишь поддерживаемая верой в предсказание Мариулы.

Молодая Строганова повеселела и расцвела.

Три дня угощали Строгановы Ивана Кольца и его спутников и отпустили в далекий путь, напутствуя благословениями.

XX
Под звон колоколов

Радостно звонили колокола московских кремлевских соборов и церквей. Праздничные толпы народа наполняли Кремль и прилегающие к нему улицы. Москва, обычно пустынная в описываемое нами время, вдруг заликовала и закипела жизнью. Всюду были видны радостные лица, встречавшиеся заключали друг друга в объятия, раздавались поцелуи. Точно на дворе был светлый праздник, а между тем был январь 1582 года.

Что же вдруг так переродило угрюмую в последние годы Москву?

Народ делил со своим грозным царем-батюшкой великую радость. В Москву прибыло посольство из далекой Сибири бить челом великому государю «новым сибирским царством».

Кто же приносит русскому царю такой драгоценный дар?

Атаман волжских разбойников Ермак Тимофеевич! И имя Ермака переходит из уст в уста среди московского народа. Радостно бьются сердца при звуке этого когда-то страшного имени.

Во главе прибывшего посольства стоит осужденный на виселицу разбойник Иван Кольцо, которого ныне царь с честью принимает в своих царских палатах.

Народ тесной стеной окружил палаты и ждет выхода сподвижника отныне народного героя Ермака, покорителя Сибири.

Царские палаты блещут великолепным убранством. Царь Иоанн Васильевич сидит на троне, окруженный боярами, боярскими детьми и опричниками.

Светел и радостен лик царя. Сброшены черные одежды – золотыми, серебряными и самоцветными камнями блистают одежды царские, как и одежды царских приближенных.

Перед царем с открытым лицом и смелым взглядом стоит Иван Кольцо, имея по правую руку князца Ишбердея, а позади себя пятерых казаков-товарищей. Громко и явственно читает он царю грамотку Ермака Тимофеевича. В переполненных царских палатах так тихо, что можно услыхать полет мухи. И царь, и его приближенные недвижимо, внимательно слушают посланца, привезшего радостную весть.

– «Мы, бедные и опальные казаки, угрызаемые совестью, шли на смерть и присоединили знаменитую державу к России во имя Христа и великого государя навеки веков, доколе Всевышний благословит стоять миру. Ждем твоего указа, Великий Государь и воевод твоих, сдадим им царство Сибирское без всяких условий, готовые умереть или в новых подвигах чести, или на плахе, как будет угодно тебе, великий государь, и Богу».

Так закончил Иван Кольцо чтение грамоты Ермака Тимофеевича и вместе с товарищами и князцом Ишбердеем распростерся ниц перед царем Иоанном.

– Встань, добрый витязь, верный слуга мой, – громко сказал царь. – Отныне прощаются вам все ваши прежние вины за оказанную послугу отечеству… Не останетесь ни ты, ни другие послы без награды. Ермак же да будет князем Сибирским, да распоряжается и начальствует так, как было доселе, и утверждает порядок в земле и мою верховную власть над нею… Подойди ближе ко мне, добрый витязь.

Иван Кольцо подошел к царскому трону и благоговейно преклонил колена. Царь Иоанн Васильевич дал ему свою руку, которую тот поцеловал, обливая слезами…

Чего-чего не перечувствовал храбрый есаул и преданный друг Ермака Тимофеевича, стоя перед лицом царя, когда-то осудившего его на жестокую казнь, а ныне допускающего его к своей руке. Вот какова бывает изменчивость земного удела!

Прием посольства окончился.

Царь милостиво взглянул на представленные ему образцы привезенной Иваном Кольцом дани из его «нового царства». Она состояла из великолепных соболей, лисиц и горностаев. Затем он отпустил послов, наказав приближенным не забывать их достойным чествованием.

Бояре окружили, по уходе царя из посольской палаты, Ивана Кольца с товарищами и князца Ишбердея. Каждый из бояр, сыновей боярских, дворян и опричников наперебой старался переманить к себе дорогих гостей послушать их рассказы о неведомой стране, о ратных победных подвигах.

Когда Иван Кольцо и остальное посольство появилось на крыльце царской палаты, их встретил гул народного восторга. Народу на площади и улицах, бог весть откуда, было известно все, что произошло в царских палатах. Приветственный гул, вырвавшийся из тысячи грудей, лучше всего доказывал Ивану Кольцу великость подвига, задуманного и совершенного его другом и атаманом.

Его первою мыслью, как истого друга, было сожаление, что не Ермаку Тимофеевичу, а ему выпало на долю пережить эти торжественные минуты возможного для человека на земле счастья.

– Да здравствует Ермак!

– Да здравствует князь Сибирский!

– Да здравствует Иван Кольцо!

– Да здравствуют добрые молодцы!

Под эти восклицания посольство уселось в приготовленные для них парадные колымаги.

Уселись в свои колымаги и царские приближенные, и этот торжественный поезд, сопровождаемый народными криками, потянулся по Москве. На колокольнях церквей не умолкал веселый перезвон.

Посольство пробыло в Москве около двух недель среди непрестанных, оказываемых ему почестей.

Царь наградил Ивана Кольца и других членов посольства деньгами и сукнами, остальным казакам послал с ними богатые дары и забвение всех их прежних вин, а Ермаку Тимофеевичу, кроме титула «князя Сибирского», – два панциря, серебряный кубок и шубу с царских плеч. Кроме того, царь немедленно отрядил воеводу князя Семена Дмитриевича Болховского, чиновника Ивана Глухова и пятьсот стрельцов в помощь Ермаку Тимофеевичу. Весною они должны были взять ладьи у Строгановых и плыть рекою Чусовою по следам сибирских героев.

Ивану Кольцу на возвратном пути дозволил искать охотников для переселения в новый край и велел епископу вологородскому отправить туда десять священников с их семействами для христианского богослужения.

Это был первый правительственный шаг к колонизации Сибири.

Строгановы, эти усердные знаменитые граждане, виновники столь важного приобретения для России, не оставались без вознаграждения: царь Иоанн Васильевич за их службу и радение пожаловал Семену Строганову два местечка, Большую и Малую Соль на Волге, а Максиму и Никите – право торговать во всех городах беспошлинно.

Посольство уехало из Москвы, но толки о нем не прекратились в народе. Молва увеличивала славу подвига. Говорили о бесчисленных воинствах, разбитых казаками, о множестве народов, ими покоренных, о несметном богатстве, ими найденном.

Казалось, что Сибирь упала тогда с неба для русских. Забыли ее давнишнюю известность и самое подданство, чтобы тем более славить Ермака.

Между тем завоеватели сибирские не праздно ждали доброй вести из России. Они ходили рекою Тавдою в землю вогуличей. Близ устья этой реки господствовали татарские князья Лабутан и Печенег, разбитые Ермаком в кровопролитном бою на берегу озера.

Робкие вогуличи Кошуцкой и Табиринской волостей мирно дали ясак Ермаку Тимофеевичу. Эти тихие дикари жили в совершенной независимости, не имея ни князей, ни властей. Они уважали только людей богатых и разумных, требуя от них суда в тяжбах и ссорах, а также волхвов.

Достигнув болот и лесов пелымских, рассеяв толпы вогуличей и взяв пленников, Ермак старался узнать от них о пути с берегов верхней Тавды через Каменный пояс в Пермь, чтобы открыть новое сообщение с Россией, менее опасное или трудное, но не мог проложить этой дороги в пустынях, грязных и топких летом, а зимой засыпанных глубокими снегами.

Умножив число данников, расширив владения в дальней земле Югорской до реки Сосьвы и включив в их пределы страну Кондинскую, до тех пор мало известную, хотя уже давно именуемую в титуле московских государей, Ермак Тимофеевич возвратился в сибирскую столицу.

Этот бывший атаман разбойников, выказав себя неустрашимым героем, искусным вождем, выказал необыкновенный разум и в земских учреждениях, и в соблюдении воинской подчиненности, вселив в людей грубых, диких доверенность к новой власти, и строгостью усмирял своих буйных сподвижников, которые, преодолев столько опасностей в земле, ими завоеванной на краю света, не смели тронуть ни волоса у мирных жителей.

Грозный, неумолимый Ермак жалел воинов христианских в битвах, не жалел в случае преступления и казнил за всякое ослушание, за всякое дело постыдное, так как требовал от дружины не только повиновения, но и чистоты душевной, чтобы угодить вместе и царю земному, и царю Небесному. Он думал, что Бог даст ему победу скорее с малым числом доброжелательных воинов, нежели с большим закоренелых грешников, и казаки его в пути и в столице сибирской вели жизнь целомудренную: сражались и молились.

В постоянных трудах и заботах незаметно пролетало время, которое иначе тянулось бы томительно медленно для Ермака Тимофеевича, с нетерпением ожидавшего возвращения Ивана Кольца с царским прощением. Он решил тогда же, передав власть свою другу и есаулу, тотчас же ехать к Строгановым, где перед алтарем сельской церкви назвать Ксению Яковлевну своею женой. Это было для него лучшей наградой за все им перенесенное и совершенное.

С таким же, если не с еще большим нетерпением ждали возвращения Ермакова посольства в хоромах строгановских. Семен Иоаникиевич и его племянники, каждый в отдельности, скрывали друг от друга беспокойство об исходе посольства. Доходившие из Москвы «на конец России» вести рисовали царя Иоанна Васильевича человеком минуты, под впечатлением которой он и жалует, и карает.

«Какой стих, бают, на него найдет, так и выйдет…» – думали они.

«А ну как Иван Кольцо приедет в недобрую минуту?» – восставал в их уме роковой вопрос.

– Авось укротит Господь сердце царево, ведь оно в руках Его! – утешали они себя.

Они находились в томительной неизвестности, а это состояние было не из приятных.

Ждала Ивана Кольца и Ксения Яковлевна. Веря теперь уже совершенно в непреложность слов Мариулы, уже отчасти исполнившихся, обрученная невеста Ермака Тимофеевича не сомневалась ни минуты, что доблестный есаул привезет Ермаку Тимофеевичу царское прощение. Тогда уничтожатся препятствия к их браку. Он вернется сюда и поведет ее к алтарю.

Сердце девушки сильно билось при этой мысли. Она вся отдалась радужным мечтам, и они-то смягчали для нее горечь такой долговременной разлуки.

Ждали приезда Ивана Кольца и Домаша с Яковом. Их судьба также зависела от этого приезда, так как Домаша, исполняя желание Ксении Яковлевны, решилась венчаться с нею в один день. Якову это было далеко не по вкусу, но он не смел перечить невесте, да и молодой хозяюшке.

Скрепя сердце приходилось ждать. В этом ожидании принимали участие все люди строгановские, преданные беззаветно своим хозяевам, печаловавшиеся их печалям и радовавшиеся их радостям.

Гонцы строгановские то и дело скакали в Пермь узнать, нет ли там каких вестей московских. Наконец один из них принес известие, что Иван Кольцо возвращается с царским войском и воеводами.

«К добру это иль к худу?» – мелькнуло в головах Строгановых – и дяди, и племянников.