Книга: Старосветские помещики - Николай Гоголь

Может книги Гоголя сбрасывать над голодными районами Африки, с вертолёта? Вот удивятся африканские дети. А лучше сбросить им и томики Гоголя и солёные грибочки и пирожки с капусткой и гречкой (для меня это какой-то гастрономический кентавр, но Гоголь описывает это вкусно).

О, мой смуглый ангел! У меня теперь есть цель попасть в рай. Я умру раньше тебя, и в раю без тебя мне будет так же скучно, как в деревне, в первые летние дни каникул: из ребят ещё нет никого, только ходят, как призраки седые, старушки, лунатики-коты по крыше, и напрочь сумасшедшие курицы бродят по огороду, бог знает что думая о том, кто они.

У меня есть гениальный план: я похищу крылатого Гоголя — в ад (там у меня много друзей, они давно зовут меня в гости). Запру его в чудесной комнатке с грибочками и пирожками, и он будет писать для меня — о тебе, описывая твои милые смуглые бёдра, твой чудесный носик и удивительные глаза, чуточку разного цвета, цвета крыла ласточки на заре: только он сможет их описать.

Он опишет всю тебя, до последней мурашки, до последней запятой карего волосика в конце бровки..  это будет самая прекрасная и.. вкусная книга на свете. Я с ней буду жить и спать. Если, конечно, сам Гоголь не убежит с тобой.. то есть, с книгой, — в окно. Ибо он в тебя влюбится. Может даже мы вместе с Гоголем убежим. Может даже.. и тебя возьмём.

Гоголь написал какой-то изумительный, сверкающий лимб - нимб! - отношений двух старых людей, запертых в их сонном царстве, словно на острове Калипсо, у которой в нежном плену томился Одиссей, и каждый час там, равнялся — году, словно они жили на далёкой планете из фильма Интерстеллар. Боже мой.. 19 век. Старушке там — всего 55 лет! Красавице Монике Беллуччи — 60! Тут волей неволей будешь любить старушек.. О мой смуглый ангел.. вот бы дожить до того времени, когда ты будешь старушкой! Ты будешь неземной старушкой! Странно звучит.. но ты поняла.

На миг я даже представил, что старушку Пульхерию играет — Моника (вот бы — из Друзей! Весёлая была бы старушка!). Ах, как дивно заиграла повесть Гоголя! Моника Беллуччи готовит пирожки с капусткой! Ну как тут не выделяться слюнке? Может так выглядит рай? О мой смуглый ангел, не ревнуй..

Сюжет повести гениально прост. Простая жизнь двух любящих старых людей. А это уже, рай. Просто мы зажрались. Дожить до старости и трепетно любить друг друга… проще написать стих Пушкина, или картину Боттичелли, чем вот такой тихий пламень любви пронести через всю жизнь. О мой смуглый ангел, я бы отдал все сокровища мира, и молодость свою и все грядущие свои перерождения, в которых я мог быть известным поэтом, богатым путешественником, прекрасной двухметровой негритянкой-принцессой на Мадагаскаре, и… апрельской травкой у твоего милого подъезда, лишь бы просто годик пожить с тобой — старичками, вот в таком гоголевском, незамысловатом лимбе любви.

И так грустно читать у других людей о том, что эти старички живут не духовной жизнью, а словно сонные мухи. Знаете, эти живые вербочки мушек - томления! - у окошка в деревне? В комментариях к повести, в моей книге, есть и строчка Белинского о ней: мол, несмотря на всю почти животную пустоту жизни старичков, которые только кушают и спят, Гоголю удалось передать некую поэзию. Н-да.. Гоголя нужно похитить из рая, а Белинского — из русских школ, чтобы он своей желчной ограниченностью не уродовал детские души.

И что ужасно, многие с ним согласятся: мол, а разве он не прав? Эти сонные старички не живут жизнью души! Не ходят на концерты! Не читают Пруста! Не интересуются политикой! И слава богу (про политику). Да и про всё остальное. Разве в этом «высшая жизнь души?». В этом — пена души. Накипь души. Давайте сознаемся: большинство людей и читают книги и кино смотрят и соприкасаются с красотой путешествий, так — словно они — «жрут» (не люблю этого слова, но иначе не скажешь. Словно они утробой души соприкасаются с красотой.

Ну прочёл такой человек Пруста или Достоевского, и что? Стал ли он лучше после этого? Или стал просто «утончённее» и подлость души в нём стала — утончённей? Кого из нас не передёргивает ревностное чувство, когда мы узнаём, что какой-нибудь кровавый политик и не только, обожает Достоевского или Тарковского? Хочется забрать их у них навсегда.

О мой смуглый ангел.. если бы ты была со мной, я быть может сладостно бы забыл и о Прусте и о Тарковском.. Одна твоя милая ладошка — прекрасней чем весь Пушкин. Одна твоя смуглая ножка — выше всех картин Боттичелли (кстати, мне в Венере нравится лишь то, что у неё такие же ножки как у тебя: пальчики, которые возле больших, чуточку больше них: словно они привстали на цыпочки, как при поцелуе..). Твои губы милые — строчка Евангелия, а носик.. носик… его можно только сравнить с твоим же носиком. О таком и Гоголь не мечтал. В хорошем смысле, разумеется.

С одной стороны, Гоголь описывает очаровательный аутизм любовных отношений: это вы Афанасий Иванович оставили вмятину на кресле? - Простите, Пульхерия Ивановна, наверное, я… Такое ощущение, что старушка бессознательно имеет в виду милый отпечаток в душе её, оставленный любимым.

Кстати, заметьте, как на уровне отчеств помолвлены души этих милых старичков. Кто то скажет: да им даже и поговорить не о чем! О какой то чепухе! Не о Революции в Занзибаре, не о Джойсе и фильмах Бергмана, а о идиотских вмятинах на кресле и о пирожках с гречкой!! А вы вспомните тот птичий, райский язык влюблённых, который ещё более сложно перевести, нежели стихи Пушкина или прозу Платонова, на котором все мы порою общаемся о прелестнейшей чепухе, но мы так несказанно счастливы в этот миг, как не были счастливы за чтением Толстого, за фильмами Бергмана или на пляжах Мальдив на закате, а всё потому — что наши слова превращались в музыку, они как крыло ласточки на заре, зачерпывали лиловый отсвет солнца  — нежность и души любимого человека.

Вот так и старички Гоголя: их жизнь стала тихой музыкой, словно мелодия ангела, лежащего в травке и играющего на свирели незамысловатую мелодию своей дремлющей души. У меня был один друг, японец, который мог часами любоваться на травку. Ему говорили: ты же нормальный, красивый молодой человек, Непос — ЕдоСан! Сходи в музей, на концерт, в ресторан! Там девушки красивые, полотна мастеров! Выставка картин Уотерхауса! А он в этой травке московской, мог разглядеть целый мир. Это был его дзен и катарсис, его хокку живое. Блажен тот, кто вечное увидит в былинке и в малом, а не распыляет себя на многое. Это слишком легко и такая страсть порой слишком мимолётна.

О мой смуглый ангел, помнишь, как я мог часами любоваться на твои милые, смуглые пальчики на ножке, похожие на апрельскую травку на заре? И ведь я был совершенно трезв! Если бы мне сказали: Саша, вот билет на Мальдивы.. с Моникой Беллуччи. Езжай! Я бы сказал, улыбнувшись: зачем мне Мальдивы и Моника, если рядом со мной есть эти удивительные и милые пальчики смуглого ангела? Моника бы подошла ко мне и нежно поцеловала в щёчку. О, мой смуглый ангел, не ревнуй! Просто она знает цену настоящей любви..

А ещё мне подумалось. Гоголь описывает такое тихое и трепетное сращивание двух судеб и душ, лишённых эгоизма, что две души и судьбы как бы переросли морок человеческого, за которым почему-то так все гоняются, они стали выше человеческого, они стали как.. пейзаж нежности и рая: они стали частью тихого шелеста листвы, заросшей травкой — тропинки, пруда, покрывшегося патинкой тины, какая нас так влечёт — патинка — на старых полотнах Рембрандта или Фра Анжелико.

Есть в этой милой запущенности, словно бы заросшей тишиной, что-то экзистенциальное, что то от конца света, когда всё лишнее осядет, как муть, и не будет уже ни человека, ни «еврея и эллина», а будет лишь чистая красота и душа, как в Эдеме, где душа человека была частью вон той звезды и вот этой травки смеющейся (смуглый ангел, ты сейчас улыбнулся?).

Как сказал бы Тургенев в своём стихотворении в прозе, о конце света: и всё стало вновь тихо и опрятно. Вот так и у наших милых старичков: в их милой запущенности и старине быта, словно в осенней редкой листве — сквозится что-то небесное, тихое, вечное, что нас так очаровывает в заброшенных местах: бесчеловечных, а значит — прекрасных.

Кто-то скажет: Саша, но ведь они только и делают, что кушают и спят!! Они как… как.. животные! А я очень люблю животных. Христос сказал: будьте как птички небесные.. А они лишь поют, кушают и спят. Уверен, что во сне, наши старички, видели лишь друг друга и там тоже продолжалась их нежность, и жизнь их — это их пение тихой любви, точно так же, как и двери в их доме поют, словно птицы небесные, словно эти двери живые и ведут — в рай.

А то что они кушают много.. и что с того? На это можно по разному посмотреть. Со стороны души, или со стороны тела. Тело ведь тоже.. душа. Мы забываем об этом. Не кушать любят старички наши, для них еда — это как рояль для Моцарта: это инструмент и чаша, которая наполняется нежностью друг друга.

Такой чашей может быть и простой листик, подаренный любимым. Или.. беленький носочек смуглого ангела, который я нежно украл при расставании (да, любимая, это не твоя серая кошечка его спрятала). Вы только посмотрите на это с другой стороны: если бы мы жили в раю и нашей пищей была — музыка и вообще, звуки, то для нас было бы счастьем, если бы любимый человек просто касался веточки дерева, или говорил что то милое, даже не нам, а.. цветам. Это были бы те же блюда. Господи, смуглый ангел.. мне недавно приснился такой райский сон о нас. Я попал на необитаемый и зачарованный остров, на котором, в замке, был роскошный стол с дивными блюдами и заморскими фруктами, вот только.. всё это было надкусано.

Но я сладостно знал, что это всё надкусала — ты и потому эти блюда были ещё слаще и я в разлуке с тобой, навечно, мог есть только вот эти вот волшебно появляющиеся на столе надкусанные тобой пирожки, вареники с вишней, яблочки.. И от этого моя тоска была не так безмерна, и когда на столе были ненадкусанные продукты, я их не мог есть и умирал от голода, потому что в тех, милых, словно в лунной фазе — надкусанных пирожках и пирогах и фруктах, наши уста, призрачно встречались.

Думаю, что-то похожее было и у гоголевских старичков: Пульхерии Ивановне — было безумно приятно играть свою музыку Моцарта, на продуктах, изливая свою нежность на них: ведь она готовила для любимого! А Афанасий Иванович, с наслаждением, словно слушая музыку Моцарта, кушал яства, приготовленные милыми руками любимой своей.

В повести есть и милейший юмор. Пульхерия, словно ангел в Эдеме, заботилась о нравах своих служанок. Но..  как по волшебству, беременела то одна, то другая, хотя мужчин рядом не было, зато в доме был мальчонка-помощник. И не знаешь что фантастичней: от него они забеременили, или от.. барабашки, прости господи, играющего на дверях, как на рояле. А какая прелестная оптика кинематографа 20 века у Гоголя! — «слеза повисла у него на реснице». Если бы сейчас так написал современный автор, его бы высмеяли пошляки и «писатели» — на «реснице» — ха-ха!

Ну куда же без мистики. Это же Гоголь. Гоголь уместил в повести — рай и ад. Дикие кошки, словно тёмные ангелы, умыкнули к себе милую кошечку Пульхерии Ивановны. Она тоже одичала и убежала к ангелам-бандитам навсегда. По сути, Гоголь переворачивает легенду о грехопадении и  вкушении запретного плода, с ног на.. рожки.

Волей неволей думаешь: уж не нечистая ли сила «брюхатила» девушек в Эдеме двух старичков? (кстати, Пушкину нравилось это слово — брюхатая, хотя оно и тогда уже отдавало милой стариной. Древнее слово, кстати, корень которого есть и у древнеирландских племён. Есть даже в корне «брю», французское очарование. Жаль, что слово звучит для многих, уже грубо. Может так однажды будет и с душой? Любовью?).

Это же чистый разврат. Точнее — искушение. Жила себе кошечка, в раю. И умыкнули её из рая — для «высокой жизни и приключений». Разумеется, изнасиловали (групповое). Гоголь просто не говорит об этом, но чуткий и.. чуточку испорченный читатель, об этом сразу же догадается, покраснев. Вместо Змия, у Гоголя — кошка. Кошки. Если бы Стивен Кинг писал эту повесть, он бы так и назвал её. Если бы повесть писал Сартр, он бы назвал её: Признаки существования. Так Гоголь описал трагедию одного мужчины, у которого умерла любимая. О ней позже скажу.

Так вот, кошечка — пропала и мнительная старушка уверила себя, что это — к смерти. Интересно, Фрейд читал эту повесть? Помните как в легенде о грехопадении? — И увидели они, что — наги. Так и старушка быть может впервые осознала, что они со своим старичком, быть может жили не совсем ту жизнь, о которой мечтали в юности: её Афанасий был ведь бравым гусаром! Он выкрал любимую у родителей!! Романтика…

Кстати, в этом тайный ключик к повести: кошку выкрали коты, её — гусар Афанасий (боже, как это странно звучит!). Словно в этот миг она перестала понимать райский птичий язык их жизни. А это уже — грех и смерть. Так часто бывает и в семейных отношениях. Просто у каждого свой райский птичий язык, свои «поющие двери». Письма..

Когда Пульхерия умирает, она словно обращается в прекрасный Эдемский сад — осенью. Царственная и прекрасная красота души. Она не думает о рае и аде, грехах своих или боге, она — сплошная любовь, а значит — в ней бог светит. Она думает лишь о том, как без неё будет жить её любимый и словно уже «с того света» даёт указания слугам, чтобы заботились о нём. Он — её рай. Все мысли о нём..

Нечто потрясающее мы видим, как после смерти любимой своей, преображается Афанасий Иванович. Его робкая душа, словно бы дремавшая 1000 лет, как бы впервые выползает в этот полыхающий и безумный мир: подобно озябшему и раненому зверочку, из норки своей, в конце света. Его горе — беспредельно. Словно тысячелетние крылья полыхают и светят над ним своим кротким светом.

И вот тут начинаются «признаки существования». Лимб в лимбе. Он уже где то не здесь. Он кушает.. и, теперь не думает о еде. Он может тыкнуть вилкой — в стол, мимо тарелки. Похоже на прострацию влюблённых в разлуке, правда? Вот так и душа моя, о мой смуглый ангел, тычется без тебя, куда-то мимо этого мира, как та вилка мимо еды: мне не интересны уже ни книги, ни фильмы, ни красоты природы, ни другие женщины, ни жизнь.. куда-то мимо всего этого тычется моя озябшая душа, потому что где ты — там рай и жизнь, и если тебя нет — везде, пустота и ад.

Когда похоронили Пульхерию, наш старичок, как сомнамбула, недоумевал: зачем? Зачем вы это сделали?? Кажется, он рад был бы, если бы его милая старушка просто лежала на столе, как… как… паночка, в Вие, в гробу, а он бы просто жил с ней, тихой, ласковой.. мёртвой. Кушал бы на этом столе, рядом с ней, спал бы с ней, милой.. на столе, и время не тронуло бы тлением её кроткое тело: ибо — «и времени больше не стало». А люди бы заглядывали в его карие окна, и тихо крестились. Крестился бы даже вечерний клён возле их окошка: веточка качается на ветру..

Гоголь рассказывает об одном мужчине, у которого умерла любимая и он никогда ещё не видел, что бы так убивались в горе. Родные спрятали от него все острые предметы.. Признаки существования: он не жил. Через две недели стал улыбаться. Все мы знаем эти улыбки, так часто обманывающие нас: чеширские улыбки души.. Потом купил себе пистолет и.. выстрелил в себя. Выжил. Потом снова — признаки жизни. И снова попытка самоубийства. И снова выжил. Словно.. после смерти уже и не умирают. Может в этом и невыносимый ад — Рая? В нём больше нельзя умереть.. Я это понял позапрошлой зимой, о мой смуглый ангел, когда.. покончил с собой. Господи, знала бы ты, какое скучное и пустынное место — рай без тебя! Он похож на ад. Может потому я и убежал от туда? Может поэтому меня и спасли..

А через пару лет, Гоголь встретил этого мужчину. Покалеченным, хромым… худым. За игральным столиком. За спинкой его стула была молодая жена. Он играл в карты и говорил какие то модные слова, связанные с игрой. Если перевести на наш язык, то эти слова вполне могли бы быть «умными» словами, и для многих это значило бы — жизнь, высшую жизнь души: например — Пруст, политика, импрессионисты.. Но всё это такая чепуха, если любимой уже нет рядом. На самом деле, это был последний и самый страшный акт суицида: умереть не в смерть, а — в жизнь. То самое сонное царство, лимб любви, но уже словно с другой, обратно-лунной стороны. Словно он один живёт где-то на далёкой планете… и люди и красота искусства, мира — как бледные тени мелькают перед ним.

У меня такой человек - бабушка. И пока читала бытоописание пусть и не простых старичков, помещиков как-никак, все ее вспоминала. Очень уж по-доброму описывает автор героев, невольно симпатизируешь их гостеприимству и отношению к гостям и друг к другу. Возможно, такая доброта и участливость свойственна всем старичкам, сами они уже не могут жить на полную, но послушать, как живут другие, любят и никогда не отказываются.

И вот живут они всю жизнь вместе, и каждый день похож один на другой, и с нашей, молодежной точки зрения живут они скучно - ну что там, сплошь еда на уме. А для них это жизнь, живая и настоящая. Которая безвозвратно ломается с уходом одного из них. И уже не будет как раньше.

И мы не знаем, была ли в их отношениях когда-либо большая любовь. Но они прожили вместе жизнь, и боль потери неописуема, даже если кажется, что со временем просто привыкают к тому, что этот человек всегда рядом, вертится вокруг, чем-то своим повседневным занятой. И ощущение вырванной этой части жизни, которую уже не вернуть, автор передал мастерски, очень трогательно.

Звезду снижаю за нудноватые описания в начале повести, нет, они, конечно, красочные и тоже мастерские, и наверняка найдутся ценители, которые придут от них в восторг. Но для меня они едва не стали причиной бросить такое хорошее произведение, потому что хотелось уже к делу ближе, к сути, а автор все про дубы да двери поющие. Не люблю красивости. А в остальном повесть чудесная и эмоциональная.

Хороший пример тому насколько по-разному можно понять одно и тоже произведение это повесть "Старосветские помещики". Николай Васильевич написал ее по свежим впечатлениям от поездки на свою родину - в село Васильевка ⁠ Миргородского уезда Полтавской губернии. В ней с теплотой и легкой иронией рассказывается о безмятежной и патриархальной жизни, которую ведёт пожилая бездетная пара - Афанасий Иванович Товстогуб и его жена Пульхерия Ивановна. Всё так мило и прелестно в доме, коробочка к коробочке, сундучок к сундучку, на стенах картины, в глазах хозяев доброта, любовь к друг другу и к совместному времяпрепровождению - вкусно поесть, сладко поспать да посудачить о том о сём про меж себя и с заезжающими к ним гостями. Настоящая Обломовка. Автор подробно описывает кулинарные пристрастия героев. Тут коржики с салом, рыжики соленые, рыбки сушеные, мнишки со сметаною, огурчики свежие, пирожки с маком, пирожки с сыром, пирожки с урдою, пирожки с капустою и гречневою кашею и многие другие блюда. Из напитков предлагаются кофий, кисель, узвар из груш, кислое молоко, несколько видов водки настоянной на разнообразных цветах и листьях. И при всей этой благообразности за хозяйством они смотрят плохо. Работники их все обворовывают. Приказчик уж продал все леса на сруб, кроме ближайшего, и тот уцелел лишь оттого, что стук топора доносился бы до хозяйского дома. После их смерти разворовали то, что не успели при жизни. В конце концов имение превратилось в прах.

Не смотря на то, что повесть нравится всем критикам, видят они в ней разное и порой прямо противоположное. Один пишет о трогательной истории любви, христианской по духу и угодной Богу. Другой видит пустую ничтожную жизнь. Третий говорит о том, что старый мир, отживая своё, уходит под напором нового. Белинский писал о пошлости и гадости этой жизни, животной, уродливой, карикатурной. Пушкин разглядел "шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слёзы грусти и умиления".

Ракурс решает всё.

Гоголь описывает быт этих помещиков во всех красках и деталях, рисуя определенный тип человека своего времени и к его сожалению, уходящих на дальний план и вскоре совсем исчезающих.

Не очень понятно чем же эти помещики так разительно отличаются от тех, кто придет после них, так как что те, что другие не приносят особой пользы обществу. Хоть пришедшие после и разорили все благонаполненные земли Товстогубов, при них самих эти земли никому не были нужны и бесконечно поддавались воровству их людей. Которые в их имении не занимались ни чем кроме сна, еды и давайте будем честны, секса (от банальной скуки и сколько бы не ругала их Пульхерия Иванна более интересного занятия в этом сонном месте они себе не нашли). Но эти люди, в понимании Гоголя, хотя бы искренны в том, что делают, искренны в своем отношении к людям и друг другу. На их моральный облик хотя бы приятнее смотреть. Хотя на мой взгляд, что те, что те не несут никакой пользы, живя отрадно, объедаясь и даже люд их, что выпивая, что не выпивая вел праздный, спящий образ жизни, превращая такие места в многочисленные Обломовки. Было в этой России умеренное, спокойное процветание, но он же и застой. Мне эта ода сонной деревенской жизни напомнило Страдания Вертера и то как Гете восхищается простотой деревни, эмоциональным порывам ее, видит в этом настоящую человеческую натуру, хотя ничего романтичного в этой низменной, необразованной жизни нет. Так и здесь, читая эти ласковые описания быта Товстогубов хочется туда окунуться, хотя современный человек вскоре сошел бы с ума со скуки в таком месте и всеми силами желал вернуться в нормальную жизнь. Хотя может быть, наконец научились бы этой малоросской искренности, где ругают не всерьез, почивают гостей и любят друг друга со всею душой.

Он весь покорился своему душевному убеждению, что Пульхерия Ивановна зовет его; он покорился с волею послушного ребенка, сохнул, кашлял, таял как свечка и наконец угас так, как она, когда уже ничего не осталось, что бы могло поддержать бедное ее пламя. «Положите меня возле Пульхерии Ивановны», – вот все, что произнес он перед своею кончиною.

В этой книге Гоголь привычку возвел в поэзию. «Привычка свыше нам дана, замена счастию она» и я с этим согласна. На страсть и пылкую любовь отводится в лучшем случае несколько лет, а потом на их место приходит то, что называют привычкой, а я считаю – это самое что ни на есть счастье – когда люди подходят друг к другу как ключик к замочку, духовно срастаются в одно целое и играют только друг для друга главный спектакль своей жизни. Именно такую старость мечтают встретить вместе истинно любящие люди, но не каждому это дано, к сожалению.

Что же сильнее над нами: страсть или привычка?

Постепенно Николай Васильевич становится моим любимым писателем. Читать его – истинное удовольствие и отдохновение! Какой чудесный язык! Какие замечательные описания еды, просто гимн русской кухне.

– А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь? – Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков соленых? – Пожалуй, хоть и рыжиков или пирожков, – отвечал Афанасий Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками. За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни. За обедом обыкновенно шел разговор о предметах, самых близких к обеду.