Текст книги "Без зеркал, или Зимние каникулы"

Николай Климонтович
Без зеркал, или Зимние каникулы
Комедия

Лица

Павел

Девица

Анна

Старуха

Павел Павлович

* * *

На старой даче; зимние каникулы.

Темная сцена. Звон разбитого стекла.

Голос Девицы. Что-то разбилось!

Голос Павла. Ах, Гарднер Павла Павловича, Сафронов Нины Константиновны, братья Корниловы с Кузнецовым.

Девица. Осколки хрустят.

Павел. Что здесь может разбиться – вазы на барахолке, фарфор в комиссионке.

Девица. Моя пудреница упала.

Павел. Рухлядь. Ничего стоящего не осталось.

Девица. А ты на нее наступил. Ланком.

Павел. Вот раньше на даче хрустальную люстру держали. Все, двенадцать, теперь уже не приедет. (Зажигает свет, включает музыку.) Теперь мы одни!

Девица. Кто, отец твой?

Павел. Никто не приедет. Ни из родственников, ни из знакомых. Ни из родных, ни из близких… Ну, что там у нас в заначке! (Развертывает свертки.)

Девица (озираясь). Неужели хрустальную?

Павел. Конечно. Прямо вот здесь, посреди потолка. Хочешь, покажу – как раньше жили? Вот, надевай. (Дает Девице какой-нибудь давний жакет, пожилую юбку, лысую горжетку; сам надевает старый пиджак.)

Девица (одеваясь). Неужели раньше так вот и ходили?

Павел. Платье с декольте напялят и едут – во МХАТ. Позволь?

Танцуют.

Девица. Смешно. И «рок» танцевали?

Павел. Патефон заведут и выдают буги-вуги.

Девица. А фокстрот?

Павел. И танго, и фокстрот, и буги-вуги. Кто победнее, тот вальс под аккордеон. Весело жили!

Девица. Когда это было…

Павел. На черных ЗИМах на дачу прикатывали. Дед пикники устраивал, по пятьдесят человек принимал. Везде тюль, тюль, бархат, шифон. Дверь из сада на веранду открыта, домработница на траве самовар еловыми шишками топит.

Девица. Электричества не было?

Павел. Полная электрификация! На столе жареный поросенок с гречневой кашей.

Девица. Теперь гречка редко бывает.

Павел. В графинах водка, в лафитниках наливка. А бабка… А бабка моя сидит за пианино и поет – Северянина.

Девица. Красиво.

Павел. Это было у моря, где пахучая пена… Ах, Нина Константиновна, у вас ангельский голос, как у Козловского…

Девица. А это кто?

Павел. Тенор. Так они между собой разговаривали. А вот у Валерьян Валерьяныча – прям бас. Вы правы, голос недурной, не жалуюсь. Ну так исполните нам, Валерьян Валерьянович, хоть «Широка страна», не откажьте в любезности. И тут мой дед – здоровый был, фигура как у Мухиной, – кричит: товарищи, кричит, прежде чем Валерьян Валерьяныч исполнит нам песню – наполним бокалы, извиняйте за каламбур. Содвинем их разом за нашу великую и могучую! Тут все встают из-за стола по стойке смирно, куранты бьют на Спасской башне, все чокаются, выпивают, а потом целуются с тем, кто ближе, взасос. Поцелуются, оботрутся и ка-ак грянут хором: «Мы кузнецы, и танки наши быстры».

Девица. Здорово. И ты все помнишь?

Павел. Еще бы. Отец рассказывал, и бабка. Дед врачом был, лечил всю жизнь больших людей. Член-корреспондент, профессор, заведующий кафедрой, тысчонка в месяц только так обламывалась, не считая гонораров.

Девица. Тогда понятно.

Павел. А умер – на книжке двадцати тысяч не было. Половину бабка заграбастала, половину – тетка. А папаше – вот эта развалюха досталась. «Жигули» моей мамаше отдал, чтобы из квартиры выписалась…

Девица. Она была певицей?

Павел. Ушла к следующему мужу.

Девица. А бабка?

Павел. Нет, мамаша с машиной. А бабка никогда не работала. Выпивала, с домработницей лаялась, теперь совсем поехала.

Девица. Куда?

Павел. Сбрендила, шизанулась, сберкнижку от нас с отцом в матрас зашила. Но если ко мне приходят – сразу в мою комнату ползет. Ей налить – она рассказывать начинает: когда к нам во дворец приезжал принц Ольденбургский…

Девица. Она во дворце жила?

Павел. В Алупке. Ее отец у графа Воронцова конюхом был.

Девица. А дед?

Павел. Что дед?

Девица. Тоже из дворца?

Павел. В лаптях пришел в Москву на ветеринара учиться. Ах! (Хватается за сердце, падает на пол.)

Девица. Что с тобой?

Павел (умирая). Портвейну…

Девица (мечется). Сейчас, сейчас.

Павел (садясь). Так и умер.

Девица. Кто?

Павел. Дед. Приехал с совещания, тапочки надел – и бряк на ковер. И умер. Он вообще-то проблемами старения занимался. Геронтолог. У тебя кто родители?

Девица. Я с матерью живу. Она с отцом расписана не была.

Павел. А-а. А я с отцом. Он тоже геронтолог. Заведующий лабораторией.

Девица. Слушай, а ты этого, рыжего, давно знаешь?

Павел. Я всех знаю, меня все знают.

Девица. А много ты ему должен?

Павел. Нет, пустяки. Отдам скоро. Кожаный пиджак папаше верну, и все дела.

Девица. В карты проиграл?

Павел. В карты, в карты. А пиджак в залог оставил, пока деньги не принесу. (По-мальчишески.) И надо было мне в тот день папашин пиджак надевать. Т-с-с! (Выглядывает в окно.)

Девица. Кто там?

Павел. Ночная лыжница. (Отталкивается палками.) Вшик-вшик-вшик.

Девица. Я боюсь.

Павел. Прибежала на лыжах ко мне.

Девица. Тоже Северянин?

Павел. Демьян Бедный. Что дрожишь?

Девица. Кто она?

Павел. На тебя похожа.

Девица. А почему ночная?

Павел. Нормы сдает: готов к труду и обороне в ночное время. Ладно, снимай с себя это тряпье.

Девица. Сам сказал, чтобы надела. (Расстегивается.) Холодно здесь.

Павел. Выпей, согрейся.

Девица. Я тебя давно заметила, еще у Ляльки.

Павел. Молчи.

Девица. А чего?

Павел. Молчи, закрой глаза, расслабься. И медитируй.

Девица. Что делать?

Павел. Видишь?

Девица. Ты ж сказал – глаза закрыть.

Павел. С закрытыми глазами видишь: пустыня, пред тобой кремнистый путь блестит?

Девица. Пустыню вижу.

Павел. И молчи.

Молчат с закрытыми глазами.

Девица. А ты что, женат?

Павел. С чего ты взяла?

Девица. Кольцо на пальце.

Павел. А, это. Наследство. От дедушки осталось. Высокая проба.

Девица. Старинное?

Павел. И от бабушки… Бабушка геронтологией не занималась – и выжила. Мне его продать надо. Продам, с долгами расплачусь. У тебя нет никого, чтобы сдать?

Девица. Нету. Если б из шмотья что-нибудь, а то – золото. Слушай, а долго еще… медитировать?

Звук подъехавшей машины.

Павел. Тише! (Гасит свет, смотри в окно.) Машина подъехала.

Девица. Ты ж сказал – теперь никто. Может не открывать?

Павел. Толку.

Девица. А если отец?

Павел. Не похоже. Он бы на такси приехал, а тут шикарная какая-то машина. Да даже если и он – тебе-то что бояться? На, спрячь кольцо!

Павел снимает кольцо с пальца, отдает Девице. Крадется к двери, отступает. На пороге – фигура Анны.

Анна. Я сюда попала?

Павел. Наверное, не сюда. Вам кого?

Анна. Павел, ты?

Павел. Кажется, я.

Анна. Я – Анна. Не узнаешь?

Павел. Контуры знакомы.

Анна. Школьная подруга Вероники… Твоя подруга студенческих лет. Анна. Ты не помнишь меня?

Павел (басом). Припоминаю в общих чертах.

Анна. Конечно, столько лет не виделись. Кивнем друг другу на бегу – в Доме кино или в Доме ученых. Ты один?

Павел (басом). Как перст.

Анна. Вероники нет? Зажги же свет.

Павел (басом). Пробки перегорели.

Анна. Мы подъезжали к дому – окно светилось.

Павел. А подъехали – и перегорели.

Анна. Господи, признай же наконец, свою старую подругу. Я со знакомым. Едем из Тарасовки. Дай, думаю, загляну по старой памяти. Свернули с шоссе, подъехали, окошко светится… (Кричит.) Помню, помню! И кресло это, и этот запах. Ах, не слушай меня, я сегодня пьяная, сентиментальная. В нашем затянувшемся возрасте праздники так редки. Возьми же у женщины пальто, предложи сесть. Я на минутку.

Павел. Тарасовка неподалеку.

Анна (не расслышав). Нет, не с мужем. Я же говорю – с другом. Давний приятель, пригласил поужинать. Старый товарищ, милый, воспитанный, не молодой, не совсем русский… Нет-нет, просто немосковского происхождения. Деликатный, не надо принуждать быть джентльменом, все – сам. (Сбрасывает пальто на кресло.) А ты, значит, работаешь в уединении, старый ученый чудак.

Павел. Анюта!

Анна. Ну вот, признал, кажется. Слава богу. Ты ведь с мужем моим не знаком? Тоже ученый, много ездит… Кто там?!

Павел. Где?

Анна. Там, в темноте. Или мне послышалось? Кто-то будто скребется?

Павел. Это… это кошки. И мыши.

Анна. Я их боюсь до смерти! О чем я? Да, о муже. Все время в командировках: Гаага, Марсель, Турин, Таллин. Одна наука на уме… А, вот здесь пианино стояло, старенькое, лысенькое. Сколько лет прошло – а я все помню. Когда я была на даче в первый раз, был февраль. Оттепель. Самое начало. На даче мы втроем: ты, я и Вероника. Вероника, ты и я. Как она?

Павел. Вы не видитесь?

Анна. Ты же знаешь, мы потеряли друг друга. Из поля зрения.

Павел. Муж, значит, выездной?

Анна. Кто? Муж? А, муж, вполне, вполне. А мой близкий друг пусть подождет в машине. Магнитофон, последние шлягеры. Италия, феличита. Магнитофон – квадрофонический, играет так громко, что уши закладывает. А мы повспоминаем. Пять минут. И – поеду.

Павел. Имеется вино.

Анна. Нет-нет, с меня довольно. Ну, рассказывай, как там моя подруга – мы ведь так дружили, с детства за одной партой. И как сам? Наверняка уже доктор. Когда мы виделись в последний раз, ты сказал, что диссертация готова.

Павел. Готова, готова. И сын взрослый, с меня ростом.

Анна. У тебя сын? Поздравляю. Моя тоже вытянулась. А что, пробку нельзя починить? В темноте рождаются только отдельные воспоминания.

Павел. И папа умер.

Анна. Видела некролог в газете. Ему бы жить да жить.

Павел. Не знал об этом и умер. Загнулся, дуба дал… Шесть лет уж как преставился.

Анна. Он был педиатр?

Павел. Нет, геронтолог.

Анна. Как ты. То есть ты – как он.

Павел. Я – ювенолог. Это то же самое, только наоборот.

Анна. Как интересно.

Павел. Геронтология изучает, как не стариться, ювенология – как помолодеть.

Анна. Ювенолог. Звучит. Читали, читали ваше интервью в «Неделе». Ты же у нас теперь знаменитость. Заведуешь головной лабораторией. Один на всю страну. Журналисты, наверное, осаждают?

Павел (скромно). Это у нас наследственное. Геронтологическая династия.

Анна. От пациенток, должно быть, отбою нет. Сознавайся. Такой моложавый профессор, завидую Веронике.

Павел. Чувствует себя превосходно, водит «жигули». А как сама-то, старушка?

Анна. Закончила Институт культуры.

Павел. У нас есть такой институт?

Анна. Заведую Домом. А ты что же – бороду сбрил? Совсем недавно видела тебя с бородой. Бежал по улице, хотела окликнуть, но промчался мимо, пальто нараспашку, глаза бешеные…

Павел. Должно быть, магазин закрывался.

Анна. Правда, все закрывается, и мы стареем. Впрочем, может, это был и не ты. Придумай же что-нибудь, в самом деле. Глупо сидеть в темноте, когда и без того редко видишься.

Павел (зажигая свечу). А мама жива.

Анна (в ужасе). Не двигайся!

Павел. Я пошутил, здесь нет мышей.

Анна. Стой на месте. Это… ты?

Павел. А кто же?

Анна. Неужели борода так меняет лицо!

Павел. Небо и земля.

Анна. Не подходи. Нет, это правда ты? Пиджак вроде тот же. Повернись в профиль. Чудовищно! Теперь волосы немного вот так.

Павел. Приподнять? Или пригладить?

Анна. Ты же совсем не изменился! Ты выглядишь, как пионер! Как двадцать лет назад!

Павел. Свечное освещение.

Анна. Так нельзя, Павел. Хоть полысел бы, что ли. Жирком бы оброс. Обрюзг, потаскался бы, благородно эдак поседел. А то – смотрите на него – мордочка как у ангела. И что, ни единой морщиночки?

Павел. Есть. Мимические.

Анна. Нет, Пашка, это ты или не ты? Последний раз спрашиваю. А то не посмотрю на Веронику – и влюблюсь. Честное слово. Помню, вы так один другому шли, так друг друга любили. Такая… гармоничная была парочка… Эх, налей мне вина, что ли. Выпьем, Пашка… А – это что такое?

Из потемок выступает Девица с пустым стаканом в руке.

Снова кошка? Смазливенькая.

Павел. Это? Это из моей лаборатории.

Анна. Понимаю.

Павел. Лаборантка. Ставим кое-какие опыты.

Девица. Вы не думайте.

Анна. Я не думаю. Меня ждут. Ну, за встречу – и покатила. Надеюсь, опытам мой визит не помешал? Будь здоров! (Пьет.) Фу, пакость какая клейкая.

Павел. И надо же, чтобы так получилось, но у нас в семье по мужской линии – все Павлы. Дед был Павел Павлович, отец… я, то есть, – Павел Павлович, и сын мой – тоже Павлушка. Смышленный такой балбес.

Девица. Все Павлики.

Анна. А вот теперь вижу – постарел! Глаза красные, нос в прожилках. И рот… как-то съехал. Зубы свои?

Павел. Что?

Анна. Зубы, говорю, свои?

Павел. А, зубы. (Скалится.) Зубы свои. Две пломбы, правда, и одного нет, вон там, справа.

Анна (глядя на Девицу). Сперва-то все мы – прыг-скок.

Девица. Чего?

Анна. А потом то и дело бегаешь в парикмахерскую седенькие волосы закрашивать. Закрасишь, подтянешься, подберешься, а наклонишься перед зеркалом – башечка-то просвечивает. Сквозь мокрые волосики.

Девица. Вроде нет.

Анна. Пока! А как начнут подкрадываться…

Девица. Кто?

Анна. Годы! Сердечко прыгает, дыханья не хватает, руки дрожат, ноги подгибаются. И кожа отвисает.

Павел. Поперечное сцепление макромолекул.

Анна. Как ты сказал? Поперечное, верно. И вот просыпаешься однажды, а на улице твоей – бело. Зима. Вот тогда только и становишься по-настоящему смелой, когда уже больше нечего бояться. Дерзкой становишься!.. Ну расскажи же, что там в вашей лаборатории? В интервью-то ты, Пашка, осторожничаешь: мол, пока рано говорить с определенностью, работы не вышли из стадии эксперимента. Но это для журналистов, понимаю, я-то твою скромность знаю. А на самом деле, а? Скажи же мне по старой дружбе.

Павел. Работы много. Все еще очень много работы.

Анна. Но есть же там у вас что-нибудь новенькое? Не все же бегать трусцой или аэробикой заниматься.

Павел. Что касается бега, то бег полезен.

Анна. Знаю, знаю: своевременное обращение к врачу, общий массаж, клизмы, витамины…

Павел. Существенна профилактика старения.

Анна. Что опять голодать по Брэггу? Соблюдать очковую диету? Пить яблочный уксус? Скажи мне, как специалист. Как товарищ, скажи. Я, может быть, за этим и приехала!

Павел. Уксус пить не надо.

Анна. Ты что-то скрываешь.

Павел. Видишь ли, при запущенных случаях износа организма…

Анна. Ну, не таких уж и запущенных.

Павел. Вот мы с… Александрой Валентиновной… мы как раз и занимаемся этим кругом вопросов. Как ты думаешь – приглядись повнимательнее – сколько Валентине Евгеньевне, к примеру лет?

Анна. Под тридцать, должно быть.

Девица. Двадцать в мае исполнится.

Павел. Евгения Александровна шутит. (Девице.) Может быть, вы позволите приоткрыть некоторые ваши секреты?

Девица. Еще чего.

Павел. В порядке пропаганды медицинского знания. С целью популяризации науки у населения?

Девица. Ладно уж. С целью популяризации – открывайте.

Павел. Пять-де-сят.

Девица. Во дает.

Павел. Будет.

Анна. Неплохо выглядит. Для своих лет.

Павел. А ты бы знала какой она к нам поступила. Тебе стало бы страшно. Глаза – не смотрят, ноги– не ходят, пальцы – не сгибаются, желудок отказывается работать…

Девица. И голова кружится.

Павел. Что мы видим теперь! (Девице.) Повернись. Присядь. Встань. Согнись вперед. Руками достань носки ботинок!

Девица. Все, что ли?

Павел. Да-да, спасибо.

Анна. Впрочем, при таком освещении… И одета в какой-то хлам.

Павел. А начиналось все давным-давно. Взгляни на этот ковер на стене – ручная работа, подарок албанского короля моему отцу. Ему цены нет, ковру.

Анна (Девице.) Это таблетки? И надолго рассчитан курс?

Девица. Не, ненадолго. Налил, выпил и замолодел.

Павел. Не всегда же они там в Албании, жили без короля!

Автомобильные гудки на улице

Это тебя.

Анна. Ничего, подождет, ему и в машине неплохо: иномарка, феличита, телефон, видео, бар, сауна, найдет чем развлечься. Или эликсир?

Павел. Так вот. Перед войной мой отец, тогда молодой, но уже известный советский врач, прибыл на все албанский слет геронтологов. Помню, албанские газеты просто захлебывались: этот русский, писали газеты, привез в своем чемодане секрет молодости. Король – в то время уже пожилой – как раз решил жениться на шотландской принцессе.

Анна. Или аэрозоль?

Павел. Может быть, на бельгийской, не хочу обманывать. Так или иначе, король призывает папашу к себе…

Анна (Девице). Значит, вы?

Девица. Угу.

Анна. И он?

Девица. Не видно, что ли?

Павел. Отец, разумеется, снесся с посольством, оно дало добро… Покойник очень дорожил этой вещью. Да что говорить, для всей нашей семьи это бесценная реликвия…

Анна. И Вероника?

Павел. И она. В определенном смысле.

Анна (в смятении). Ну дай же мне хоть одним глазком взглянуть – какие они, эти твои молодильные яблоки? Дай хоть понюхать – какая она, эта твоя живая вода?

Павел. Дело деликатное.

Анна. Но, Павел, но по старой дружбе.

Павел. Есть некоторые препятствия.

Анна. Никому не скажу, если это секрет.

Павел. Вопрос рассматривается.

Анна. Тогда скорее, пока не рассмотрели! Где оно?

Павел. Здесь. (Достает склянку.)

Анна. Разболтать до растворенья? Охладить перед употреблением? Принимать по две ложки после еды? Или – до?

Павел (просто). Это мазь.

Анна (открывает, нюхает). Пахнет чем-то давним: хвоей, дегтем, детским мылом. Как на елке…

Девица. Да все на парфюме.

Анна. И будто мандаринами. Но как… как ею пользоваться?

Павел. Ни в коем случае! (Делает вид, что хочет забрать склянку.)

Анна. Но отчего?

Павел. Нет, это невозможно.

Анна. Но она! Но ты сам! Вероника, наконец!

Павел. Средство сильное, радикальное. Нужна проверенная нервная система. Предварительные анализы, психологическая подготовка.

Анна. Но я готова. Честное слово. Я анализы недавно сдавала.

Девица. Штукатурку придется удалить.

Анна. Конечно!

Девица. Наносить на кожу тонким слоем.

Анна. Тонким, понимаю.

Девица. Втирать до полного впитывания.

Анна. Разумеется…

Павел. Не могу взять на себя подобную ответственность!

Анна. Неужели это так серьезно?

Павел. Еще как!

Анна. Ах, тогда можно, я помажу хотя бы руки?

Павел. Что с тобой делать…

Анна. Ты гений.

Павел. Руки помажь!

Девица. Не-ет, так не пойдет!

Анна. Что, обязательно целиком?

Девица. А вы думали! Раздеться да намазаться!

Анна. Вы правы, просто жалко оставлять старые места…

Девица. Смотрите на меня – у меня все новое. Ей-богу!

Анна (Павлу). Это правда?

Павел (просто). Да.

Анна. Тогда…

Павел. Просто рука не поднимается забрать у тебя эту мазь обратно.

Девица. Ура!

Анна (в недоумении). До полного впитывания? (Решившись.) Ну, если я превращусь в ведьму – тебе несдобровать.

Девица. Опыты продолжаются!

Павел (Анне). Сюда пожалуйста. (Провожает ее.)

Девица. Что ты ей дал-то?

Павел. Тише! (Врубает музыку.) Папаша этой мазью свой кожаный пиджак драит.

Девица. Абзац!

Павел. Подруга матери. Забавно. Интервью она прочитала…

Девица. Неужели поверила?

Павел. Будешь такой – и ты поверишь.

Девица. Еще чего, я такой не буду. Умру раньше.

Павел. И что теперь с ней делать?

Девица. Пусть…

Танцуют, обжимаются, смеются. Через какое-то время – голос Анны: «Зеркало!» Анна появляется на сцене.

Анна (ступая осторожно, словно стеклянная). Где здесь у вас зеркало?

Павел. Зеркала в комиссионке.

Девица. Хрусталь на барахолке.

Анна. Неужели же нет никакого зеркала?! И сумка моя в машине осталась. (Девице.) Есть у вас хоть пудреница?

Девица. Одни осколки.

Павел. Но сдвиги налицо.

Анна. Ты находишь? Неужели так быстро?

Павел. Сейчас не надо на этом концентрироваться. Не фиксируйся, распыляй внимание, расслабься…

Девица. Медитируй.

Павел. Позволь?

Павел и Анна танцуют.

Девица. Албанская королева, кто ж так танцует?

Анна. А как надо?

Девица. Учиться пора.

Анна. Теперь, пожалуй. В самом деле.

Павел. Эту ногу сюда.

Анна. Так?

Девица. И зад подтяни, мамуля.

Павел. Плечи расправлены, живот подобран. Выше голову!

Девица. Грудь вперед, чтоб не болталась. И пошли на три такта: мы не хиппи, мы не панки, мы простые лесбиянки…

Павел. Эксперимент идет успешно.

Девица. Теперь бедрами толкнемся.

Анна. Вот здесь немножко жжет, на груди.

Девица. Ноги не зябнут?

Павел. Хорошие симптомы.

Автомобильный гудок на улице.

Анна. Ах, теперь он слишком стар для меня.

Девица. На барахолку.

Анна. Кожа натянулась.

Павел. Не надо обращать внимания. Нужно отвлечься. Вспомнить доброе, помянуть старое. Ну хоть как вы там, мы там… на даче-то оказались?

Девица. Еще оттепель была.

Анна. Февраль, оттепель, дачный поселок пуст – ни огонька, точно в это же время года, все как сегодня. Вокруг темно, только в одном бедном домишке светилось окошко. Там жила старушка, не то сторож, не то комендант… Под глазами разгладилось?

Павел. Старушка, сторож, напротив живет.

Анна. Помнишь, она приковыляла среди ночи справляться – не воры ли забрались? И ты испугался, что отцу доложит, как ты с двумя девицами на дачу прикатил.

Павел. Бывает.

Анна. Старуха с усами.

Павел. Соня. Ее почему-то все у нас Соней зовут. Не по имени-отчеству, не тетей Соней, а просто…

Анна. Хорошо ее помню. Когда подсохнет, нельзя будет сверху намазать кремом?

Павел. Не сбивайся. Вспоминай. Что, весело было?

Анна. Ты забыл: хохотали как безумные. (Девице.) Мужчины всегда помнят только то, что надо забыть. А забывают все остальное.

Павел. Отчего же, все помню. Мы вошли: ты, я, Вероника. Вероника, ты и я.

Анна. Вошли.

Павел. Сели.

Анна. Не так, не так. (Молодеет.) Помнишь, почему мы втроем на даче оказались?

Павел. Сговорились устроить на даче пикничок. Маленькую такую студенческую пирушку.

Анна. Но ведь с нами должен был ехать Пентин!

Павел. Пентин?

Анна. Пентин, из твоей группы.

Павел. Ах, Пентин, выскочило из головы.

Анна. А Вероника пригласила меня.

Девица. Что это вы не танцуете?

Анна. Но ты устроил Веронике сцену. И Пентина не взяли. А я ничего не знала и пришла на вокзал.

Павел. Помню, конечно. В такой еще… шапочке.

Анна. Вот и нет, на мне был платок в крупных белых цветах. А ты разозлился. Ты на меня внимания сначала совсем не обращал и злился всю дорогу. Ты думал – Вероника нарочно все подстроила, чтобы вам вдвоем не ехать.

Девица. Еще как нарочно.

Анна. Мы вошли сюда, а ты все еще дулся. А Вероника все время смеялась. Не знаю почему. И была такая возбужденная, и все время тебя дергала. Ревновала, наверное.

Девица. У нее другой был.

Анна. У нее кроме тебя и Пентина еще поклонник имелся – черненький такой, с физтеха. Она тогда выбирала – за кого замуж идти.

Павел (строго). Пили?

Анна. Сухое вино. Красное, кажется. Напареули или хванчкару. Помнишь, в Столешниковом тогда еще можно было купить Хванчкару?

Павел. Хоть залейся.

Анна. Мы открыли вино, и Вероника сказала: «Миленькая избушка, вы одни тут хозяева?»

Девица. Быка за рога.

Анна. Ты ведь был знатным женихом, а, Павел? Не таким, как сейчас, конечно, но завидным. Отец – академик, машина, дача, сбережения…

Павел. Дальше!

Анна (ощупывая себя). Дальше разожгли печку.

Павел. Разожгли. Конечно.

Анна. Печка трещала, пыхала. Ах, что это! Юбка!

Павел. На месте.

Анна. Кажется – широка стала.

Девица. Поясок дать?

Анна. Кажется – у меня меняется фигура. Обратно!

Павел. Это только начало.

Анна. И грудь… напряглась.

Павел. Я начинаю жалеть, что согласился…

Анна. Нет-нет, я ничего. Я так… О чем я говорила? Да, печка. Трещит. Рядом – лыжи. На поленьях смола, как слеза.

Павел. Как слеза, как же, как же, вино сухое красное.

Анна. И мы поем – сидим втроем у печки, обнявшись, – и поем. Троллейбус новенький, лети-спеши, здесь остановки нет, а мне пожалуйста… Ну и так далее. И вдруг Вероника как вскочит. Растолкала нас и кричит: танцы, танцы! Пригласишь, кричит, ты, Павел, Аньку, или нет.

Павел. Мамаша была – огонь.

Анна. Будь кавалером, кричит, не то Анька подумает, что она здесь лишняя.

Девица. Это еще посмотреть надо…

Анна. Кричит, как сумасшедшая.

Павел. И пригласил?

Анна. Привет! Ты ж от меня к тому времени уже ни на шаг не отходил. И все время заглядывал в глаза – вот как сейчас.

Павел. Подо что танцевали?

Анна. Маленькие такие пластинки были, их приходилось то и дело переворачивать. Какие-то итальянские песенки. Что-то про ослика. Что-то вроде: ступай, ступай, мой ослик смело…

Девица. Смелый ослик, держите меня!

Анна (нежно). А дальше – сам.

Павел. Танцуем, значит.

Анна. Верно.

Павел. Печка, значит, трещит. Оттепель.

Анна. Правильно. А потом?

Павел. Потом – пластинка кончилась.

Анна. Все помнишь, оказывается! И Вероника ее перевернула. А мы с тобой все танцевали.

Павел. Перевернула: оп-ля.

Анна. Так и было.

Девица. Во память! Здесь с кем вчера была не помнишь. (Наливает себе, пьет.)

Анна. И ты шепнул…

Павел. Догадываюсь – что!

Анна. Ты шепнул: «Вероника сердится».

Павел. А она сердилась?

Анна. Еще как. Сначала она думала, что я безопасна, вот что она думала, я знаю. А потом увидела. И ка-ак топнет ногой!

Девица. Топ!

Анна. Вы как хотите, говорит, а я иду спать.

Павел. И ушла?

Анна. Улеглась на диване.

Девица. Дура (Пьет.)

Павел. А…. а я?

Анна. А ты решил на нее обидеться. Губы надул, а потом стал мне жаловаться: и как Вероника избалована, и ничего-то не ценит, и что ты из-за нее завалил экзамен, и после каникул придется пересдавать. И что она эгоистка.

Павел. Знакомая оценка. Весьма.

Анна. И мы присели у печки. Огонь вьется бесшумно, по стенам отсветы ползают, гуляют блики, и так отчего-то грустно. И вошла старуха.

Девица. Вот как.

Анна. Вошла, села, ты смешно суетился, все повторял: у нас нет воров, у нас нет воров.

Девица. Нету воров-то!

Анна. У нас все в порядке, говорил ты. А старуха смотрела на тебя, смотрела на меня и ничего не говорила. Она смотрела на нас, как будто мы вместе. Как будто мы одно – ты и я. Так она смотрела, я помню…

Павел. А потом?

Анна. Потом она ушла. Ты сел рядом и стал сокрушаться, что старуха обо всем расскажет твоему отцу, потому что ключи от дачи ты взял без спросу…

Девица. Без спросу, конечно.

Анна. Но я уж не слышала тебя. А опустила голову тебе на плечо.

Девица. На плечо. Вот так.

Анна. И ты обнял меня.

Павел. Прыткий какой. А Вероника?

Анна. Она спала, а мы – мы же были так молоды. И ты меня поцеловал. Один раз и второй. (Целует Павла раз и второй.)

Девица делает громче музыку.

Потом… потом ты стал меня целовать часто-часто и осторожно. (Целует Павла осторожно и часто.)

Девица надевает лыжи.

А потом – горячо и долго. (Целует Павла горячо и долго.)

Девица (бежит на лыжах прямо на них). Берегись! Я – ночная лыжница! (Падает.)

Анна. И тогда она вскочила!

Павел. Кто?

Анна. Вероника вскочила с дивана. И закричала: «Пустите меня!» – хотя, конечно, ее никто не держал.

Девица (барахтаясь на полу). Пустите меня!

Павел. А папаша что?

Анна. Совсем растерялся. Метался от меня к ней, от меня к ней, и снова – от нее ко мне.

Павел. Картиночка.

Анна. И причитал. Девочки, просил, ну девочки. Волновался ужасно. Оно и понятно, ведь я – рыдала!

Девица. Прав не имеете.

Анна. И Вероника схватила шубу, схватила шапку, схватила сумку – и побежала. На улицу. И дверью ка-ак размахнется. А ты кричал: «Вероника!» А она: «Я вижу – я здесь лишняя». И так на меня посмотрела – я думала, ударит. А я уж не могу остановиться – сижу на полу и реву.

Павел. И что же – так и ушла?

Анна. Конечно, нет. Она дождалась, когда ты побежишь ее догонять, и стала уходить не раньше, чем убедилась. Ведь ты был нерешителен. Ты подбежал сначала к двери, потом подбежал ко мне. Потом опять к двери. Мне жалко ее – так ты мне объяснил. И только тогда бросился за ней.

Павел. Жалостливый, верно.

Девица. У меня, может быть, негр есть – с во-от таким ростом. Что вы мне сделаете?

Анна. Я тогда была на первом курсе, я же не сразу поступила. А вы на третьем.

Павел. Уложу лаборантку. (Снимает с Девицы лыжи, укладывает ее на диван.)

Девица (мямлит). Та-ак нельзя-я-я… (Отключается.)

Анна. На мне, помню, был вязаный свитер – мама вязала – с длинным воротом и молнией на плече. Тогда такие носили. Ворот непременно должен был быть узким, как чулок – его заворачивали несколько раз… Ну, как?

Павел. Порядок. В отрубе, пускай проспится.

Анна. Как я?

Павел. Красивая.

Анна. Сколько мне можно сейчас дать?

Павел. Как тогда, на каникулах.

Анна. Как тогда?

Павел. Точно.

Анна. Может быть, это даже к лучшему, что здесь нет зеркала. Что я себя не вижу сейчас. Все-таки это так неожиданно – помолодеть. Так сразу – и молодая, так вдруг – и в обратном направлении. Потанцуй со мной.

Танцуют.

Так сразу и рядом с тобой!..

Павел. Значит, в тот вечер между вами… между мной и тобой так ничего и не…

Анна. Ты же убежал! Тебе ее, видите ли, было жаль.

Павел. Ничего не. Обстоятельства не сложились.

Анна. В тот вечер.

Павел. Ты рыдала, я – побежал. Не случилось.

Анна. Вы два часа где-то шлялись. Как ты ее успокаивал, покажи? Как ты ее успокаивал?

Павел (весело). Не вышло, что делать. Может, то и хорошо. Есть что вспомнить. Всегда, знаешь, лучше запоминается, когда не. Выпьем? За тебя, за нас, за все…

Анна. За все – за все. За нашу юность. За тебя. За то, что я – к тебе приехала!

Павел. Ко мне?

Анна. Приехала к тебе!

Павел. Куда?

Анна. Приехала сюда!

Павел. Зачем?

Анна. Но я же вернулась к тебе через два дня. Одна. Выпьем за это!

Павел. И дорогу запомнила?

Анна. И так было хорошо, так было хорошо, что умереть хотелось. (Бросается.) Ты был волшебный!

Павел. Но… Вероника? Где была она?

Анна. Ты забыл, она же уехала в Карпаты. Она уехала на каникулы по профсоюзной путевке. На лыжную базу. А ты остался, ты к экзамену готовился. Такой одинокий!

Павел. Ясно. Хотелось, значит, умереть.

Анна. Ты совсем не удивился.

Павел. Я не удивился.

Анна. Открыл дверь, как сегодня. Ведь я приехала уж затемно. Ты помнишь, что я приехала затемно?

Павел. Опоздала на электричку.

Анна. Нет.

Павел. Задержалась в городе. Когда принимала ванну – залила соседку. Посещала парикмахерскую, химчистку, банно-прачечный комбинат. Шила новую юбку, делала завивку…

Анна. Нет же, нет. Была катастрофа!

Павел. В личной жизни? Или в собственной?

Анна. Была ужасная катастрофа. На железной дороге. Поезд совсем сошел с рельсов. Когда я добралась, наконец, меня всю трясло. Неужели ты не помнишь?

Павел. Некоторая вибрация ощущалась.

Анна. Меня трясло, ты открыл дверь, как сегодня, и сказал: «Заходи скорее, тебя всю трясет». Так ты сказал. Ты думал, это от холода.

Павел. Так и думал, оф коурс.

Анна. Но это было от катастрофы. Я выехала утром. В два. Ехала, ехала, гадала – застану ли, сомневалась – нужно ли ехать. Испугалась, совсем уж было собралась повернуть назад – как вдруг это несчастье.

Павел. Много жертв?

Анна. Ах, не знаю. Жертвы должны были бы быть. Многие могли погибнуть или по крайней мере получить ранения. Я зажмурилась. Я хотела было выйти на первой же станции, как увидела, что встречный поезд совсем сходит с рельсов и становится косо, как инвалид на одной ноге. Я зажмурилась, и движение долго не возобновлялось.

Павел. Но с твоим поездом ничего не случилось?

Анна. Этого еще не хватало. Я ехала на электричке, а тот был дальнего следования.

Павел. А ты была ближнего, и вся дрожала…

Анна. И ты бросился меня раздевать.

Павел. Такой нетерпеливый.

Анна. Очень, очень. Стал стягивать с меня пальто, стал стягивать с меня платок…

Павел. В крупных белых цветах.