Текст книги "Прошлое для будущего. Воспоминания о времени, учебе и работе в тресте «Гидромеханизация» Минэнерго 1928—2017 гг."

Моя учеба в ВУЗе

В июле 1946 г. я получил аттестат зрелости с отличными оценками для поступления в ВУЗ и выехал в Москву. Остановился я в семье моего товарища Левы Пурвера.

Он вместе с мамой был эвакуирован из Москвы в 1943 г. в Данков, где проживала его бабушка (по маме). Его мама была родом из Данкова, русская, очень отзывчивая женщина. Папа был еврей – профессор, заведующий кафедрой английского языка в Московском Институте иностранных языков, автор учебника английского языка для средней школы.

Лева учился со мной в 8-м и 9-м классах. Я с ним подружился, он был интеллигентным начитанным талантливым мальчиком, хорошо играл в шахматы. Когда он с мамой вернулся в Москву в 1945 г. мы с ним переписывались и даже играли в шахматы по переписке. В 1946 г. их семья приехала в Данков на летний отдых.

Лева рассказал мне о папе, который во время войны числился «пропавшим без вести». На самом деле он был призван в Армию в 1941 г., попал в плен к немцам в

окружении дивизии под Харьковом. Выдал себя за англичанина и был отправлен в концлагерь для пленных в Италию. Освободили его американские войска. По окончании войны его передали советскому командованию, он прошел проверку органов, его вернули в Москву и разрешили работать, как и ранее, в Инязе.

Моя мама договорилась, что я поеду в Москву вместе с семьёй Левы, и при вступительных экзаменах я буду жить у них. В Москве у них была одна комната в многонаселенной квартире на улице Горького близ Белорусского вокзала. Спать меня определили под профессорским столом.

Прожил я у них около месяца до поступления в Московский Торфяной Институт на Покровке (Большой Вузовский переулок). Вот и говори после этого, что евреи плохие люди.

В этой семье складывалось все хорошо, но когда я приехал через месяц учиться, папы Левы уже не было. Его забрало КГБ и больше Лева его не видел.

Лева поступал в ИНЯЗ, но его провалили, поступил он на подготовительные курсы. В 1947 г. его все же приняли в ИНЯЗ («Институт Благородных девиц») на испанский факультет. По окончанию его направили на работу в сельскую школу учителем. По возвращению в Москву я был у него, и он посетил потом меня. Рассказал, что его никуда не берут на работу, как сына врага народа, перебивается частными переводами. Прочитал свои стихи, в том числе «Бригантину», которую, как он сказал, продал композитору. Стал пить, и кончил жизнь, прыгнув с балкона. Так, по словам И. В. Сталина: «У нас дети не отвечают за отцов».

Лева хорошо познакомил меня с центром Москвы и своими товарищами.

Один из них, Костя проживал в отдельной 3-комнатной квартире в доме на Патриарших прудах, папа его, вероятно, был генералом. В этом же доме проживал маршал Жуков. Дом охранялся. Я впервые увидел, как живет военная элита. К Косте я ходил неоднократно играть в шахматы. Его мама была гостеприимна и поила меня чаем с пирожками.

Москва и метро, конечно, меня удивили.

В какой институт поступать я не знал, но твердо знал, что буду инженером. Проходя на почтамт по Кировской ул., чтобы отправить домой письмо, я увидел вывеску Московского Механического Института. Зайдя в приемную, увидел снимки ракет «Катюша», и сдал свои документы. Их благоприятно приняли.

Спустя несколько дней приехали мои товарищи по школе: Юра Степанищевский и Коля Макурин. Стали убеждать меня, что нужно поступать в один институт, время тяжелое, нужно держаться вместе. Я с трудом забрал документы из ММИ и подал их в МИИТ вместе с товарищами.

На экзамене по математике все провалились, хотя я знал математику отлично. Провалился я на арифметике на пропорциях.

После этого мы вместе подали заявления в Московский Торфяной Институт, который был организован по указанию В. И. Ленина, сначала как филиал Горного института. В стране не хватало топлива, и нужно было использовать местные ресурсы. Приемные экзамены все сдали отлично и мы стали студентами этого института.

Учеба в институте проходила в тяжелые и голодные послевоенные годы. Несмотря на посильную помощь родителей, в 1946—1947 гг. приходилось подрабатывать на разгрузке вагонов, строительстве и других работах.

Для студентов первого курса институт снимал общежитие на подмосковных дачах по Курской железной дороге. В частности, меня вместе с Николаем Малининым и Юрой Степанищевским разместили в дачном доме посёлка Никольское, рядом с церковью и кладбищем. Впоследствии Юра стал председателем горисполкома в Могилёве, а Николай профессором в МГУ.

В памяти остались эпизоды, когда в ночное зимнее время мы подрабатывали на рытье могил на церковном кладбище. Там мы осваивали разработку мерзлого грунта с помощью лома и кувалды. Иногда отрытые нами могилы оказывались коротки и мелки для захоронения гроба, за этот конфузный брак мы получали нагоняй от смотрителя кладбища и денежный начет. В целом работа оплачивалась не плохо, но копать ночью могилы зимними морозными ночами было тяжело и сначала даже страшновато и неприятно.

После отмены карточной системы в марте 1948 г. стало много легче. Со 2-го курса нас уже поселили в московском общежитии на Гольяновской улице в комнате 6-Б, в которой проживало из одной группы до 15 студентов, поэтому можно было заниматься только в институтской библиотеке. Старостой нашей группы технологов был Юрий Масляков, впоследствии ставшим управляющий трестом «Гидромеханизация».

Преподаватели в институте были весьма квалифицированные, так как в годы войны институт был на льготном положении, торф на многих электростанциях и предприятиях в годы войны был единственным топливом.

В связи с планированием крупного энергетического и гидротехнического строительства, сопряженного с выполнением больших объемов земляных работ в обводненных условиях. В 1949—1950 гг., в соответствии с постановлением Совмина СССР, в Московском Торфяном Институте, Московском Строительном Институте, Куйбышевском Строительном Институте последние 5-е курсы технологов и гидротехников были перепрофилированы на специализацию гидромеханизация земляных работ.

Гидромеханизацию в нашем институте преподавал профессор Николай Дмитриевич Холин, один из основателей гидромеханизации в СССР. Практические задания и материалы для дипломных работ мы получали от работников Проектно-конструкторской конторы гидромеханизации МВД СССР, которой в эти годы руководил талантливый и инициативный инженер Николай Иванович Зайцев.

Эта контора проектировала земснаряды типа 300—40, 500—60 и самые крупные земснаряды типа 1000—80, а также вела проектирование технологии гидромеханизированных работ на строительствах Цимлянской, Куйбышевской и Сталинградской ГЭС, работы на которых осуществляли подразделения МВД. Этим всесильным страшным Министерством руководил Л. П. Берия, а гидромеханизацией в этом Министерстве командовал Борис Маркович Шкундин и Михаил Андреевич Горин, талантливые инженеры с довоенным опытом использования гидромеханизации на Волгострое.

Еще в институте студенты нашей группы гидромеханизаторов познакомились с инженерами этого ведомства, а впоследствии встретились с ними уже на объектах работ. В частности мою дипломную работу консультировал Анатолий Ильич Огурцов и Борис Владимирович Беренцвейг, который с 1953 г. работал заместителем главного инженера Куйбышевского СУ гидромеханизации, а А. И. Огурцов организовывал службу контроля качества намыва земляных сооружений.

Преддипломную практику я проходил в должности десятника на намыве плотины Цимлянской ГЭС в 1951 г., где ознакомился с гидромеханизацией и системой ГУЛАГа практически. На этой стройке уже работал первый выпуск инженеров гидромеханизаторов из нашего института и МИСИ: Г. С. Гречишкин, Ф. М. Козловский, А. К. Михайлова, Г. М. Подъяков, С. Т. Розиноер и другие инженеры, с которыми мне впоследствии довелось работать. Конторой гидромеханизации на строительстве Цимлянской ГЭС руководили гидромеханизаторы с довоенным опытом – Потапов и П. В. Шелухин.

Помню, как группа наших студентов ехала на практику на строительство Цимлянской ГЭС. До Ростова на Дону добрались на поезде, на привокзальной площади в то время располагался большой рыбный базар. Чего-чего там только не было. Цены на рыбу были очень низкие, и мы запаслись воблой.

Дальше плыли целые сутки по Дону до хутора Солёный на палубе колесного пароходика. По берегам Дона раскинулись аккуратные белые домики казачьих станиц. На каждой пристани продавали вёдрами варёных раков по цене 1 рубль за ведро. Такого изобилия я больше нигде не встречал и, наверное, уже не увижу. С пивом из пароходного буфета раки были очень кстати.

Причалили к пристани «Солёный» у левого берега Дона и сразу увидели перемычку котлована ГЭС с проволочным ограждением в два ряда и вышками для охранников «вертухаев» (на лагерном языке «зэков») с винтовками, стройку вело МВД, а на подсобных и мало квалифицированных работах использовались «спецконтингент» – заключённые так называемых исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ). Они составляли основные кадры строителей, так как ручного и неквалифицированного труда хватало.

Но на земснарядах гидромеханизации в основном работали «вольнонаёмные», т.к. земснаряды по тому времени представляли довольно сложную технику с электродвигателями большой мощности напряжением 6 кВ. Багермейстерами и командирами земснарядов в большинстве случаев работали выпускники Ростовского мореходного училища, комсомольцы, а экипажи земснарядов именовались комсомольско-молодежными. Однако в ряде случаев, когда земснаряды работали в так называемой охраняемой «зоне», т.е. за проволокой, заключенные соответствующей квалификации использовались.

Массово в гидромеханизации использовались заключенные на карте намыва для устройства обвалования, строительства намывных трубопроводов и высоких до 5 м деревянных эстакад, прокладки магистральных пульпопроводов. На рабочем месте эти заключенные охранялись так называемыми отдельными «конвойными точками», т.е. часть карты намыва оцеплялась конвоем из солдат, часто с собаками.

На разовых работах, связанных с перемещением за картами намыва, использовались «бесконвойники», заключенные, которым остался небольшой срок отбытия наказания, и которых руководство лагеря поощряло этим за хорошую работу и поведение. Для устройства обвалования с помощью лопаты и приема грунта на карте намыва в большинстве использовались женские бригады.

Среди заключенных было много украинцев – колхозников, осужденных за совершенно незначительные преступления по краже в колхозе, сбору колосков на скошенном поле, опоздание на работу и т.п., рассказ «политического» анекдота был уже тяжелым политическим преступлением. В большинстве это были малограмотные люди, которых война застала в зоне оккупации немцев, что уже это рассматривалось как преступление, были и уголовники и воры «в законе», но их было меньшинство, хотя как раз они и руководили бригадами.

Руководство прораба или мастера бригадой осуществлялось именно через бригадира, он получал задание и отчитывался за исполнение. За выполнение норм наряда бригаде полагался «зачет», сокращение срока заключения до 3 раз (1:3), поэтому прорабу приходилось выдумывать работы для написания «нужного» наряда на выполненную работу. Приписки при этом носили массовый характер. Прораб обычно держал для написания нарядов одного грамотного заключенного (ЗК) из бригады, т.к. этих нарядов было огромное количество, как листьев на дереве.

Неуставные отношения вольнонаемных, в том числе ИТР, с ЗК строго запрещались и каралось. ИТР через определенный срок работы в системе МВД присваивалось воинское звание, полагалось носить военную форму и погоны, за присвоенное звание производилась доплата к основной зарплате по должности. Присвоение звания являлось поощрением системы.

Многие руководители гидромеханизации, включая инженеров, носили военные звания и ходили в форме и погонах. В систему МВД входил мощный институт «Гидропроект», который осуществлял изыскания и проектирование объектов гидротехнического строительства. В кадрах института также работало много бывших заключенных из лагерей довоенного Волгостроя, и так называемых «шарашек», проектных контор, в которых работали ЗК-инженеры.

В среднем карту земснаряда обслуживало в смену до 30 рабочих при 5—6 работниках на самом земснаряде. Механизация на карте намыва была очень низкой, большинство работ выполнялось вручную, в том числе строительство эстакад, накатка стальных труб Д = 600—700 мм на высоту до 5 м на эстакаду, соединение труб выполнялось на фланцах.

Было видно несоответствие механизации работ на разработке и транспортировании грунта земснарядом и эстакадным способом намыва грунта. Особенно это несоответствие прослеживалось при работе мощных земснарядов 500—60, специально сконструированных и построенных для намыва земляной плотины Цимлянской ГЭС. На строительстве ГЭС использовалось 11 этих мощных земснарядов.

Разрыв между комплексной механизацией на земснаряде и ручной работой на карте намыва ликвидировался с помощью неограниченного привлечения заключенных. Простой земснаряда рассматривался как ЧП, при простое более 3 часов диспетчерская служба докладывала начальнику конторы в любое время дня и ночи для принятия немедленных мер. Такими оперативными и дисциплинарными мерами удавалось поддерживать коэффициент использования рабочего времени земснаряда на высоком месячном уровне до 0,6. Столь высокое использование рабочего времени часто бывает недостижимым и сегодня при полной механизации работ на карте при безэстакадном намыве.

Поселили нашу группу студентов в палаточном городке близ базара. Это были большие армейские брезентовые палатки, в которых размещались кровати и тумбочки для 15—20 студентов. Время было летнее и днем температура в палатке доходила до 40 ⁰ С, но приходилось спать в этой духоте после дежурства в ночную смену, так как земснаряды работали круглосуточно без выходных дней, при комплектации 3-мя сменами при 12 часовой продолжительности работы смены.

Карьеры песчаного грунта для намыва земляной плотины были удалены от карт намыва на значительные расстояния и многие земснаряды работали с дополнительными станциями перекачки. В целом земснаряды работали с высокой производительностью и высоким коэффициентом использования рабочего времени, комплекс гидромеханизированных и подготовительных работ выполнялся организованно по графику, в этом сказывалось умелое руководство и ответственность кадров.

На практике мы освоили работы по строительству эстакад, пульпопроводов, осуществляли прием грунта на карте намыва из выпусков намывного пульпопровода через лотки с устройством обвалования с помощью лопат. Прораб при начале смены расставлял бригады ЗК на участки работ, а студент – десятник должен был осуществлять контроль за работами, следить за обвалованием и осуществлять связь с земснарядом для его пуска и остановки.

Страшновато было работать в ночную смену. Степь, темная ночь освещённая прожекторами, женские бригады ЗК с конвоем и овчарками. Довольно часто в мою смену приезжал на карту намыва майор Борис Маркович Шкундин, начальник всей гидромеханизации МВД, где впервые я с ним познакомился. Он был довольно прост в общении, несмотря на большую разницу в положении и возрасте.

На земснаряды нас по существу не пускали, очевидно, эту технику считали секретной. С трудом, через начальника участка Четвярикова, мне удалось ознакомиться с земснарядом 500—60 и получить схему электрооборудования, за что я ему благодарен. На строительство ГЭС нас тоже не пускали, для прохода в зону были необходимы специальные пропуска. В целом, в смысле познавательном, практика, которая продолжалась около 3 месяцев, была организована слабо, видно, что техническому руководству с нами заниматься было некогда. Но всё же мы получили представление о грандиозности и размахе строительства.

Работали в гидромеханизации на совесть. Намеченные сжатые сроки возведения плотины гидромеханизация обеспечивала. По окончанию строительства начальник комсомольско-молодежного земснаряда №306 Виктор Михайлов был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а начальник земснаряда №506 Г. П. Бовша – орденом Ленина. Они были молодыми выпускниками Ростовской мореходки, как и многие другие работники земснарядов, переносившие флотские традиции в гидромеханизацию.

За разработку и освоение земснаряда 500—60 группа разработчиков – конструкторов и производственников, в том числе Б. М. Шкундин, были удостоены звания лауреатов Сталинской премии. С ними и другими работниками строительства Цимлянской ГЭС, мне впоследствии довелось работать на «Куйбышевгидрострое» и других объектах работ треста «Гидромеханизация».

Бытовая сторона стройки поразила меня своей неорганизованностью, видно было, как пели в импровизированной песне: «Первым делом, первым делом – самолеты, ну а летчики, а летчики – потом». Обедать мы ходили только когда были свободны от рабочей смены в столовую ИТР, чтобы покушать, нужно было затратить не менее трех часов. Столовая была единственная, и обслуживание было с заказом и обслуживанием официантками.

На строительство иногда приезжали артисты, там, на открытой эстраде, я впервые увидел молодую Маю Плисецкую, которой все восхищались и долго аплодировали.

Заплатили нам за практику-работу не плохо, по 80 руб. за месяц (стипендия составляла около 40 руб.), при возвращении можно было кое-что купить из промтоваров для обновления одежды.

По возвращению в институт нам дали темы и материалы для выполнения дипломного проекта. Мне досталась тема разработки котлована Цимлянской ГЭС с помощью земснарядов. К проекту я подошел довольно творчески, в проект реконструкции земснаряда я ввел установку сгустителя гидросмеси на всасывающей стороне грунтового насоса. Эта задача сгущения гидросмеси остаётся актуальной для гидромеханизации и сегодня.

Председателем Госкомиссии при защите дипломных проектов у нас был академик, легендарный строитель Днепрогэса и Шатурской ГРЭС А. В. Винтер, который был одним из разработчиков плана ГОЭЛРО. К 1951 г. он был уже пожилым человеком с бородкой, в черном безукоризненном костюме с золотой массивной цепочной к карманным часам. Вопросов при защите проектов он почти не задавал, чем понравился студентам. Защита моя прошла отлично, хотя я волновался и несколько заикался. Подпись А. В. Винтера сохранилась в моем дипломе инженера навсегда.

Назначение на работу

При распределении на работу я был направлен в гидромеханизацию МВД СССР на строительство Куйбышевской ГЭС. Здесь было и моё желание, хотелось поработать на великой «стройке коммунизма», как в то время именовалось это строительство, и набраться производственного опыта. И до настоящего времени Куйбышевская ГЭС входит в десятку самых мощных ГЭС в мире, построенных на равнинных реках. Гидромеханизация МВД также была самой мощной организацией гидромеханизации в СССР, располагающей парком самых крупных земснарядов типа 500—60 и 1000—80. Эти соображения и определили мой выбор места работы, хотя специфичность ведомства самой организации вызывали сомнения.

Эти сомнения у меня усилились в ходе оформления. Вместе со мной в гидромеханизацию «Куйбышевгидростроя» оформлялись выпускники нашей группы: Марселен Стилианович Триандафилов, Алексей Васильевич Родионов, Аркадий Иванович Пахомов, Виктор Зайцев, Настя Купряшова.

Прежде всего, в отделе кадров Управления Гидромеханизации МВД нам выдали толстенные анкеты в виде книги с грифом «секретно», которые мы должны были заполнять только в стенах конторы. Корпел я над этой книгой целый день. На большинство вопросов я отвечал: «нет» и «не знаю». Были, например, вопросы – «Где похоронен мой дедушка», «состоял ли я в партии эсеров» и т. п. «Книга», конечно, была типовая.

Через несколько дней меня и моих товарищей к 20—00 вызвали в МВД на Лубянку. Нам выдали разовые пропуска, предупредили, чтобы мы ничего не записывали и что нас примет Заместитель Министра генерал Обручников. Проведя длинными коридорами с постами охраны на каждом повороте, нас сопроводили в обширный кабинет заместителя Министра с дубовой облицовкой стен. В конце кабинета стоял большой письменный стол с горящей настольной лампой, в комнате стоял полумрак. Открылась дверь за столом и в кабинет вошла крупная овчарка, села у стола и внимательно стала наблюдать за нами. Затем вошел сам генерал Обручников.

Генерал прочитал нам напутствие о том, что «Куйбышевгидрострой» – великая стройка страны, и мы будем работать со «спецконтингентом», т.е. с отбывающими наказание преступниками, которых перевоспитывают в системе ГУЛАГа путем их принудительного привлечения к труду. Мы ни в коем случае не должны вступать с ними в контакт, а тем более выполнять их просьбы. Родина доверяет нам большое дело, и мы должны оправдать это доверие. Нам по мере работы присвоят офицерские звания, и мы будем пользоваться установленными льготами.

Один из выпускников МИСИ задал генералу вопрос, может ли он с собой забрать на стройку свою престарелую мать. Генерал ответил, что он не рекомендует этого, так как на стройке пока сложные жилищные и бытовые условия. Прием, конечно, был проведен для нашего устрашения, но, тем не менее, этот факт также свидетельствовал о внимании системы к кадрам. Во всяком случае, полумрак, молчащие охранники в длинных коридорах с ковровыми дорожками и овчарка психологически нас впечатлили.

О своей работе в подразделении гидромеханизации на строительстве Куйбышевской ГЭС и в тресте «Гидромеханизация» Минэнэрго и в его подразделениях (с 1951 г. до выхода на пенсию в 1992 г.) я подробно изложил в опубликованных воспоминаниях на сайте «Проза.ру» Интернета:: «Розы и шипы», «Нас водила молодость», «Моя работа в Московском СУ», «Моя работа в аппарате треста». Но они скорее носят технический характер, хотя в них затронута и экономическая жизнь страны. При желании можно ознакомиться с ними в Интернете.