Текст книги "Хоть в СМЕРШ, хоть в штрафбат! Оружие Возмездия"

Глава 3
Встреча на лесном хуторе

16 февраля 1945 года, Западная Белоруссия

Восемь вооруженных людей вот уже второй час безостановочно брели по колено в снегу по темному предрассветному лесу. Шли молча: высокий темп движения явно не располагал к пустопорожней болтовне – надо было экономить дыхание. Зато энергичная ходьба спасала от мороза, который к утру только усилился.

Метрах в пятидесяти впереди основной группы, настороженно осматриваясь по сторонам, шли двое бородатых мужчин со «шмайссерами» на изготовку. На них была поношенная, но еще добротная зимняя одежда, какую обычно носят местные крестьяне: серые короткие овчинные полушубки, шапки-треухи из волчьего меха и незаменимые в сильные морозы валенки. В основной группе находились Феликс, Швецов и еще двое диверсантов – на всех то же, что и в самолете, советское зимнее обмундирование, через плечо автоматы (советские ППШ). Каждый из этой четверки нес на спине по туго набитому армейскому вещмешку. Тут же шли двое из экипажа «Арадо»: командир, майор Герц, и один из бортстрелков – молодой ефрейтор по фамилии Краузе. Летчики были в меховых летных куртках, унтах и кожаных утепленных шлемах. Оба шли налегке, вооруженные одними пистолетами в поясной кобуре. Герц при этом тяжело дышал: воздушный ас явно не привык к подобным пешим «прогулкам». Он уже ругал себя за то, что легкомысленно согласился на это сомнительное мероприятие и не остался в самолете: «Слушал бы сейчас музыку по радио, сидя в удобном пилотском кресле и попивая крепкий ром из бортпайка. Это все подполковник – соблазнил русской баней, да еще у русских же в тылу!»

…Около двух часов назад, когда закончилась разгрузка «Арадо», Шерхорн отправил санный обоз по заброшенной просеке в основной лагерь – там, вокруг глухой лесной деревеньки, расположились в специально вырытых землянках до полутора тысяч бойцов его «армии». Феликсу и его людям подполковник предложил отсидеться пару дней на лесном хуторе неподалеку. Затем они должны были попарно разделиться: Феликс со Швецовым отправляются к железной дороге – их задача попутным эшелоном выехать в восточном направлении. Двое других на мотоцикле (его позже доставят ближе к шоссе) направятся в Минск. Обе «пары» агентов имели важные задания разведывательно-диверсионного характера.

После того как все неотложные организационные вопросы были решены, Шерхорн неожиданно предложил:

– А почему бы и вам, Герц, днем не отдохнуть на хуторе? Попаритесь в настоящей русской баньке. Уверяю вас, не пожалеете!

– А как же самолет? – растерянно спросил летчик, который поначалу опешил от такого неожиданного предложения. – Я имею в виду экстренную эвакуацию: вдруг придется срочно взлетать?..

– Раньше следующей ночи вы все равно не улетите. Во-первых, надо ждать раненых. Кроме того, днем вас перехватят и собьют русские истребители – да вам это известно не хуже меня!

– Так-то оно так… Но, как командир экипажа, надолго отлучаться от самолета в данных обстоятельствах считаю неразумным!

– Да тут недалеко, чуть больше часа ходьбы. Впрочем, если вы чего-то опасаетесь…

В последней фразе Шерхорна, как показалось майору, промелькнула если не явная насмешка, то уж точно покровительственная интонация с оттенком некоторого превосходства. «Конечно, – вдруг разозлился Герц, – вы тут все герои – полгода в тылу врага и прочее… А мы, выходит, воздушными круизами развлекаемся!» После чего он неожиданно легко согласился на предложение подполковника…

И вот теперь Герц корил себя за столь необдуманное решение. «Впрочем, а почему бы и нет? – свернули его мысли в несколько иное русло. – По крайней мере, похвастаться подобными приключениями за линией фронта может далеко не каждый летчик – будет что рассказать друзьям в Берлине!» Сам Шерхорн обещал прибыть на хутор чуть позже: сначала надо было решить вопрос с новым маршрутом для перевозки раненых.

Между тем один из идущих в авангарде бородачей (оба были из местных полицейских) поднял левую руку, что означало: «Отряду остановиться!» Второй в это время бесшумно растворился среди растущих впереди молоденьких елочек, щедро обсыпанных снегом. Вскоре в той стороне раздался приглушенный расстоянием собачий лай, а минут через пять вернулся из разведки сам полицай. Уже не таясь, он крикнул на плохом немецком в сторону ожидавшей в отдалении шестерки:

– Сюда, господа! Все в порядке!

Майор Герц был доволен: нет, не зря он согласился посетить этот заброшенный в первобытной полесской глуши маленький лесной хуторок! Конечно, покосившаяся от старости, полузасыпанная снегом грязная бревенчатая изба с земляным полом и низким закопченным потолком поначалу произвела на летчика тягостное впечатление. Особенно сильно чистоплотного немца поразили полчища огромных усатых тараканов, свободно разгуливающих по полутемному тесному помещению, скупо освещенному керосиновой лампой «летучая мышь» – она стояла в середине длинного стола из неструганых досок, по бокам которого тянулись две широкие деревянные лавки. В углу прилепилась перемазанная сажей жарко топившая белорусская печь-каменка. Единственное окно было завешено какой-то мешковиной. Однако вся эта убогая обстановка вскоре отошла для майора на второй план – после того, как Герц всласть попарился в крохотной баньке, скромно притулившейся на задворках, метрах в пятидесяти от жилой избы. Воздушный ас понимал толк в парных: по роду службы, во время специальных перелетов, ему приходилось бывать и в настоящих турецких банях Стамбула, и в знаменитых саунах страны Суоми. Что касается этой, ни с чем не сравнимой дикарской баньки «по-черному» (как называли ее русские) – она оказалась просто великолепной! Феликс так умело «отделал» летчиков пахучим березовым веником, что теперь оба – командир и бортстрелок почти без сил отдыхали на лавке, с видимым удовольствием потягивая из железных армейских кружек пенистый «квасок» местного изготовления, больше напоминающий обычную бражку.

Помимо немцев за столом в избе расположились и четверо русских во главе с Феликсом – они тоже недавно вернулись из баньки. Все сидели в галифе и белых нательных рубахах, потные и распаренные. Время приближалось к девяти, и через затянутое полупрозрачным целлулоидом оконце пробивался тусклый зимний рассвет. «Керосинку» потушили и убрали со стола.

– Вот, панове, отведайте нашего кваску! – с угодливой улыбкой прошепелявил низкорослый старик со всклокоченной седой бородой и растрепанными длинными седыми волосами. Прихрамывая, он нес из холодных сеней вновь наполненные кружки – по паре в каждой руке – и поставил перед людьми Феликса. Те, как и немцы, в очередной раз с жадностью припали к терпкому прохладному напитку.

В углу у печки молча возилась с чугунками маленькая неприметная старушонка с иссохшим морщинистым личиком в мешковатом черном платье и белом ситцевом платочке. На старике-хозяине топорщился поношенный немецкий китель грязно-серого цвета со споротыми погонами и знаками различия; солдатские галифе и короткие черные валенки, подшитые резиной от автомобильных покрышек, дополняли пестрый гардероб.

– Зер гут! – удовлетворенно воскликнул Герц, отставив пустую кружку. – Карашо!

– Кар-рашо, – повторил за шефом ефрейтор Краузе, также опустошивший свою порцию.

В отличие от немецких летчиков, у старшего «четверки» было не столь радужное настроение. Феликс пока не мог конкретно сформулировать неясные и смутные подозрения, но что-то во всей этой «благостной» обстановке ему явно не нравилось. Этот почти «сказочный» лесной хуторок с милейшими старичками-хозяевами и чудо-банькой, эта умиротворяющая тишина, даже пенный хмельной напиток – все это казалось опытному диверсанту нарочито показным, каким-то опереточным – словно невидимый режиссер пытался усыпить их бдительность. «Впрочем, возможно, я ошибаюсь, – подумал он. – Но в любом случае надо быть настороже…»

В этот момент за окном раздался собачий лай. Диверсанты, в отличие от летчиков, прореагировали незамедлительно: у каждого в руке оказался автомат. С оружием они не расставались даже в баньке, и сейчас держали свои «ППШ» «под рукой» – прислоненными к стенке рядом с лавкой. Тревога оказалась ложной: в дверь постучали условным стуком, и на пороге возник запорошенный снегом бородач – один из тех ночных провожатых. Сейчас эти двое попеременно несли дежурство на улице.

– Все в порядке! Свои, – оповестил полицай по-русски. – Герр подполковник приехали!

Феликс перевел его слова обеспокоенно встрепенувшимся немцам.

С улицы донеслось негромкое ржание, и присутствующие догадались, что Шерхорн прибыл, скорее всего, на таких же крестьянских санях, что вывозили снабжение с самолета. Не прошло и минуты, как он вошел в сопровождении своего зама, обер-лейтенанта Штерна, и невысокого плотного господина средних лет в черном длинном зимнем пальто с каракулевым воротником и серой кроличьей шапке. Офицеры были в тех же, что и ночью, серо-зеленых шинелях и советских ушанках. Присутствующие встали: подполковник взмахом руки снова «усадил» всех на место.

– Знакомьтесь, господа, – это герр Фунтиков, начальник волостной полиции! – представил штатского Шерхорн. – Ну а мой заместитель вам уже известен.

– Бывший начальник полиции, – откашлявшись, низким басом уточнил на довольно приличном немецком языке коренастый господин.

(С прибытием подполковника дальнейший разговор продолжался исключительно по-немецки.)

– Ничего, Фунтиков, еще не все потеряно! – покровительственно похлопал его по плечу Шерхорн.

Засуетившийся хозяин, торопливо путая польские и немецкие слова, помог «панам-официрам» снять и повесить на гвозди у входа верхнюю одежду, потом, подобострастно кланяясь, предложил присесть к столу. Морщинистая старушонка, не говоря ни слова, принялась расставлять оловянные миски, ложки и прочую нехитрую утварь, которую сноровисто доставала с настенных полок. Посередине стола она водрузила большой чугунный котел со сваренной в печи горячей картошкой. Тем временем старик принес из сеней пару мисок с квашеной капустой и солеными огурцами, выставил пол-литровую бутылку с мутноватой жидкостью – местной самогонкой. Буквально через пять минут после прихода подполковника стол был собран, если приплюсовать сюда банку тушенки и пачку галет вместо хлеба – довольно приличный по меркам военного времени, да еще в тылу врага.

– Не думайте, господа, что мы тут всегда так роскошно питаемся, – заметил Шерхорн. – Просто день сегодня, не побоюсь этого слова, исторический! Первый самолет из рейха, сумевший приземлиться в расположении нашей окруженной группировки! За это стоит выпить, господа!

Присутствующие разлили по кружкам самогонку и встали вслед за подполковником.

– Прозит! – провозгласил тот; все выпили.

Стариков-хозяев за стол не пригласили, они скромно удалились в соседнюю комнатушку-закуток, отделенную ситцевой занавеской.

Как-то само собой вышло, что по одну сторону стола оказались русские: Феликс, трое его подчиненных и рядом с ним Фунтиков. Напротив расположились два летчика, Штерн и сам Шерхорн. Прежде чем приступить к трапезе, набожные немцы, сложив руки перед собой, произнесли каждый сам про себя короткую молитву. Из русских же только Фунтиков и один из диверсантов – тот, на котором была форма с майорскими погонами, – перекрестились на темный лик какого-то святого, висевший в закопченном углу. Разговор во время еды вели тот же, что завязался с приходом Шерхорна: обсуждали дальнейшие действия по эвакуации людей – прежде всего больных и раненых. Из спиртного (кроме той, первой и единственной бутылки самогона) больше ничего не пили – не до того было. Однако бессонная ночь, похоже, не прошла даром: после ядреной баньки и достаточно сытного обеда, да еще в жарко протопленной избе, прибывших из самолета «гостей» стало неудержимо клонить ко сну. Первыми задремали, свесив голову на грудь, самые молодые: Швецов и бортстрелок Краузе.

– Нашей молодежи пора «на боковую», – усмехнувшись, пробасил бывший волостной полицмейстер.

Но вслед за ними совсем уже неожиданно «отключились» и лжемайор со «старшим лейтенантом», и командир экипажа Герц.

Изумленный Феликс с тревогой наблюдал, как его подчиненные, здоровенные мужики, а заодно и летчики – все уснули в считаные секунды, словно малые дети: кто уткнувшись в столешницу, а кто привалившись к плечу соседа. Это казалось настолько неправдоподобным, что в первые мгновения он даже растерялся, но затем выучка опытного абверовского агента взяла свое – сознание заработало с лихорадочной быстротой: «Я был прав, что-то тут не то… их попросту усыпили… А со мной, похоже, осечка вышла. Не рассчитали дозу?.. Тогда кто же они, эти так называемые «окруженцы»? Подстава?.. – Стараясь не делать резких движений и не меняя позы, Феликс осторожно опустил правую руку под стол: еще мгновение, и он выхватит из брючного кармана компактный «Браунинг». – А там посмотрим, кто есть кто, господа «окруженцы», или как вас там величать, черт подери!..»

В этот драматический момент ему на плечо опустилась чья-то тяжелая рука – повернув голову, Феликс встретился взглядом со своим соседом, Фунтиковым. Тот негромко произнес, подчеркнуто медленно и внятно выговаривая каждое слово:

– Не торопитесь, герр Феликс. Куранты пробьют через шесть с половиной часов.

– Как?! – враз осипшим от волнения голосом выдохнул Феликс.

Глядя ему прямо в глаза, Фунтиков твердо повторил:

– Куранты пробьют через шесть с половиной часов!

Глава 4
Яковлев Александр Николаевич, агент абвера «Крот»

16 февраля 1945 г., м. Фриденталь,

80 км от Берлина

– Быстрее, еще быстрее! Шнель! – с плохо скрываемым раздражением покрикивал Ганс Фогель, наш инструктор по джиу-джитсу. – Пятьдесят восемь, пятьдесят девять – финиш!

«Выложившись до конца, я в полном изнеможении разлегся на деревянном полу спортзала – при этом обессиленно перевернулся на спину и картинно раскинул руки в разные стороны.

Весь мой взмыленный вид красноречиво говорил: «Все, больше не могу!» Шутка ли – три часа «форсированной» (по выражению Фогеля) тренировки! А в довершение – 60 скоростных отжиманий на «кулачках», да чтоб ноги на скамейке высотой не менее фута!

«Вот такие пироги», – как любил приговаривать один мой «заклятый» знакомый, некто Дубовцев…

– Я вами недоволен, лейтенант! – навис надо мною коренастый тридцатилетний крепыш. – Чересчур себя жалеете. Оттого и работаете не в полную силу!

Слова Фогеля громко отдавались в полупустом спортзале, где, кроме нас, никого не было: прочих курсантов тренер отпустил еще час назад. Со мной же он занимался по особой индивидуальной программе – по личному приказу самого Скорцени, как пояснил словоохотливый Ганс. Не доверять его словам не было ни малейших оснований: в последнее время я и сам почувствовал особый интерес, который начали проявлять к моей «скромной персоне» некоторые руководители германской разведки. Неужели это связано с порученным мне заданием – в сущности, ничем особенным не выделявшимся? Конечно, найти в тайнике в глубоком советском тылу некую тетрадь, а затем доставить ее назад – дело весьма опасное и далеко не такое простое, как может показаться на первый взгляд. Однако в моей богатой абверовской «практике» и не такое бывало…

– Завтра в то же время жду вас в спортзале, – сообщил в заключение Фогель и, насвистывая что-то из Вагнера, направился к выходу.

– Но, господин тренер! – закричал я вслед. – По графику у меня ночные стрельбы, а днем я должен отдыхать!

– Это приказ капитана Шмидта! – безапелляционно заявил немец, прежде чем закрыл за собой дверь.

Чертыхаясь, я сел, обругав про себя Фогеля последними словами. Хотя, в сущности, он был ни в чем не виноват: приказ есть приказ. По большому счету я всегда уважал Ганса – тренер-то он был классный, про таких говорят: «От бога!» Искусством восточной борьбы джиу-джитсу он овладел в детстве и юности в далеком Китае, где проживал до 36-го года вместе с отцом, практикующим врачом.

Снова скрипнула дверь, и на пороге полутемного зала (электричество повсеместно экономили) возникла запыхавшаяся фигура в шинели и каске: молоденький солдатик-вестовой сбивчиво доложил, что «господину лейтенанту приказано через тридцать минут явиться в канцелярию штаба». Отпустив рядового, я устало поднялся («Зря Фогель меня попрекнул, что выкладываюсь не в полную силу!») и прошел в раздевалку. Здесь первым делом глянул на часы: одиннадцать тридцать. В штабе меня ждут ровно в полдень – интересно, с какой целью? Пока наскоро принимал душ, в голову лезли сумбурные и отнюдь не веселые мысли.

…Итак, мой «крестовый поход» в союзе с Германией против большевиков и сталинского режима потерпел полный крах. Я давно это понял и, по сути, продолжал воевать на стороне немцев просто по инерции. Да и куда мне было деваться. Тем более сын-то здесь, у них. А мать, между прочим, – там! Как сказал этот Дубовцев? «О ней позаботятся…» Успокоил, «благодетель»! Встреча с этим человеком, оказавшимся советским разведчиком, всколыхнула в моей мятущейся душе целый пласт самых противоречивых мыслей и чувств. Да, я ему помог – спас вместе с напарником-смершевцем. Но помог не коммунисту Дубовцеву – повторял я, как заклинание, – помог русскому человеку, моему соплеменнику по имени Иван. Впрочем, какая разница?!..

Или все-таки разница есть? Общаясь на «той» стороне с солдатами и офицерами Красной армии, да и здесь – внимательно приглядевшись к тому же Дубовцеву, – я все чаще задавал себе один и тот же неутешительный (а, может быть, наоборот – внушающий оптимизм?) сакраментальный вопрос: «Не ошибся ли я, скопом записав весь русский народ в колхозные рабы, удел которых – вечно быть в ярме, под властью всяких там «ежовых – берий – сталиных» и прочей сволочи?» Ведь именно сейчас, казалось бы, на веки вечные забитые, запуганные и затюканные простые русские люди начали расправлять плечи: в их глазах появились немыслимые ранее чувства духовной свободы и внутреннего достоинства. Это были чувства Победителей! Такое не может пройти бесследно, и я вдруг начал подспудно осознавать: рано или поздно диктатуре коммунистов в России придет конец. Не может не прийти! Так что же, штык в землю?! Простите, люди русские, «бедную заблудшую овечку» – лейтенанта абвера Яковлева! Допустим… А дальше-то что? Во-первых, не простят. Во-вторых, у кого просить прощения, если у власти в Кремле по-прежнему большевики – те самые, которым я объявил войну, а будущая свободная Россия без коммунистов, о которой я мечтал, пока лишь плод моего воспаленного воображения?..

Впрочем, постепенно я начал понимать: если на первое место ставить не свои «комплексы» и личные обиды, а благо Родины (как бы громко это ни звучало), то ответы на многие вопросы становятся очевидны.

Без пяти двенадцать я подходил к приземистому одноэтажному дому из красного кирпича с островерхой черепичной крышей, где теперь размещалась канцелярия «специальных курсов» – так в официальных документах именовались диверсионные подразделения под командованием оберштурмбанфюрера СС Отто Скорцени.

Сам Скорцени вот уже третью неделю как отбыл на передовые позиции в районе так называемого «шведского плацдарма». В последний день января он получил телеграфное сообщение следующего содержания:

«Фригенталь. Скорцени.

Приказ № 831.

Истребительным батальонам со всеми имеющимися диверсионными подразделениями сегодня же выступить к Шведту-на-Одере и создать плацдарм севернее Одера, достаточно большой, чтобы в дальнейшем перейти оттуда в наступление и нанести удар противнику.

Командующий группой армий «Висла» Гиммлер»

Таким образом, «курсы» во Фридентале значительно обезлюдели: Скорцени бросил на берлинское направление, где стремительно развивалось наступление советских войск, почти все имеющиеся в его подчинении людские резервы. Исключение составили лишь особо доверенные и ценные агенты – видимо, к таким причисляли и меня.

Ответив на приветствие часового у крыльца, я толкнул тяжелую дубовую дверь и оказался в просторном помещении – нечто вроде вестибюля – с истертым от времени паркетным полом и единственным маленьким круглым окном над входом. После улицы (день был солнечный, к тому же с утра выпал снег) здесь было чересчур сумрачно.

За столом дежурного справа от входа пожилой обершарфюрер СС в черной униформе перебирал при свете настольной лампы какие-то бумаги: при моем появлении он встал. Мы были знакомы, и я машинально вспомнил его редкую «смешную» фамилию: Хольцаугель – что в переводе с немецкого означает «деревянный глаз», или, попросту, «сучок».

– Похоже, лейтенант, по вашу душу прибыли важные боссы из Берлина, – на правах старого знакомого несколько фамильярно заметил эсэсовец, понизив голос и скосив глаза в сторону кабинета начальника.

– Давно они здесь?

– Минут десять. Штандартенфюрер и еще один в штатском.

Недалеко от канцелярии я заметил черный «Мерседес» с берлинскими номерами – вероятно, на нем эти двое и прибыли.

Повесив шинель и фуражку на длинную металлическую вешалку напротив стола дежурного, я бросил взгляд в большое зеркало, что висело тут же. Из «зазеркалья» на меня внимательно смотрел подтянутый русоволосый «двойник» чуть выше среднего роста в серо-зеленом офицерском кителе – вполне обычное лицо (некоторые женщины считали его даже симпатичным): прямой с небольшой горбинкой нос, чуть прищуренный взгляд темно-карих глаз; единственное, что бросалось в глаза, – «роскошные» усы. Их я отпустил недавно, по совету специалиста-гримера: перед очередной заброской необходимо было максимально изменить внешность – ведь мои приметы чекистам уже были известны. Впрочем, в ориентировках на таких, как я, в конце обычно добавляют: особых примет не имеется. Ничем не выделяться, быть «как все» – в моем тайном ремесле это, пожалуй, самое главное.

Одернув мундир и пригладив волосы, я направился по короткому полутемному коридору в левое крыло – к кабинету начальника канцелярии капитана Шмидта. (В отсутствие Скорцени именно он остался в опустевшем Фридентале за старшего.) Тишину в здании нарушал лишь отдаленный стрекот пишущей машинки где-то на противоположном конце коридора. Кстати, канцелярия переехала сюда совсем недавно – после ожесточенных бомбежек, частично разрушивших старинный охотничий замок, где размещался штаб эсэсовских подразделений.

Постучавшись, я вытянулся на пороге кабинета и, следуя введенным в прошлом году изменениям в армейском уставе, вскинул руку в нацистском приветствии. Присутствующие (все трое стояли около большой карты на стене) отсалютовали в ответ, после чего среднего роста плотный брюнет лет тридцати в таком же, как на мне, серо-зеленом армейском мундире с погонами капитана – это и был Шмидт – подошел и крепко пожал мне руку:

– Знакомьтесь, господа, один из лучших наших разведчиков «дальнего тыла» лейтенант Яковлефф!

Я обменялся вялыми рукопожатиями с толстым немолодым коротышкой с обрюзгшим лицом в черной униформе полковника СС, а также со штатским – высоким представительным мужчиной среднего возраста в круглых очках с позолоченной оправой и в дорогом коричневом костюме.

– Штандартенфюрер Вайс, доктор Бергман, – поочередно представил их Шмидт.

Обе фамилии мне были неизвестны, да и самих «гостей» я видел впервые – поэтому невольно задал себе вопрос: «Что за «гуси» и что им от меня понадобилось?» Впрочем, я уже догадывался: их визит наверняка связан с предыдущим заданием. Конечно, мелькали и тревожные мыслишки: «А вдруг немцы узнали о моем кратковременном контакте с советской разведкой или даже о вербовке к американцам?» Но интуиция подсказывала – это вряд ли. И в том, и другом случае моя «преступная связь» с Дубовцевым в Латвии и с американским резидентом здесь, во Фридентале, носила эпизодический характер – почти невероятно, что на этой стадии я мог попасть в поле зрения гестапо. Хотя, если они следили за «другой стороной»?.. Да и вообще, мне ли не знать, что всяческих «если» в разведке может быть столько – самый изощренный ум даже десятой доли не сумеет предугадать…

– Я являюсь специальным уполномоченным бригаденфюрера СС Шеленберга, – обращаясь ко мне, вступил в разговор полковник Вайс. – Доктор Бергман возглавляет в 6-м Управлении специальный отдел VIG.

– Мы занимаемся сбором научно-технической информации, – мягким баритоном добавил штатский.

– Прошу садиться, господа! – На правах старшего по званию штандартенфюрер первым занял место за небольшим полированным столиком на четверых, вплотную придвинутым к письменному столу в центре просторного кабинета. – Как говорят русские: «На ногах правды нет!»

– В ногах правды нет, – поправил я Вайса и сел рядом с капитаном Шмидтом напротив берлинского начальства.

– Насчет русских пословиц вам виднее, герр Яковлев, – скупо улыбнулся уголками рта эсэсовец. – Однако приступим к делу!

Он приказал Шмидту подробно доложить о подготовке операции «Золотое руно» – так не без пафоса окрестили в Берлине мой будущий вояж за загадочной тетрадью, о содержании которой мне пока ничего не сообщили. «Как аргонавты в старину…» – вспомнилась когда-то слышанная фраза о древних греках, которые отправились в дальний и опасный поход за тем самым легендарным руном. При этом я никак не мог вспомнить: справились они со своим «спецзаданием» или нет!

– …Таким образом, – энергично продолжал гауптман Шмидт, – за истекшие две недели мы максимально уплотнили график спецтренировок, подготовили для Яковлева необходимую экипировку и вполне надежные личные документы советского офицера…

– Документы придется заменить! – властно перебил его эсэсовский полковник.

– Но, господин штандартенфюрер! – удивленно отреагировал Шмидт. – Что значит заменить? Это же целый комплект! Удостоверение личности, расчетная книжка, вещевые и продовольственные аттестаты, справка из госпиталя, командировочное предписание, партбилет, орденские книжки и еще ворох всяких бумаг – включая письма от «матери» и «любимой жены»! К тому же…

– Я вас понял, капитан! – повысил голос Вайс. – Поверьте, мы не хуже вас разбираемся во всей этой «кухне»! Тем не менее для такой замены появились веские причины. Соответственно, придется разработать и новую «легенду».

Он достал из стоящего у ног портфеля и выложил на стол большой толстый пакет из плотной серой бумаги, опечатанный сургучной печатью:

– Здесь тот самый «комплект», Шмидт, о котором вы только что упомянули – включая письма от невесты и ее фото!

Последнюю фразу насчет писем полковник произнес с еле уловимой иронией. Затем, погасив скупую то ли улыбку, то ли усмешку – уточнил:

– Вчера прямо с фронта нам доставили личные документы русского подполковника – его захватили в плен наши армейские коллеги…

Далее Вайс поведал весьма любопытную историю. Буквально сутки назад разведчики одной из фронтовых абвергрупп во время вылазки по ближним тылам противника (действие происходило в Восточной Пруссии) захватили в плен советского офицера. К сожалению, дотащить его живым до немецких окопов не удалось: во время начавшегося артобстрела уже на нейтральной полосе русского смертельно ранило осколком снаряда. Тем не менее с этим подполковником фронтовым разведчикам невероятно повезло. Офицера захватили, подорвав гранатой «Виллис» на лесной дороге, как раз в момент убытия с передовой, где тот находился в командировке. Таким образом, при нем оказались не только все необходимые документы, но даже личные письма и фотографии. Мало того, подполковник служил старшим оперуполномоченным управления контрразведки «Смерш» Московского военного округа!

– В Берлине принято решение легендировать вас под этого русского контрразведчика, – сообщил мне штандартенфюрер, открывая пакет.

Он выложил на стол и подвинул нам пухлую стопку документов. Я с любопытством раскрыл небольшого формата красную книжечку – служебное удостоверение с тисненой «позолоченной» надписью на обложке «контрразведка Смерш». С маленькой фотографии на меня внимательно смотрел молодой мужчина в гимнастерке с подполковничьими погонами: короткая армейская стрижка, чуть широковатый нос и слегка оттопыренные уши – вполне заурядное лицо, каких тысячи. «Особых примет не наблюдается, – отметил я. – Уже хорошо… Как его? Коваленко Виктор Петрович. И фамилия «неброская»…»

– Год рождения – девятьсот тринадцатый, ноябрь месяц. Всего на два с половиной года старше! – удовлетворенно воскликнул Шмидт, подвинув ко мне удостоверение личности. – Вы с ним почти ровесники!

– Мало того, – заметил полковник, – обрати внимание на записи в вещевой книжке.

Я сразу понял, к чему он клонит, и быстро отыскал нужную страничку. Ага!.. Вот. Шинель – пятьдесят второй, шапка – пятьдесят восьмой, сапоги – сорок второй…

– Этот Коваленко немного крупнее, но разница незначительная. Сапоги – те вообще «мои»…

– Все верно, герр Яковлев. Наши специалисты сразу обратили внимание на все эти удачные совпадения, – кивнул Вайс. – По сути, нам остается заменить фотографии и подкорректировать дату убытия в командировочном предписании.

– Еще один нюанс, господа, – вступил в разговор молчаливый до сих пор «штатский». – Конечный пункт маршрута, город Энск, входит в Московский военный округ – где, собственно, и служит этот русский офицер. Вернее, служил.

«Если Бергман действительно из научно-технического отдела, то для «технаря» очень неплохо разбирается в чисто оперативных вопросах», – подумал я вскользь. В этот момент в дверь осторожно постучали, и на пороге замер по стойке «смирно» обершарфюрер Хольцаугель.

– Что вам? – раздраженно спросил Шмидт. – Не видите, мы заняты?!

– Извините, господин капитан! – вытянулся дежурный. – Вы приказали накрыть стол. Сейчас ровно тринадцать ноль-ноль – обед доставлен!

– Ах, да… Хорошо, идите!

Начальник канцелярии встал:

– Господин штандартенфюрер! С вашего разрешения, позвольте сделать небольшой перерыв. Приглашаю присутствующих отобедать: в соседней комнате накрыт стол.

– Что ж, я не против, – охотно согласился Вайс. – Думаю, доктор Бергман тоже!

«Ну вот, – подумал я, – немцы есть немцы. Война – войной, а обед – обедом!»

Минут через сорок, вернувшись в кабинет, мы продолжили обсуждение – при этом все тот же Хольцаугель подал всем по чашке неплохо заваренного кофе, а капитан любезно предложил настоящие гаванские сигары из своих «стратегических» запасов. Он же и задымил на пару с полковником – доктор, как и я, оказался некурящим.

– Вас, наверное, мучает вопрос: что это за тетрадь, из-за которой, рискуя жизнью, надо совершать такой дальний вояж? – обратился ко мне Бергман.

– Ничего себе вояж! – хохотнул штандартенфюрер, выпуская клубы дыма.

– Хорошо, пусть будет заброска, – поморщился доктор. – Теперь я точно выразился?