Текст книги "Мертвопись"

– А что там за реалистичное фэнтези? – поинтересовался Стас.

– Это тоже картина, вызывающая запредельные эмоции, но несколько иного рода. Называется она «Роды кентаврины». Там, среди цветущих трав, рожает своего ребенка особа женского рода мифического племени кентавров. Словами изображенное на картине передать не смогу – это надо видеть. Скажу лишь, что, не ударяясь в вульгарный натурализм, Лунный сумел достаточно эстетично передать всю глубину интимности момента. Запомнилось лицо этой кентаврины, человекоконя женского рода, невероятно красивое, исполненное как родовой муки, так и безграничного счастья сотворения новой жизни… Я стояла перед этой картиной дольше всего. Наверное, то, что ощущала я, может ощутить только женщина. У меня внутри все сжималось от радости за эту мифическую обитательницу древней Эллады…

– Не удивлюсь, если окажется, что и эта картина Лунного обладает какими-то невероятными свойствами… – заметил Лев.

– Кстати, ты угадал, – многозначительно улыбнулась Мария. – За три года около десятка женщин, которые до этого не могли забеременеть, побывав у этого полотна, стали мамами. Понятное дело, кто-то считает, что это – не более чем совпадение. Но вот Анна Романовна уверена, что это следствие действия картины. Кстати, она и на себе испытала ее невероятные свойства.

– Что, тоже родила? – уточнил Станислав.

– Нет, у нее и так трое детей, все уже взрослые, есть внуки… Старшие сын и дочь живут далеко отсюда, а вот младший живет здесь, в Проклове. У него жена, ребенок… Но женился он на девочке из детдома, о которой говорили много чего нехорошего, поэтому Анна Романовна была категорически против его женитьбы. Однако он ее слушать не стал. Они крепко поссорились, и после этого с сыном она виделась лишь изредка. А уж сноху видеть вообще не желала. И вот, это было три года назад, Анна Романовна услышала, что сноха в роддоме. Понятное дело, ее это никак не обрадовало. А тут привезли полотна Лунного, завещанные им музею. Ей они очень понравились, она их долго рассматривала, особенно почему-то кентаврину. А потом ее вдруг словно пронзило: как же она была не права! Она в тот же день пошла в роддом, помирилась со снохой, и теперь они, что называется, неразлейвода.

– Да, интересный феномен… – задумчиво констатировал Гуров, как-то непонятно взглянув на Марию.

Научившись понимать его с полувзгляда за немалый срок совместной жизни, она с трудом сдержала вздох. Вместе они были уже более двадцати лет. То, что у них первые годы не было детей, ими обоими в какой-то мере воспринималось как благо. Еще бы! Тесная, не очень устроенная полустуденческая жизнь мало располагала к расширению семьи. Потом появилась квартира, но к той поре прибавилось и работы. И у него, и у нее… Они оба, каждый в своей сфере, оказались людьми незаменимыми. Иной раз бывало так, что они не виделись месяцами: то Лев отбывал в очередную затяжную командировку, то Мария с театром уезжала на длительные гастроли… И опять отсутствие в доме кого-то третьего (а тем более четвертого, пятого и так далее) выглядело хоть и ущербным, но благом.

При этом в глубине души они постоянно помнили, что даже у вечного «казановы» Стаса, который без конца то с кем-то сходился, то разбегался, имелся сын. Родила его ему сибирская шаманка Вера, и Стас, надо сказать, очень им гордился. Он с нетерпением ждал того часа, когда тот окончит школу и приедет поступать в МГУ. У парня оказалась светлая голова, и он был достоин стать студентом лучшего вуза страны. Кстати, достаточно тонко чувствуя душевное состояние своих ближайших друзей, Крячко старался об успехах своего сына при них не распространяться, чтобы ненароком не задеть больные струны. А вот те, кому многие завидовали и считали образцом супружеской пары, чувствовали себя обманутыми жизнью. Конечно, учитывая развитие нынешних медицинских технологий, они могли прибегнуть к чему-нибудь наподобие ЭКО. Но! Они оба привыкли в своему семейному одиночеству, оно казалось им нормальной данностью, они даже находили в этом немалые плюсы. И лишь иногда, из самых потаенных уголков души, прорывалось нечто, отдающее полынной горечью несбывшегося…

В кабине на некоторое время повисло сумрачное молчание, которое нарушил Гуров:

– Ну что, Стас, завтра запрягаемся в поиски картины по полной программе?

– А ты уверен, что Петро завтра не переиграет насчет расследования? У него ж все меняется быстро. То он за здравие, то за упокой… – явил Станислав изрядную порцию сарказма.

– Нет, нет… Мне кажется, что после пропажи картины и одновременно, так сказать, явления нетленного тела ее автора ажиотаж начнется нешуточный. – Лев немного помолчал и продолжил: – Я думаю, все вдруг осознают, какая ценность была утрачена, и ринутся наверстывать упущенное. В принципе в этом ничего удивительного – у нас это обычное дело. Еще Козьма Прутков сказал: что имеем – не храним, потерявши – плачем. Вот и тут – точно так же…

– Блин… Надо было бы хорошенько опросить соседей Курубякина – не видел ли кто человека, с которым он пошел на кражу? – досадливо вздохнул Стас. – Как же он не вовремя помереть надумал! Тут самое хреновое, если вдруг окажется, что организатор кражи из какого-то другого региона.

– Ну, вообще-то о том, с кем Курубякин пошел на кражу, я уже спросил… – с оттенком флегматичности сообщил Гуров.

– Ух ты-ы-ы! – восхитился Крячко, изобразив на лице многозначительную мину. – И когда же это ты успел? Вроде и были-то там недолго…

– Когда приглашал понятых. Попросил сообщить, кто из их дома состоит в дружках этого типа. С кем вообще он мог бы пойти на такое нехорошее дело, как кража… Ну, они мне сказали, что в их доме с этим пропойцей даже выпивохи считают зазорным гулять в одной компании. Почему? Дело в том, что у него врожденный сифилис и недолеченный туберкулез, которым он сам специально заразился на зоне.

– Е-о-о-о!.. – округлил глаза Крячко. – Сразу сифилис и туберкулез?! Вот это «букет»! Да, с таким на «дело» пойти из местных едва ли кто решится.

– Ты хочешь сказать, он сам преднамеренно заразился туберкулезом? Но… Зачем?!! – Мария явно была потрясена услышанным.

– Из жадности и глупости… – поморщился Лев. – Дело в том, что для заключенных, у кого есть туберкулез, существуют некоторые поблажки. Им дают дополнительное питание, они имеют некоторые льготы в плане выполнения работ. Туберкулезника не ставят на такие участки, где его болезнь может обостриться. Вот ради такой сиюминутной, условно говоря, «выгоды» некоторые специально заражают себя этой инфекцией. Но отсидка-то рано или поздно кончается, а вот болезнь с ним может остаться навсегда… Так вот, к вопросу о свидетелях. Некоторое время назад одна из соседок Курубякина видела его разговаривающим с каким-то седобородым типом. Мужик, скорее всего, уже пенсионного возраста, высокий и худой. Его лица, правда, толком она не запомнила, но уверена, что он не из прокловских. Так что кое-какие зацепки уже есть.

– Ничего, уже и это неплохо! – одобрил Станислав.

Снова повисло молчание.

– Да-а-а, ничего не скажешь, запоминающаяся поездка выдалась… – проводив взглядом машину какого-то фрика, изукрашенную красными сердечками, как бы про себя отметила Мария. – Я за сегодня столько всякого-разного узнала… Столько набралась впечатлений, что этого хватит на год вперед. Нет, в самом деле, это очень хорошо, что я с вами поехала. Сегодня я увидела много такого, что и тронуло, и удивило, и восхитило, и возмутило… И в Савиновке, и в Проклове. Взять того же ненормального капитана Ефашкина. Ну, это явный негодяй, допущенный к власти! И если бы не вы – я больше чем уверена! – Анну Романовну он бы обязательно арестовал и повесил бы на нее преступление, которого она не совершала.

– Ну, да… Все здесь, говоря словами Владимира Владимировича, я имею в виду, Маяковского: весомо, грубо, зримо! – процитировал Крячко с некоторым пафосом.

– Вы знаете, в наши дни в кино и на сцене можно увидеть нечто и куда более эпатажное, чем то, что мы сегодня видели, – продолжила свою мысль Мария. – Но в любом случае при этом всегда знаешь и помнишь, что любое, даже самое страшное злодеяние, которое нам показали актеры, оно сыгранное, как говорят дети, «понарошку». А вот здесь – все по-настоящему! Здесь всем своим существом ощущаешь и вопиющую жуть несправедливости, и настоящую горечь утраты… Хотя в иные моменты видишь и проблеск какой-то надежды. Это радует!

– Ну, и нас тоже очень радует, что этой поездкой ты осталась довольна! – резюмировал Лев и добавил: – Честно говоря, когда мы еще только ехали в Савиновку, я все же опасался, что тебе этот вояж быстро приестся, и ты скажешь: я уже устала, поехали домой!

– Кстати, я тоже об этом думал! А ты, между прочим, с нами могла бы и на рыбалку хоть иногда выезжать! – авторитетно проговорил Станислав. – На те же Мраморные озера, например. Там такая природа, такие виды – куда этим всяким Швейцариям?! Там просто побыть и подышать – уже удовольствие…

– Хорошо, ловлю на слове! Как только у нас совпадут выходные – все, едем на Мраморные озера! – твердо заявила Мария. – Да, все верно, какой бы любимой ни была работа, замыкать себя одним лишь только этим было бы большой ошибкой. Сегодня нам выпала целая буря эмоций. Думаю, на ближайшие пару месяцев нам будет о чем поразмышлять. Это сродни тому, как, засидевшись в каком-нибудь теплом закутке, вдруг выходишь на свежий ветерок. Да, на нем можно и простудиться, зато жизнь приобретает какие-то новые смыслы, новые краски…

Стас, в котором эмоции, можно сказать, бурлили, тоже разразился энергичным «спичем»:

– Еще какие краски! Вот сегодня на наших глазах свершилось, по сути, чудо: человек, похороненный три года назад, оказался, пусть и условно, но как бы жив! Видя такое, сразу начинаешь осознавать: не все в этой жизни запрограммировано. И тут у меня возникает вопрос: а не сам ли Лунный все это устроил? Ну, в смысле, свою якобы кончину? Для чего он заранее и завещание составил, и деньги для школы приготовил?.. Он как будто все это знал загодя! Как считаешь, Лева?

Гуров на это лишь недоуменно потряс головой:

– Спроси уж что-нибудь полегче. Например, чем постоянная Макса Планка отличается от постоянной Больцмана… Признаюсь честно, я и сам пребываю в полном смысловом тупике. Глаза видят вроде бы очевидное, но внутренне поверить в это не могу. Вот не могу, и все!

– Даже если бы Виталий при тебе вдруг поднялся в гробу и сказал: я жив! – ты и тогда бы не поверил? – с любопытством в голосе поинтересовалась Мария.

– Не исключено, что и тогда. Помнишь, когда-то я тебе рассказывал про свидетеля по одному уголовному делу, который промеж делом признался мне в том, что побывал в гостях на «летающей тарелке»?

– Лева! Может быть, ты это не мне рассказывал? – с ироничной улыбкой взглянула она на мужа. – Я такого не помню! Даже намека не осталось в памяти. А она у меня, согласись, тренированная. Такие роли запоминаю, что тебе и не снилось!

– Да рассказывал я тебе! – усмехнулся Лев. – Помнишь, мы с тобой как-то раз отдыхали в парке, сидели там в летнем кафе на берегу озера? Тогда, помнится, какой-то подвыпивший «крутой» начал бузить, ударил девушку-официантку. Ну а я его за ухо вывел на улицу. Помнишь?

– А! Да, это хорошо помню! Он еще орал, что его отец – какая-то большая шишка, и что он всех «на уши поставит»…

– Вот-вот… – Гуров вскинул указательный палец. – Именно перед этим про человека, побывавшего на НЛО, я тебе и рассказывал. Видимо, тот скандальчик для тебя оказался слишком сильной эмоциональной встряской, поэтому вытеснил все другие воспоминания.

– Кстати, Лева, а я почему-то этот случай тоже не могу припомнить… – вмешался в разговор супругов Стас. – Или ты не посчитал нужным мне об этом рассказать?

– Все я-а-а-сно! Я стал участником творческого слета граждан, страдающих выборочной амнезией! – саркастично парировал Гуров. – У Петра мы сидели, и я вам обоим рассказывал. Ну, ладно… Повторюсь! Было это лет… как бы не двенадцать назад. Я тогда только капитана получил, а Стас был еще старлеем…

– Ни хрена себе! – саркастично хохотнул Крячко. – Да это было-то не знай когда!..

– Ну, уж и не сто лет назад, обрати внимание! – невозмутимо возразил Лев, взглянув на пронесшуюся по трассе яркую фуру со странной для весны новогодней рекламой. – Так вот, я тогда расследовал убийство управляющего одной строительной шарашкой. Нашел свидетеля, который видел подозрительного человека, крутившегося подле офиса компании. Сделали его фоторобот, и в течение суток мы убийцу нашли. Через него вышли на заказчика и дело раскрыли. А пока занимались работой над фотороботом, свидетель рассказал мне про свое необычное приключение…

Тот свидетель, его звали Зиновием, по мнению Гурова, человеком выглядел очень здравым, уравновешенным, не пустопорожним болтуном. Не смотрелся он и поклонником употребить чего-нибудь психотропного. Но тем не менее Зиновий поведал такое, во что поверить было очень трудно, почти невозможно. По его словам, он побывал на инопланетном корабле, куда попал, можно сказать, случайно. И не просто там побывал, а еще и общался с его экипажем. Случилось это года за три до истории с расследованием убийства управляющего.

Жил Зиновий в пригородном поселке одного крупного областного центра. Работал в городе, куда ежедневно ездил на своей машине. И вот однажды вечером, когда он возвращался домой, она у него заглохла. Зиновий вышел из кабины, полез в мотор. Все вроде было нормально, а вот искры – нет как нет. И тут он почувствовал, что на него как будто кто-то смотрит. Подняв голову, Зиновий увидел в вечернем небе большое светящееся «колесо», метров на сто в диаметре. Он не испугался, более того, даже подумал: а что же там внутри этой «тарелки»?

И его тут же неведомой силой вдруг подняло в небо. Зиновий и ахнуть не успел, как его затянуло в какую-то светящуюся воронку, и он вдруг оказался в большом помещении, с белыми, светящимися стенами. В центре помещения было три огромных кресла, перед каждым из которых светились прямоугольники типа плазменных экранов. Сам он стоял на какой-то круглой платформе, накрытый чем-то наподобие огромной стеклянной пробирки. Невдалеке, с интересом глядя на него, стояли трое молодых, статных мужчин в плотно облегающих тело серебристых комбинезонах. Мужчины были очень высокие – не менее трех метров. Пропорции тела и черты лица были как и у землян. Светлая матовая кожа, светлые волосы, синие глаза. Ничего угрожающего в их облике он не заметил.

Один из мужчин сделал какой-то жест рукой, и «пробирка», в которой стоял Зиновий, разошлась на две половины. В нос ему сразу же ударил незнакомый терпковато-пряный запах. Продолжая стоять на платформе, Зиновий, как вежливый человек, произнес:

– Здравствуйте! Могу я узнать, для чего вы меня взяли сюда и что со мной будет?

Они заулыбались и сказали, что ничего плохого с ним не будет и скоро он вернется домой. Они – группа исследователей, которые отслеживают динамику настроения людей и их отношение к иным формам жизни. Задали ему много вопросов, отслеживая его реакцию и определяя степень его откровенности. Один из вопросов был таким: способен ли он лишить жизни себе подобного? Зиновий честно ответил, что крайне не хотел бы кого-либо убивать. Но если бы ему вдруг пришлось защищать другого человека от убийцы и у него не было бы другого выхода остановить негодяя, кроме как убив его, наверное, смог бы.

Их разговор затянулся часа на два. Как понял Зиновий, многое из того, что он им поведал, пришельцы уже знали. Но тем не менее они терпеливо спрашивали, спрашивали и спрашивали. Наконец и он смог задать им свои вопросы: откуда они прилетели, не собираются ли захватить Землю, и надо ли землянам опасаться каких-то других инопланетян? Они сказали, что прилетели с одной из планет, вращающихся вокруг Сириуса. Землю захватывать им ни к чему, особенно с учетом того, что на ней к этому времени учинили люди. По их словам, теперь нужно не одно десятилетие, чтобы хоть немного исправить тот ущерб, который они нанесли своей планете. Есть ли враждебные для людей расы разумных существ? Да, есть. Но им Земля, как место обитания, тоже не нужна. Они прилетают к Земле подпитываться потоками негативной энергии, излучаемой миллионами людей. Энергия злобы, зависти, ненависти, жажда убийства, страх и ужас – это все для них очень желанно и придает им силы для дальнейшего существования. Они не заинтересованы в тотальной, самоистребительной войне землян. Но вот всевозможную вражду они умело сеют, взамен пожиная бездну негативной энергии…

В какой-то момент один из пришельцев объявил:

– Нам пора прощаться, приготовьтесь: сейчас вы вернетесь туда, откуда мы вас взяли.

«Пробирка» тут же сомкнулась, вспыхнул яркий свет, и Зиновий вдруг увидел себя стоящим у своей машины. Глянул в небо – никакого «колеса». Сел за руль, повернул ключ в замке зажигания – машина тут же завелась, как будто только этого и ждала. Глянул он на часы, установленные на приборном щитке, – там то же время, что и было до его отбытия на «тарелку». Сверился с часами на сотовом – там на два с лишним часа больше…

– Рассказал Зиновий эту историю и спросил у меня, могу ли я поверить тому, что от него услышал? – продолжал свое повествование Гуров, чему-то улыбаясь, тогда как и Мария, и Станислав слушали его с наисерьезнейшим видом. – Я честно ответил, что не могу. Могу лишь допустить, что это был сон наяву, галлюцинация или что-то еще, наподобие, но никак не реальная встреча с представителями других миров. Он в ответ только рассмеялся: «Знаете, почему в Шотландии считается дурным знаком увидеть Несси? Потому что этот человек до конца дней своих рискует приобрести репутацию законченного вруна». Вот так же и с этим происшествием в Савиновке. Да, сегодня мы видели нечто необычное. Как это объяснить – я не знаю, это вопрос к биологам, психофизиологам, специалистам-реаниматологам… Но, граждане! Независимо от того, что я сегодня увидел, спешить с какими-то конкретными выводами считал бы несерьезным. Знаете, есть такая штука – кукольный театр. Представим себе, что туда пришел человек, который ни разу этого не видел. Что он подумает, увидев представление? Что куклы – это живые существа. А разве это так?

– Ну да, все правильно… – с задумчивым видом кивнул Станислав. – То, что мы видим, не всегда то, чем это нам кажется. Но все равно будем надеяться, что чудеса все-таки случаются хоть иногда и что Виталий Лунный не умер и обязательно придет в себя…

А Гуров вновь вернулся к теме расследования кражи картины из прокловского музея краеведения. Он перечислил, что именно, на его взгляд, им нужно бы сделать в первую очередь:

– Я думаю, нам надо снова встретиться с художниками на Грачихинском. Особенно с Линксом, похоже, он у них там за старшего. Пусть припомнят всех покупателей полотен Лунного. Может быть, кто-то из ценителей его живописи, не успев купить картину при жизни художника, решил ее «приватизировать» из музея? Надо выяснить, не было ли такого, что кто-то приторговывался, приторговывался, да и не купил. А желание осталось…

– Да и с савиновским населением надо бы поговорить подетальнее на такую же тему… – подхватил Крячко. – К Лунному ведь и прямо в Савиновку приезжали покупатели? Вот-вот… И надо прошерстить всех, кто хоть как-то контачил с Курубякиным. Если он по заданию организатора кражи рыл лаз в подвал музея, то работать мог, скорее всего, только по ночам. Днем его хоть кто-то, да заметил бы.

– Да, похоже на то… – одобрил такой ход мысли Лев. – Еще вопрос – куда он девал землю, выбранную из лаза? Объем-то все-таки немалый… Кстати, о подозреваемых. Ворчунова упомянула про своего вороватого предшественника, некоего Мумятина. Не исключено, он тоже мог быть причастен к краже.

– О! Точно, точно! – энергично закивал Стас. – Этого, я думаю, надо будет вообще тряхнуть в числе первых. И по краже музейных экспонатов взять за шкирку, и по нашему теперешнему расследованию хорошо попрессовать.

Их специфический сыщицкий разговор продолжался еще долго – и когда они пересекли МКАД, и когда машина уже побежала по городским улицам. Взглянув на часы, Мария удовлетворенно констатировала:

– О! Я еще и домой успею перед вечерней репетицией!..

Следующим утром Гуров, как и всегда, прибыл в главк задолго да начала работы. Он еще вчера, по возвращении из Савиновки, собирался заглянуть в «контору», обсудить там кое-какие вопросы с Петром Орловым. Но, подумав, решил отложить встречу со своим другом-начальником до завтра. Во-первых, нужно было домой отвезти Марию, да и его самого не самые ближние разъезды основательно утомили. Кроме всего прочего, дома поднакопилось немало чисто бытовых дел. Мария уже несколько раз сетовала по поводу противного, действующего на нервы скрипа одной из дверок шифоньера. На кухне уже давно разболталась розетка. Надо было поточить кухонные ножи… И так далее, и так далее, и так далее… Домой они вернулись в шестом часу. Ближе к семи Мария на такси уехала в театр, а Лев взялся за дело.

Уже поздним вчерашним вечером Строева, вернувшись с репетиции ближе к десяти, первым делом открыла шифоньер и, убедившись, что он даже не пискнул, осталась очень довольна. Выглянув из спальни в гостиную, она громко известила Льва:

– Какое счастье! В нашем доме снова появился мужчина!

Гуров, в это время работавший в Интернете (он искал материалы по криминальным «любителям живописи»), услышав реплику жены, лишь усмехнулся. Если бы ему нормальный восьмичасовой рабочий день, а не сыщицкий, двадцатичетырехчасовой (что было вовсе не редкостью), фиг бы посмела разболтаться какая-нибудь негодница-розетка. А при жизни такой, когда, говоря словами Блока, «покой нам только снится», разболтаться могла не только розетка, но и что-то куда более серьезное.

Минувшим вечером Лев проработал весьма обширный пласт сайтов, посвященных хищениям картин. Как явствовало из интернет-материалов, в наши дни воры предпочитают «пастись» в провинции. В тамошних музеях, где порой хранятся настоящие жемчужины изобразительного и всякого другого творчества, их охраняют куда примитивнее, чем в той же Третьяковской галерее. Кроме того, воры не обделяют своим внимаем и частных коллекционеров. В таких собраниях также есть шанс украсть нечто уникально дорогое. И практически все, украденное в российских городах и весях, рано или поздно уходит за рубеж. Это просто какой-то рок! Запад, обладая колоссальными финансовыми возможностями, как мощный пылесос вытягивает из пределов России ее культурные ценности, оказавшиеся в руках людей без чести и совести, не имеющих ни малейшего понятия о том, что такое национальное достояние.

Потом украденное оказывается на официальных и полуподпольных аукционах, где мнящие себя честными коллекционеры (хотя фактически это скупщики краденого, именуемые в определенных кругах барыгами), приобретая картины, украшения и тому подобное, растаскивают их по своим богатым «норам». И для всего прочего мира с этого момента они, по сути, оказываются похороненными – теперь их могут увидеть очень немногие. Таким образом культурные ценности превращаются в особого рода аккумулятор чьих-то денежных средств.

Наверное, никто и никогда не сможет подсчитать, сколько за последние века, как ворами, так и всевозможными завоевателями (те же воры и бандиты с большой дороги), вывезено с земли русской ее сокровищ. А красть и грабить иноземные воры и бандиты всегда были мастера. Никому не дано знать, куда делся наполеоновский обоз с тоннами золота и украшений, нахапанных французами в сожженной Москве. Пока никто не знает, где находится знаменитая Янтарная комната, похищенная гитлеровцами… Да что там эта комната?! Частный случай!.. Поляки до сих пор ищут «золотой поезд» – эшелон золота и драгоценностей, вывезенных немцами с оккупированных территорий Советского Союза, который затерялся в пути предположительно где-то на территории Польши. Скорее всего, эшелон был спрятан в каком-то тайном подземелье, вырытом руками тысяч военнопленных, которые потом все были уничтожены…

«Если сказать по совести, – глядя на монитор, размышлял Гуров, – то история Запада – это история нескончаемого, крупномасштабного воровства, грабежа и мошенничества. Ну а к нашим дням усилиями придворных историков западных королей, подлакированное и подгламуренное, это безобразие приобрело видимость некоторой благопристойности. Как те же бандитски-грабительские Крестовые походы, организатором которых стал «святейший» папский престол. Официально орды западных рыцарей шли штурмовать Иерусалим, чтобы «освободить гроб Господень» от сарацин. А фактически – грабить, грабить и грабить. Не случайно же знаменитые сокровища тамплиеров у «Рыцарей Храма» появились именно после этих «освободительных» походов на Ближний Восток. Точно так же шел «освобождать» русских крепостных Наполеон, точно так же шел «освобождать» Россию от большевизма бесноватый…»

Читая случайно попавшийся на глаза опус западного журналиста, в котором тот восхвалял деятельность Сотбис и Кристис, Гуров невольно рассмеялся: ну, надо же! Этот борзописец в своей сочиняйке выставил не вполне чистые в коммерчески-нравственном плане аукционно-торговые предприятия как неких благодетелей, позволяющих сохранить богатства человеческой цивилизации.

– Что-то смешное? – проходя из спальни на кухню, на ходу обронила Мария.

– Ужасно смешно! – с сарказмом откликнулся Лев. – Почитать этих писак, так весь мир живет благодаря только западной торгашне!..

Вот и сегодня, придя на работу, он снова с головой ушел в Интернет. Войдя в базы данных контингента российских уголовников, специализирующихся на краже музейных ценностей, Лев неспешно просматривал досье всевозможных «работников фомки и отмычки». Вот хорошо ему знакомый профессиональный вор Гордей Ударин по кличке Гиря. Этот домушник два раза попадал на нары за кражи из квартир коллекционеров. Один раз Гиря загремел на нары за «прихватизацию» целого альбома (точнее сказать, кляссера) редких, а потому очень дорогих марок. Взяли его опера одного из столичных ОВД в момент передачи украденного заказчику. Оба «кореша» по решению суда отправились на весьма приличные сроки. Второй раз (этот случай довелось расследовать самому Гурову) Ударин украл из квартиры президента нефтяной компании миллиардера Шальнова подлинник Рембрандта. Тот купил полотно великого голландца на одном из крупных аукционов за астрономическую сумму.

Всего за три дня Лев смог выйти на след матерого крадуна (Ударин украл Рембрандта играючи, легко обойдя несколько систем сторожевой защиты) и взял его с поличным в одном из лабиринтов общеизвестного рынка-притона в Черкизове. После задержания вора и изъятия у него украденной ценности картина была направлена в центральную лабораторию МВД, где ее очень тщательно изучили эксперты-криминалисты. Результаты исследования очень удивили Гурова, весьма разочаровали и даже крайне огорчили Шальнова и одновременно несказанно осчастливили Гирю: полотно оказалось чрезвычайно искусной подделкой. Негодующий миллиардер порывался было доказать, что у вора изъято не его полотно – по его утверждению, настоящее тот уже успел продать. Но эксперты нашли на картине отпечатки пальцев самого нефтяника, поэтому его претензии были с ходу отвергнуты. Гиря за кражу сел, однако получил наполовину меньше, чем если бы украл подлинник.

Поэтому посадкой Ударина дело о «липовом Рембрандте» не завершилось. Шальнов подал в суд иск к аукционистам, но доказать ничего не смог. Потратив на суды и адвокатов несколько миллионов (к его счастью, не долларов, а рублей), он с досады напился в престижном московском ресторане и даже малость покуролесил в духе старорежимных купцов. Учинив дебош, набил там кучу посуды, спьяну сделал прилюдное предложение руки и сердца молоденькой официантке, к концу вечера свое предложение аннулировал, но взамен компенсировал разочарованной девушке моральный ущерб, подарив ей пригоршню скомканных баксов. «Под занавес» своего загула он подрался на кулаках с еще одним миллиардером (владельцем торговой сети), и после этого, уже успокоенный, отбыл домой…

Некоторое время спустя Лев нашел в Интернете повествование по расследовавшемуся им делу о краже картины Рембрандта. В общем и целом, если не считать некоторых мелочей, автор статьи не слишком переврал эту историю. Но самое главное было в другом. В статье повествовалось о судьбе торгового дома «Голд Хэлл» – того самого, где Шальнова «осчастливили» приобретением фальшивой картины. Дурная слава аукционистам впрок не пошла, крупные покупатели начали сторониться их заведения, и торговый дом в течение года съехал со своих былых позиций, трансформировавшись в третьеразрядную забегаловку уровня аукциона, описанного Ильфом и Петровым в «Двенадцати стульях»…

Но в данный момент Гиря все еще сидел, поэтому украсть полотно Лунного не мог просто физически. Еще один «корифей» по кражам полотен – Матвей Репин (кличка Бурлак) в отличие своего великого однофамильца писать картины не умел, зато обладал феноменальной способностью проникать в любые охраняемые помещения. Последним его делом была попытка обокрасть один раз уже обокраденного им коллекционера. И на этой краже он погорел как последний лох: попался ногой в установленный хозяином мощный капкан. Часа три он безуспешно пытался освободить свою несчастную ногу, пока не заметил кнопку с приколотой рядом запиской: «Мучиться надоест – нажми». И он нажал… Сначала отлежав в ортопедии, потом отсидев несколько лет на зоне, Бурлак вышел на свободу и, как явствовало из досье, со своим воровским ремеслом «завязал»: увы, с хромой ногой «на дело» не походишь. Это для Гурова было новостью. Поморщившись (опять мимо!), он закрыл эту страницу и перешел к следующей, повествующей о «славных» делах картинокрада Бориса Богусяна по кличке Мангал.

В этот момент хлопнула входная дверь кабинета, и на пороге появился Станислав. Увидев Льва за компьютером, он поздоровался и, расплывшись в жизнерадостной улыбке, поинтересовался:

– Похоже, ты и вчера не вылазил из Инета, и сегодня спозаранок весь в поиске? Что читаем? – подойдя поближе, взглянул он на монитор. – Досье на Богусяна? Про Мангала можешь не читать. Его на днях – пиф-паф. Он в кабаке… ну, в ресторане повздорил с каким-то нервным из Кисловодска, а тот, недолго думая, достал пистолет и шмальнул прямой наводкой. Мангал преставился по пути в реанимацию. Нервного «заластали», теперь ему дорога одна – на зону. Но, скорее всего, домой он уже не вернется – скорее всего, его там «закажут».