Текст книги "Первая пуля – последняя пуля"

Гуров припарковал «Пежо» неподалеку от арки, и они со Станиславом вышли из салона. Торопливо направились к беседке. Двор освещался редкими желтыми прямоугольниками освещенных окон близстоящих домов. Поэтому территория выглядела пустынной и мрачной.

– Вы знаете, который час, ковбои полуночные? – негромко произнес Орлов, едва оперативники ступили на порог беседки.

– Петя, не мы искали приключения. Они сами нашли нас.

Гуров сел слева от генерала, Крячко справа. Завывающий ветер делал их слова еще тише. Подхватывая на лету, он относил их куда-то вдаль, к последнему подъезду высотной многоэтажки.

– А вернее, они нашли тебя, а ты уже нашел нас, – ввернул Крячко.

– Ладно, не будем размазывать кашу по тарелке, – спокойно заявил Гуров и приподнял воротник своей куртки, защищаясь от приносимых ветром капель дождя. – Сейчас уже речь не об этом. Ты узнал то, о чем мы тебя просили?

Генерал кивнул. В отсутствие посторонних взглядов и уж тем более когда обстановка совершенно не соответствовала служебной, его старые друзья обращались к нему на «ты» и по имени. Орлов ничего не имел против такого положения вещей. Он был не из тех людей, кто, получив генеральские нашивки на погоны, чурается надежных и старых приятелей.

– Узнал, Лева, узнал. И в очередной раз поразился твоей интуиции…

– Какой интуиции? – полковник напрягся.

– По каким-то пока неизвестным мне причинам, но которые, я надеюсь, ты разъяснишь мне в самое ближайшее время, ты поинтересовался Ружаковым именно сегодня. Именно сегодня, – вторично повторил Петр Николаевич, делая акцент на этих двух словах, – потому как срок у Ружакова должен был закончиться сегодня.

– Должен был? – недоверчиво переспросил Гуров.

Орлов махнул рукой:

– Не лови меня на слове, Лева. Я тебе не подследственный какой-нибудь. Ты сам прекрасно понял. Раз должен был, значит, закончился. Я не поленился получить точную информацию на этот счет. Сегодня в восемнадцать тридцать пять Антон Ружаков покинул пределы колонии, получив на руки все свои вещи и документы. Срок завершился, и он вышел на свободу. Что называется, с чистой совестью.

Гуров и Крячко переглянулись, и последний издал неопределенный гортанный звук. Орлов это заметил и раздраженно хлопнул себя по отставленному в сторону колену.

– Может, хватит уже в молчанку играть? – В голосе Петра Николаевича проступили генеральские нотки. – Что у вас? Рассказывайте. При чем тут Ружаков?

Закурив сигарету, Гуров вкратце изложил Орлову все то, что они с Крячко собственными глазами видели на месте происшествия, и завершил рассказ проведенным им самим визуальным опознанием Вити-Расписного.

– Вот и получается по всем раскладам, Петя, что Расписной ездил встречать освободившегося Кулака. Направление трассы это подтверждает…

– Постой-ка, умник, – перебил полковника старший по званию. – Что же это получается по твоей версии? Не успел Ружаков выйти из тюрьмы, свободного воздуха набрать в легкие, а уже кинулся права качать? Разборки с кем-то устраивать?

– Это уже вопрос из другой области, – Гуров выбросил сигарету и машинально, будто он находился в замкнутом пространстве, разогнал рукой несуществующий дым. – Мы даже не знаем других участников сегодняшней перестрелки. Не говоря уже о мотивах, побудивших стороны прийти к столь резким аргументам. Все это еще только предстоит выяснить. Но один факт совершенно неопровержим. Это труп Виктора Ляпушева по прозвищу Расписной. Вероятнее всего, «Опель» тоже принадлежит ему. И в этом «Опеле» Витя был не один. Сколько было человек с ним? Затрудняюсь ответить. Но один был – это точно.

– Ружаков, – скорее утвердительно, нежели в форме вопроса произнес Орлов.

– Ружаков, – Гуров кивнул. – И это для нас реальная зацепка. Найдем Ружакова – отыщется и ключик ко всему делу.

До конца Гуров не верил в произносимые им слова. Но посвящать в суть колебаний своих близких соратников он сейчас не собирался. Целостной картинки не было. Не было пока даже ее смутных очертаний. А больше всего полковник не любил блужданий во тьме. Нужна конкретика. Нужна определенность.

– Что требуется от меня? – по-деловому осведомился Петр Николаевич.

Он уже чувствовал боевой настрой подчиненного и знал, что удерживать того от каких-либо действий сейчас не рационально. Гуров славился в Главном управлении не только своим умом и своей интуицией. Полковник обладал еще и жесткой хваткой и обычно не мог успокоиться до тех пор, пока не доводил дело до конца.

– От тебя? – Гуров задумчиво поскреб подбородок. – Пожалуй, ничего. Команда к действию.

– Считайте, что вы ее получили. Можете действовать, ребята.

Шумный глубокий вздох Крячко привлек внимание Орлова и Гурова. Оба одновременно повернули головы вправо. Даже в темноте можно было без труда разглядеть подавленный, наполненный неподдельной печалью взгляд Станислава.

– Это называется – без меня меня женили, – сказал он. – Я угадал? Мы все-таки берем себе это гнилое и дохлое дело?

– Оно не такое уж и дохлое, как тебе кажется, Стас, – приободрил напарника Гуров. – Ружаков шесть лет провел в неволе. За это время многие его связи смазались, многие испарились совсем. В Москве на поверку окажется не так уж и много людей, с которыми он выйдет на контакт. Мы отыщем Кулака и через него уже раскрутим все это дело о перестрелке на загородной трассе.

– У тебя есть определенный план, Лева? – обратился с вопросом к Гурову Петр Николаевич.

– План тут может быть только один, – полковник усмехнулся. – Как в том анекдоте. Некогда думать, трясти надо. Вот и нам предстоит трясти. Информаторов. Причем пойдем по горячим следам, наступая Ружакову на пятки. Это возымеет свое действие.

Гуров принял решение. Обсуждать тут уже было нечего, и Орлов, зябко кутаясь в свое легкое пальтишко, поднялся со скамейки. Многие освещенные до этого окна тоже благополучно погасли, и теперь светящиеся прямоугольники можно было в буквальном смысле слова пересчитать по пальцам. Попрощавшись с подчиненными и взяв с них слово непременно держать его в курсе событий, генерал зашагал к своему подъезду. А вскоре и вовсе скрылся из виду, растворившись в темноте. Гуров потянулся за новой сигаретой, но передумал.

Крячко сидел, низко склонив голову и пропустив сцепленные в замок руки между колен. Во всем теле он чувствовал усталость и мечтал сейчас только о том, чтобы поскорее принять горизонтальное положение.

– Слушай, а чья это кровь на листе, который ты мне показал там, у лесополосы?

Погруженный в свои мысли Гуров ответил не сразу:

– Я полагаю, Ружакова. Он не уехал на «Опеле» и вряд ли у него была еще одна запасная машина. Отсюда я сделал вывод, что он ушел с места разборок пешком. И единственный оптимальный путь для него лежал через эти лесопосадки. Он вышел на другую дорогу, поймал попутку и таким образом добрался до Москвы. Но это только версия, Стас. Не забывай.

– Не разговаривай со мной, как с первокурсником, – беззлобно огрызнулся Крячко. – Выходит, Ружаков ранен?

– Если и так, то ранение его несерьезное. Слишком мало крови.

Гуров поднял голову и посмотрел на окна квартиры Орлова. Вернее, туда, где эти окна могли предположительно находиться. Свет так и не загорелся. Петр не стал тревожить семью. Разделся и нашел кровать в полной темноте. Полковник улыбнулся, представив себе, как генерал на ощупь пробирается по квартире.

Порывы ветра понемногу стихали. Они становились реже и не такими сильными. Благодаря этому обстоятельству менее чувствовался моросящий дождь. Гуров поднялся и вышел из беседки. Запрокинул голову. Кое-где между хмурыми тучами обозначился обнадеживающий просвет.

– Ну, поехали, Стас, – бросил он соратнику.

– Надеюсь, по домам?

Крячко готов был дать руку на отсечение, что ответ на его вопрос будет отрицательным. Об этом свидетельствовало не только поведение Гурова, но и весь его внешний вид. Борзая, почуявшая запах преследуемой дичи. Но спросить было не лишним. А вдруг фортуна соизволит улыбнуться Станиславу? Но эта коварная особа, как и прежде, не шибко благоволила к Крячко.

– Твои надежды тщетны, старик, – последовал безжалостный ответ Гурова. – Я уже говорил, обстоятельства не позволяют нам сейчас отдыхать и расслабляться. Успеем еще, Стас. Но не сейчас. Для нас с тобой день только начинается.

– Куда же ты решил направить наши стопы? – поинтересовался Крячко, когда оба оперативника уже шли к машине Гурова.

Надежды на скорое возвращение домой рухнули, и сетовать на судьбу-злодейку теперь не имело никакого смысла. Станислав достаточно быстро смирился со своей участью. К таким поворотам жизненного сюжета он за долгие годы службы и сотрудничества с Гуровым успел привыкнуть. Хочешь не хочешь, кто тебя спрашивает?

– Прокатимся сначала до Арсена. Послушаем, что он нам поведает о дружках и подельниках Ружакова. Кто, где, чем сейчас дышат… В любом случае будем ориентироваться по обстоятельствам.

– Лады, – в очередной раз за сегодняшний вечер, казавшийся ему теперь бесконечным, Крячко сел на переднее пассажирское сиденье «Пежо». Гуров уже был за рулем. Двигатель завелся с полоборота. – Заскочим по пути в какую-нибудь ночную забегаловку? Или в ларек? Я хоть орешков пожевать возьму.

– Орешков купим, – радушие и широта души Гурова не знали границ. – Я же не хочу, чтобы ты с голоду окочурился. А что бы ты и вовсе не держал на меня зла, орешки за мой счет.

– Как это мило, Лева. Не надо, а то я сейчас расплачусь.

– То-то! Помни мою доброту, друг.

– Да разве ее забудешь?

Через низкую арку, выделявшуюся на фоне ночи еще более темным пятном, «Пежо» покинул двор дома, где проживал генерал Орлов, сразу свернул влево и, шурша шинами по асфальту, устремился к Садовому кольцу. Количество транспорта на дорогах было минимальным, а потому перемещаться по ночному городу всегда было проще и вольготнее, чем в дневное время суток.

– Мы давненько уже не обращались к Арсену за информацией, – вроде как между прочим заметил Крячко. – С чего ты решил, что он захочет поделиться ею с нами теперь? В последнее время кавказцы оборзели до беспредела. Причем все поголовно. Для них Москва – второй дом родной. И самое смешное, что они тут вроде как размножаются. Делением. То бишь растут в количественном соотношении на глазах. Я всегда думал, Лева: почему кавказцы – это сила? И сам для себя пришел к следующему выводу. Они сплоченнее. Сплоченнее, чем мы, русские. Ты когда-нибудь видел, чтобы один русский вступился на улице за другого, если его бьют кавказцы? Такое можно наблюдать лишь в самых редких случаях. И то, если эти двое хотя бы отдаленно знакомы. А у кавказцев все наоборот. Ты бьешь ему в морду, и если это видит кто-то из его соплеменников, он как коршун бросается на тебя. Защищает товарища, только исходя из националистических соображений. Прежде они и знать-то друг друга не знали, а получается…

– Стас, – Гуров поморщился, – ты меня утомил. Я что, каким-то образом дал понять, будто нуждаюсь сейчас в лекции о разностях менталитета? Или у меня это на лбу написано?

Крячко заерзал на сиденье и демонстративно отвернулся к окну. Его нижняя губа выпятилась, всем своим видом Станислав показывал, как сильно он задет за живое непониманием со стороны соратника.

– Недалекий ты человек, Гуров. Нельзя же так узко мыслить. Я к чему тебе все это говорил?..

– Ты начал с Арсена, – любезно напомнил Гуров.

– Вот именно. И к тому, что он мог измениться за то время, что мы не общались с ним.

– Ничего. Могу тебя уверить, что, если у меня появится необходимость дать ему по зубам, на помощь никто не примчится.

– Я не об этом. Он просто пошлет нас куда подальше…

– Вариант прежний, – невозмутимо ответил Гуров. – Дадим ему по зубам.

Крячко зевнул так, что хрустнула челюсть. Потянулся.

– Логично. Ты обладаешь уникальным даром убеждения.

Реакции Гурова на это уже не последовало. Миновав Садовое кольцо, он вывернул руль вправо и направил «Пежо» по Гвардейской. В пределах трех кварталов и стоял дом, который интересовал их с напарником. Гуров остановился за перекрестком. На всякий случай машинальным движением проверил наличие оружия в наплечной кобуре и только после этого заглушил двигатель. Фары «Пежо» погасли.

– Арсен всегда останется для нас Арсеном, Стас, – сказал Гуров, как бы завершая недавно прерванную дискуссию. – То, что мы его не беспокоили в последнее время, ничего не меняет. С крючка его еще никто не снимал. А сделать это самостоятельно нереально. Ты когда-нибудь видел рыбу, снявшую себя с крючка?

– Нет, не видел.

– Потому как это – нонсенс, старик. Ладно, пошли.

Они выбрались из салона. Дождик уже прекратился, но в воздухе все еще веяло прохладой и пахло прибитой к асфальту пылью.

– Мы забыли купить орешки, – разочарованно протянул Крячко.

– Забыли, – не стал оспаривать очевидного Гуров. – Ну, на обратном пути непременно купим.

– Обман. Кругом один обман, – Крячко явно жаждал получить «Оскара» за роль святого мученика. – Как можно жить, когда нет доверия даже к напарнику? Сегодня он забыл купить тебе орешков, а завтра забудет прикрыть твою спину…

Гуров уже не слушал его. Печатая шаг, полковник двигался к дому, где проживал его старый проверенный информатор Арсен Муренов.

Глава 3

Грузный водитель с широким отечным лицом и неровно подстриженной бородкой не умолкал ни на секунду за все время пути до столицы. Ружаков слушал его вполуха, погруженный в собственные мысли. Бесконечный словесный поток частника, представившегося Михаилом, начинал утомлять Ружакова, но он подавлял в себе растущее раздражение, не позволяя эмоциям выйти наружу.

Он и так-то изначально вызвал определенные подозрения у этого Михаила, когда остановил его «Москвич» на загородной трассе в половине десятого вечера. Но природное красноречие и на этот раз сослужило Кулаку добрую службу. Рассказанная водиле байка про подвыпившую компанию грибников, от которой он, Ружаков, якобы и отбился, вполне удовлетворила непритязательного столичного обывателя. Но с этого момента и начались длинные занудные рассказы самого Михаила, основанные на личных воспоминаниях. Он завел дискуссию и о собирании грибов, и о рыбалке. Затем, по его словам, выходило, что он принимал самое деятельное участие в настоящей профессиональной охоте на кабана. И в каждой истории непременно присутствовал какой-нибудь забавный, с точки зрения Михаила, казус. Он сам шутил и сам смеялся, не обращая внимания на тупое равнодушие попутчика.

Кулак мучился вопросом, как ему поступить дальше. Куда податься в столице, чтобы некоторое время его никто не мог найти и достать? Желательно, чтобы в свете новых недавних событий на трассе, повлекших за собой смерть Вити-Расписного, о его персоне и вовсе забыли. Но такое было маловероятным. Сейчас на месте событий наверняка вовсю орудуют менты. Труп Расписного будет опознан, и подозрения в соучастии непременно падут на него. Опера будут землю носом рыть, чтобы достать его. Хотя…

Кулак пошарил в просторных карманах своих штанов, но курева обнаружить не смог. Взгляд скользнул по приборной панели «Москвича». Ни пачки сигарет, ни зажигалки. Михаил явно относился к личностям некурящим. Ружаков стиснул зубы.

Менты… Возможно, менты для него сейчас наименее безопасный вариант. Безусловно, будут и другие личности, задействованные в его поисках. Взять, например, того же бульдогообразного мужика в длинном черном плаще и его бригаду. Почему-то встречаться с ними вторично у Ружакова не было никакого желания. Даже если там, на дороге, между ними вышли какие-то непонятки и Расписной не имеет к произошедшему никакого отношения, Кулака в любом случае будут теперь стремиться убрать как ненужного свидетеля. Аналогичные чувства должна испытывать и вторая сторона. Приехавшие на «шестерке» парни не пылали теплыми, дружескими чувствами по отношению к «бульдогу», но от этого они не становились друзьями и соратниками Кулака. Для них он такой же свидетель. Свидетель, подлежащий ликвидации.

Но больше всего Ружаков мучился оттого, что не понимал, что происходит. Расписной, как он предполагал, мог оказаться не при делах… Но могло быть и наоборот. Витя знал что-то, о чем не успел рассказать вышедшему на свободу давнему подельнику. И теперь он унес эту тайну с собой в могилу.

Первым побуждением Ружакова было податься в Москве к еще одному своему старому корешу по кличке Дрон. Шесть лет назад Дрон был одним из тех, кто проходил с Ружаковым по одному делу, но получил, в отличие от бригадира, всего четыре года. Отсюда выходило, что Дрон уже два года как находится на свободе. Насколько вероятно то, что он мог быть в курсе тех дел, которые крутил Расписной? Ответ напрашивался сам собой: очень вероятно. Значит, к Дрону?

Кулак покачал головой, отзываясь на собственные мысли. Чем дышит сейчас Дрон? Насколько глубоко он в деле? Что вообще творится в Москве? Все эти вопросы были для Ружакова тайной, покрытой мраком. Нельзя соваться в пекло очертя голову. Тогда куда?

К Верке! Решение вспыхнуло в сознании Кулака, как красный свет стоп-сигнала при резком торможении. Он почувствовал, как сильно забилось у него сердце и какое-то напряжение пробежало по нервам. Ружаков замер, целиком сконцентрировавшись на внутренних ощущениях, затем перевел дыхание и усилием воли заставил себя стать совершенно спокойным. Конечно же… И как он сразу не догадался?

Квартира Веры сейчас – единственное место в Москве, куда он мог безбоязненно податься и как минимум привести там свои мысли в порядок. Отлежаться, осмотреться, оценить ситуацию. Верка поможет ему и наскрести информацию о Дроне.

О связи Ружакова с Верой Найденовой знал только один-единственный человек: Расписной. Но он уже не откроет рта. В этом можно было быть совершенно точно уверенным. За шесть лет Верка раз пятнадцать навещала его в колонии. То есть, грубо говоря, каждые полгода. Приезжала она последний раз за два с половиной месяца до освобождения Кулака. Так какие же тут могут быть сомнения? Верка примет его. Без всяких вопросов примет.

Взбодренный этой мыслью, Кулак позволил себе улыбнуться. Повернув голову влево, он уже дружелюбнее посмотрел на водителя Михаила. Его болтовня теперь не казалась такой раздражающей.

В освещенную яркими огнями иллюминации и неоновых рекламных плакатов Москву Ружаков прибыл в начале одиннадцатого часа. Уже не раздумывая, бодро назвал Михаилу адрес Найденовой и попросил доставить его именно туда. Подался немного назад и взглянул на свое отражение в зеркале заднего обзора. Рана на щеке уже перестала кровоточить, и Кулак стер с нее запекшуюся кровь. Вытер лицо рукавом рубашки, но это мало что изменило. Да и сама рубашка Ружакова оставляла желать лучшего. Ну, ничего. Верка примет его и таким.

Настроение у Ружакова заметно поднялось. Когда «Москвич» остановился, пассажир покинул салон, насвистывая что-то себе под нос. Девятиэтажка, в которой проживала Вера, стояла прямо перед ним. Кулак задрал голову. Окна в квартире Найденовой на шестом этаже не горели, но интуиция подсказывала бывшему столичному рэкетиру, что его возлюбленная дома. Спит.

Мелкий назойливый дождик щекотал коротко стриженную макушку Ружакова. Ночной воздух был морозным и влажным. Вчерашний зэк с огромным удовольствием втянул ноздрями резкий запах промокшей земли. Он поднял голову еще выше и отметил, что ветер местами уже разогнал хмурые тучи, освободив ночное бескрайнее пространство небесного купола. Звезды висели над головой, дразня своей недоступностью.

Ружаков решительно зашел в подъезд и поднялся в лифте на нужный ему этаж. Без лишних колебаний вдавил грязным пальцем кнопку электрического звонка. Недра квартиры откликнулись на этот его позывной звенящей тишиной. Кулак позвонил еще раз. Затем еще. Уже долго и пронзительно. Терпение его было вознаграждено. Сначала в тишине зазвучали неторопливые вялые шаги по ту сторону запертой двери, потом сонный голос Верки вопросил:

– Кто там?

– А ты в глазок-то посмотри, милая, – Кулак обнажил зубы в улыбке.

– Антон?!

Дверь распахнулась, и Вера предстала перед ним во всей своей домашней красе. В легком ситцевом халатике бледно-голубого цвета и в пушистых тапочках на босу ногу. Опытный взгляд Ружакова молниеносно отметил тот факт, что под халатом у девушки ничего не было.

– Антон! Господи боже мой!

Она даже не дала ему возможности переступить порог квартиры. Сама выпрыгнула на лестничную площадку и кинулась мужчине на шею. Ее пухлые губы жадно впились в перепачканной грязью рот Ружакова. Колыхнувшийся под халатом обнаженный бюст с остро торчащими сосками соприкоснулся с его грудью. Кулак мгновенно почувствовал накатившее на него возбуждение. Руки сами собой сомкнулись на спине девушки, нежно поглаживая ее тело сквозь тонкую ткань одежды.

– Я правда не сплю? – недоверчиво спросила Найденова, отстраняясь от него. – Откуда ты здесь, Антон?

Кулак засмеялся.

– Ты не спишь, малышка. Это действительно я. И очутился тут самым примитивным образом. Приехал на такси. И я чертовски рад тебя видеть. Можно войти?

– Да, конечно.

Вера отступила в сторону, пропуская его в окутанную мраком прихожую. Все волнения сегодняшнего вечера живо отступили на второй план. Они фактически потеряли сейчас для Кулака значимость. Произошедшее с ним самим казалось теперь больше похожим на дурной, кошмарный сон, который после пробуждения отступил в небытие.

Ружаков, не разуваясь, миновал прихожую и зашел в кухню. Включать свет ему не понадобилось. За истекшие шесть долгих лет в квартире Найденовой ничего не изменилось. Все вещи и предметы располагались на тех же самых местах, где их зафиксировала память Ружакова в момент своего последнего визита сюда. Он открыл холодильник и на удивление привычным жестом выудил с верхней полки полуторалитровую пластиковую бутылку воды из-под крана. Привычки Веры тоже остались неизменными. Она всегда держала в холодильнике сырую воду. И Кулаку эта ее привычка нравилась.

Он жадно припал к горлышку, утоляя жажду. Вера остановилась на пороге кухни и, скрестив руки на груди, молча наблюдала за его действиями.

– Когда ты освободился? – спросила она, когда пластиковое дно бутылки коснулась обшарпанной поверхности кухонного стола. – Или… Или ты в бегах?..

– С ума сошла? – Кулак поперхнулся и зашелся в кашле. Рука снова потянулась к бутылке. Только выпив, он почувствовал, что может говорить дальше. – Я на свободе официально. Отпустили сегодня в районе шести. Витя встречал меня… – он запнулся.

– Мог бы сообщить об этом и мне. Ты ужасно выглядишь, Антон. Такое впечатление, будто тебя драли сторожевые псы. Вот я и решила… Извини… Я не хотела обидеть тебя.

Ружаков поднял глаза и долго молча смотрел на ее силуэт на фоне дверного проема. Упоминание о Расписном и то, что только что сказала Вера, вернули его в состояние реальности.

– Я в полном дерьме, малышка, – признался он, обреченно роняя голову на грудь.

– В каком смысле? – Вера, будто встревоженная сойка, вспорхнула с места, за считаные секунды преодолела расстояние, разделявшее ее с Ружаковым, и опустилась на корточки перед табуретом, на котором он сидел. С неподдельным участием заглянула Кулаку в глаза. – Что случилось? Объясни мне, Антон.

И он рассказал. Рассказал ей всю историю, начиная с того момента, как он вышел из ворот колонии, и заканчивая тем, как оказался здесь, возле ее дома. Кулак доверял ей. Доверял на сто процентов. В своем рассказе он опустил только неприятные подробности, которые, как он полагал, не предназначены для женского восприятия. Например, то, как треснула голова Вити-Расписного. Найденова слушала мужчину, не перебивая.

Наконец Кулак выдохся. Казалось, рассказ отнял у него последние силы, которые еще теплились где-то в отдаленных уголках его тела. Сейчас не было и их. С особой остротой Ружаков ощутил, насколько сильно он хочет курить.

– У тебя есть сигареты? – спросил он у Веры.

– Да. Сейчас.

Вера поспешно скрылась в комнате, но вскоре вернулась, держа в руках запечатанную красную пачку «Пэлмэла». Положила ее на стол рядом с Ружаковым, а затем подала ему и коробок спичек, взяв его уже с кухонного буфета.

– Это твои, – пояснила она насчет сигарет, пока Кулак энергично срывал с картонный пачки целлофановую упаковку. – Я всегда покупаю сигареты заранее, прежде чем ехать к тебе на свидание. Боюсь потом в спешке забыть о них. Для меня ведь курево не имеет такого принципиального значения…

– Ты у меня умница, – Ружаков закурил и с наслаждением втянул в себя едкий табачный дым. Изможденный организм тут же почувствовал себя значительно лучше. – Ты даже представить себе не можешь, как много ты для меня значишь, Верка! Я сам не мог представить этого до сегодняшнего дня! Как видишь, я с тобой предельно откровенен…

Он улыбнулся. Но лицо Веры осталось серьезным. Даже при выключенном свете это можно было заметить.

– И что ты теперь будешь делать, Антон? – спросила она. – Насколько я поняла…

– Ты все правильно поняла, малышка, – перебил он ее, не дав высказаться до конца. – Нельзя оставить все, как есть, просто проигнорировать случившееся и спокойно жить себе дальше. Да мне просто и не дадут этого сделать.

– За тобой будут охотиться? – В голосе Веры звучали неподдельная тревога и сопереживание.

Ее вопрос больно кольнул Ружакова. Само по себе слово «охота» применительно к нему прозвучало как-то обидно и неестественно. Сохраняя молчание, он больше минуты сосредоточенно курил, энергично затягиваясь и выпуская дым через ноздри. Затем сделал очередной глоток воды из бутылки. Организм требовал чего-нибудь более горячительного, но Кулак разумно решил отказаться от употребления алкоголя. Сейчас для этого было слишком неподходящее время. Напротив, в сложившейся ситуации ему требовался трезвый расчет. Дрон! Надо обязательно связаться с Дроном. Любым способом. Но лучше так, чтобы не светиться при этом самому. Кулак поднял глаза на девушку.

– Вероятно, – негромко произнес он, и казалось, это короткое, но емкое слово камнем упало в кухонный полумрак, – меня будут искать и те и другие. Я бы на их месте поступил именно так. Плюс менты… Труп Вити – реальная ниточка ко мне…

Вера всегда отличалась тем, что умела понимать Ружакова без слов. На каком-то телепатическом уровне. Может, это и было то, что принято считать духовной связью.

– Тебе нужна моя помощь? – прямо поинтересовалась она.

Ружаков коротко качнул головой в знак согласия:

– Нужна, Верунчик. Очень нужна. Я могу на тебя рассчитывать?

– Конечно, Антон.

Она приблизилась к нему и осторожно, вложив в это движение всю свою нежность, на какую была только способна, провела ладонью по его голове. Пальцы скользнули вниз и коснулись щеки Кулака. Рядом с тем местом, где ветка порезала ему кожу. Ружаков накрыл ее руку собственной ладонью, и некоторое время они, не меняя позы, смотрели в глаза друг другу. Сигарета тлела в свободной руке мужчины. Сорвавшийся с кончика столбик пепла упал на пол, едва не задев ботинок Кулака.

– Я уже говорила тебе однажды, Кулак, – Вера лишь в самых исключительных случаях обращалась к своему возлюбленному по кличке. Обычно тогда, когда хотела придать своим словам особую значимость. – Я никогда не смогу бросить тебя на произвол судьбы. Твои неприятности – это и мои неприятности. Твои проблемы – мои проблемы. Так было прежде и так будет всегда. Мы – одно целое, Антон.

Ружаков погасил сигарету и поднялся на ноги. Его все еще немного знобило от холода. Он обнял Веру за плечи и притянул к себе. Целовать не стал. Просто нежно обнял девушку, поглаживая рукой ее светлые шелковистые волосы. Сердце Ружакова в этот момент наполнилось не только любовью к ней, но и искренней благодарностью. Он услышал именно те слова, которые ему хотелось услышать.

– Спасибо, малыш. Я знал, что на тебя можно положиться. А сейчас – извини. Если ты не против, я бы хотел принять душ. От меня воняет, наверное, как от дворовой собаки.

Найденова улыбнулась:

– Хорошо. А я пока найду тебе что-нибудь из одежды.

Девушка скрылась в комнате, а Кулак продефилировал в ванную. Одним рывком сорвал с себя пропитанную потом и грязью рубашку и бросил ее поверх крышки унитаза. На правом рукаве остался отчетливый кровавый след. То ли его собственной, то ли покойного Вити. Кулак полностью разоблачился и встал под горячий душ. Утомленные мускулы покорно расслабились под воздействием мощных точечных струек воды. Он согревался. Согревался и возвращал себе прежнюю бодрость духа.

Мыслительный процесс ни на минуту не прерывался в сознании Ружакова. К настоящему моменту будущий план действий обрел вполне ясные и четкие очертания. Как только прояснится ситуация с Дроном, на многие вопросы найдутся ответы. Если Расписной был замешан в каких-то криминальных разборках, то Кулак намеревался подхватить это дело. Забрать инициативу в свои руки, и теперь, когда у него появится оружие, возможные новые встречи с «бульдогом» его уже не будут пугать. В противном случае… То есть, если смерть Расписного – нелепая ошибка, он не станет ввязываться во все это дерьмо. И тогда предпочтительнее всего было бы покинуть Златоглавую. Взвесив этот вариант, Кулак пришел к выводу, что в Москве его и в самом деле ничто не держит. Есть много других городов, где можно более или менее реально развернуться. Задумки у Кулака имелись. И Вера! Ее он теперь совершенно точно заберет с собой. Может, даже вступит в законный брак. Потом пойдут детишки… Но так далеко Ружаков пока старался не заглядывать. Пока надо было решить проблему-минимум. Дрон!

Стоя под душем с закрытыми глазами и наслаждаясь тем, как теплые капли стекают по его скуластому лицу, Ружаков скорее почувствовал, чем услышал, как отворилась дверь в ванную комнату. Вера зашла и молча положила свежее белье на белоснежный корпус стиральной машинки. Рядом поставила стакан воды и пластмассовый цилиндрик быстрорастворимых таблеток аспирина. Остановилась, глядя на моющегося мужчину. Кулак открыл глаза, и их взгляды встретились.

Чувство, охватившее Ружакова сейчас, не было похоже на то, какие он испытывал в колонии при нечастых свиданиях с Верой. Тогда в нем бушевала неудовлетворенная страсть, похоть, животное желание. Теперь все было иначе, он чувствовал это. Чувствовал хотя бы по тому, что у него возникло безудержное желание доставить удовольствие ей, а не себе. Внизу живота мгновенно появилось тепло и характерная при половом влечении тяжесть.

Вера скосила взгляд и не без улыбки отметила изменения в физиологическом состоянии мужчины. Ее голубые глаза подернулись пеленой, и последовавший за этим решительный шаг вперед был красноречивее любых слов. И тем не менее она сказала: