Текст книги "Удачи тебе, сыщик!"

Потом произошло то, что и должно было произойти, – старый хищник и молодой охотник встретились. Сначала молодой одержал, казалось бы, полную победу, но сразу же допустил стратегическую ошибку. Следовало взять одноразово сколько можно, оборвать связь и уйти. Физически беззащитный, ошарашенный напором и беспределом Роговой изыскал бы наличность. Но Трунин посчитал, что схватить даже очень крупный слиток, но оставить в земле золотую жилу неразумно, решил стать партнером, войти в долю. Молодость имеет колоссальные преимущества при атаке, штурме, кровавой драке – в позиционной же, затяжной борьбе начинает брать верх опыт. Начнем с того, что главный козырь Кирилла Владимировича Трунина – угроза физической расправы над Роговым как назидание для потомков – был блефом. Захватить Патрона, замучить и уничтожить действительно не представляло труда. Но, во-первых, такую акцию Трунин никогда не стал бы афишировать: такое сотворить равносильно тому, что спустить с цепи свору хорошо обученных собак, которые тут же бросятся на охоту. Пусть они долго будут искать след, но жить и знать, что твой след ищут, Трунина отнюдь не прельщало. Во-вторых, и главное, совершить рискованную акцию в назидание кому? Есть люди, хотя бы один человек, могущий заменить Патрона? Значит, убить можно, но толку от этого ни на грамм, а блеф проходит лишь сиюминутно, при умелой игре можно продержаться несколько дней, максимум недель. Не более. Уже через месяц Трунин понял, что Патрон его раскусил, с каждым днем боится все меньше, власть забирает все больше. Еще некоторое время Патрон при встречах, обсуждая дела, лишь ухмылялся, а последний раз, положив тяжелую ладонь молодому содельнику на плечо, сказал:

– Слушай, Трунин Кирилл Владимирович. Ты работаешь на меня со своей бандой из десяти процентов чистой прибыли. Я плачу вам значительно больше, чем вы стоите, но к старости я становлюсь сентиментальнее. Ты все понял? Обращаться ко мне либо – Патрон, либо по имени и отчеству, по пустякам прошу не беспокоить.

«Каким же образом старая сука установил меня?» – думал Трунин. Он хоть и работал в розыске, но сыщиком так и не стал. Как и многие молодые, он недооценивал людей зрелых и многоопытных, записывая в разряд «стариков» людей, отживших свое, потерявших потенцию. Роговой, много лет прослуживший народным депутатом, номенклатурный товарищ, имел обширные связи, были у него приятели и должники и среди начальников московской милиции. Отношения руководителей различных ведомств между собой в большинстве случаев основаны не на взятках, а на взаимных услугах, оказываются они элегантно, услугу не обещают, обращаются за помощью: мол, ноша тяжела, мы должны помогать друг другу. И хотя Константин Васильевич Роговой и сошел со столбовой дороги, так сейчас многие сошли, а связи остались. Он полистал свой поминальник, отыскал в нем полковника милиции, которому помогли строить дачу, и коротко рассказал, что работает теперь в новых коммерческих структурах, связался со скользкими партнерами и просит старого приятеля помочь ему установить личность последнего. У полковника как раз дочка замуж выходила, возникли новые бытовые проблемы, и укрепить дружбу с таким мощным хозяйственником, как Роговой, было отнюдь не лишним. Когда Патрон по звонку выехал на очередную встречу, за ним последовала машина с наружкой, позже переключилась на Трунина, дальнейшее было делом несложной техники.

Пауза затягивалась, Трунин вздохнул, невольно наклонил голову.

– Я с радостью отмечаю, молодой человек, что вы быстро и правильно оцениваете ситуацию. – Патрон толстым пальцем почесал за ухом. – Все данные о тебе, фотографии, пальцевые отпечатки находятся в сейфе. Если я исчезну, случайно попаду под машину, действительно случайно мне на голову свалится кирпич, я тебе уже ничем помочь не смогу. – Без всякого перехода продолжал: – У меня в Москве застряла партия товара на миллионы долларов, ты мне поможешь, получишь свою долю, и мы расстанемся.

Они распрощались. Патрон не собирался отдавать долю, а Трунина не устраивали десять процентов, каждый решил выждать, сегодня друг без друга не обойтись. С тех пор прошло два месяца, стечение обстоятельств мешало Патрону переправить двадцать килограммов чистого героина за пределы страны. Сначала Трунин не знал, где находится товар, когда же выяснил, решил товар из страны не выпускать, захватить здесь, за кордоном он, Трунин, окончательно потеряет инициативу…

Он сварил кофе, налил чашку, вернулся к телефону, не хотелось ни о чем думать, но мозг работал автономно, волевому усилию не подчинялся.

Надо признать, что он, такой умный, в решающий момент лопухнулся, дело казалось таким простым, не хотелось привлекать умных гвардейцев, они быстро бы разобрались что к чему и запросили бы солидную долю. Как говорится, жадность фраера сгубила, он решил обойтись услугами шестерок, но те напортачили, и теперь приходится разгребать. Тогда он призвал на помощь самого лучшего исполнителя, тут сказочно повезло, официальная «крыша» у исполнителя была именно в этом цирке. Но не может долго сиять солнце, его обязательно сменит непогода, жизнь человека словно пижама: полосочка светлая, рядом темная. Лучший исполнитель оказался в самом нужном месте, но здесь же, непонятно почему и с каким заданием, объявился и сыщик Гуров. Трунин не знал, зачем сюда прибыл полковник, однако был убежден: из такого калибра по воробьям не стреляют.

Телефон вздрогнул, тренькнул, зазвонил уверенно, Трунин снял трубку.

– Ну?

– Все в порядке, ложись спать.

– Если бы в порядке, не надо было мальчишку убивать, – раздраженно ответил Трунин. – Тебя водкой не пои, дай человека зарезать. Расскажи подробнее, как и что, о чем спрашивали?

– Ясный день, менты новых путей не прокладывают, двигают по нахоженной дорожке. Собрали в контору, растащили по кабинетам, пытали каждого, кто когда пришел, ушел, где в какое время находился, не видели ли посторонних.

– Надеюсь, ты не начал наводить тень на плетень: мол, кто-то толкался и прочая?

– Я всегда правду говорю, – убийца говорил абсолютно серьезно. – Я никого не видел. Все нормально, у них ничего нет, ложись спать.

– А москвич, он принимал участие в допросах?

– Нет, потолкался с полчаса у трупа и ушел. Слушай, а ты уверен, что он…

– Да. Абсолютно, – перебил Трунин. – И не дай бог тебе тоже убедиться. Если он тобой займется, то тебе до камеры окажется ближе, чем груднику до материнской сиськи…

– Так, может, его…

– Не может, – вновь перебил Трунин. – Все, иди спать, не пей, мать твою, понял? А я буду думать. Все, до завтра.

– Все ты перепутал, шеф, завтра уже давно наступило.

Трунин отодвинул кофе, вытащил из бара бутылку водки, налил тонкий стакан, выпил залпом, раскинулся в низком кожаном кресле. «Одно хорошо, – успокаивал он себя, – раз они такого волка прислали, значит, у них агентурных подходов к нам нет, шарят в кромешной тьме. А парень хорош, отчаянный», – переключился Трунин на своего исполнителя-убийцу. Гурова предлагает убрать… Следует парню в глупую башку вбить прочно, что, если Гурова было бы так легко убрать, он бы не стал полковником, умер бы давно. Главное, если даже изловчиться и прихлопнуть, то завтра в городе на каждом углу встанет по оперу. Придется быстро из города смотаться, о деле забыть навсегда.

Если существовал на свете человек, которому бы Трунин доверял, то это был, конечно, Ленька Федосеев, патологический убийца, жестокий, хитрый, живущий в двух различных мирах. Сегодня ему катило к полтиннику, первое убийство он совершил в шестнадцать, засветился, но взять не успели, Ленька исчез, сменил документы и окраску, появился совершенно в другом обличье. О его истинной профессии в разные периоды жизни знал порой лишь один человек – заказчик. Никому не ведомыми путями Ленька узнавал, кому из людей богатых срочно понадобился гробовщик, выходил на связь, договаривался, выполнял работу, брал деньги и растворялся в бестолковом мире нормальных людей. Он обладал феноменальной способностью мимикрировать. Ему было вполне достаточно знать, что он обладает состоянием, может лишить жизни любого, признание и уважение окружающих ему совершенно не требовались. Люди годами, десятилетиями жили рядом с обаятельным, беспомощным смешным человеком, который не скрывал слабостей и посмеивался над собой вместе с приятелями, а последних у Леньки было много. Он великолепно стрелял, в совершенстве владел ножом, удавкой, разбирался в ядах.

Шесть лет назад, когда Трунин только собирал свою гвардию, стоял на ногах непрочно, у него на «хвосте» повис шантажист, начал отравлять жизнь. Вскоре раздался телефонный звонок, Трунин услышал тихий вежливый голос:

– Молодой человек, я слышал, что некто мешает вам спать?

– Допустим, кто говорит? – поинтересовался Трунин.

– Филантроп, люблю оказывать помощь.

– И сколько ваша филантропия стоит?

– Пустяки, у меня установлен порядок: сначала услуги, потом паршивые деньги.

– Странно, – Трунин задумался. – Попробуйте, только ведь могу и не заплатить.

– Сомневаюсь, – ответил неизвестный и положил трубку.

Через несколько дней шантажист напился и повесился в своей квартире, а вскоре Трунин вновь услышал мягкий вкрадчивый голос:

– Кирилл Владимирович, слышал, вас можно поздравить, все уладилось.

– Верно, – ответил Трунин. – Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

– Ну и дай бог, – убийца хихикнул. – Переведите ему десять тысяч. – И продиктовал фамилию, имя, отчество и почтамт, до востребования.

В те годы десять тысяч были серьезные деньги, Трунин возмутился.

– Я знаю бога, который подобные услуги оказывает за одну штуку.

– Прекрасно, в следующий раз к нему и обратитесь, а сегодня переведите десять. – В голосе убийцы отчетливо слышались смешки.

Трунин сам любил повторять: дешево, значит, плохо, потому замялся лишь на мгновение и спросил:

– Может, мы встретимся, ведь жизнь сегодня не кончается?

– Вероятно, я тоже консервативен, предпочитаю иметь клиентов постоянных. Вы переводите деньги, я вас позже найду.

Трунин, конечно, заплатил, и через месяц они встретились, насколько такие люди способны дружить, сблизились, многое узнали друг о друге. Любому человеку порой требуется высказаться, сбросить фальшивую шкурку, остаться голеньким, как мама родила. За профессиональными услугами к убийце Трунин обращался лишь дважды, а виделись они раз в два-три месяца, а то и чаще. Как люди, приговоренные к пожизненной каторге, скованные одной цепью, они не могли обходиться друг без друга, приезжали порой без предупреждения, большинство встреч проводили на рыбалке. Оба не уважали сети, кружки, всякие спиннинги, зимой и летом ловили только на удочку, говорили мало, лишь напиваясь.

Трунин вновь выпил, но алкоголь не действовал, сон цеплялся на мгновение, тут же улетал, наваливались воспоминания. В такие ночи, а они случались довольно часто, он признавался себе, что порой побаивается партнера. Однажды, когда после сильной поддачи они проснулись около пяти утра, опохмелились, почувствовали ни с чем не сравнимую легкость, эйфорию свободы, Трунин сказал:

– Признайся, меня ты тоже можешь?

Убийца, послюнявив пальцы, привязал крючок, поднял голову, взглянул своими ясными глазами, задумался, после долгой паузы ответил:

– Нет, наверное… Невыгодно, – снова взглянул, – ну если только за очень большие деньги, – мило улыбнулся. – Никто за тебя таких денег не даст. Извини, ты же нищий, а миллионы платят только за миллионеров. И потом, я уже связи растерял, без тебя останусь без работы, скучно, кровь стынет, сопьюсь.

– Ну, спасибо, – растерянно пробормотал Трунин.

– Не за что, свои люди. – Убийца смотал удочку и направился к двери.

Ненормальный он человек, безусловно больной, ничего святого. Себя Трунин считал абсолютно нормальным, здоровым человеком, имеющим свои принципы и идеалы.

…Не спали в эту ночь и соседи Гурова – супруги Соснины. Обычно и Ольга, и Сергей на сон не жаловались, но в ситуации экстремальной нервишки у них сдали. Накапливалось взаимное раздражение, рвалось наружу. Но беседовали они тихо, употребляли слова ласковые, так как каждый считал себя интеллигентом.

– Мне казалось, дорогой, что ты человек более ответственный. – Холодными бесчувственными пальцами Ольга почесала мужа за ухом. – Я всегда вела себя честно, вступая с тобой в брак, слова о любви не говорила. Ты гарантировал мне определенный, честно сказать, невысокий уровень жизни, я согласилась. Катя со своим благоверным сейчас отдыхает на Багамах.

Ольга говорила одно, а думала совсем другое, видимо, женщина жить иначе не может. Какая фигура у этого журналиста! А может, он совсем и не журналист? Она не любила голубоглазых мужчин, они либо мямли, либо нарциссы, а мужик должен обожать женщин, а не самого себя. Но сосед был настоящим мужчиной, она почувствовала это мгновенно, так же как и сигнал, который передали голубые глаза Гурова, передали и тут же зашторились. Она оставила в покое ухо супруга, провела ладонями по плоскому животу, полным, еще не рыхлым бедрам и продолжала шептать:

– Ты обещал, будем жить в цветах и улыбках. Дыра не приведи господь, выйти на улицу невозможно. Ты постоянно занят, окутан тайной, словно граф Монте-Кристо.

– В моей коммерции ничего таинственного, – не сдержался Сергей. – Здесь недалеко звероферма, пытаюсь подешевле купить мех. А про Катю и ее недоноска ты мне лучше не напоминай. Он обыкновенный спекулянт, только в крупных размерах.

– Человек, укравший миллион, не вор, а бизнесмен.

– Извини, дорогая, ты живешь лучше, чем подавляющее большинство людей. Многие и мечтать не могут о такой жизни.

– Большинство меня не интересует, – перебила Ольга, сжимая груди, неожиданно представила соседа, веселые искорки в его глазах, – и мечты у них совковые, убогие, нищие, ничтожные! – Она откинула одеяло и села. – Какие дела у тебя в местном цирке? Мы вечером идем в цирк.

– Хорошо, – ответил муж.

Он с отъезда из Москвы недоумевал, почему благоверная, которая, кроме столицы и Петербурга, других городов России не признавала, увязалась с ним в эту поездку. Он пытался жену отговорить, не сгущая краски, нарисовал картину местного бытия, но она уперлась, теперь от скуки будет пилить денно и нощно. Может, сосед отвлечет, примет огонь на себя? Несравненная Ольга Дмитриевна никак не может понять, что прошли ее звездные дни, когда мужики, отталкивая друг друга, падали к ее ногам. Дел невпроворот, операция предстоит опаснейшая, следует выспаться, быть в форме, а тут нервничаешь по пустякам, размениваешься.

– А мне кажется, дорогой… – Женщина встала, протопала по ковру в ванную. Когда-то привычка жены интригующе прерывать фразу, отвлекаясь, вроде бы забывая, что именно хотела сказать, приводила Сергея Соснина в восторг. Он бросался за красавицей, тормошил, целовал, требовал закончить гениальную мысль. За пятнадцать лет он убедился, что, кроме глупостей и пошлостей, ничего больше красивой женщине не кажется. Сейчас он дурацких вопросов не задавал, заснуть даже не пытался, зная предстоящую программу, как хороший суфлер. Жена появится в халате, который купила за сумасшедшие деньги у прыщавой Кати, накапает в бокал спиртного, закурит, усядется в кресле неестественно прямо, словно на пресс-конференции, сообщит, что не прочь поохотиться летом на львов.

Супруг угадал все – и халат, и бокал, и сигарету, даже позу жены в кресле, а вот текст выступления оказался неожиданным.

– Мне кажется, дорогой, – повторила она, закуривая, – наш сосед, твой новый приятель, никакой не журналист, а даже совсем наоборот. – Замолчала, вновь повесила паузу.

Соснин чуть было не вспылил, хотел сказать, что сосед не его новый знакомый, а именно ее, а что именно «наоборот» от журналиста, может знать лишь гениальная женщина.

– Журналисты, в частности корреспонденты, люди общительные, разговорчивые, иначе им никакого материала не добыть. Этот же супермен за стеной как раз наоборот. Молчаливый, нелюбопытный, глаза со шторками. Лев Иванович Гуров либо мафиози, либо наоборот. В чужом городе позвонили ночью, разыскали в нашем номере, человек сорвался, улетел, через час вернулся, я слышала, как у него дверь скрипнула. А что за час успеешь? Значит, не срочное интервью, чего-то ему просто сообщили.

– Сообщают по телефону, – возразил муж, поеживаясь.

– Уж не по твою ли душу прибыл сюда голубоглазый супермен! Не удивлюсь, если у него под мышкой «кольт» сорок пятого калибра.

Так женщина, злясь на мужа, желая его напугать, стреляла словами, практически не промахиваясь. Правда, она не знала, что сыщик привлекал к себе внимание умышленно. Супружеская пара показалась любопытной, и он хотел подогреть ее интерес к себе, продолжить знакомство.

– Скромный бизнесмен не представляет никакого интереса для мафии, тем более для спецслужб, – ответил Соснин, удивляясь, что пятнадцать лет считал жену дурой, а она чертовски наблюдательна и очень даже здраво рассуждает. Но если она права и он попал в поле зрения противника, то ему конец. И неизвестно, что сейчас хуже, мафия или спецслужбы.

– Ну, тебе виднее, дорогой. – Женщина чувствовала, что попала в цель, голос ее стал ласковым беспредельно. – Но на свою скромность ссылайся только тогда, когда отказываешь мне в самом необходимом. Боюсь, проницательные люди тебе не поверят.

Соснин вскочил, натянул тренировочный костюм, схватил бутылку, глотнул прямо из горлышка.

– Мужлан, – прошептала жена. – Таким ты мне нравишься.

Он выпил еще, тоже закурил.

– Мы с тобой в одной лодке, пусть чувства поостыли, но многое осталось. У нас общие финансовые интересы в конце концов.

«Если я сделаю все, как задумано, стану полностью самостоятельной, а пока он мне действительно нужен», – рассудила женщина и спросила:

– Я могу помочь?

– Можешь. Займись соседом, выясни, кто он в действительности, я сейчас поставил слишком крупно, мы не можем рисковать, станем нищими, если не хуже.

– Хуже не бывает.

– Бывает, бывает. – Соснин разнервничался. – Все, ты меня достала окончательно, теперь уже не заснуть. А, черт с ним, живем единожды, и чему быть, того не миновать!

– Я лишь предупредила. – Женщина следила за мужем с любопытством, некоторым страхом, даже восхищением.

«Какой темперамент! Плечи развернул, поднял голову, мужик! Чего я ищу на стороне, зачем рискую? Охолонись, красавица, запал пройдет, – подумала она. – Тебе осталось год-два, максимум пять, ты должна стать хозяйкой, ни от кого не зависеть».

Соснин открыл чемодан, вынул зажигалку и протянул жене.

– Подари ему эту безделицу, через сутки возьмешь обратно, сошлешься на мою ревность.

– Отобрать я сумею и проще, – разглядывая зажигалку, ответила женщина. – Как подарить?

Глава 5
Обмен сувенирами

Полковник Гуров и майор Фрищенко были сыщиками, и старшинство Гурова в звании и должности не давало ему права приказывать. Вернее, право такое было, только на оперативной работе толку от приказов мало, чаще один вред. Сыщики поют либо в унисон, либо каждый свое, приказами тут не поможешь. Гуров уговаривал, доказывал, даже просил, все без толку, Фрищенко уперся, угрюмо молчал, лишь изредка повторял: «Не могу, товарищ полковник», «У нас свои интересы, товарищ полковник».

– Ты можешь обращаться ко мне на «вы», сто раз обзывать меня полковником, – сказал в заключение Гуров, – жизнь докажет, что я был прав. Я самолюбие не тешу, мне моя правота даром не нужна, многое бы дал, чтобы ошибиться. Действуй, Семен Григорьевич, как считаешь нужным.

– Благодарствую. – Фрищенко поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен, но сам же не выдержал и добавил: – А приказывать ты мне можешь только через генерала, к которому ты обращаться не желаешь.

– Ну, совсем плохой, а еще сыщик. Стыдно, – сказал Гуров и вышел из кабинета.

Полковник приехал в управление рано утром, пока майор дремал на диване, Гуров прочитал все собранные за ночь документы. Поначалу, прокачивая ситуацию, сыщики шли в ногу, понимали друг друга, лишь уточняли детали. Однако вскоре начались разногласия, они расходились в главном – как вести гласное расследование. Фрищенко считал, что главным звеном, за которое следует уцепиться, является медвежатник Рогожин и его необходимо подробнее допросить в прокуратуре, во что бы то ни стало расколоть, так как он, по мнению майора, темнит и наверняка если не связан с преступниками напрямую, то знает значительно больше, чем говорит. Гуров считал, что Рогожина используют втемную, допрашивать его бессмысленно, даже опасно, в маленьком городе секретов не бывает, о долгих допросах вскоре станет известно и попытку ликвидировать артиста повторят, но более успешно. Разошлись сыщики и в оценке личности убийцы. Майор убежден, что преступник пришел со стороны и никто из местных, тем более цирковых, с ним не связан. Гуров утверждал обратное: если не самого убийцу, то его прямого сообщника следует искать именно в цирке. Главное, настаивал полковник, в цирк необходимо послать оперативника, который бы пусть и без результата расхаживал в коридорах, совался куда ни попадя, своим назойливым присутствием держал бы преступника в напряжении. Преступный замысел нам неизвестен, продолжал Гуров, мы лишь предполагаем, что готовилась транспортировка наркотиков за рубеж, она сорвалась, часть информации ушла на сторону, сейчас организаторы залатывают дыры и убирают людей, которых считают опасными. Кого еще они испугаются – неизвестно, надо не дать им совершить еще одно убийство.

Фрищенко выслушал полковника внимательно, перешел с коллегой на «вы» и ответил: мол, действительно, наш городок не столица, тут вы, товарищ полковник, абсолютно правы, но он не может поселить в цирке опера пугать артистов, поднимать против милиции общественное мнение.

– Из двух зол выбирают меньшее, я тебя прошу, Семен Григорьевич, – уговаривал Гуров, – лучше напугать, но уберечь.

– Я не могу из-за ваших фантазий рисковать, – уперся Фрищенко. – Что я кого-то якобы уберег, не узнает никто, а вот о том, что пугаю и творю беззаконие, будет говорить весь город.

Гуров оглядел набычившегося Фрищенко, словно примериваясь, с какого бока его легче взять, и терпеливо, будто объяснял ученику-тугодуму простую задачу, спросил:

– Экспертиза яд в мясе обнаружила? Окно было прострелено, и пулю в стене вы нашли?

– Ну? – Майор согласно кивнул. – Медведя хотели отравить, чтобы хозяина напугать. А не вышло, так и стрельнули. Потому и надо трясти вашего Рогожина. Он замазан в этом деле по самую маковку.

– Медведя убивать бессмысленно, зверь никому не мешает, яд послали Рогожину. И направил его цирковой, человек, знающий, что артист своего напарника мясом не кормит и сам съест. Почему пытаются убить Рогожина, пока не знаю, но, что он сегодня абсолютно ни в чем не замешан, уверен. Уважаемый Семен Григорьевич, очнись, дорогой, я ведь прибыл сюда по сигналу именно Рогожина.

– Удивили, а то мы не видели, как человек сначала залазит в петлю, потом орет «помогите».

– Случалось, – согласился Гуров. – Однако Михаил Семенович Рогожин не тот человек.

– А в нашем цирке работают не те люди, которые могут иметь связи с профессиональной преступностью. Я не собираюсь покрывать Рогожина только потому, что он заслуженный и приехал из Москвы…

– Да он ваш, местный, – перебил Гуров.

– Был, теперь он чужой. Извините, товарищ полковник, никаких исключений ни для кого делаться не будет. Согласно закону дело возбуждено прокуратурой, я доложу весь имеющийся материал в полном объеме, следователь решит, кого, где он будет допрашивать.

Как уже было сказано выше, полковник и майор расстались крайне недовольные друг другом.

Из милиции в цирк Гуров шел неторопливо, оттягивая встречу с действующими лицами, пытался определить, с чего следует начать, как себя вести с Рогожиным и с остальными людьми маленького, замкнутого, очень специфического мирка, называемого цирком. Ничего интересного и оригинального сыщику придумать не удавалось. Он не мог себе простить, что не уговорил Фрищенко. Самого упрямого человека можно переубедить, надо найти ход-ключ, он, сыщик, не нашел, значит, он плохой профессионал. Бессонная ночь плюс уязвленное самолюбие мешали сосредоточиться. «Определю хотя бы основные болевые точки, – решил он, – позже решу, в каком порядке их лечить. Самое скверное, что не могу понять замысел противника. Элементарно можно построить такую версию: в клетке медведя хотели переправить контрабанду, предположительно наркотики, гастроли сорвались, безуспешно пытались купить артиста. Зачем же его убивать? Может, я попал под обаяние Рогожина? Может, майор Фрищенко прав: артист замазан в деле, сначала согласился, потом отказался? Если я так ошибаюсь в человеке, мне следует немедленно увольняться за профнепригодностью. И в покойном мальчике я ошибся, решил, что он ничего больше не знает, а он знал. Или ошибся убийца, убил, перестраховываясь, убил человека безопасного. А почему убийца испугался? Не вызывает сомнения, что человек, передавший отраву, никуда привести не мог. Использовать в таком деле человека абсолютно стороннего не только профессионалу, придурку ума хватит. Значит, парня испугались не из-за посылки. Преступник жил рядом с Иваном, парнишка заподозрил неладное, начал к окружающим приглядываться, что-то увидел, почувствовал, нервишки у него были обнаженные. Преступник увидел, как мы беседуем, и решил не рисковать. Для этого человека убить легче, чем ждать, он профессионал и, безусловно, находится рядом, на расстоянии вытянутой руки. Такова центральная группа вопросов, но мне в них не разобраться, пока мало информации. Значит, временно отложим в сторону, двинемся с периферии.

Соседи. Крайне интересные люди, внимательные, заботливые. Может, они верующие и помогать ближнему для них естественная потребность? С соседями я встречусь вечером, сейчас надо подготовиться к встрече с цирковыми, убийцей, который, безусловно, из местных и не артист, а сотрудник.

Неладно у меня с майором Фрищенко сложилось, вроде и мужик он подходящий, и сыщик неплохой, а уперся. Если прокуратура вцепится в медвежатника, взбаламутится не только цирк, весь город. Надо срочно звонить в Москву, пусть притормозят хотя бы на сутки, мне сейчас здесь только прессы не хватает, коллег, так сказать. Журналисты народ дошлый, многие друг друга знают, тотчас выяснится моя липа, поднимется шум, но дело даже и не во мне – работать станет практически невозможно».

Так рассуждая, сыщик, крайне недовольный собой, вышел к цирку. Удивительно, несмотря на дождь, афиша не поблекла, гимнастка по-прежнему была женственная и даже сексуальная, а клоун смотрел огромными голубыми глазами насмешливо и грустно, хотя его ярко-малиновые губы растянулись от уха до уха.

Гуров засмотрелся на клоуна, хотелось по-мальчишески ему подмигнуть, сказать, мол, не грусти, приятель, все образуется, и не заметил, как из центральных дверей вышли женщина и мужчина, причем женщина тянула мужчину за рукав, и не только сыщику было ясно, что жена ведет провинившегося мужа. Закрыв тяжелую дверь, женщина подбоченилась, подняла тонкую выщипанную бровь, причем даже с расстояния в несколько шагов, на котором находился Гуров, было отчетливо видно, что бровь, данная от природы, выщипана, тонкая полоса туши проведена выше и трагической стрелой устремлена к виску.

– Ну? Ты, кобель, снова за свое? – спросила дама звенящим фальцетом.

Гуров понял: собрат сейчас получит пощечину – и с привычной мужчинам солидарностью бросился на помощь.

– День добрый! – громко сказал он, поднимаясь по ступенькам, и не свойственным для него развязным жестом протянул руку. – Артистам цирка от представителя второй древнейшей профессии. Вчера не успел представиться. Гуров. Журналист.

Взметнувшаяся было длань повисла в воздухе, бровь опустилась, глаза Немезиды сверкнули и мгновенно подернулись поволокой, стали романтическими и загадочными. Гуров давно привык, что нравится женщинам, особенно тем, кто хочет казаться лет на двадцать моложе.

– Очень приятно. – Дама протянула руку, казалось, с ее пальцев капает кровь. – Матильда.

Сыщик понимал, протянутую руку необходимо поцеловать, но посчитал, что сделал для соплеменника достаточно, окровавленные лаком пальцы лишь пожал, зато театрально наклонил голову так резко, что чуть не свернул шею.

Матильда – понятно, что это было сценическое имя, а клиенты сыщика Гурова сказали бы кликуха – кивнула на своего спутника.

– А это местный администратор и, к величайшему сожалению, мой муж. В молодости был красив, а я девчонкой вертелась под куполом и… вполне банальная история.

– Жуков Александр Валентинович. – Его рукопожатие оказалось сильным, взгляд благодарным, понимающим, со смешинкой, в отличие от женщины мужчина был умен и красив.

Гуров вспомнил, что видел Жукова ночью у трупа Ивана, обратил внимание, так как администратор выделялся среди окружающих, одетых кое-как, тем, что был в костюме и при галстуке, к тому же он не суетился, держался спокойно, как бы отстраненно, словно посторонний. Среднего роста, с военной выправкой, в прекрасно сидящем костюме, из нагрудного кармана пиджака кокетливо выглядывал платочек того же материала, что и галстук. Жуков прекрасно смотрелся бы не только в захолустном городишке, но и на любом вернисаже в столице. Брюнет, с орлиным носом, с резким росчерком бровей, с безукоризненным пробором, он походил на героя-любовника из кинофильмов тридцатых-сороковых годов, лишь глаза у администратора были как бы не его, а совершенно другого человека – темные, казалось, без зрачков, умные и одновременно беспомощные глаза человека, который постоянно ждет, что его сейчас ударят, и извиняется за свою беспомощность.

Интересно, почему он здесь, женат на этой вульгарной женщине, работает администратором в глухой провинции? – подумал сыщик. В нем все не так, будто шутник собрал его из разных конструкторов, соединил детали совсем несовместимые. Админиcтратором необходимо заинтересоваться. Осмотр нового знакомого и проскочившие мысли заняли у сыщика несколько секунд, которые необходимы для рукопожатия.

– Гуров Лев Иванович, – сказал он и понимающе улыбнулся.

– Знаю, весь цирк взбудоражен, только о вас и говорят. – Голос у администратора был глуховатый, с трещинкой. – Журналист из Москвы здесь, сами понимаете, сенсация.

– Ванюшку зарезали! – вспылила супруга. – А для него журналист главное! И уже с этой шлюшкой из амазонок сговаривается!

– Милочка, ты со своей бесконечной ревностью…

– Я ревную? Тебя? – Супруга вновь подбоченилась, взглянула на Гурова, поправила действительно роскошные волосы. – Ничтожество. Лев Иванович, вы, как настоящий мужчина, понимаете…