Текст книги "Остров"

Живая вода, озеро с живой водой, пруд жизни – об этом не говорил только ленивый. Давно уже среди наших постояльцев и случайных залетных гостей ходили упорные слухи о чудодейственной воде, якобы находившейся на одном из океанских островов. И стоит человеку выпить той воды или окунуться в нее, то разом пройдут все его болезни, и отныне, присно и вовеки веков будет он силен, здоров и счастлив. Впрочем, последнее утверждение можно было всерьез не принимать, сосредоточившись на первых двух, их хватало с избытком. Идеальное лекарство, что поднимало человека на ноги без таблеток, пилюль и ножа хирурга. В считанные часы изуродованное тело становилось прежним, мало того – возрождалось вдвое сильнее против прежнего, сильнее и моложе.

Я не верил в эти сказки, хоть наши гости и клялись всеми святыми, чьи имена еще помнили, что пруд с живой водой существует, и если им удастся добраться до него, да любому, у кого эта затея выгорит, дальше в жизни будет все хорошо. От желающих купить воду не будет отбоя, счастливчик обеспечит себе безоблачное существование даже в нашем мире, что сейчас катится к черту, но сколько он еще будет так катиться – кто знает… Загвоздка в одном – найти этот остров и пруд на нем. А вот Билл нашел, был там, вернулся живым и почти здоровым, как и его товарищи, что через час придут прикончить нас.

– Мы радовались, как дураки, думали, что поймали бога за бороду, что теперь разбогатеем и навсегда забудем про свои болячки. А Хью, умный паршивец, заставил нас заткнуться и сказал: «Кретины. Вы – кретины и сборище ослов. Я скажу вам, почему. Заметил я – заметит Флинс. Мы все знаем Флинса, знаем, как он думает. А подумает он так: этот остров – не просто секрет, это главный секрет мира и он должен принадлежать одному человеку, самому Флинсу, разумеется. Потому что иначе об острове непременно разболтают – кто-то из ублюдков, напившись в порту, обязательно проговорится об острове и его сокровище. Так что, парни, не сомневайтесь: Флинс прикажет сперва своим псам, своим шестеркам, перерезать глотки нам. Затем вернется к острову, наберет живой воды, пойдет к земле, а на подходе к порту избавится и ото всех остальных».

Вот что сказал нам Хью. И добавил парой минут позже: «А поэтому если мы хотим выжить, мы должны напасть первыми». В ту ночь на корабле случилась бойня…

Нас на борту было двенадцать человек, ровно дюжина. И нам предстояло отправить на смерть бо́льшую часть экипажа. Трех простых работяг решили не трогать, они были тут ни при чем, а первым делом нам предстояло избавиться от пятерых – самого Флинса и четырех его подручных, верных псов, что сторожили нашего капитана днем и ночью.

Пятеро их – четверо нас, не самый дурной расклад, бывало и похуже, сынок. Псов мы уложили тихо и быстро, в дело пошли ножи, и никто не успел даже тявкнуть, как все было кончено. Но Флинс – он точно видел сквозь стены, почуял неладное и стал стрелять. Взять его врасплох не удалось, он заперся в каюте и, отстреливаясь, прихватил двоих из нас, но к утру мы достали и его, пристрелили и выкинули за борт. Потом мы втроем развернули судно и вернулись к острову за водой, набрали ее, сколько смогли, вернулись на корабль…

С дороги послышался шум двигателя, туман и морось разорвал дальний свет фар. Машина неслась точно к трактиру, но в последний момент неловко вошла в поворот, вылетела из колеи и пару десятков метров пропахала колесами по мокрой траве и мху. Я схватил ремингтон, вскочил, отшатнулся к стене. По стенам и потолку полоснул желто-белый луч. Билл вытянулся на стуле и смотрел в окно, в одной руке он держал браунинг, в другой – полупустую бутылку. Посидел так, балансируя, как статуя правосудия, только глаза при этом у него были широко открыты, потом положил пистолет себе на колени и приложился к бутылке. Машина – тяжелый белый внедорожник – вернулась в колею и покатила дальше, в тумане помелькали и пропали красные огоньки габариток, и снова все стало тихо.

– Эй, как вы там? – крикнула снизу мать, – кто это был?

– Нормально все, – отозвался я и вернулся на свой пост у окна, – кто-то проехал мимо, пока мимо.

И снова стало тихо, мне даже казалось, что я слышу, как в толще стен по своим проложенным ходам бегают мыши, как пищат тонко-тонко, на грани слышимости, как шуршат их отвратительные лапки и хвосты. Грызуны не особо досаждали нам – кошки, периодически появлявшиеся в доме, отрава и мышеловки держали этих тварей в узде, и их временем была ночь, да и то не вся, а самый глухой ее час, до которого было пока далеко. На часах стрелки показывали половину десятого, ждать оставалось недолго, и я спросил:

– И что было дальше? Вы разбогатели, как планировали?

– А как же, – отозвался Билл, – разбогател, как церковная крыса. Во всем виноваты эти ослы, Хью и Черный брат. Когда мы вернулись на судно и погрузили воду, Черный брат взял нас на прицел и заявил, что вся вода теперь его и мы можем убираться к чертовой матери. В результате с разрезанной рукой убираться пришлось ему, мы с Хью великодушно дали ему шлюпку и оставили в открытом море. А Хью… Мы с ним схлестнулись, когда подплывали к земле, она уже показалась на горизонте. Не знаю, что пришло ему в башку, но он попытался прирезать меня в рубке, и это ему почти удалось. Нож прошел по касательной – я вовремя почувствовал неладное и успел увернуться. А Хью озверел, точно бешеный хорек, он кидался на меня с таким остервенением, что мне стало не по себе – я решил, что он накурился какой-то дряни, до того зверский был у него вид. Но нет, трава тут была ни при чем, Хью, как и этот чертов негр раньше, решил, что вся вода должна достаться ему. И просчитался, я выкинул его за борт. Было уже довольно мелко, и полно крылаток, они ходили гигантскими стаями, гонялись за самками, как кобели за течной сукой. Они могли порвать любого, кто окажется у них на пути, и Хью полетел к ним в объятия. Я не стал смотреть, чем вся закончится, а зря…

– Это вы опрометчиво поступили, – сказал я, не отрываясь от окна. В темноте мне померещилось, что впереди и справа тени стали гуще и как-то подозрительно колыхнулись. Смотрел минуту, другую, вглядывался так, что у меня заслезились глаза, но больше ничего не происходило. Тогда я дал себе передышку, зажмурился ненадолго и услышал голос Билла:

– Верно, сынок, я был неправ. Не знаю, как Хью с ними договорился, а может, они приняли его за суку, кем он и был по сути своей… Не знаю. Я один добрался до берега, затопил судно – мне оно больше было не нужно, ведь почти всю воду мы выпили по дороге, а она оказалась слишком длинной в тот раз. У меня осталась одна большая фляга с водой, мое единственное богатство – эта фляга и… карта острова. Толку от этого было мало, как и воды – ее скоро не осталось, а для того, чтобы вернуться за ней, мне понадобилась бы новая шхуна, но купить ее или нанять я не мог, у меня не было денег. Зато теперь была цель, – Билл стукнул бутылкой об пол, – да цель, и я шел к ней несколько лет. Ввязывался в любые самые сомнительные и рискованные дела, возвращался живым оттуда, куда и ворон костей не заносил, я хорошо зарабатывал, но все равно этого было мало. И вот когда я был в дух шагах от исполнения своей мечты – мне удалось очень выгодно продать пару вещиц, я даже не ожидал, что мне так хорошо заплатят, и присматривал себе судно – Хью нашел меня. Появился, прикинувшись карточным фокусником – что-то, а мухлевать с колодой он умел отменно. А потом привел остальных.

– Остальных? – удивился я. – Но кого? Ведь все погибли, кроме Черного брата и Хью. Кто эти остальные?

– Почем я знаю, – сказал Билл, – наемники, скорее всего. Хью, дрянь, продал нашу тайну и продал меня, как продают долги, вот, как думаю, в чем дело. Сам бы он не смог снарядить экспедицию к острову да и толком не помнил к нему дороги. И на самом острове он первым делом напился, я тащил его на себе. Его и воду. Так что и тут он ничего не помнит. Зато я помню все, и мне тогда удалось уйти, я провел в бегах почти полгода, пока не оказался у вас. Думал, что здесь меня никто не найдет, но ошибался. Все, они здесь, они пришли за мной.

Я невольно посмотрел на часы – стрелки показывали две минуты одиннадцатого, а на улице по-прежнему стояла непроглядная тьма. Луну надежно скрывали тучи, мрак казался густым и вязким, казалось, он лип к окнам и стекал по ним вместе с дождем, я ничего не мог разобрать за рябью и дрожью воды.

Билл последний раз опрокинул бутылку, допил виски и кое-как поднялся со стула.

– Отойди, сынок, если они начнут стрелять, тебе не поздоровится. И очень прошу тебя: увидишь Черного брата – прострели ему башку. Я сам не успел, и если снова не выгорит, то я хочу, чтобы это сделал ты. Вон они, пока двое.

И тут я тоже увидел, как черная на черном крадется с дороги тень, как раздваивается на глазах и ее обрывки ветром разносит в разные стороны. Билл распахнул окно и прежде, чем я успел прицелиться, выстрелил дважды. В лицо мне ударила пороховая гарь, смешанная с запахом дождя и моря, и я отвернулся. Билл пристально посмотрел на меня и только собрался что-то сказать, но глянул в окно и вдруг толкнул меня в плечо. Я врезался спиной в стену и единственное, что успел услышать – это глухой стук. Затем мгновение полной тишины – и адский грохот, от которого качнулись стены дома и вылетели стекла в окнах нашей комнаты. Треск, запах гари и еще чего-то едкого, вспышка и два выстрела один за другим – это Билл, переждав взрыв у противоположной стенки, палил в окно. Выстрелил, отшатнулся назад и крикнул мне:

– Я прикончил его! Того, кто швырнул гранату! Нас было трое против девяти, теперь трое против шести, по трое на каждого из нас, не будем же мы впутывать твою матушку в это грязное дело!

Тереза словно только и ждала, когда наш постоялец помянет ее добрым словом, и разразилась в адрес нападавших такими словами, что Билл уважительно присвистнул. Впрочем, ее оборвали почти сразу, кто-то заорал из темноты, и мне показалось, что я узнал голос Черного брата.

– Билл, отдай нам карту и проваливай ко всем чертям! Катись, ты нам не нужен, нам нужна только карта…

В полумраке я заметил, как Билл улыбается во весь рот, как тянет из кармана куртки горсть патронов и пополняет ополовиненный магазин браунинга. И посылает «парламентера» в такие дали, такими заковыристыми и окольными путями, что с улицы донеслась лишь бессвязная злобная ругань, и все стихло.

– Спокойно, сынок, – Билл встал в простенок между окнами, – выкрутимся. Я нужен им живым, так что можешь быть спокоен…

Его оборвали два взрыва, что грохнули внизу один за другим – это разорвались две гранаты. Из коридора потянуло дымом, раздался топот – Тереза вбежала в комнату, и Билл едва успел перехватить ее за руку и отшвырнуть к двери.

– Стой, где стоишь, – пробормотал он, возвращаясь к окну, – а ты, сынок, приготовься, мне понадобится твоя помощь.

Я по-прежнему ничего не видел в темноте, да и нападавшие стали осторожнее, и положение их было более выгодным, чем наше. Два окна с выбитыми стеклами они вычислили сразу и держали нас под постоянным огнем, в стены и дверь то и дело влетали пули, мать с карабином в руках сидела на полу и кляла Билла и всех его «друзей» на чем свет стоит. Тому удалось сделать два или три выстрела, но, похоже, все они угодили в «молоко», вернее, в чернила, что разливались за окном. Липкие, холодные, провонявшие водорослями и морем, они лились в комнату вместе с дождем и мокрым снегом. Пуля, попав в раму, застряла в ней, и, как несколько часов назад, в лицо мне ударила «картечь» из щепы.

Я разозлился от собственной беспомощности, от злости и от холода, поднял ремингтон, прицелился наугад – туда, где, как мне показалось, у развалин ограды притаился человек, и выстрелил два раза. Отдача отбросила меня назад, на пол с веселым стуком упали гильзы, а на улице кто-то заорал не своим голосом, потом еще раз, но уже тише, и замолк.

– Поздравляю, – пробормотал, целясь во что-то видимое только ему одному, Билл, – с почином тебя, Данила. Хороший выстрел, теперь их пятеро.

Он опоздал на пару лет, поздравлять меня надо было гораздо раньше, первый раз стрелять мне пришлось точно такой же непроглядной ночью. Только дело было внизу, в зале, и бандитов было трое, я выбрал самого здорового и прострелил ему колено, правда, со второго выстрела. Остальные мигом стали сговорчивыми и убрались прочь, прихватив своего воющего от боли дружка, мать молча отобрала у меня ремингтон, а остальные посетители сделали вид, что ничего не заметили. Это была просто самооборона, вот и все, каждый защищался тем, что бог ему послал. У залетных грабителей-подростков с собой были только ножи, а у меня имелся аргумент посерьезнее. Думаю, что после того случая они бросили свое ремесло или сделали выводы, но я их больше поблизости никогда не видел.

Билл выстрелил, глянул поверх пистолета, повернулся вправо и пальнул еще раз. Снова крик, только глуше, точно пуля влетела человеку в глотку, еще крик, переходящий в хрип и тишина.

– Четверо, – произнес Билл, – их осталось четверо. Неплохо, неплохо, скажу я вам…

Он едва успел убраться от окна, сполз по стене на пол, и в стенке над его головой одна за другой появились три дырки. Потом еще три, пониже, потом их стало много, и я сбился со счета, так как лежа на полу и не поднимая головы это делать неудобно. Грохотало так, точно по дому палили из пулемета, одна пуля каким-то образом срикошетила, комочек свинца упал на пол, из стен летела труха и клочки обоев.

– Вниз! – крикнул Билл. – Скорее вниз, они уже в доме! Быстро!

И пополз к двери, но его опередила мать. Она оказалась в коридоре первой, побежала к лестнице, я выполз следом, поднялся на ноги, но опоздал. Тереза подбежала к перилам, перегнулась, посмотрела вниз, вскинула карабин и начала палить в темноту, расцвеченную рыжими всполохами. В кухне что-то горело, и горело хорошо, но мать, как ни вытягивала шею, наплевав на опасность, ничего не могла разглядеть.

– Плохо дело, – пробормотала она, когда я оттащил ее от перил, – очень плохо. Наш трактир того и гляди сгорит, а я сижу тут и не могу ничего сделать.

– Черт с ним! – крикнул из комнаты Билл. – Черт с ним, с домом, ты купишь себе новый, детка! Я заплачу тебе!

– Не называй меня так! – взвилась Тереза, и если бы не я, она бы пристрелила нашего постояльца. – Ты отдай мне, что должен и катись к чертям, а я сама решу, что мне делать с моими деньгами!

Билл пробурчал что-то невнятно-примирительное, прошелся по комнате, заглядывая в окна, под его ботинками хрустели осколки и позвякивали гильзы, мы с матерью ждали в коридоре.

– Наша взяла, – через пару минут тишины сказал он, – они ушли. Мне снова повезло. Надо посмотреть, кого мы успокоили навеки, надеюсь найти среди них Черного брата. Пойдем, сынок…

На пол что-то упало, стукнуло тяжело и глухо, мы обернулись и увидели на досках гранату. Она крутилась вокруг своей оси, крутилась медленно, как волчок, в котором кончился завод, потом остановилась и покатилась нам под ноги. Медленно покатилась, точно ее держали за веревочку, ткнулась в ножку стула, отскочила, крутанулась, неповоротливая, как шершень, полежала немного и ее понесло к нам.

Билл медленно повернулся, наклонил голову и разглядывал гранату так, точно видел ее впервые в жизни и не догадывался, что это за предмет, для чего предназначен и что сейчас произойдет, если мы все не поторопимся. Постоял так в раздумьях, наклонился точно нехотя, подхватил гранату с пола и швырнул в окно. Грохот, вспышка, треск и пропавший в нем короткий щелчок – все произошло так быстро, что я по обыкновению сообразил, что бояться уже поздно, все давно закончилось. С улицы снова кто-то орал, протяжно, надрывно, заходился в крике, а Билла взрывной волной отбросило к шкафу, вернее, к тому, что от него осталось.

Шкаф занимал собой весь угол и с вырванными дверцами больше походи на гроб, готовый принять постояльца. Билл лежал навзничь и тяжело дышал, я подполз к нему и тут же понял, что моя помощь не понадобится. «Скорая», реанимация, антибиотики, переливание крови – вот что ему было нужно, то, что не найти ни за какие деньги в нашей глуши. Поэтому Билл был обречен, и он сам это понимал, еле слышно стонал сквозь зубы и пытался расстегнуть быстро темневшую на груди куртку.

– Я помогу вам, – я взял Билла под мышки, приподнял и потащил из комнаты. В коридоре было полно дыма, от него слезились глаза и першило в горле, на стенах играли рыжие всполохи. Я понимал, что один – последний – «друг» Билла остался в живых и, возможно, бродит где-то поблизости или ждет, когда пожар выгонит нас из дома, ждет, чтобы прикончить поодиночке. Но и оставаться здесь было невозможно, к тому же у меня был с собой ремингтон и десяток патронов к нему.

Перспектива сгореть заживо прибавляла мне сил, я кое-как доволок Билла до первого этажа и уложил на пол, сам сел рядом, весь мокрый от пота. Мать металась по кухне, она пыталась залить огонь, но опоздала, тот уже выгнал ее за порог и развернулся вовсю: сожрал занавески на окнах, лизал пластик стола и шкафов, от них поднимался едкий удушливый дым.

Билл надрывно закашлял и вдруг с силой дернул меня за рукав, но я не обратил внимания, попытался подняться, чтобы тащить его дальше, но тот вцепился в меня мертвой хваткой.

– Надо идти или мы сгорим… – он не дал мне договорить, приподнялся на локтях и зашептал, глядя куда-то сквозь меня. Возможно, он уже видел своих «друзей», что ждали его за чертой, или что-то другое, но взгляд его был неподвижный, полный ужаса и боли.

– Данила, ты один из немногих чего-то стоишь, и скажу тебе все. Карта, которую они искали, не здесь, я положил ее в ячейку банка, он в Бристоле, ты найдешь его без труда. Его хозяева берут хорошие деньги за хранение, но слово держат, в том хранилище можно пересидеть ядерную войну. Запомни, – Билл сообщил мне название банка, а также назвал несколько цифр и букв кода, заставил повторить меня дважды, и тут в коридор вбежала моя мать с огромной набитой сумкой в руках. Она услышала последние слова Билла и непонимающе смотрела на нас.

– Тереза, – пробормотал Билл, еле ворочая языком, – Тереза. Красивое имя. Мою крошку-племянницу зовут Тереза, она уже в семь лет стала такой красоткой, что страшно подумать, как расцветет она к шестнадцати годам. Парни будут бегать за ней толпами и драться за один ее взгляд, и ты бы дрался, Данила, когда увидел бы ее. Слышишь, что я сказал тебе? Запомни, ее тоже зовут Тереза…

– О чем это вы? – перебила его мать и закашлялась от дыма. Огонь уже полз по лестнице вверх, и путь на второй этаж был отрезан, нам надо было торопиться. И то, что в дверь пока никто не ломился и даже не стрелял, внушало надежду, что последний бандит ранен или предпочел убраться куда подальше, решив, что его в доме поджидает засада.

– О твоем будущем, детка, – через боль улыбнулся Билл, – о твоем новом доме, о муже. Обо всем, что ты и твой сын пожелают. В сейфе лежат деньги, те, что я копил на свое судно, забирайте их, они ваши. А теперь проваливайте и оставьте меня здесь.

Он умер, как только произнес эти слова, его дыхание остановилось, взгляд стал пустым и тусклым. Мать охнула, зажала ладонью рот и, закашлявшись от дыма, хрипло крикнула мне:

– Быстрее! Или мы сгорим!

Она открыла дверь, выскочила на улицу, запахло дождем и солью. Огонь загудел от притока кислорода, его языки поднялись выше и весело побежали по стенам и по лестнице, опалили мне волосы. Рюкзак Билла, запертый в кладовке, пропал безвозвратно, в кухне что-то хлопнуло, будто взорвалось, и я вспомнил, что в кладовке под лестницей стоят два газовых баллона. Ели огонь доберется до них… Я взял из рук Билла браунинг, обшарил его куртку и выгреб патроны россыпью, штук тридцать или сорок. Бросил их себе в карман и выбежал из дома.

Мать ждала меня у дороги, она натянула на голову капюшон, и сидела на набитой сумке, смотрела на тела убитых, что лежали на дороге. Смотрела спокойно и равнодушно, даже безразлично, а может, так оно и было на самом деле. Я подошел, встал рядом, мать взяла меня за руку, точно я был маленьким мальчиком, и спросила строго:

– Что он тебе сказал? Что за бред…

– Это не бред, – перебил ее я и выложил все, что узнал от нашего постояльца, пока мы с ним ждали урочного часа. Мать, конечно, не поверила, потом вздохнула и поднялась на ноги.

– Переоденься, – она заставила меня снять старые вещи, вытащила из сумки новую «двойку» и критически осмотрела меня во всполохах пожара.

– Нормально, – сказала Тереза, – а теперь пошли отсюда.

– Куда? – удивился я. Идти нам было некуда, в этом мире не было ни единой живой души, что дала бы нам кров хоть на время.

– У меня есть немного денег, я как-нибудь проживу. Если прижмет – пойду сдаваться родителям, не выгонят же они свою дочь на улицу. Или выгонят? – с усмешкой спросила она.

«Они могут», – подумал я, вспомнив свою вечно недовольную и постоянно срывавшуюся на крик толстую неопрятную бабку и деда. Он всегда смотрел на меня так, точно я мог что-нибудь украсть у него или испортить, сломать самую дорогую вещь, что нашлась бы в доме. Или задразнить до бешенства их крохотную облезлую белую собачку. Хотя тут – чего скрывать – я всегда отрывался по полной, улучив хоть малейшую возможность позлить бесполезную скотинку.

Тереза, видимо, считала так же, и какое-то время мы молча шли по пустоши. Справа от нас было море, оно дышало легко и сильно, с него дул тяжелый ветер и приносил соленые брызги. В лучах фонарика под ногами я видел мох, покрытый инеем, и седую траву, потом за спиной сильно грохнуло, рвануло раз, потом другой – видимо, огонь добрался до газовых баллонов – но мы даже не обернулись.

Дорога была слева, море шумело за спиной, мы шли, старясь держаться подальше от некогда оживленной трассы. Нам не встретилось ни единой живой души, а шли мы больше часа, когда под ногами мерзко захлюпало, завоняло илом и соляной тухлятиной. Болота, будь они неладны, с ними шутки плохи, особенно ночью, поэтому пришлось выйти на дорогу. Мы оба знали, что она ведет в поселок и что там можно снять комнату или даже квартиру, если позволят средства. Но это если пойти налево, а вот направо… Направо идти можно долго, сутки или двое, а то и больше, как повезет, но эта дорога после развилки ведет прямиком в Бристоль. Не заблудишься при всем желании – вдоль полотна полно указателей, и если не разучился читать, то попадешь, куда шел. Если повезет.

– Стой, – вдруг сказала мать, – дальше я пойду одна. В поселок, – уточнила она и забрала у меня тяжелую сумку, поставила ее на дорогу.

– А я? – сорвался с языка глупый вопрос, мать посмотрела в сторону, потом на меня, улыбнулась, и даже в темноте я заметил слезы на ее глазах. Тереза обняла меня, и проговорила:

– А ты иди в Бристоль, найди этот банк, сейф, эту карту. А потом отправляйся к этому озеру, пруду или как его там. И привези оттуда столько воды, сколько влезет на твой корабль, продай, привези еще, и так до тех пор, пока не разбогатеешь. А потом возвращайся ко мне, мы купим новый дом, ты женишься, у тебя будут дети, у нас все будет хорошо…

Моя мать верила в то, что говорила. Голос ее дрожал, Тереза старалась не смотреть мне в глаза и прижималась своей мокрой щекой к моей. Я обнял мать и заметил, как та украдкой смахивает с глаз слезы. Я понимал ее. Я видел, как ей тяжело – ведь чтобы найти этот остров мне предстояло выйти в море, то есть сделать то, чего мать боялась больше всего на свете и запрещала мне всю мою жизнь. И вот теперь сама отправляет меня туда. Впрочем, оставался еще один шанс.

– У меня нет корабля, мама, – напомнил я, – а денег в сейфе мало, Биллу не хватило их, не хватит и мне…

– Разумеется, не хватит, – ее голос вновь стал строгим, мать уже держала меня за плечи и разглядывала так, точно видела впервые в жизни, – не хватит тебе – хватит другому. В Бристоле ты найдешь Тэйлора, я позвоню ему завтра же, предупрежу, чтобы он ждал тебя. Это мой старый приятель, он порядочный человек, ему можно верить. Сволочь, конечно, но порядочная сволочь, – охарактеризовала мать незнакомого мне человека. И тут мне вспомнилось, как она несколько раз уезжала в Бристоль под предлогом срочных дел, звавших ее туда, как возвращалась веселая и даже помолодевшая, с блестящими глазами. Хорошего настроения ей хватало на несколько дней, потом она становилась самой собой, дела затягивали ее, а потом – через месяц или два – все повторялось. И последний раз она была в Бристоле месяца три назад, а, может, и больше.

Этот Тэйлор, несомненно, был ее любовником, но его самого я ни разу не видел. «Порядочный, но сволочь» – исчерпывающая характеристика. Итак, ничего другого мне не оставалось.

– Хорошо, я сделаю, как ты скажешь, – пообещал я, поцеловал мать в щеку и пошел по дороге направо. Браунинг лежал у меня в кармане, в другом при каждом шаге позвякивали патроны. Взять у Билла кобуру я не догадался, и пистолет тяжело оттягивал карман, идти было неудобно. Поэтому я на ходу затолкал пистолет под ремень на штанах и обернулся – на дороге никого не было.