Текст книги "Духи Срединного мира"

Николай Немытов
Духи Срединного мира

Он давно уже не считал себя врачом. Могильщик. Приехал, глянул: «Кранты». На мятой бумаге написал заключение и поставил печать: «Участковый врач Коец Федор Ильич». Якуты его назвали «дохтор Кранты». Привязалось словечко.

Ездит Федор Ильич по тундре, словно всадник Апокалипсиса, от стойбища к стойбищу, от поселка к поселку. Вместо бледного коня – оленья упряжь; вместо косы – старая авторучка. Чирк подпись – нет человека. Чирк еще разок – другого не стало. Чирк, чирк, чирк…

Федор Ильич поправил маску, глянул на газоанализатор на запястье. Вошло в привычку. Сегодня можно не бояться метанового выхода. Разве что олени занесут на пузырь и продавят дерн. Провалишься со свистом, а выбраться из метановой ямы – это уж как повезет. Тундра, как и люди, словно оспой болеет, крутых провалов все больше, ямы все глубже.

Врач снял маску, вдохнул полной грудью. Сегодня ветрено. Да уж… Ветрено. В высоте гудит, белая стрела упорно ползет по сини неба – старик «БЕ-200». Еще один спасатель. Настоящий.

Каюр за соседней упряжью глянул равнодушно на самолет, прикрикнул на оленей:

– Гей-гей! Так-так!

На что надеются эти люди? На врача? На божью милость? На шамана Прошку Лебедева? Шаман, наверное, уже на месте. Топчется вокруг очага, дымит сухим мхом, тарабанит в бубен. Все средства хороши, когда болезнь терзает твоих близких. Что бестолковый шаман, что бесполезный «дохтор Кранты»…

– Гой-гой! Гей-ек! – прикрикнул каюр.

Федор Ильич вытер глаза – ветер слезу вышибает, не разглядеть: скальный выступ или стойбище показалось? Подтянул к себе сумку. Медикаменты и чистые бланки – свидетельства о смерти. Последние – самое главное. Половину сумки занимают. Прислали из Якутска со строгим указанием: «Компьютерная система не считывает ваши мятые бумажки! Будьте любезны…» Теперь придется заполнять печатными буквами в каждую клеточку, а пациенты обождут. Республиканское руководство тревожит статистика, намечающиеся тенденции, ведь отсюда принимаются решения, производятся закупки, поставки, делаются отчеты, рассчитываются перспективы. Горите вы синим пламенем!

Собаки встретили маленький обоз первыми, а следом на лай вышли из урасов люди. Коренастые, с виду крепкие мужчины. Федор Ильич знал каждого и по походке, по рубцам на лице сразу определял самочувствие. Это те, кто выжил в первой волне сибирской язвы. А какую еще хворь выдаст тающая тундра – поди знай!

– Дохтор Кранты. Дохтор Кранты…

Врач слез с нарт, подхватил сумку и пошел на знакомый звук бубна. Показалось или нет – Прошка нынче старается пуще прежнего. Отчаянье нашло на старика. Хоть бы не вздумал вновь бок штырем протыкать, как в прошлый раз, когда вытаскивал охотника с того света, буквально у духов из лап вырвал. Чтобы такое совершить, надо самому одной ногой на тропу смерти стать, и Прошка дырявит себя до потери сознания. В прошлый раз обошлось, зажила рана прямо на глазах Федора Ильича. Чудо, конечно, но врач опасался, что рано или поздно такой трюк может кончиться плачевно. Возраст. Прошка старше Федора Ильича лет на пять, а то и больше.

Откинув полог, врач подождал, пока немного рассеется дым шаманских трав. Лучи солнца, висящего над горизонтом, наполнили пространство ураса дымным янтарем, в котором выло и притаптывало сутулое существо с колотушкой и бубном в лапах. Врач замешкался, отступил. Сейчас лучше не входить. Поспешно отпустил полог и сел на нарты, стоящие у ураса.

Скорее всего, все уже кончено. Федор Ильич зачем-то открыл сумку, стал перебирать лекарства, словно потерял чего среди бумаг. Блин, да где же это? «Это» что? Стиснул кулаки, не вынимая рук из сумки. Нервы.

Звуки бубна стихли. На мгновение врач услышал звон гнуса, вьющегося у лица, и вдруг женский крик заставил Федора Ильича вздрогнуть. Женщины кричат отчаянно, бьются с невероятной силой так, что даже дюжим мужчинам не удержать их в порыве нахлынувшего горя.

Когда полог входа приоткрылся, от крика шарахнулись олени. Каюр удержал их за упряжь, гладя бархатные лбы.

Бряцая железяками и костяшками – подвесками костюма – появился Прошка Лебедев. Стащил жуткую маску, устало глянул на Федора Ильича. Пот стекал по небритым щекам, оставляя грязные дорожки; губы, изуродованные болезнью, желтые пеньки зубов. И зачем ему маска? Такого черта любые духи испугаются.

Еще один всадник – подумалось Федору Ильичу. Двух не хватает. Может, в министерстве помогут, выделят того, с трубой который, чтобы по всей тундре слышно было – смерть скачет, «дохтор Кранты» с бланками-пропусками на тот свет. Немедленно заполните нужную форму!

Схожу с ума…

Пальцы разжались. Под рукой оказался иньектор и коробка с успокоительным. Привычным движением он вставил капсулу в гнездо.

– Сашка! – окликнул он каюра. – Помоги-ка, – и вошел.

Одному не удержать.

Люди неспешно собирали пожитки, разбирали урасы.

Федор Ильич соскочил с нарт на ходу, огляделся, не веря своим глазам. Никто не обернулся в сторону «дохтора Кранты».

Рядом остановились вторые нарты. Кряхтя, с них слез Прошка, встряхнулся, словно пес.

– Я те грил, – обратился к врачу.

– Ни черта не понимаю, – пробормотал тот, поймал за руку проходящего мимо подростка. – Где у вас больные?

Мальчишка глянул на него исподлобья, махнул в сторону людей, разбирающих большой ураса.

– И куда вы собрались? – поинтересовался Федор Ильич.

– К Золотой Бабе, – нехотя ответил мальчишка. Врать здесь не умели.

– Чего? – врач растерялся.

Вместо ответа подросток дернул рукой: «Пусти!» Федор Ильич разжал пальцы. Переглянулся с шаманом – тот пожал плечами: «Я те грил».

Больная девушка лежала на нартах, укрытая шкурами. Мать хлопотала подле нее, а мужчины скатывали полог жилища. Едва врач сделал шаг в их сторону, женщина бросилась навстречу, расставив руки.

– Не пущу! Иди, Кранты! Иди, тсюда!

Федор Ильич не стал спорить. Подоспели мужчины, стали стеной, прикрывая и нарты, и растревоженную мать. Молодой, с глубокой оспиной на левой щеке, дернул подбородком:

– Уходи, дохтор. Ты не лечишь. Ты не нужен.

Федор Ильич сглотнул обиду. Этого молодца он месяц выхаживал, едва не потеряли. Да когда ж это было? Выходит, давно, если добро забыто. Сколько же смертей назад? «Дохтор Кранты» потерялся в счете.

– Хорошо, – кивнул врач. – Мне надо осмотреть больного, и я уйду.

– Тебе не надо, – вздернув подбородок, ответил молодой.

– Что за ерунда? – Федор Ильич начинал злиться, но старался держать себя в руках. – Я лечащий врач. Я отвечаю за каждого больного на своем участке.

Люди переглянулись, с места не сошли, только угрюмо насупились.

– Теперь ты не лечишь, – заявил молодец. – Золотая Баба пришла. Она лечит. Она умеет.

– Врача нет! – выкрикнул кто-то из толпы. – Больной есть! Врач нет!

Прошка подошел к Федору Ильичу. Попыхивая трубкой, взглянул на каждого из мужчин. Те, словно устыдившись, расступились, давая проход шаману. Прошка хмыкнул, пыхнул дымом из трубки и направился к нартам, на которых лежала больная девушка.

– Не знаю, куда они едут, но девчонка очень слаба, – заключил Федор Ильич после осмотра, когда они с шаманом отошли от толпы. – Может помереть в дороге.

– Поеду вместе, – Прошка кивнул в сторону собирающихся людей. – Лекарство дай. Пиши, как лечить.

Ну, вот. Еще не хватало устраивать в дороге медицинские курсы. Однако другого выхода Федор Ильич не видел. Шаману больше верят – он свой, и к больной подпустят, а чем тот будет лечить – какая разница?

– Договорились. Я двинусь следом за вами.

Охотники обошли округу, выбирая место для ночлега. Местность знакомая, но метановые пузыри возникали иногда буквально на глазах.

Федор Ильич сидел на нартах в стороне от лагеря, покуривая самокрутку. Метан? Да черт с ним! Если к врачу у людей веры не стало, какой ты врач?

Федор Ильич вздохнул:

– Кранты.

Вот словечко-то привязалось.

Шаман подошел, сел рядом и протянул кружку горячего супа из брикета.

– Спасибо, Прохор, – пробормотал врач и осекся.

– Пжалста, – ответил тот, не моргнув глазом.

Все знали: на «Прохора» шаман шибко обижался. «У шамана должно быть шаманское имя, – говорил Лебедев. – Поменять никак нельзя. Поменять – силу потерять».

– Прости, – тихо произнес врач, не отрывая взгляда от варева в кружке.

– Я – как ты, – ответил шаман. – Они мне не верют. Грят, ты не луше Кранты. Грят, ты пропадай сила. Грят, Златой Баба всех лечить, язвы живить.

Федор Ильич хлебнул супа, обжегся, зло выругался: «Зараза!»

– Зараза, – эхом отозвался шаман.

– Мда… И приумножится Русь землей Сибирской, – вспомнилось врачу. – Приумножилась…

Потепление изменило все. Выходы метана из-за таянья вечной мерзлоты – это еще мелочь. Вместе с газом из многовекового льда вышли болезни. Сибирская язва – первая ласточка. Почти все в стойбище ей переболели, остались на память отметины на лицах, как у шамана изуродованный рот. Появились и другие хвори, некоторые совсем неизвестные врачу.

Тулуканы, песчаные дюны вдоль берегов Лены, пошли в рост, отвоевывая участки тайги, потянулись длинными языками вдоль и против течения.

Энцефалит, затопление прибрежных территорий водами Северного Ледовитого океана и образование новых болот…

– Так че за баба? – спросил врач. – В пещере сидит, песни свои поет?

По преданию так должно быть.

– С неба, – ответил шаман.

– А… Так и с неба?

– Грят, – Прошка поднял руку с трубкой и изобразил спуск Бабы на землю. – Вот так, да.

Федор Ильич помолчал, обдумывая его слова.

– Ничего святого, – и в сердцах запустил кружкой с супом в солнце. Вскочил, прошелся взад-вперед, стараясь справиться с гневом. – Ладно. Нам бы этот день продержаться.

Шаман кивнул, пыхнул дымом:

– Хорошо. Черз день на месте буим. У Бабы.

– Тьху ты, черт! И ты туда же!

Прошка вжал голову в плечи, ссутулился, опасаясь гнева «дохтора».

– За этот день кризис пройдет! Кризис!

Здесь расположился целый городок: урасы соседствовали с палатками разных видов и расцветок. Федор Ильич разглядел даже пару надувных модулей – старых, заплатанных в нескольких местах, однако еще вполне функциональных.

Каждое стойбище возводилось обособленно, образуя улицы и переулки, ведущие к западной окраине городка, где темной громадой стояли скалы. Солнце неуклонно скользило к своей нижней точке над горизонтом, когда обоз Федора Ильича вошел в городок. Новоприбывших встречали радушно, ведь многие состояли в родстве. Даже врача сразу узнали: «Дохтор Кранты, дохтор Кранты».

– И я рад вас видеть, – произнес про себя Федор Ильич.

Его не интересовали здоровые. Он видел больных, которые едва передвигались среди чумов, сидели у костров, закутанные в меховые одежды. Врач Коец Федор Ильич видел пропитанные кровью повяз

...

конец ознакомительного фрагмента