Текст книги "По следам морского змея"

Лишь несколько лет спустя наблюдения в заливе Файшилонг пробудили эхо во французской научной среде. Конечно, они никак не могли не взволновать ученого, уже охваченного идеями доктора Удеманса, – профессора Эмиля Дж. Раковицу, в то время заместителя директора лаборатории Араго в Баниульс-сюр-Мер.

Никто не мог подозревать этого ученого в бахвальстве и легковерии. Он первым разоблачал открытия и россказни моряков, которые, по его мнению, все склонны поболтать о фантастических зверях. Но он прибавлял при этом:

«Зоологи так привыкли не доверять, что, мне кажется, уже потеряли чувство меры. На самом деле есть две категории описаний, которые следует четко различать. Есть те, которые ясно и просто возникают из воображения их открывателей; но есть и другие – результат плохих наблюдений реальных животных. И не так уж сложно отличить первых от вторых, а с некоторым опытом можно научиться делать это немедленно и без ошибок».

Конечно, профессор Маковица решил, что из труда Удеманса не обязательно следует, что мегофиас – это тюлень.

«Очень возможно, – говорит он, – но также нет ничего, что позволило бы утверждать это категорически. Во-первых, наличие задних лап весьма сомнительно. Присутствие волосков – это обязательный результат наличия волосков в ноздрях; но эти последние встречаются в описаниях очень редко. Наконец, что касается гривы, ее тоже следует оставить из осторожности. Генеалогическое древо, установленное Удемансом, никак не совпадает с данными, которые мы имеем о потомках ластоногих…»

Именно с таким убеждением Эмиль Раковица отправился в качестве натуралиста в 1898 году в антарктическую экспедицию на «Бельжике» под командованием лейтенанта Адриена де Герлаха. Как он признавался своему начальнику, это предприятие для него «представляет собой очень полезную возможность встречи с морским змеем».

Но судьба – увы! – не была к нему благосклонна.

«Я хочу напомнить, – замечает тем не менее Раковица, – что у Пунта-Аренас многие рассказывали мне о гигантском звере, который появляется время от времени у мыса Дев, при входе в Магелланов пролив; но так как я сам не видел ни одного непосредственного свидетеля, то и не хочу нести никакой ответственности за эти слухи».

В Антарктике бельгийская экспедиция попала в затруднительное положение. Затертый льдами «Бель-жик» оказался обездвиженным на целый год. Эта критическая и тревожная ситуация не могла не закончиться драмой: один из лейтенантов умер от истощения сил, один матрос сошел с ума, а цинга добила многих членов команды, в том числе ее начальника, Герлаха, и его помощника Лекуанта. Профессор Раковица вернулся цел и невредим во Францию и только через два или три года случайно заглянул в номер «Курьера Хайфона», вышедшего точно через четыре дня после того, как «Бельжик» попал в тиски льда!

«Каково же было мое удивление, когда, ознакомившись с содержимым статьи, – пишет он, – я обнаружил, что автор называет животных, которые имели все характерные черты, описанные Удемансом в заключении своей книги, мегофиасами. Ведь М. Лагресилль, тот офицер, который наблюдал животное в 1898 г ., совершенно не был знаком с книгой Удеманса, вышедшей в 1893-м. Его наблюдения, следовательно, прекрасное подтверждение исследований, проанализированных выше. И одновременно – это одно из наиболее точных описаний, которое у нас имеется».

Живо заинтересовавшись, Раковица тут же написал Лагресиллю, прося у него дополнительных сведений. Тот ответил, что сожалеет, но не может дать «более точных» деталей.

Между тем донесся слух, что офицер с «Байяра» заснял чудовище фотокамерой. Эмиль Раковица принялся молить своего коллегу, доктора Неве-Лемэра, который имел связи на флоте, начать расследование по этому поводу, и благодаря его настойчивости врач наконец послал господину де Линьи, тому самому офицеру, письмо, датированное восьмым февраля 1903 года.

«Я действительно видел, – пишет лейтенант, – то, что мы тогда назвали „великим змеем“, но я его не сфотографировал. Попытки, предпринятые лейтенантом, теперь уже в отставке, по фамилии Бюиссон, не дали никакого результата. Аппарат был слишком мал, животное слишком далеко, и его перемещение слишком непредсказуемо».

Но его описание подтверждало до последней детали то, которое дал командир «Лавины»:

«Мы видели его вблизи один-единственный раз, и сомнений никаких здесь быть не может. Зверь имел следующий внешний вид: толстое, черное туловище, круглое, как у больших китообразных, затем некая извилистая часть, которая не высовывалась из воды целиком, но, казалось, соединяла туловище с головой. Последняя была достаточно крупной, плавно выходила из шеи, формы скорее овальной, с двумя зияющими дырами. Наконец, был некий спинной плавник, напоминающий зубчики пилы».

Вооруженный всеми этими ценными сообщениями, профессор Раковица стал готовить для Зоологического общества Франции сообщение, которое вошло в анналы этого учреждения. В нем профессор, явно отталкиваясь от выводов, изложенных в книге своего голландского коллеги Удеманса, твердо призывает зоологов быть более решительными в отношении мегофиаса, столь малоизученного, и приводит в дополнение весомое свидетельство командира «Лавины» по поводу драконов бухты Файшилонг. Наконец, он завершает все целой серией советов:

«Мегофиас, как и почти все морские млекопитающие, может удерживаться на поверхности только плавая: он должен двигаться до самой смерти. Следовательно, совершенно бесполезно стрелять по морскому змею, так как, даже если удастся его убить, то трупа потом никак не достать!»

А вот что следует попытаться делать, если кто-либо его заметит, говорит профессор, так это приблизиться насколько возможно и только тогда пробовать его загарпунить. Если это невозможно, то надо постараться его заснять на пленку или, по крайней мере, зарисовать. Отметить, прежде всего, форму головы, вид кожи, наличие или отсутствие гривы, гребня или плавника, форму плавников и соотношение между длиной разных частей туловища, а также место, через которое животное дышит (ноздри или жаберная щель).

Если зверя все же можно убить, то его все равно следует сфотографировать или, за отсутствием камеры, зарисовать, отметив расположение возможных молочных желез, форму половых органов, тщательно измерить все члены. Так как очевидно, что речь идет о весьма громоздком звере, то нужно законсервировать, по крайней мере, его голову, один плавник, несколько позвонков, взятых из различных мест туловища, фрагмент кожи и, если возможно, его внутренние органы.

Сообщение профессора Раковицы имело потрясающий успех среди зоологов. Было даже решено отпечатать некоторое дополнительное количество текстов его доклада, чтобы распространить их в Индокитае, особенно среди моряков. К своей вящей славе, французская зоология первой признала существование морского змея (или, более точно, некоего крупного животного змеевидной формы).

Словно выражая свою благодарность в связи с этим событием, животное скоро еще раз явило себя в водах Французской империи, теперь у берегов Аннама, в 500 километрах от залива Алонг.

В 1922 году Рене Лабрюйер опубликовал в «Журналь де деба» статью о морском змее, в которой рассказывалось про эту встречу со слов одного капитана дальнего плавания, чье имя не было сообщено, но которое вполне возможно установить. Известно, что он был вторым капитаном на судне «Шарль-Ардуин», из компании «Кантонская контора по перевозкам», когда судно шло из Нанта в Гонконг, с ноября по декабрь 1903 года. Из-за повреждений, нанесенных тайфуном, кораблю пришлось войти на рейд Турана, когда рулевой обратил внимание второго капитана на некую темную массу неподалеку.

«В 15 или 20 метрах от борта, – рассказывает капитан, – вынырнула какая-то двойная масса, длина каждой части которой составляла от 7 до 8 метров , а промежуток между ними был метров 5 – 6. Толщину каждого витка можно сравнить примерно с толщиной среднего бочонка. Стоящая дыбом грива придавала виткам весьма необычный вид.

Все это тело извивалось, как змеиное, при движении, и его скорость была ощутимо больше, чем у нашего судна, которое давало в этот момент 9 узлов. Цвет был грязно-черный. Через несколько секунд животное нырнуло горизонтально, производя бурное волнение на воде».

Едва прибыв в Гонконг, капитан узнал, что похожих животных уже наблюдали в бухте Алонга. И свое письмо к Лабрюйеру он заканчивает предположением, в точности совпадающим с выводом лейтенанта Лагресилля:

«…То, что мне довелось услышать во время моего долгого пребывания на берегах к югу от Китая, заставляет предположить, что речь идет об амфибиях (в смысле – о животном с воздушным дыханием), чьи появления в прежнее время были очень часты у побережья китайских морей, и я думаю, что дракон, которого вышивают на китайских и аннамитских тканях, – не кто иной, как стилизованный зверь именно этого вида».

12 февраля 1904 года настал черед лейтенанта Перона, командира «Шато-Рено», встретиться с морским змеем в бухте Алонга, чье название в переводе с вьетнамского «Бухта Дракона» наконец стало очевидным для французского флота.

Ранним утром этого дня лейтенант отправился на моторной лодке изучать западную часть рейда Крапо. Лодку сопровождал старый рыбак-туземец, который очень точно указывал расположение подводных скал. И как же был удивлен наш капитан, расслышав, как кричит с носа лодки матрос: «Скала впереди справа!» Но предоставим слово ему самому:

«Я поднялся и приказал тормозить, а затем увидел, не очень далеко впереди, сероватую массу в форме черепашьей спины, чьи размеры мы оценили метра в 4; почти сразу она исчезла. Я предположил, что мы имеем дело с кашалотом. Лодка продолжила ход, мы придвинулись к тому месту, где масса появлялась из воды, и я обнаружил на воде маслянистое пятно.

Я приказал снова застопорить мотор и верно сделал: немного позже мы услышали клокотание воды к востоку от нас и увидели почти у самого берега, который был от нас совсем недалеко (немного к югу от скалы Сретенья) два огромных кольца, которые, как я предположил, принадлежали чудовищному угрю диаметром, по меньшей мере, 1 метр . Затем, к своему большому удивлению, я обнаружил, что кожа этого зверя и скала на берегу были одного цвета: темно-серого с пятнами грязно-желтого. С расстояния, на котором я был, кожа показалась мне единообразной, без неровностей. Но все длилось недолго, и два кольца исчезли, произведя уже слышанный нами шум.

Мы снова принялись глядеть по сторонам: не было ни малейшего дуновения ветерка, и поверхность воды застыла; наконец, нам удалось разглядеть рябь довольно далеко по направлению к Крапо. Видимость была не самая лучшая, но мы разглядели некое возвышение. Однако у меня создалось впечатление, что животное передвигалось почти в уровень с водой вертикальными извивами».

Офицер приказал развернуть моторку и попытался догнать животное, но все было напрасно, так как его скорость намного превышала скорость лодки и была, вероятно, около 9 узлов.

Заметив также, что «время от времени из его головы вырывалась струя воды», лейтенант Перон добавляет:

«Во время погони я снова несколько раз видел пятна масла как раз на следе зверя. По его извивам я оцениваю общую длину в 20 метров».

Лейтенант Перон прибавил, что он, может быть, и забыл бы про эту встречу, если бы через четырнадцать дней не узнал, что лейтенант Л'Уосст, командир канонерки «Ла Десиде», совсем недавно наблюдал похожее животное при выходе из бухты Алонг. Этот офицер даже составил чрезвычайно детальный рапорт контрадмиралу Жонкьеру, командующему 2-м дивизионом дальневосточной эскадры, который, судя по всему, с абсолютной точностью передавал суть дела. Ведь в конце концов, какой военный станет рисковать навсегда потерять уважение к себе, привирая или просто искажая факты в сообщении о происшествии, свидетелями которого были также и его собственные подчиненные?

«Адмирал, после полудня 25 февраля прошлого года, следуя заданным курсом к выходу из залива Алонг, „Ла Десиде“ встретил поблизости от скалы „Орех“ странное животное, которое, судя по всему, относилось к тому же виду, что и те, которых наблюдал у тех же берегов в 1897 и 1898 годах лейтенант Лагресилль с борта „Лавины“, чьи наблюдения были опубликованы в „Бюллетене Зоологического общества Франции“ (в 1902 г .) и с которым я познакомился только после своей встречи.

Сначала я видел спину животного примерно в 300 метрах впереди по правому борту в форме черноватой округлой массы, которую я по очереди принимал сначала за скалу, а потом, увидев, что она движется, за огромную черепаху диаметром 4 – 5 метров .

Немного позже я увидел, как эта масса удлиняется, и постепенно, серией вертикальных волнообразных извивов, выныривают все части тела животного, которое имело вид уплощенной змеи, общую длину которой я оцениваю в 30 метров , а ширину в 4 или 5 метров .

Животное нырнуло, и я прекратил наблюдать, мое внимание было отвлечено маневром нашего судна.

Наблюдения, которые я даю далее, собраны из показаний разных людей из офицерского состава и команды.

Животное появилось во второй раз примерно в 150 метрах и даже поднырнуло под судно, проплыв под задним трапом. В это второе появление сначала была видна лишь его спина. Его тело было полукруглое в поперечнике, и ничем не напоминало тело китообразных (доктор Лоуитц). Его кожа была черной, с редкими желто-мраморными пятнами (рулевой Суриман); по словам помощника старшины рулевых Легуэна, кожа была темно-желтой и совершенно гладкой.

Спина тут же исчезла, оставив широкий кильватер, и теперь лишь голова вынырнула около трапа.

Вот наблюдения старшины механиков Пино, который находился в том месте. (Все его товарищи, бывшие там, подтверждают его слова по всем пунктам): услышав шум голосов со сходен, он посмотрел наружу и увидел большие борозды на море, какие бывают, когда вода перехлестывает через скалу на одном уровне или которые производит подлодка при погружении. Он обернулся, чтобы позвать своих товарищей, и все прибежали поглядеть.

Голова и шея уже выступали над водой, примерно на 40 метров . Эта голова была цвета скал в заливе (сероватые, они бывают еще с примесью белого и желтого). Она напомнила черепашью; кожа казалась шероховатой, и эта шероховатость представляла скорее чешую, чем волосы.

Диаметр, который указывают свидетели для самой широкой части головы, варьируется от 40 до 80 сантиметров ; этот диаметр слегка превышал окружность шеи.

От головы вылетели две струи распыленной воды. Остальная часть туловища появилась на уровне воды. Оно двигалось волнообразно в горизонтальном плане. Животное перемещалось со скоростью, оцененной в восемь узлов ( 15 км в час).

Оказавшись вблизи борта, голова погрузилась в воду, и мы увидели, что вдоль тела, которое едва выступало, прошла серия извивов в вертикальном направлении.

Животное возникло опять у правого борта судна. Там находились артиллерист Лекубле и помощник марсового Ле Галл.

Туловище перемещалось вертикальными изгибами. Одновременно были ясно различимы пять или шесть волновых движений по телу. Его длина, по словам этих двоих свидетелей, превышала 10 метров . Они описывают голову как более широкую сзади, чем спереди, и более удлиненную, чем у тюленя.

Все туловище показалось им одинакового вида по всей длине. Они сравнивают его с телом «суфлера» (вульгарное название дельфина Tursiops truncatus, хотя многие именуют так почти всех китообразных, чье дыхание можно разглядеть. – Авт). Эта оценка, дающая, по моему мнению, чересчур заниженные измерения длины туловища, заставляет меня думать, что свидетели видели только какую-то одну его часть.

Кожа была гладкой. Никто не видел плавников. Животное в тот момент не дышало.

Оно снова нырнуло и появилось довольно далеко позади. Теперь нельзя было различить ничего, кроме черноватого тела, вытянутого с движущимися изгибами и фонтанчиками распыленной воды.

Согласно наблюдениям свидетелей от трапа животное дышало скорее ноздрями, чем макушкой головы.

Деталей головы никто не мог разглядеть».

Когда адмирал Жонкьер получил отчет и понял, что это таинственное животное совсем недавно видел лейтенант Перон, то он приказал тотчас же послать за его показаниями и показаниями его команды.

Стоит добавить, что и другие подразделения французского флота тоже встречали дракона бухты Алонг. В конце декабря 1908 года несколько членов экипажа линкора «Гвидон» видели его в первый раз. Но когда судно (которое находилось под командой капитана Гудо и помощника капитана Фату, будущего адмирала) вернулось в бухту Алонг в марте 1904-го, то уже сотни людей на борту смогли созерцать чудовище.

И стоит ли удивляться, как написал однажды капитан фрегата Э. Плесси, что «в штабе морской дивизии в Индокитае все офицеры верят в его существование!».

27 июня следующего года профессор А. Жиар, член института, зачитал рапорт Л'Уосста перед Академией наук. Газета «Тан» в своем выпуске на следующий же день уделила этому памятному собранию много внимания и даже опубликовала интервью, данное отважным профессором, в котором он, среди прочего, объявлял:

«Итак, вполне позволительно предположить, что морской змей принадлежит к одному из отрядов, которые мы считали полностью вымершими, например мо-зозавров или ихтиозавров».

Напомнив о случае с окапи, прежде считавшемся исчезнувшим, а затем найденным живьем в лесах Конго, он ставит такой вопрос:

«Почему таким же образом не может найтись живой мозозавр или ихтиозавр, которые, если они до сих пор существуют, выжили лишь в тайных глубинах морей и являлись на поверхность в редких случаях и случайно?»

Идея столь радующего душу выживания зверей с легочным дыханием в морских глубинах тут же вызвала справедливую критику. На самом же деле гипотеза, по которой дракон из бухты Алонг может оказаться дотянувшим до настоящего времени мозозавром, основана исключительно благодаря изучению сохранившихся останков ящера в музее естественной истории Парижа, проведенному по инициативе профессора Леона Вайана. Говоря о животном, которого столь часто видели французские моряки, он замечает:

«Его внешний вид не наводит на мысль о китообразных, и шероховатая кожа кажется покрытой скорее чешуей, чем волосами. Голова, которую никто не смог разглядеть подробно, по одним показаниям очевидцев, сравнима с тюленьей, но только более вытянута, а по другим – с черепашьей и держится на очень узкой шее, длина которой, по различным оценкам, варьируется от 40 до 80 сантиметров . Животное перемещалось извивами, обычно в вертикальном плане и реже в горизонтальном. И одно явно примечательно: животное испускало две струйки распыленной воды из ноздрей, а не из верхней части головы.

Эти особенности, как мне кажется, говорят против млекопитающих, то есть той группы, к которой был склонен приписать зверя Удеманс, и скорее подтверждают, что мы имеем дело с рептилией, весьма вероятно, с питонообразной и более или менее родственной мозазавру, который в доисторические времена тоже представлял собой морского змея».

Эта версия заслуживает особого внимания, ибо из всех крупных рептилий, предложенных в качестве прототипов для морских змеев, мозазавр, без сомнений, один из самых правдоподобных кандидатов.

Мозазавры – это гигантские ящеры мезозоя. Еще в 1770 году их окаменелые останки были обнаружены на берегах реки Мезы, давшей им имя. Некоторые из них были огромной величины: около 10 – 15 метров . Внешне они представляли собой громадных ящериц с неким подобием ручищ вместо лап. Их глотка поднималась до самого нёба, оснащенного ужасающими крючковатыми зубами, и таким образом они могли «зевать во весь рот до отвисания челюсти» и заглатывать крупную добычу целиком, совсем как змеи.

Одна анатомическая подробность мозазавров заслуживает особого интереса. Тогда как у плезиозавров позвонки двуплоскостные (то есть по обеим сторонам плоскость), что придавало их туловищу и шее большую твердость, то у мозозавров они выпукло-вогнутые и поэтому могут вполне свободно заходить один за другой. Двигая суставами (по типу коленного), эти огромные ящеры были способны совершать змеиные движения, что позволяло им с легкостью передвигаться простым извивом своего тела, без помощи плавников. Впрочем, именно из-за этого приспособления в некоторых классификациях им присвоено наименование – питономорфов, то есть «змеевидных».

Возможно, что мозазавры имели на всем позвоночнике или на его части что-то вроде высокого плавника, мягкого и хрупкого, как у некоторых угрей, или гребень с фестонами и бахромой, как у тритонов или ящериц. Подобные образования, очевидно, могли быть приняты на первый взгляд за «горбы», за «хвостовой плавник» или за «гребень в виде зубцов пилы», столь часто приписываемый разным морским змеям.

Факт выживания мозазавров до нашей эпохи гораздо более вероятен, чем плезиозавров. Они на самом деле принадлежат к более современной группе. Так, если семейство зауроптерикиев, к которому относятся плезиозавры, исчезло уже где-то между триасовым и меловым периодами, то семейство мозазавридов, как кажется, только-только возникло в меловом.

Впрочем, мозазавры и не принадлежат к совсем вымершему отряду, как ихтиозавры, плезиозавры и динозавры, которые, вероятно, зачахли по анатомическим или физиологическим причинам. Мозазавров относят – и с совершенным единодушием – к разряду завриев, туда же, где находятся нынешние ящерицы и змеи. В некоторых недавних классификациях они даже включены, вместе с варанами, лантанотидами (одна таинственная ящерка с Борнео) и хелодерматидами (хелодермы) в одно подсемейство вараноидов. По своей анатомии мозазавры и вправду чрезвычайно близки к варанам: о них можно говорить как о варанах, адаптировавшихся к воде. Знаменитые драконы острова Комодо, которые частенько достигают 3 метров в длину, дожили до наших дней благодаря изоляции на некоторых из Зондских островов, где они никогда не встречали ни конкуренции, ни естественных врагов. Кое-кто предполагает, что гигант всей этой группы австралийский Varanus priscus, достигавший 10 метров в длину, исчез уже в историческое время вследствие вторжения на континент европейцев. Наконец, существует устойчивый слух, изначально возникший на Новой Гвинее, что до сих пор жив в «затерянном мире» некий варан больше 6 метров длиной, в чем нет ничего невероятного. Почему же не могли выжить в океанах водные вараны, то есть мозазавры?

Вот что весьма благоразумно сказал по этому поводу Айатт Веррилл:

«Океаны не так уж и изменились со времен начала мира, разве только уменьшились в размерах и испытали некоторое количество перепадов температуры. Конечно же в глубинах всегда остается одна постоянная температура, около нуля; и нет никаких достаточно веских доводов предполагать, что она когда-то была другой. То же можно сказать и о созданиях, проживавших в глубинах в далеком прошлом: нет никаких оснований считать, что не осталось их потомков или близких родственников, существующих и сегодня в тех же местах».

Кстати, всегда ли водные ящеры держатся около поверхности? И только ли потому, что они должны часто всплывать подышать, или из любви к теплой воде? Или потому, что не созданы для глубин? Вовсе нет. Есть даже серьезные основания предполагать противоположное, по крайней мере в случае с мозазаврами. Их четырехугольные кости так огромны и устроены таким образом (можно найти точно такое же устройство у кашалотов), что способны выносить поразительное давление бездны. Огромные китообразные, как известно, могут погружаться по меньшей мере на тысячу метров.

Следовательно, вполне вероятно, что и мозазавры должны были иметь столь же видимое дыхание, как у кашалотов. Мы знаем, что внешне это дыхание выглядит как беловатая струя, или, точнее, облачко, и объясняется это резким разложением легочного воздуха, попавшего в глубинах под жесточайшее давление. Все это тем более соответствует тому, что мы знаем о таинственном звере из бухты Алонг.

Тем не менее стоит признаться, что у мозозавра отсутствовали некоторые части, важные для идентификации морского змея, по крайней мере для «морского змея с шеей в виде ручки зонтика». У этого ящера шея была относительно короткой и такой же толстой, как тело и голова у морского угря. Кроме того, его голова совсем не была такой крошечной, как у мегофиаса Удеманса: она была удлиненной, как у крокодила.

На это можно ответить, что нужно быть очень самонадеянным, чтобы считать, будто мы знаем все до одной формы или, во всяком случае, основные формы. Каждый год приносит все новые открытия окаменелостей, и подчас совершенно неожиданные, которые требуют постоянной переработки установленных классификаций или принятых критериев. Так, может, следует все-таки признать, что не все плезиозавровые обладали маленькой змеиной головой на длинной шее жирафа, как собственно плезиозавры и эласмозавры? Некоторые, как кронозавры и брахаузениусы, напротив, имели относительно короткую шею и огромную крокодилью голову, сравнимые скорее с головой и шеей мозазавра. А раз существуют плезиозавровые с головой и шеей мозозавра, то почему не может быть мозозаврового с головой и шеей плезиозавра?

Можно прибавить, что гипотеза, предложенная профессором Байяном, основана прежде всего на наблюдениях «драконов» бухты Алонг, которым ни один из свидетелей не приписал слишком длинной шеи. Это так, но ведь существуют и описания «драконов», основная черта которых совершенно не подходит для рептилий: речь идет об их волнообразных движениях в вертикальном плане. У мозозавров же (а также и у плезиозавров) вся анатомия базируется на перемещениях посредством волнообразных извивов в горизонтальном плане.

И еще эта чешуя, которую некоторые наблюдатели приписывали индокитайским чудовищам… Но еще в 1904 году Шарль Перес написал по этому поводу в журнале «Ревю дез иде»: «Даже наличие кожи, по виду чешуйчатой, не достаточно для категорического утверждения в пользу ящерной природы». Напомнив, что «кожная броня была характерной чертой первобытных китообразных и что мы сегодня присутствуем при последних стадиях ее исчезновения». Перес замечает весьма разумно:

Эти экзоскелетные образования развиваются под воздействием жизни в прибрежных водах, и их исчезновение связано с внешней адаптацией к действительно морской жизни. Следовательно, этой черте нельзя придавать решающего значения. Ихтиозавр хотя и ящер, но имел гладкую кожу; а животное из бухты Алонг могло обладать спинными чешуйками и быть не более чем млекопитающим».

Одним словом, если мозазавр дожил до наших дней, то не будет ничего удивительного в том, что он окажется совсем другим, неизвестным науке монстром, скажем морским змеем, которого описывали как огромного крокодила с плавательными лопастями или лапами. Мы уже говорили выше, что речь может идти, в частности, и о некоем зажившемся на планете типе морских крокодилов. Но, учитывая еще более совершенную адаптацию мозазавров к морской жизни, вплоть до больших глубин, гораздо правдоподобнее предположить, что именно эту группу следует сближать с таинственным морским змеем с внешностью крокодила!

Но монстры этого типа, кажется, совсем не наблюдались французами, и встречи с ними никак не комментировались французскими натуралистами. Следовательно, ничего нет удивительного в том, что перед Первой мировой войной научное мнение во Франции благоволило скорее к гипотезе о морском змее – млекопитающем Удеманса, которая, впрочем, и по сей день собирает в этой стране большинство голосов.