Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 6. Исход"

– Да, не было у нее родни.

– А тетка на Украине? – проявил свою осведомленность Суворов.

– Тетка? Может и тетка…

– Ну, слушаю тебя, Иван Андреевич, – строго произнес Григорий.

– Вот не знаю, товарищ начальник, как быстро ответить, чтобы не тратить зря ваше драгоценное время на мою никчемную особу, – произнес Сальников, глядя на него сквозь круглые стеклышки маленьких очков.

– А ты не иронизируй. И начни с самого начала. А за мое время не переживай, – ответил Суворов. – И, да. Сделай так, чтобы нас не беспокоили.

Мужчина согласно кивнул, наклонился под прилавок и достал красивую табличку с надписью «Учет».

***

Йоханан Авраамович Перельман еще в раннем возрасте остался без родителей. Ему едва исполнилось пять лет, когда в семье случилось несчастье. Их семья жила в Одессе. Отец занимался торговлей. Скупая у местных рыбаков улов прямо на берегу, он затем продавал его на местном рынке. Мать Йохана, как могла, помогала мужу. Стоя за прилавком, она, продавая привозимую мужем рыбу.

В тот день все шло, как обычно. Родители весь день занимались делами, а вечером, после ужина отправились погулять. Маленький Йохан идти категорически отказался и остался играть с соседскими ребятишками. Больше он родителей живыми не видел. Что именно случилось с ними поздним вечером на Одесской улочке, никто не знал. Обнаружили их с ножевыми ранами и без признаков жизни редкие прохожие, которые и сообщили об этом в полицию.

Дальнейшим воспитанием мальчишки уже занимался его дядька. Тот, узнав о гибели родственников, увез племянника к себе в Вологду. Моисей Перельман был бездетным вдовцом и работал воспитателем в местном приюте для детей. Там впоследствии Йоханан получил свое первое образование. Оттуда затем и в ремесленное училище попал, где выучился столярному делу. Когда началась первая мировая война, он работал при железнодорожных мастерских, занимаясь ремонтом подвижного состава. Несмотря на это, в августе того же года его призвали на фронт. Правда в декабре комиссовали по ранению.

Демобилизовавшись, Перельман вернулся на прежнее место работы. Через год его отправили на курсы железнодорожного дела, по окончании которых он работал в местном отделении железных дорог. Революцию Йоханан встретил уже в должности начальника вокзала, в коей и продолжал трудиться уже во благо трудового народа. При получении трудовой книжки по совету дяди взял фамилию матери, заодно сменив и свое имя на более патриотичное Иван Андреевич.

Спустя два года после революции его дядя умер, и Иван Сальников остался один в двухкомнатной квартире. Жениться он не торопился, хотя высокий кареглазый брюнет пользовался вниманием у женского пола. Не торопился, пока не встретил, как он позднее скажет: «Ту, которую долго ждал».

Швейная мастерская, в которой работала Мария, находилась поблизости от железнодорожного вокзала. Трактир, в котором она когда работала вместе с теткой, давно закрылся, и ничто теперь не напоминало о его существовании. Время от времени работницы бегали на вокзал купить что-нибудь у местных бабулек или перекусить в станционный буфет. Частенько бывала на вокзале и Мария. Здесь на нее и обратил внимание Сальников. Высокая, со светло-русыми, почти пепельными волосами и привлекательной родинкой на щеке девушка сразу привлекла его внимание. А когда та, ощутив на себе его взгляд, обернулась, он понял, что красавица с серо-зелеными глазами именно та, которую он искал.

Ему потребовалось достаточно много времени, чтобы его избранница обратила на него внимание. Даже на то, чтобы заставить ее улыбнуться, ему потребовалось приложить немало усилий. Да и первый совместный ужин в небольшом вологодском ресторанчике, случился уже после года его ухаживания за ней. А выйти за него замуж Мария согласилась вообще лишь после нескольких лет их знакомства. Иван все не мог понять, почему Мария всячески уходит от ответа на его предложение жить вместе. Но однажды, когда он уже потерял всякую надежду, она усадила его рядом с собой и сказала:

– Я должна рассказать о своем прошлом. И если ты не изменишь своего решения после этого, то я выйду за тебя замуж.

– Мария, какое бы оно не было твое прошлое, мое желание останется неизменным. Но, если ты желаешь, я выслушаю тебя, – искренне сказал Иван.

– Я так же, как и ты в раннем детстве стала сиротой. Мои родители погибли на пожаре, – начала Мария свой рассказ.

– Ты уже говорила об этом…

– Не перебивай. Мне очень тяжело вспоминать о прошлом, а еще тяжелее рассказывать об этом. Поэтому не перебивай, пожалуйста.

– Хорошо.

– Так вот. Воспитывала меня тетка. Фамилия у нее, насколько я помню, Селиверстова. Она работала в трактире при вокзале поварихой. Таисья Ивановна, так ее звали, забрала нас со старшей сестрой к себе. У нее самой было трое детей. Младшего ее сына помню, Степкой звали. Дочку старшую, кажется, Любой. А среднюю не помню, толи Тоня, толи Проня. Она мало и жила с нами. Сестра мужа Таисьи забрала ее к себе в деревню. С головой у нее неладно было. Ну, вот в деревне средняя длчка и жила. Муж у Таисьи работал извозчиком, но все заработанное пропивал. Сестра моя вскоре заболела и умерла.

Я с ранних лет помогала тетке в трактире. Там и познакомилась с парнем, который общался с сомнительными личностями. Я и сама не заметила, как тоже была втянута в их дела. Мы уехали в Симферополь. Потом в Архангельск. Там я в ограблении парохода, на котором золото перевозили, участвовала. У тетки брат в Архангельске жил. Моей матери братом тоже приходился. Дядька мой. Я его подговорила, чтобы он большую часть золота спрятал при ограблении. А часть мы с собой взяли, когда от погони уходили. Мы сделали так, чтобы полиция подумала, что все золото с нами. А на самом деле оно на пароходе осталось. Мы по реке Нижняя Тойга в ее верховья ушли. Там нас полиция и догнала. Всех кроме меня при перестрелке убили. Золото, которое с собой мы там спрятать успели. Его не нашли.

Мне срок дали, но в семнадцатом освободили досрочно. Тогда много народу выпустили из тюрем. При выписке документа об освобождении писарь ошибся и вместо моего имени вписал данные одной из политических. Так звали тех, кто против царя выступал. Я с ней там познакомилась. Ее тоже, как и меня, Марией звали. Панченко Мария Николаевна. Мы с ней с одного года и чем-то даже похожи были. Но это не ее фамилия настоящая. Она еврейка. Панченко – это ее псевдоним революционный. А меня на самом деле Марией Михайловной Ерахичевой зовут. И я русская, а не еврейка. Но сейчас числюсь из-за Панченко, как еврейка. Потому ты на русской собираешься жениться, а не на еврейке. А ты же еврей. Когда мне трудовую книжку оформляли, попросила, чтобы день рождения мое поставили настоящее. У Панченко оно первого мая, а у меня десятого. И как теперь поступишь?

Ну, ладно. Ты думай, а я пока закончу свой рассказ. Золота много было. Мы пуда три с собой взяли. А остальное… сотни две с половиной килограмм, так на пароходе и осталось. Его брат тетки Семен с дружками уже в Верхней Тойме должны были вынести. Я с ним о том договорилась. И никто об этом не знал. Даже женщина, которая все это придумала. Он потом должен был золото тоже на Нижнюю Тойгу привезти и там спрятать пока все не утихнет. А потом случилось так, что я оказалась в тюрьме, и что стало с золотом, не знаю. А мы свое спрятали в верховьях реки.

Иван выслушал ее рассказ, немного подумал и произнес:

– Прошлое оставим в прошлом. Ничего все одно в нем не изменишь. Будем вместе жить настоящим и будущим.

То, что Мария не еврейка они афишировать нигде не стали. Свадьбу справили дома и без гостей. Жених раздобыл у знакомого нэпмана бутылку грузинского вина, а из купленного на рынке судака приготовил своё любимое рыбное блюдо.

– А ты знаешь, как оно называется? – спросил Иван, дотрагиваясь вилкой до напичканного овощами судака?

Мария изобразила на лице задумчивый вид, словно пытаясь что-то припомнить, но тут же отрицательно покачала головой. Она, конечно же, знала это еврейское блюдо. Прошло уже достаточно много лет, с тех пор, как она работала в местном трактире. Но в памяти эта обычная для тогдашней забегаловки еда, осталась, казалось, навсегда. Но, сейчас ей захотелось, чтобы муж в эту минуту почувствовал себя главой семьи, и она хотя бы таким образом попыталась показать это.

– Нет, – слукавила она.

– гефилте фиш! – с гордостью произнес Иван.

И в дальнейшем на протяжении их совместной жизни она всегда старалась сделать так, чтобы последнее слово оставалось за ним. Так они и жили. Работали и мечтали о детях. Но с ними все никак не получалось. Пока, наконец, в тридцать четвертом не родилась дочка. Но отцовское счастье длилось недолго. В начале тридцать седьмого Сальникова арестовали. Обвинили во всех смертных грехах и присудили десять лет лагерей.

Наказание Иван Андреевич отбывал в Норильском ИТЛ. Пытался оттуда писать домой, но безрезультатно: ответов не было. В сорок седьмом в возрасте пятидесяти трех лет освободился и вернулся в Вологду. Надеялся узнать хоть что-нибудь о семье, но безуспешно. На работу устроился в местный драмтеатр реквизитором. Вскоре познакомился с актрисой одного из ленинградских театров, который был в Вологде на гастролях. Отец у девушки в свое время тоже был репрессирован и умер в лагере. В сорок девятом к его огромному удивлению Дина забеременела, а в ноябре у них родился сын. Сальников перебрался в Ленинград к новой возлюбленной. Дина Знатная, так звали девушку, воспользовавшись своими связями, устроила его реставратором в главный музей города, где он поднабрался знаний в области культурных ценностей. Там Сальников проработал несколько лет, после чего опять же по инициативе и протекции жены занял денежное место в комиссионном магазине.

Сальников замолчал, подошел к тумбочке и достал бутылку коньяка.

– Не желаете?

– Нет.

– А я промочу горло. Всегда нервничаю, когда о прошлом вспоминаю.

– И что больше о золоте Мария никогда не говорила? – спросил Суворов.

– Нет.

– А что тот Семен? Фамилию у него помнишь? Неужели они с Марией ни разу не встречались после того как она из тюрьмы вышла?

– Встречались, когда дочка еще не родилась. Но о чем говорили, не знаю. Мария сказала, что виделась с ним. И что золото он потерял. Да, я и не интересовался особо тогда.

– А сейчас?

– Что сейчас? – не понял Сальников.

– Сейчас не интересуешься? – Суворов внимательно посмотрел продавцу в глаза.

– А какой смысл? Мне на жизнь хватает.

– А сын?

– А что сын? – насторожился Иван Андреевич.

– Ну, ему бы, наверное, не помешала лишняя копейка? – продолжал настаивать Суворов.

– Мал он еще о копейке думать. А я не пойму, к чему вы это клоните?

– Сегодня мал. А завтра… Сколько ему сейчас?

– Володьке? – он на мгновение задумался. – Тринадцать в декабре исполнится. Вы будто и не знаете сами.

– А фамилию его помнишь?

– Кого, сына? – не понял Сальников. – Знатный Владимир. У него фамилия жены. А что? – заволновался он.

– Да, нет, не сына. Дядьки Марии.

– А-а-а дядьки. Нет, не помню, товарищ начальник. Давно было. Я же с ним лично знаком не был, и никогда не виделись. Мать у Марии, вроде, до замужества Кравцова была. Да, точно, Кравцова. Тогда он должен Кравцовым быть. Отчество… отчество, к сожалению, не помню. А вы у матери Марии узнайте, если так важно. Они же родные брат и сестра.

– Узнаем, если потребуется. А что он… где он сейчас?

– Не знаю. Он в деревне жил, когда в тридцать четвертом с Марией встречался. А после того cтолько времени прошло. Может, и в живых-то его нет.

– Может, он золото прикарманил?

– Да вряд ли. Разве бы в деревню жить подался после этого? А-а, вспомнил. Он тогда приезжал сестру свою навестить. Ну, тетку Марии. А она давно уж на Украину уехала. Это в тридцать четвертом, когда они виделись.

– И что?

– Нет, ничего. Вспомнилось вот.

– Ну, ты вспоминай, вспоминай. Я через какое-то время тебя снова навещу. Расскажешь, что вспомнишь.

Через две недели на столе Суворова лежала краткая справка. «Кравцов Семен Иванович, 1888 года рождения убит 3 марта 1937 года в деревне Хамово Архангельской области. Убийца не найден, – с сожалением прочитал он».

Часть третья

Ноябрь 1967 года

В этом году площадь Профсоюзов в Архангельске нарядили много раньше обычного. И праздничное убранство и количество его сейгот было не такое, как в предыдущие годы. К набившим оскомину транспарантам и растяжкам с банальными лозунгами и призывами, всю прилегающую к площади территорию заполонили декорации с изображением триумфального шествия Советской Власти за последние пятьдесят лет. Стену здания министерства обороны, непосредственно выходящую на площадь, закрыли огромным плакатом с революционной тематикой. Этого кому-то показалось мало и на крыше военного учреждения установили огромный постамент с надписью «Слава КПСС».