Текст книги "Разбойничья Слуда. Книга 6. Исход"

Они проводили жен до дома и вскоре уже были на площади Дзержинского. В холле Григорий предъявил пропуск, вписал в журнал данные Ларионова и они поднялись в его рабочий кабинет. Он прошел к окну и раздернул шторы. Свет уходящего дня проник в помещение, и взгляду Ларионова предстали совершенно голые стены.

– Тут нет ничего примечательного, – проговорил Григорий, заметив недоуменный взгляд Анатолия. – Все, как было при прежнем хозяине.

– Традиции у вас вековые, – с иронией заметил Ларионов.

– Я когда сюда приехал в первый раз в центре площади был газон, а теперь памятник.

– Ты это к чему?

– А раньше фонтан стоял, – словно не слыша вопроса, добавил Суворов.

– И что? Все течет, все меняется. Чует мое сердце, не зря мы сюда пришли. Рассказывай, – произнес Ларионов и присел на один из стульев.

– Да. Все течет, все течет, – многозначительно проговорил Суворов. – Слушай, ты же домой недавно ездил. Кстати, мои соболезнования.

– Спасибо.

– Как там в деревне?

Ларионов улыбнулся.

– Это то, что наши органы хотят узнать у секретаря горкома?

– Ну, почему органы? И чего уж так официально?

– Так о погоде и на лавке у парадного могли бы поговорить.

– Ну, ладно, ладно. Ты прав, как всегда. Помнишь же, чем я занимаюсь?

– Детей хочешь завести? Или ты о пропавшем золоте? – спросил Ларионов и рассмеялся.

– О нем самом. Так все-таки как у вас в деревне обстановка? Мне на самом деле это важно. Чуть позже объясню зачем.

– От деревни скоро одно название останется. Ты вот про фонтан вспомнил, которого нет. Скоро и Ачем судьба фонтана ждет. Только фонтан в другое место перенесли, а вот деревне никто вторую жизнь не даст, – с сожалением произнес Ларионов. – И ничего тут не поделаешь. Не перспективная. Я – перспективный. По-крайней мере мне один из руководителей наших сказал. А вот деревня, в которой перспективный родился, не перспективная. Такая вот обстановка.

– Все течет…

– Так-то оно так, но все одно на душе противно. Школу закрыли. Некого учить! Представляешь, детей нет в деревне. Раньше по улице не пройти было, кругом ребятня крутилась. А нынче только летом детские голоса слышно, когда из города летом к старикам школьники приезжают. Магазин, правда, еще есть. И пекарня хлеб печет. А поля, где пахали и хлеб сеяли, заросли. Теперь кругом один сенокос. Вся страна в сенокос превращается.

– Ну, ты с категоричностью-то бы поаккуратнее. Хоть и не в те времена живем, но все же лучше лишний раз промолчать. Не изменишь ничего кроме своей судьбы. И то не к лучшему.

– Да все это понимают…

– Но не все говорят. Ты лучше скажи, из более-менее мужиков кто в деревне остался? Не все разъехались? Друг-то твой как поживает?

– Дмитрий Павлович?

– Да.

– Все бригадирствует. Правда в бригаде одни старики и старухи остались. Васька Оманов и тот уехал из деревни. А чего ему там с женой делать? Телятам хвосты крутить? Бросил свое лесничество. Еще в прошлом году уехали. Где-то в городе живут. Толя Чупров с женой. Так им податься некуда. В Шольский хотели, да куда там. Тоже уж шестой десяток.

– Да-а уж, – протянул Суворов. – Селяви, как говорится.

– Оно самое, – произнес Ларионов и замолк.

Григорий прошел к небольшому шкафчику и открыл дверку. Внутри оказался сейф. Открыв его, достал толстую папку.

– Вот тут, можно сказать, дело моей жизни.

Он положил ее на стол и перевернул обложку.

– Дело секретное. Но мы с тобой коммунисты. И то, что я тебе скажу, уверен, останется в стенах этого кабинета. Мне помощь твоя потребуется. Сейчас скажу, – Суворов достал из папки лежащий сверху листок и пробежал по нему глазами. – Я несколько лет потратил на то, чтобы подготовить экспедицию по поиску золота. И скоро она отправится в ваши края. Я про вашу деревню говорю. Перед ними стоит задача пройти вдоль реки и обследовать всю местность.

– Скоро это когда?

– Следующей весной. Зимой чего там делать? Сопли морозить только.

– А в деревне? – насторожился Ларионов.

– Что в деревне?

– В деревне тоже будут искать?

– И в деревне проверят. Если где золото закопано, то они его найдут. Вот только не знаю пока… Не решил пока, какой легендой их снабдить.

– А как они будут искать? Не лопатами же всю землю копать.

– Ах, да. Не сказал тебе, что у них будут новейшие, можно сказать специально для таких целей изготовленные искатели металла.

– Мышей что ли искать?

– Что? – не понял Суворов.

– Да я так. Представил, как по лесу люди ходят… Как у нас говорят, мышей не ловят. Так они наоборот, будут ловить, – усмехнулся Анатолий. – У нас их много.

– Да, я тоже так сейчас подумал, – проговорил Суворов. – Пожалуй, ты прав. Чем глупее оправдание, тем правдоподобнее.

– По принципу: «Хочешь спрятать надежно, спрячь на виду?»

– Верно.

– А я-то чем могу помочь? – пытаясь скрыть тревогу, спросил Ларионов.

«Нужно предупредить Митьку. Пусть избавляется от золота, если еще не избавился. Не дай бог найдут, – думал он».

– Я бы хотел попросить тебя, чтобы ты своему приятелю сообщил, что скоро экспедиция научная приедет. А лучше, если съездил и лично переговорил, что будут разные эксперименты проводить. Ну, чтобы народ не волновался, и слухов разных не было. Одно дело, если об этом местный люд узнает сам и другое, если от тебя. Тебе поверят, что экспедиция научная. Вообщем, как-то так. Ну и про мышей уж скажи. Что люди с палками железными их норы, предположим, будут искать.

– Скажу, чего не сказать, – ответил Ларионов. – Вот, Гавзову и скажу. Только ехать сейчас не совсем хочется. Недавно был. Да и попажа в это время сам знаешь. Пароходы не ходят.

– А что самолетом?

– Самолетом до Верхней Тоймы. Хотя… Я уточню, вроде хотели уже «Аннушку»77
  Самолет Ан-2


[Закрыть] в Шольский запустить. Там аэродром должны были в эксплуатацию ввести. Я чего-то не спросил, когда к отцу на похороны ездил.

– Если что с руководством твоим, то я все решу. Препятствий не будет.

– Ну, до весны еще далеко. Успеется, – проговорил Ларионов.

– Время быстро идет. Ну и человек нужен, который бы вдоль реки тропинки показал. Твой знакомый, например.

– Так он работает.

– Не переживай. Я все согласую. На недельку отпустят. Как его?

– Гавзов Дмитрий Павлович.

Суворов нагнулся к столу и сделал пометку на листе бумаги.

– Все согласует он, – проворчал Ларионов. – Всем начальникам начальник и мочалкам командир.

– Чай не в ЖЭКе работаю. Ну, и хорошо. Пожалуй, можно двигаться ближе к ужину, – Суворов сунул папку в сейф и закрыл его.

Март 1968 года

Первые мартовские дни выдались по-настоящему весенними. За несколько дней солнце буквально на глазах согнало снег с крыш домов, попутно облепив их замысловатыми сосульками. Зимние тропинки-тротуары растаяли, а дороги стали больше похожи на залитые снежной кашей канавы. И если бы не подмораживало по ночам, то Нижняя Тойга к последнему дню Масленицы скорее всего превратилась в снежно-грязевое месиво. Вот и в Прощеное воскресенье с самого утра на небе не было ни единого облака. Выглянувшее из-за леса солнце взбодрило стаю неугомонных воробьев и те, рассевшись на выросшей у самого дома березе, наполнили округу задорным щебетаньем. Пузатые птахи настолько раздухарились, что их громкие голоса были прекрасно слышны в самом доме.

Вчера Колька Гавзов лег спать очень поздно. Он до полуночи пробыл с приятелями в местном клубе. После этого долго бродил с ними по ночному селу, не давая покоя местным собакам. Хотели в тепле подольше побыть, но заведующая клубом как всегда сослалась на его аварийное состояние и сразу после вечернего фильма выпроводила всех на улицу.

Клуб и на самом деле находился в плачевном состоянии, и местное руководство собиралось его закрыть. Приспособленный в свое время под очаг культуры, дом изрядно обветшал. Ремонт сочли не целесообразным. Да и на самом деле нечего там было ремонтировать: все давно прогнило и обветшало. Дешевле новый построить. Да и само помещение уже не отвечало возросшим потребностям и количеству сельчан. С местом для нового в колхозе уже определились. Решили строить на месте разрушенной церкви, каменный фундамент которой хорошо подходил под планировку нового клуба. Ну и расположение в центре села, не то, что у нынешнего. Стоит на окраине в отдалении от других строений. Не каждый в вечерней темноте захочет туда идти.

Колька повернулся на кровати и, не желая слушать птичий концерт, прикрыл голову подушкой. За последний год он вымахал на десяток сантиметров. И раньше-то был не особо маленький, а сейчас уже всех сверстников обогнал. На кровати ложился по диагонали, чтобы в спинку не упираться. Или между ее прутками ступни просовывал. Чириканье за окном постепенно стало тише. Гавзов еще какое-то время ворочался и, наконец, уснул.

Странно и непривычно видеть себя со стороны. Особенно, когда не покидает ощущение правдивости происходящего. Колька смотрел в зеркало и, пытаясь удостовериться, что видит себя, скорчил неприятную гримасу. Затем подмигнул и, увидев такую же реакцию своего отражения, посмотрел в окно. Заметив прохожего, немало ему удивился и снова посмотрел в зеркало. «Странно, – подумал он, перевел взгляд на прохожего и присмотрелся к нему повнимательнее». Ошибки быть не могло. Это был никто иной, как он сам. Заметив на себе взгляд из окна, пешеход улыбнулся и помахал рукой. Убедившись, что он видит самого себя, Колька стал наблюдать за собой в окно.

И только сейчас он обратил внимание на большой вещевой мешок за плечами, который несколько сковывал его движения. В нем явно лежало что-то тяжелое, отчего Колька сильно наклонился вперед, подсунув под лямки свои ладони. «Странно, – снова подумал он. – Ноги идут, а я все на месте остаюсь». В этот момент к нему подбежала его знакомая Настя Круглова. Девушка нравилась Кольке. Он даже предпринимал попытки ухаживать за ней, но безуспешно. Девушка на него внимания не обращала, и все его усилия ни к сему не приводили.

– А что у тебя в мешке? – спросила Круглова.

– Ничего нет, – ответил Гавзов.

– Обманываешь! – возразила та.

Колька развязал мешок, сунул внутрь руку и вытащил оттуда золотой кирпич.

– Золото? Откуда у тебя золото? – удивилась Настя.

– Разве это золото? – переспросил Колька. – Не может быть. Я нашел его там, где на отца медведица напала. Откуда там золото?

– Дурачок, а еще пытаешься за мной ухаживать. Мне нравятся только состоятельные мужчины! Если это не золото, тогда прощай, – Круглова повернулась и пошла прочь.

– Постой! – крикнул Колька. – Я принесу тебе много золота! Я слышал, как отец рассказывал, что в Ачеме золото спрятано. Я найду его!

Девушка остановилась.

– Когда найдешь, тогда и…

Колька не расслышал последние слова и прильнул к окну. Глядя ей вслед, уверенно произнес:

– Найду!

Он подошел к другому окну и увидел отца. Тот о чем-то разговаривал со своим приятелем Анатолием Ларионовым и деревенской учительницей. Колька открыл створку окна и попытался услышать, что они говорят.

– Хорошо, что сынок твой не знает, – услышал он голос Родионовой. – Не хватало еще, чтобы мой бывший ученик с золотом связался.

– Не переживай, Пелагея Павловна. Спрячем, что никто и никогда не узнает и не найдет, – ответил Ларионов. – Хотя оно и сейчас в надежном месте.

– Пошли со мной, покажу, – проговорил отец и скрылся за углом дома.

Следом за ним последовали Ларионов с учительницей. Колька перебежал к другому окну, надеясь увидеть их, но там никого не было. Он выскочил на улицу, обошел вокруг дома, но ничего кроме родительского погреба в том месте не обнаружил.

Гавзов открыл глаза и от досады, что не увидел самого главного, выругался. В надежде, что удастся узнать, чем все-таки закончилось эта история, он постарался снова заснуть. Но сколько ни пытался, ничего не получалось. Еще и воробьи галдели пуще прежнего. Вскоре от неподвижного лежания стала затекать рука. Он, всячески ругая неугомонных птиц, откинул одеяло и перевернулся на спину.

«Надо же такому присниться, – подумал Колька, пытаясь по привычке мысленно шаг за шагом воспроизвести, то, что увидел во сне». Он давно уже заметил за собой странную особенность. Если сразу сон не запомнит, то спустя какое-то время уже не сможет вспомнить, то что приснилось. И в этот момент в памяти всплыл случайно подслушанный им разговор в Ленинграде. Сон прошел окончательно. Колька зевнул, откинул одеяло и уселся на кровати. Та противно заскрипела. Тут же дверь в комнату приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова Оманова.

– Ну, что проснулся? Вставай тогда. Отец вчера в контору звонил. Просил передать, чтобы на восьмое домой ехал. Повестка тебе пришла. В армию, наверное, забирают. Ты ему сам позвони. Может, что и не так. И не забыл, что сегодня нужно еще чучело к обеду соорудить? Давай подымайся. Я за сеном пока сгоняю, – проговорил он.

– Какая повестка? – удивился Колька. – Шутишь что ли? Весна на дворе.

– Если бы! С этого года весной тоже призывают! – добавил Оманов и прикрыл за собой дверь.

– Ждешь, ждешь воскресенье…, – проворчал Гавзов, поднимаясь с кровати. – А тут…

В прошлом году Гавзов окончил школу. До девятого класса учился в Шольской школе-интернате. После окончания восьмилетки перебрался в Нижнюю Тойгу, где и получил полное среднее образование. Правда, особого желания учиться мальчишка не испытывал и после учебы в Шольском в свидетельстве красовались одни тройки. И если бы не содействие отца, то вряд ли бы ему удалось продолжить учебу в школе. Дмитрий Павлович пользовался авторитетом в колхозе и только благодаря нему, Кольку зачислили в девятый класс. Сам же парень хотел после восьмого класса отправиться в какой-нибудь город и продолжить учебу в одном из многочисленных профтехучилищ. Только после серьезного разговора с родителями Колька согласился учиться в Нижней Тойге.

– Закончишь десять классов, отслужишь в армии, потом делай, что захочешь. Хоть учится иди, хоть работать. Хочешь, домой возвращайся, в колхозе работа всегда найдется. Хочешь, в городе живи. Там тоже люди живут, – поучал отец. – Правильно, Нюра, я говорю?

– Наверное, Митя, – вздыхала мать. – Только вот дома-то лучше. А то девчонки разъехались. Еще сын уедет, так совсем одни с тобой останемся.

По окончании школы Колька устроился работать в колхозе, где и трудился по настоящее время в ожидании весеннего призыва на службу. Правда, повестка приходила ему еще прошлой осенью. Но тогда Гавзов сильно простудился, проболел почти два месяца и получил отсрочку до следующего года. Вообще простудные заболевания для Кольки были довольно частым явлением. Он и в пятом классе по той же причине учился два года. Первый раз почти весь пятый класс проболел, и следующий учебный год ему пришлось начинать снова с пятого класса.

За полгода работы ничем особенным руководство колхоза Колька не удивил, но и замечаний от него не имел. Всю зиму он слесарил в ремонтных мастерских. Благо на школьных уроках труда к этому ремеслу парень относился намного ответственнее, чем к другим школьным предметам.

С жильем у него тоже особых проблем не было. Но в отличие от старших сестер, которые когда учились, жили у дальней родни Нюрки, по окончании школы жить там Колька не захотел. Еще в школе он сблизился с младшим братом Васьки Оманова Николаем. Тот работал трактористом в колхозе и помимо этого вел внеклассные занятия в школе, на которых учил старшеклассников механизаторскому делу. После получения среднего образования Коля и попросился к нему жить. Тот два года назад женился на дочке колхозного агронома, и жили с ней в добротном большом доме. Детей у них пока не было, и к просьбе Гавзова отнеслись с пониманием.

– Пусть живет. Боковушка все одно стоит без надобности. Там и вход отдельный есть. И под присмотром будет, – согласилась жена Оманова Галина. – В следующем году в армию призовут. И все. Если родители его не против, то чего?

То, о чем утром сказал Оманов, Гавзову ну никак не понравилось. Ехать в Ачем на праздник, пусть даже на женский ему не хотелось. Нет, в какой другой раз он, конечно же, с большой охотой. В любой день. Мать всегда испечет чего-нибудь. Пирог его любимый с рыбой, к примеру. Но в этот день ну, никак не хотел. И даже не в повестке дело. А все объяснялось довольно просто. Буквально вчера он пообещал бывшей однокласснице Насте Кругловой вместе с ней в этот день съездить в Шольский на танцы. У ее подруги Маши отец на «козлике» работал и восьмого собирался в лесопункт ехать. Днем туда, а поздно вечером обратно вернуться. У Маши там кавалер живет. Одной ехать ей не хотелось, вот Настю и позвала с собой. А та Гавзову предложила. Знала, что парень не откажется. Ну и разве тут откажешься? Когда еще такая возможность представиться: с Настеной перед дружками бывшими покрасоваться в Шольском. Да и вообще, прокатиться с ней вдвоем на заднем сидении перспектива для Кольки казалась уж очень приятной.

Решив, что завтра позвонит отцу и отговорится от поездки, Колька после завтрака отправился к месту, где сегодня должны были сжигать чучело. От дома до него было не так далеко. И если бы дело было летом, да напрямик, то минут за пять и добрался. Но сейчас по насту лучше не идти. Вроде и держит с утра, а отойди от дороги и тут же провалишься в какую-нибудь скрытую под снегом канаву. Да и торопиться ему было некуда. Потому и отправился по дороге, а вернее рядом с ней.

Солнце с первых часов взялось за дело, но замерзший за ночь снег пока не поддавался. Гавзов шел по кромке дороги то и дело, соскальзывая в обледеневшие придорожные ямки. От такой ходьбы стало жарко и ему пришлось расстегнуть фуфайку. Чучело в этом году решили установить на берегу Северной Двины недалеко от устья Нижней Тойги, где его всегда устанавливали. Лишь в прошлом году его соорудили посреди площади у колхозной конторы. И от такой близости едва не случилась беда. В самый разгар веселья поднялся ветер, и снопы искр от соломенных внутренностей масленичной дивы полетели прямо на здание. Благо в тот год на крыше еще снег лежал, так все обошлось. Но переполох такое зрелище у собравшейся толпы вызвал не шуточный. После этого подобное празднование на площади решили больше не проводить.

До нужного места ему оставалось не больше сотни метров, когда позади него послышался характерный скрип санной подводы. Колька остановился.

– Тпру! – услышал он знакомый голос.

Лошадь остановилась.

– Залазь, – проговорил Оманов, двигаясь в санях.

– Да уж пришел почти, езжай. Я дойду, – Гавзов махнул рукой и пошел дальше.

Когда он подошел к месту, где накануне с Омановым вкопали столб для будущего масляничного чучела, тот уже выгрузил из саней сено.

– Там рясухи88
  Одежда (местное)


[Закрыть] лежат. Бабы принесли. Юбку красную с желтыми полосами возьми. Она больше всех. А кофту любую. Там их несколько, – проговорил Оманов, кивая на сани. – Юбку к колу сразу неси. Только давай пошустрее. Мне еще до обеда нужно муки на пекарню привезти.

Спустя час работы, чучело было готово. Почти три метра высотой с большой круглой головой оно напоминало речной навигационный знак. Небольшой ветерок надувал рукава, придавая всей конструкции видимость живого существа.

– Неплохо получилось, – произнес Гавзов, глядя на чучело. – Даже жалко, что скоро его спалят.

– Ага, теперь из-за того, что хорошее сделали, нас каждый год будут просить делать, – без особой радости произнес Оманов.

– Ну, предположим, на ближайшие годы без меня. Сам же сказал, что повестка пришла, – усмехнулся Гавзов.

Обратно они возвращались тоже порознь. Оманов поехал по делам на склад, а Гавзов пошел той же дорогой, какой шел сюда. Проходя мимо колхозной конторы, обратил внимание, что входная дверь не заперта и решил позвонить отцу. Надеясь, что кто-то в этот час в Ачеме есть рядом с телефоном, Колька свернул к конторе. Кроме уборщицы, которая пришла навести порядок, в управлении никого не было. Колька беспрепятственно прошел в приемную, набрал номер и стал ждать. Гудки шли, но никто трубку не поднимал. Он нажал на рычаг и, выждав какое-то время, позвонил снова. На этот раз ему повезло.

– Кто нужен-то! – услышал он женский голос с того конца провода.

– Гавзов Дмитрий нужен, здравствуйте! – крикнул Колька.

– Так нету его! Чего звонишь, коли нету его!

Гавзов мысленно выругался.

– Тетка Глаша, это ты? – попробовал он расположить к себе собеседницу.

– Ты кто? – услышал Колька в ответ.

– Я Коля, Николай Гавзов. Сын вашего бригадира!

– Коля, ты нечто?

– Я, я… А с кем говорю-то?

– Чего передать может батьку твоему надоть?

Гавзов чертыхнулся снова.

– Скажи, что я звонил.

– Так ты ему сам и скажи, родимый.

– Как я ему скажу, если его нет, – начал закипать Колька.

– Так вон он идет. Погоди маленько, – проговорила собеседница и положила трубку.

Гавзов какое-то время слушал гудки, затем нажал клавишу сброса и набрал снова номер Ачемской читальни.

– Слушаю!

Голос отца он узнал сразу.

– Отец, это я!

– Ну, слава богу, нашелся.

– Я и не терялся. Мне передали, что ты звонил. Да?

– Да, Коля. Повестка тебе пришла. Почтальонша принесла вчера утром. Из военкомата прислали.

Колька растерялся, не зная, что сказать. Он ждал этого момента давно. Ему казалось, что узнав о повестке, по крайней мере, обрадуется. А получилось все не так.

– Ну, чего молчишь? – спросил старший Гавзов. – Домой приезжай числа восьмого. Можешь раньше. Ну, как работа позволит и приезжай.

– А когда? – наконец выдавил из себя Колька.

– Что когда? Да когда хочешь. Но на восьмое чтобы был!

– Нет, я не то. Когда в армию?

– Пятнадцатого в военкомат нужно явиться! Слышишь?

– Слышу я! А работа?

– А что работа? С работой перерыв придется сделать. Ну, пока служишь. И на восьмое домой!

И тут Колька вспомнил, что в этот день он обещал Насте Кругловой в Шольский съездить. Он попытался что-то придумать, чтобы немного отсрочить, но ничего не выходило.

– А может, я девятого приеду? – просто спросил он. – Может, девятого? – повысив голос, переспросил он.

Вместо ответа в динамике что-то щелкнуло, и раздались длинные гудки. Колька набрал снова, но шли все те же длинные гудки.

– Черт! – выругался он и бросил трубку на аппарат.

Из Нижней Тойги они выехали восьмого еще затемно. Лишь второй год этот праздничный день стал нерабочим и люди к такому подарку от правительства еще не привыкли. Вот и в этот раз он выпал на пятницу и кое-кто из сельчан по привычке отправился на работу. Для водителя же колхозного газика Сергея Ивановича Васильева этот день наоборот вместо выходного оказался рабочим. И хотя сел он за руль сегодня, как и планировал еще несколько дней назад, но вот причина для этого была совершенно иная. Если раньше он собирался съездить в Шольский, чтобы провести праздничный день там вместе с родителями, то сейчас он ехал в Шольский совсем по другой причине. Родителей, конечно, он проведать успеет, но и только.

Ему предстояло встретить секретаря Ленинградского горкома прилетающего с Верхней Тоймы и отвезти в Ачем. О том, что секретарь и Анатолий Иванович Ларионов одно и то же лицо председатель колхоза водителю, конечно же, сказал. Как сказал и то, что их земляк прилетит не праздновать, а на похороны своей матери. Самолет должен прилететь с рассветом и к этому времени «козлик» должен быть на аэродроме.

От Нижней Тойги до Шольского по дороге километров двадцать пять будет. Зимой в хорошую погоду на машине за час можно доехать. Дорога сильно петляет по лесу, и особо разогнаться на ней нигде не получится. Накануне в Ачем машина с продуктами ходила. Туда кое-какой товар в магазин увезла, а обратно сеном колхозным загрузили. По такому случаю трактор с волокушей прогнали до самой деревни, расчистив размякшую в оттепель дорогу. Ночью подморозило, и дорожное полотно превратилось в довольно плотное, но неровное покрытие. Машина ехала бойко, то и дело подпрыгивая на дорожных неровностях.

Гавзов всматривался в бегущую навстречу дорогу, вспоминая дни, предшествовавшие этой поездке. И о чем бы ни подумал, мысли все одно возвращали его к разговору с Настей. Весть о том, что его призывают в армию, быстро разлетелась по селу. Не успел он после Прощеного воскресенья прийти на работу, как пришел завгар и сказал, что Кольку ждет председатель. Однако, когда Колька пришел в контору, Пластова еще не было. Но зато там он встретился с другими ребятами, которым так же как и ему пришли повестки. Пока ждали председателя, призывники обменялись впечатлениями и ожиданиями от предстоящей службы, поочередно приглашая друг друга на отвальную.

Приехавший вскоре председатель, собрал их у себя в кабинете. Сказав несколько напутствующих слов, он в конце выступления пригласил всех вернуться в колхоз по окончании службы. Остаток дня Колька провел дома, ничем особым не занимаясь. А вечером к его удивлению и радости к нему зашла Настя Круглова.

– Это правда? – спросила она с порога.

– Ну, а чего. Не я первый, не я последний, – справляясь с некоторой растерянностью, ответил Гавзов. – Время быстро пролетит. Вернусь.

Он хотел добавить: «И на тебе женюсь», но не решился.

– Ты завтра уедешь домой?

– Ты проходи. Чайник у Галины всегда в печи горячий. Могу самовар согреть. Налить?

– Все равно, – ответила девушка, вешая пальто на торчащий у двери гвоздь. – Ты не ответил.

– Домой? Мы же восьмого хотели на танцы в Шольский. Прощальный танец с тобой спляшем, – с улыбкой произнес Колька. – Вот, после него и в Ачем. Я там пару дней побуду и в Шольский на самолет. Ребята тоже туда приедут. Так что… Так что, вообщем так.

Он хотел сказать, что не увидимся после восьмого, но опять не решился.

– М-м, – протянула Настя и уселась на лавку возле стола.

– Ты калоши-то сними. Да и валенки давай к печи поставим. Потом теплые наденешь. Вот, окорки надень, – Гавзов подтолкнул лежащие у печи обрезки валенок. – На полу так-то не холодно. Мы с Колькой прошлым летом полы перебрали и опилок хорошо подсыпали. Не холодно на полу теперь. И зимой тоже не холодно было.

В первый раз Колька остался с Настей вдвоем. Часто наедине с собой он думал о таком дне. Представлял, как будет угощать ее чем-нибудь вкусным, и непременно скажет о том какая она красивая. А сейчас стоял рядом с ней и ругал себя за свою нерешительность. «Даже пальто не помог снять. И о каких-то валенках говорю, – негодовал он». Он не знал, что сказать девушке и от того еще больше на себя злился.

– Ты с работы? – поинтересовался Колька.

– Да. только домой зашла, а отец и сказал про тебя.

– У него здоровье-то как?

– Поправляется потихоньку. На ногу уже наступает. Фельдшерица сказала, что через пару недель работать сможет.

Отец Насти Роман Родионович Круглов работал в сплавной конторе. В период навигации они занимались приемкой леса от лесозаготовителей, сплавом по реке и отправкой на лесопильные заводы. Сам Круглов большую часть своего рабочего времени проводил на запани недалеко от устья реки Нижняя Тойга. Здесь после молевого сплава бревна улавливались, после чего собирались в пучки, сплачивались в плоты и буксирами уводились вниз по течению Северной Двины в Архангельск. В зимнее время Роман Родионович работал в ремонтных мастерских, где ремонтировали снасти, сплавной и другой инвентарь для крепления плотов и молевого сплава. Здесь месяц назад он случайно и травмировал ногу.

– Ты дальше учиться думаешь? – задал Колька волнующий его вопрос.

Многие девчонки, уезжая в города учиться, там выходили замуж, и это не давало ему покоя.

– Пока думаю. Все думаю и думаю, – задумчиво проговорила Настя. – В этом году точно не буду. Нужно денег заработать, а то на хлебе и воде учиться что-то не хочется.

– А стипендия?

– Стипендия есть, а может и не быть.

– Можно работать и учиться, – не унимался Колька.

– Ты меня что выпроваживаешь? Уеду, замуж выйду. Ты этого добиваешься?

– Нет, конечно. Ну, то есть я не против учебы, только…

– Кто-то чаем хотел напоить, – оборвала его рассуждения Настя. – Ты сам-то знаешь, чего хочешь?

– Сейчас принесу.

Он уже сделал несколько шагов в сторону двери, намереваясь сходить к Омановым за чаем, как с коридора постучали. Колька подошел и распахнул дверь. На пороге с подносом в руках стояла жена Оманова Галина.

– А я видела, что гостья у тебя. Думаю, чайку вам принесу. Да пироги сегодня пекла с капустой, – она прошла в комнату и поставила поднос на стол. – Все веселее разговаривать.

– Здравствуйте, – проговорила Настя и поднялась с лавки. – Колю в армию скоро должны забрать. Вот зашла проведать.

– Молодец, что зашла. Я поднос-то заберу, – проговорила она, расставляя угощенье на стол. – Самовар буду ставить, так потребуется.

– Заботливая у тебя тетка, – проговорила девушка, когда за Галиной закрылась дверь.

– Ага. Только она мне не тетка. Кольки Оманова жена.

– Да знаю я.

– Да и этой, как ты говоришь, тетке всего-то…, – Колька ненадолго задумался. – Двадцать пять… Нет, двадцать семь где-то. Она тебя нисколько не старше и выглядит.

Глядя на изменившуюся в лице девушку, Колька понял, что сказал что-то не то.

– Я хотел сказать не младше. Нет…

– Да поняла я все, – Настя положила откусанный пирожок и встала с лавки. – Пойду, пожалуй. Чего тебе с бабкой чаи распивать.

– Настя! Ну, ты как…, – Гавзов вовремя остановился.

– Как кто? Как дура? Сам такой.

Она прошла к двери, скинула с ног в разные стороны окорки и одела валенки.

– Калоши мои подай! – не глядя на Кольку, проговорила Настя.

– Настя! Ну, ты чего?

– Тогда без них пойду.

Она схватила пальто, толкнула дверь и остановилась на пороге. Потом повернулась к Кольке и сказала:

– Подойди.

Колька осторожно приблизился к девушке. А та приподнялась на носочках, насколько позволяли валенки, и чмокнула его в щеку.

– Калоши завтра мне домой принеси.

Настя отодвинула от себя оторопевшего парня так, чтобы была возможность закрыть дверь, и прикоыла ее за собой.

– Не зря его «козлом» прозвали. Дорога, вроде, ровная, а он прыгает как козел. Все внутренности уже отбила, – прервала Колькины мысли дремавшая Мария. – Пока доедем, и голова уже отвалится.

– Терпи казак, атаманом будешь, – попробовал пошутить Васильев.

– Пап, можно как-то помягче ехать? Мне кажется, что ты специально на эти колдобины наезжаешь.

– Можно и помягче, но… в санях, – прыснул отец.

– Смешно ему. Хорошо нынче лесопунктовским: сел на самолет и через пятнадцать минут в райцентре, – с завистью проговорила Мария. – А тут сиди и трясись.

Она сидела на пассажирском место рядом с отцом и, устроившись, как только позволяли возможности авто, пыталась уснуть. Сидевшая на заднем сидении рядом с Колькой Настя, тоже не стала рассматривать в свете фар прелести ночного леса и ехала с закрытыми глазами. Кольку вид спящей девушки не очень радовал. Ладно, если бы та хотя бы привалилась к его плечу. Ей же удобнее было. Но девушка прислонилась к дверце машины, всем своим видом демонстрируя некую отрешенность от Кольки.