Текст книги "Вернуться живым"

ПРОКЛЯТЫЕ ЧЕРНЫЕ ГОРЫ

С каждой минутой я все больше и больше ненавидел идущего впереди меня сержанта. Парень был из тех, на ком природа отдыхала.

Маленького роста, рыжеватый, с веснушками, которых хватило бы на пятерых, с торчащими ушами, да еще и кривоногий. Вещмешок отвис и при ходьбе стучал ему по заду, а сапоги были явно на пару размеров велики, и поэтому он шлепал ими, запинался, спотыкался. Мы с этим олухом все больше отставали от уходящей роты. Рота спешила и почти бежала, быстрее и быстрее вниз с хребта в район, где стоит наша техника. Автомат у бойца висел на одном плече, на другом он нес ствол от пулемета «Утес». Силуэты солдат начинали таять в раскаленном мареве воздуха. Разрыв между нами и ротой постепенно увеличивался. Два часа я его подгонял пинками и матами, но это помогало все меньше, скоро нас нагонят «духи», и тогда нам крышка, как только они выйдут на прицельную дальность, так здесь мы оба и ляжем. Умирать сегодня не хотелось. А кому хотелось? А когда хотелось? Да, никому и никогда!

– Эй, сержант, отдай мне ствол, а то скоро умрешь окончательно. И какой козел отправил тебя учиться на пулеметчика? – прохрипел я, пытаясь перевести дух.

– Я не виноват: куда послали, там и служу, – ответил сержантик. В его глазах стояла затравленность, переходящая в ужас, он начинал понимать гибельность нашего положения. Связи у нас нет, рота быстро движется к технике, а я и этот «осколок» советской военной угрозы ползем как черепахи.

Как всегда, в мою задачу входит собирать, подгонять и выводить отстающих доходяг. Сейчас мне достался этот молодой сержант из гранатометно-пулеметного взвода Юра Юревич. Это был его первый рейд, который мог стать последним.

– Товарищ лейтенант, я не виноват – старшина дал мне таки велыки сапоги. Я ему гаварыл, что они хлябают, а он сказал: других няма.

– Ладно, бульба недоделанная, хватай автомат и бегом, быстро, как только можешь.

Глаза его радостно загорелись. Мое решение облегчить его ношу сержанта очень обрадовало, однако скорости ему не прибавило. Теперь мешал вещмешок, который почему-то отвисал все ниже, а автомат прикладом цеплял ноги. Юра все свои усилия сосредоточил на борьбе с ним.

– Бульбаш! Не надейся, что я и автомат за тебя понесу, у меня всего две руки, два плеча.

– Да я ничего такого не думаю, – задыхаясь, ответил Юревич, но в его серых глазах явно промелькнула подлая мыслишка.

– Стоп! Быстро перебери шмотки в вещевом мешке!

Боец вытряхнул содержимое из мешка: две минометные мины в самом низу, четыре гранаты, мешочек с патронами, сверху одежда и пара банок сухпая, пустые фляги.

– Клади мины сверху и быстро перематывай портянки.

Я посмотрел в сторону вершины хребта, там были уже видны фигуры наших преследователей. Пора чуть охладить их пыл. Дал длинную очередь для острастки – пусть не спешат – и догнал сержанта.

– Бегом, бегом, пехота зачуханная! Мать твою!

И в довершение тирады дал ему под зад щедрого пинка. Сержант приободрился и поскакал гораздо резвее. Теперь со стволом пулемета не успевал за ним уже я сам. Тельняшка мокрая насквозь, рюкзак хоть и полупустой, а остатки боезапаса тянут плечи к земле. К земле давил и двенадцатикилограммовый ствол. Как он его нес предыдущие пятнадцать километров? Теперь мне предстоит бег по хребту со стволом!

Дышать становилось тяжелее. Черт меня дернул на эту войну. Где были мозги? Доброволец хренов. Так и пропаду ни за что. Хорошо, если легко, а если с мучениями?

Солнце медленно садилось и палило не так ужасно, как в полдень, но все равно палило. Хотелось пить, но воды не было. Кончилась еще утром. Мои семенящие шаги и легкая трусца Юревича совпадали по частоте, а его надрывное дыхание и мое тоже сливались в один хрип. Загнанные боевые лошади. Когда же ротный заметит, что мы гибельно отстали? А может, видит, материт, но надеется, что успеем уйти, и не хочет всех угробить?

Сзади послышались первые выстрелы, очереди пока не долетали, но так долго не может продолжаться. Проклятый ствол! Снова переходим на бег. Выстрелы придают ускорение. Хочется жить.

Впереди возникла гряда небольших камней, ствол с плеча на землю – очередь по горному склону повыше и еще одна – поближе. Меняю пустой магазин в лифчик-нагрудник, наполненный – в автомат. Теперь меняем ношу: ствол пулемета в руку, автомат на плечо, легче не становится, вновь возвращаю ствол на плечо. Чтоб треснул тот, кто придумал такой тяжелый пулемет, хорошо хоть он разборный. Быстро догоняю Юревича, руки для подзатыльника заняты, потому вновь отвешиваю ускоряющий пинок.

Это действует, но только минут на пять. Главное, чтоб он не упал и не отказался идти. Тогда обоим кранты, его не бросишь, а сил тащить нет. «Духи» нас нагонят быстро. Финалом будет короткая перестрелка, и придется себя любимого подорвать гранатой. А не хочется. Жутко не хочется.

– Юрик, милый, давай скачками, быстрее! Пошел на хрен с подскоком и притопом. Жить не хочешь, что ли?

Умоляющие глаза на грязном лице говорили, что хочет, но почти не может хотеть жить. Больше всего бесили эти хлюпающие сапоги, в которых он был как мальчик-с-пальчик и кот в сапогах одновременно.

Пули внезапно зарылись в каменистый склон совсем рядом. Вот это уже совсем плохо. Это уже полный абздец. Как они быстро бегут, гады. Видимо, преследователи спешат налегке.

Но эта «духовская» очередь придала силы и сержанту, и мне. Минут пятнадцать мы неслись как метеоры, с хрипом, с клекотом рваного дыхания в горле, слюна пересохла в запекшейся глотке. Сердце бешено рвалось из груди. Молотом бьет пульс в висках, ноги как чугунные, но бежать необходимо. Проклятый ствол! Бросить нельзя: пулемет без него – кусок железа, а запасного ствола в горах нет.

Не останавливаясь, разворачиваюсь и пячусь спиной. Даю очередь вдоль склона из автомата, зажатого прикладом под мышкой, не прицельно, но пусть «духи» сильно не спешат и не радуются добыче прежде времени.

До меня долетел вопль дикой радости Юревича.

– Наши! Вижу наших! Скорее, товарищ лейтенант!

Ну, вот, теперь он меня подгоняет…

У берега речушки лежали оба брата-мусульманина и о чем-то мирно, как дома, беседовали на своем языке.

– Мурзаилов! Уходим!

Пулеметчик нехотя прервался и с уверенностью бывалого солдата на ломаном, гортанном языке, отдаленно напоминающем русскую речь, начал костерить молодежь, горы, жару, солнце. На его сером, обветренном, заросшем щетиной лице появилась ободряющая улыбка. Как он умудрялся постоянно зарастать щетиной до самых глаз? Загадка. Недаром он с высокогорного Памира.

По ручью никто не крался, «духов» нигде пока не видно, поэтому нужно быстрей уходить. Мы дали в обе стороны вдоль ручья несколько длинных очередей из пулеметов и тоже побежали. На вершине склона нагоняем выползающих измученных солдат.

Смотрю на их лица, вглядываюсь в их глаза. Выдержат ли? Смертельная тоска и усталость. Пот струится по лицам и телам ручьями, гимнастерки белые от засохшей соли (это едкий солдатский пот). Пыльные сапоги и ботинки хлюпают растоптанными подошвами. Они карабкаются как вьючные мулы. Хрипы, кашель, мат. Мало обстрелянная молодежь пока плохо справляется с выпавшей на ее долю войной. Ну, ничего. Через три-четыре месяца это будут нормальные солдаты – те, кто выживет! Те, кто не будет стараться закосить и сбежать куда-нибудь в тыловое подразделение (в санчасть или же госпиталь).

Сержанты затаскивали на вершину склона выдохшихся. Я тоже от протянутых рук не отказался.

Ротный взглянул насмешливо.

– Дополз? Я думал, ты пропал с этим маломерком и вертушки нужно вызывать – выручать.

– Да, это еще ничего – наш грузин чуть дуба не дал. Еле-еле откачали. Давай бойцов немного разгрузим, постреляем по «духам»?

– Сейчас доложу Подорожнику обстановку и отдолбимся.

– Связист! Связь с комбатом!

Я прошел вдоль цепи лежащих ничком солдат. Вроде силы их покинули, умирают и никогда не оживут, но дай команду – и, проклиная все, пройдут еще и еще много километров, сколько надо, и будут идти, пока не выйдут на задачу. А куда денешься?

– Артиллерист! Ставь миномет, комбат дал добро пострелять по «духам». Наводи по тому склону и молоти вдоль хребта метров на пятьсот, расстреляй все мины. АГС и «Утес», лупите по той стороне ущелья, как только разглядите движение. Огонь пятнадцать-двадцать минут, и живо рвем отсюда к броне.

Бойцы радостно притащили мины к расчету, а после команды взводного минометчики принялись плюхать эти мины на ту сторону ущелья. Движение «духов» быстро прекратилось. АГС и «Утес» отстрелялись, теперь оставалось по ленте, на всякий случай.

Кавун посмотрел в бинокль на результаты работы и, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу.

– Уходим! Ты вместе с Зибоевым и Мурзаиловым вновь прикрываешь роту. Через десять минут догоняй, подбирая отстающих доходяг.

Пехота ушла, а мы лежали и вглядывались в противоположный берег. Желания догонять «шурави» после ураганного огня у мятежников больше нет. Полежали, расслабились, отдышались, отдохнули.

– Убегаем, мусульмане, и быстро! Очень быстро!

Радостно подхватив пулеметы, солдаты побежали догонять своих, да так, что за ними и не успеть!

Через тридцать минут на последнем гребне я поравнялся с колонной роты. Перед нашими глазами открылась необычайная картина. Огромное скопление нашей техники, которая вся в оранжевом обрамлении.

– Ого! Чем их повара кормили? – заржал Кавун. – Пронесло бойцов чем-то необычайным, экзотическим.

– Скорей вниз! Может, нам тоже этого продукта осталось, – мечтательно произнес я и жадно облизнул губы. – Жрать хочется весь день:

ни банки в мешке, ни сухаря в кармане.

– Ну, ты – раб желудка, Ник! – засмеялся и весело хлопнул меня по плечу Серега Острогин.

– Все, хватит болтать, всем быстро вниз. «Трупы» гнать, то есть доходяг, как можно скорей, через полчаса ни одной машины там не будет, и мы начнем запрыгивать на ходу. Вперед, пехота, внизу – жратва и отдых, а кто отстанет – я не виноват! – громко и торопливо скомандовал ротный.

Мы спускались все быстрее и быстрее. Бежать без мин и пулеметных лент с пустыми мешками, конечно, гораздо легче. Повстанцы были на приличном расстоянии и стреляли лишь для острастки, подгоняя нашу последнюю роту, спешащую к своим. Ну, ничего, наведем на «духов» с брони авиацию. Хватит нас гонять как зайцев.

Одного я так и не понял: зачем мы приходили сюда, если бежим без оглядки и боимся опоздать? Зачем мы тут бродили десять дней? Стреляли, взрывали, сжигали? Кто, зачем и как все эти операции планирует?..

***

А началась эта операция красиво, как в кино. Прямо реклама советской военной мощи. Нас привезли на аэродром, построили, пересчитали, проинструктировали, еще раз проинструктировали, еще раз пересчитали, опять проинструктировали, еще раз пересчитали… Это было много раз, почти бесконечно.

К вечеру транспортные самолеты стали прогревать двигатели. Старые «АН-12» постепенно заполняли тремя батальонами. И это все от нашей дивизии. Стратегия этой операции была замысловатой и необычной – десантирование в район Черных гор, что под Джелалабадом. Вся хитрость заключалась в скрытой и быстрой переброске пехоты самолетами, а броня неспешно выдвигалась в этот район позднее. Вначале нас бросали к границе с Пакистаном, отрезая «духам» отход, а затем мы должны были прочесывать горы и кишлаки, постепенно возвращаясь к основной дислокации бронегруппы.

Самолеты загружались солдатами под завязку, да не просто под завязку, а так, что бойцы стояли один к одному, как карандаши в коробке, бросив под ноги мешки (лететь всего минут сорок). Некоторые стояли на самом краю поднимающейся откидной аппарели. Наш первый батальон грузился последним, а первая рота – самой последней в батальоне. Я с интересом наблюдал за этим процессом. Суетливо подгонял вместе с ротным солдат и вскоре с удивлением обнаружил, что ни мне, ни Кавуну, ни комбату и еще паре офицеров места нет в самолете, как мы ни пытались туда втолкнуться.

Седой генерал – комдив Максимов – звучно крякнув, скомандовал садиться вместе с ним в салон – гермокабину. Жизнь становилась еще веселей. В забитом чреве грузового самолета, стоя и потея, некомфортно лететь я, конечно, не желал. А с комфортом – с удовольствием! Только заскочили в командирский салон и сели в уголке, как транспортник тотчас же помчался по бетонке и взлетел.

Почему-то в самолете сразу же раздались рычание, визги, вопли, шум, гам. На шум прямо по головам солдат бросился «бортач», через двадцать минут этот прапорщик вернулся, трясущийся, бледный и весь взмокший. Он доложил генералу, что боковой люк начал почему-то отходить в сторону и открываться. Еле-еле его притянули на место и закрыли. Может, на земле не закрыли хорошо, может, кто-то что-то нажал. Шутники!

Кровь отхлынула от лица комдива, и он смертельно побледнел. И мы все похолодели. Если бы люк совсем отошел на вираже, то выдуло бы не один десяток солдат. Отбомбился бы лайнер пехотой по Кабулу. В гробовой тишине мы летели до Джелалабада и только на месте, построившись и проверив людей, дали волю чувствам и матам. Эта красивая операция могла обернуться катастрофой. Набили бойцами самолеты, как селедками бочки, и доложили в Москву о выдающейся стратегической операции. Александры Македонские, Наполеоны хреновы! Наверное, керосин экономят, раз нас перевозят как скотину. Сначала разворуют все, а потом экономят. Форменное свинство!..

Древний Джелалабад мы даже не увидели, потому что рано-рано утром влезли в вертушки и полетели к границе в непреступные горы. Задачи подразделениям поставили перед самым вылетом. Перебрасывали нас в Черные горы, где уже вовсю шел тяжелый бой в укрепрайоне. Десантники и местная бригада бились, зажатые со всех сторон. Ротный пришел с совещания и застонал, заломив панаму: замена опять под угрозой!

– Братцы! Там мясорубка! Не хочу! Один штурмовик и «крокодил» сбиты. Теперь мы пойдем штурмовать горы, уничтожать систему ПВО.

Распределили десанты по вертолетам, подали списки Подорожнику, и на загрузку.

«Борты» уходили один за другим в мутное небо. Холодное раннее утро, голодный желудок, чужая страна и незнакомая местность – все это совсем не настраивало на веселый лад. Бомбежка была слышна даже на аэродроме, да и армейская артиллерия била беспрерывно.

Быстрый воздушный подскок на вертолетах к площадке. Мою группу выбросили немного в стороне от батальона, над нами возвышался какой-то бугор. Взводный старший лейтенант Александр Пшенкин, с которым я оказался вместе, был заменщик, но к нам попал после госпиталя из третьего батальона и в рейд шел в первый раз. Полтора года старший лейтенант парился на горной заставе и теперь попал в переплет.

– Саня! Жмем быстрее вверх, пока эта горочка пустая и, кажется, нет «духов», – прокричал я сквозь шумы винтов удалявшегося вертолета, указывая рукой на сопку.

Пыль и сухая трава, поднятые вертушкой, забивали рот, нос, глаза. На плато ниже нас вертолеты садились под непрерывным огнем противника. Один из вертолетов улетел, оставляя за собой дымовой шлейф. Бойцы, спрыгивая на землю, сразу вступали в бой. Вершина, которая возвышалась над остальными холмами и господствовала над плато, изрыгала плотный бесконечный пулеметный огонь по нашим не подготовленным позициям. Да их и позициями-то трудно было назвать. Бойцы зарывались куда могли, строили лежа, где высадились, сооружая под обстрелом укрытия из камня.

На укрепрайон боевиков пикировали пара за парой штурмовики, непрерывно меняя друг друга, и наносили ракетно-бомбовые удары. Однако ответный огонь по самолетам и вертолетам не стихал. В воздухе крутили карусель четыре «Ми-24», которые также били по вершине.

Наш взвод оказался в тылу у «духов», и нашу группу они почему-то не заметили. Расчет АГС попал с нами, поэтому, разместившись на высоте, бойцы быстро закрепили гранатомет на станок.

– Саня, противника видишь? – спросил я взводного. – Начинай бить по ближайшему холму к нашей высотке.

– А может, тихо отсидимся? Если басмачи на нас полезут, то не уйти. Где рота – ведь непонятно, а рядом своих больше нет. Собьют с горки и перестреляют!

– Мы отсидимся, а там, в лощине, комбата задавят. Бьем по «духам» из всех стволов! Десант из низины выбьют и за нас возьмутся, – не согласился я со взводным и подозвал молодого солдата, недавно прибывшего к нам с пополнением. – Эй! Снайпер! Керимов! Всех, кого увидишь на горе, – мочи! Не давай продвигаться наверх! Чтоб никто через лощину не переполз, понял? Всем остальным рассредоточиться!

Бойцы расползлись по холму.

– Дубино! – окрикнул я замкомвзвода. – Распредели солдат: двух наблюдать за тылом, двух – на левый фланг, и ты с ними, двое – со мной, гранатомет со взводным будет. И связиста мне! Я пошел на склон, а ты, Саня, командуй АГСом.

– Хорошо. Но смотри, сам башку лишний раз под пули не подставляй, – попросил меня Пшенкин.

По карте мы определили наше местонахождение. Я вышел на связь, доложил и услышал в ответ сердитый голос ротного:

– Какой вас хрен туда занес? Как будешь оттуда выбираться? Мы в пяти километрах на хребте над вами.

Вот это высадили летуны! Пять километров в горах – это пятнадцать километров по равнине. Ого!

– Не хрен занес, а вертолет «Ми-8»! – ответил я Кавуну. – «Духи» у нас как на ладони и пока взвод не засекли. Мы закрепились, предлагаю долбануть им во фланг!

– Подожди, спрошу у старшего.

В разговор тут же вмешался комбат.

– «Бакен-02»!

Это был мой позывной.

– Видишь обстановку? Что скажешь?

– Вижу все очень хорошо, – откликнулся я. – Внизу бой, наши прижаты.

– Это я и прижат! Понял меня? Чем поможешь?

– АГС и десять стволов, отвлеку часть огня на себя, накрою две-три точки «духов».

– Помогай быстрее! Много «трехсотых» и есть «ноль двадцать первые». Быстрее давай огня!

Ну, вот само собой и разрешилось: вызываем огонь на себя. АГС выплюнул большинство выстрелов ленты и накрыл два укрепления «духов», а снайпер завалил пару «басмачей». Наш дружный огонь расшевелил этот большой человеческий «муравейник» напротив наших позиций.

Такой наглости афганцы, очевидно, не ожидали. Прямо под боком сидит группа русских и расстреливает героев – моджахедов. В бинокль видно было, как мелкие отряды человек по десять перебежками двинулись к нам. Ага! Испугались окружения, канальи! Мы ведь им отходные пути отрезали.

– Бойцы, мордой в землю не зарываться! Снайпер, прикроешь меня. Я из нижнего укрытия буду бить и немного отвлеку огонь на себя, а ты снимай «духов» по одному. Дубино, тоже прикрывай меня огнем!

Идея, как отвлечь на себя внимание банды, была простая. Если снять у АКСУ пламегаситель, то автомат стреляет в горах так громко, что кажется, это бьет крупнокалиберный пулемет. Пусть душманы подумают, что тут работает мощная огневая точка, и огонь перенесут с гребня на меня, тогда ребятам будет легче. Ну, право, не дурак ли?!

Укрывшись в валунах и соорудив из камней бруствер, я выпустил в сторону «духов» пару магазинов. Толку от этой пукалки на таком расстоянии никакого, но шума как от автоматической пушки. Моя стрельба произвела должный эффект. Что тут началось! Пули градом сыпались на валуны, с визгом улетали во все стороны рикошеты. Я стрелял лежа, приподняв руку с автоматом, попасть в меня мог только рикошет, но все равно было жутковато.

Снайпер сверху время от времени производил отстрел наступающих. Дубино, даже не знаю, прицельно ли, также вел ответный огонь. Не понимая толком, что у нас за вооружение, афганцы прекратили перебежки. Но затем, когда гранатомет, самое наше мощное оружие, перестал работать, они опять поползли изо всех щелей.

– Взводный, что слышно? – заорал я. – Почему молчит АГС? Дубино! Там остальные еще живы?

– Да живы мы! Взводный на связи и говорит, что кончились все гранаты. «Духи» все лезут и лезут. Товарищ лейтенант, я вас прикрою трохи, а вы выползайте, а то отрежут вам отход.

Снарядив расстрелянные магазины патронами, я, как ползучий уж, выбрался из своего укрытия. Хорошо, что в небе начало смеркаться. Пули свистели, но меня враги вроде бы не видели, поэтому я и выбрался целым и невредимым.

В глазах сержанта было веселье и одновременно ужас.

– Это було что-то! Я такой стрельбы еще не слыхав. Вы прикалываетесь, а нам тут не меньше вашего досталось, а могет, быть и бильше. Они, наверное, ползут за мощным пулеметом, трофей хотят взять, а тут всего-то плевательница, АКСУ.

– Васька! – оборвал я его. – Стреляйте экономно, сейчас поговорю с комбатом, будем рвать когти отсюда, пока это возможно.

Взводный Пшенкин лежал в окопчике и переговаривался с Кавуном по связи. Тот наблюдал нас в бинокль и ставил задачу на выход.

– Что говорит? – спросил я у Пшенкина.

– Все роты уже отползли в укрытия, надо уходить и нам, как стемнеет. Конечно, если раньше «духи» не обложат нас со всех сторон. Можем опоздать с отходом…

Авиация работать уже закончила. Теперь по укрепрайону била артиллерия, а разведка, пехота и десантники отступили на ночь на дальние высотки. Мы остались вблизи «духов» совсем одни.

– Ну что, Саша, добьем последнюю ленту гранатомета по «духам» и быстро уходим! Задержимся на лишних десять минут – и нам кранты, не выбраться. Командуй взводом, а я и Дубино прикроем отход! Только минут на пять, не больше!

«Черт, опять придется отходить в замыкании!» – подумал я с сожалением. Теперь хотелось быстро драпать!

– Ладно, только не отставай, не засиживайся: если не успеете проскочить, то сам понимаешь, помочь тебе будет невозможно, – как бы извиняясь, сказал Пшенкин.

– Не отстану! Жить хочется не меньше твоего…

Я переполз к валунам, за которыми укрывались замкомвзвода с двумя бойцами. Солдаты время от времени не прицельно, для острастки шумового эффекта, били вниз по склону и по противоположному холму. С каменной гряды и из распадка отвечали более интенсивным огнем: патроны враг не жалел. Темнело все быстрее.

«А в сумерках и проскочим», – мелькнула в голове мысль, и я уверовал в спасение.

– Ну что, товарыш лейтенант? Надеюсь, мы недолго тут будэмо развлекаться? – с надеждой спросил Дубино; в глазах сержанта появилась явная тревога.

– Итак, бойцы, – довел я приказ своей группе. – Мы с Дубино некоторое время прикрываем отход, а вы бегом к гранатометчикам.

Обрадованные молодые солдаты быстро уползли за камни на карачках, как большие худые пауки.

– Товарыш замполит, и мяне, и сэбэ погубите! Может, усе зараз уйдемо?

– Не дрейфь, бульба, успеем, прорвемся! Хватит болтать, заряжай магазины, – оборвал я нытье сержанта. – По два рожка расстреляем и драпаем.

Нагло и в открытую «духи» не перебегали, но все равно потихоньку перекатывались и переползали ближе и ближе. Как только мы прекратим стрелять, они, конечно, поймут, что добыча уходит, и сразу начнут преследование. Небо становилось все сумрачнее, в глубокой лощине сгущался туман, поднимаясь к вершинам. Солнце уже скрылось за хребтом, и только на западе еще оставалось чуть заметное красное свечение. Значительно похолодало, усилился ветер. Тоже хорошо, по холодку легче уходить.

Минуты за четыре мы расстреляли плановые четыре магазина патронов, на всякий случай я бросил в распадок гранату. Взрыв отозвался вместе с гулким эхом криками проклятий. На пятую минуту терпения у меня не хватило.

– Васька, если хочешь жить, то беги быстро, как сможешь! И даже еще быстрее!

Мешок за спиной, полный продуктов, тянет назад, лифчик-нагрудник сдавливает грудь и живот. Дышать тяжело, и когда еле идешь, а когда бежишь – сердце вырывается из груди. Вскоре в лощине мы нагнали свой взвод. Ночь сгустилась, и впотьмах мы чуть не заблудились и не промахнулись тропой.

– Саня, Сашок, это мы! – громко и радостно вскрикнул я, опасаясь, что ненароком свои с перепугу расстреляют.

– Ну, молодцы, я боялся, что вас отсекут от нас! – обрадовался Пшенкин.

Бег по пересеченной местности с оружием, боеприпасами, экипировкой да еще с автоматическим гранатометом только называется бегом. Прибавить скорость было совершенно невозможно. Стрелковое оружие гранатометчиков тащили другие солдаты, а ведь у каждого еще по две минометные мины для приданного миномета. Вот она, каторжная работа горной пехоты. Все свое ношу с собой и не свое – тоже!

Совсем стемнело. Ночь в горах обрушивается на землю столь стремительно, что просто не успеваешь приготовиться к ее приходу. Темень – хоть глаза выколи, до восхода луны ничего не видно в метре. А луны на небе, к нашему счастью не было. Мы шли вроде по верному направлению, но могли и сбиться.

Ночь нас пока спасает, но может и предать, если заблудимся. Выпустишь сигнальную ракету – обнаружишь себя, и можно не успеть уйти. «Духи» бегают налегке, а мы нагружены, как ишаки.

Там, где несколько минут назад был наш взвод, уже закрепились мятежники. Они, не зная, где мы точно находимся, вели некоторое время огонь во все стороны, но вскоре эта беспорядочная стрельба прекратилась.

– Васька, поставь пару растяжек на тропе, – приказал я замкомвзвода. – Может, нарвутся, это их задержит.

Поясню не знающим гражданским: растяжка – это когда к кольцу запала гранаты привязываешь нитку или веревку. А эту нитку – к какому-нибудь камню или ветке. Чуть дернул ниточку, и через четыре секунды – взрыв.

И все же нам повезло, ловушка нашла свою жертву. Минут через шесть-семь сзади раздался взрыв, затем крики и стоны.

– Кому-то не подфартило, – глубокомысленно изрек Дубино.

Сразу после взрыва «духи» открыли ураганный огонь, стреляли не прицельно, пули свистели в воздухе, рикошетили от камней с леденящими душу взвизгиваниями.

Взвод уходил, пригибаясь к земле, все быстрее и быстрее. Солдаты втягивали головы, испуганно озираясь, было жутко и неприятно. Однако наши растяжки, поставленные на тропе, чрезмерное рвение преследователей охладили. Огонь из автоматов не приближался. Остановились? Очевидно, у них появились убитые и раненые. Может, зацепило? Вторую растяжку «духи» пока не задели: то ли не дошли, то ли сняли, то ли обошли стороной.

Ротный по связи дал ориентир: пускаю две ракеты – красную и зеленую. У подножия высотки нас встретят свои.

Невдалеке впереди разрезали черное небо ракеты. Ура, мы от роты были совсем близко. Минут через пятнадцать на подъеме натолкнулись на наше подкрепление – это первый взвод Острогина спустился на помощь.

Спасены!

***

На высотке командир роты расположился вместе с комбатом – группа управление батальона вышла в наше расположение. Сейчас к чему-нибудь да и придерутся. Например, к форме.

– Ну, что, все целы? Что за взрыв был недавно, докладывай, комиссар! – с хода рявкнул Подорожник.

– Все на месте, все целы, оружие в наличии, а на растяжке «духи» подорвались, – отрапортовал я ему весело.

Взводный благоразумно пристроился за моей спиной. Ну, Пшенкин, ну, жук! Все шишки теперь мне достанутся. Комбат был службист, брюзга и умел, даже если не за что, найти повод и взгреть.

– Ну, у тебя и вид, комиссар! – «Комиссар» он всегда выговаривал ехидно и грассируя буквами «р» и «с». – Чисто партизан. Что на тебе одето и обуто?! Какой пример солдатам?! Комбат по форме одет, начштаба – по форме. А в ротах что ни офицер, то нарушитель формы одежды, все в кроссовках, в тельняшках! Ты с какого авианосца сбежал, лейтенант? – начал постепенно распаляться майор.

Брызгал ли он при этом слюной, в темноте было не видно, но что забавные чапаевские усы, торчащие в разные стороны, сильно дрожали, – это было заметно.

– Батальонного замполита в горы не загонишь, а ротный замполит как анархист одет! Всем охвицерам привести себя в порядок! Командир роты! Усилить охранение и наблюдение. Вести ночью беспокоящий огонь и пускать раз в полчаса ракету. «Духи» вокруг орудуют, а тут не офицеры, а сброд какой-то! Зеленые, мальчишки! – рявкнул Подорожник.

Скрипя зубами и продолжая ругаться, он ушел.

– Он с чего с цепи сорвался, Иван? – спросил я шепотом ротного.

– Мы его переползания весь день прикрывали, огонь на себя отвлекали, еле-еле из окружения ушли, а он как на врагов набросился! Старый мудак!

– Да не кипятись! – равнодушно и даже легкомысленно ответил Кавун. – Весь день наш Чапай со взводом связи под пулями лежал, натерпелся страху, наползался – вот на нас зло и срывает, вместо благодарности. Ты же знаешь: его любимый конек – форма, порядок, устав. Ничего, обтешется, еще сам тельняшечку попросит достать и кроссовки наденет. И никакой он не старый – тридцать четыре года ему всего-то…

Ветерок приносил не только бодрость, но и тревогу. Время от времени по укрепрайону били «Грады», вели огонь артиллерийские орудия. Иногда часовые давали от испуга очередь в темноту, тогда вспыхивали ракеты, раздавался треск нескольких очередей, и наконец все стихало.

«Духи» себя не обнаруживают, их позиции как вымерли. Зализывают раны. Что-то будет завтра?

Растолкав Острогина и напомнив ему про очередь на дежурство, я осторожно, чтоб не наступить на какого-нибудь ленивого бойца, не построившего себе укрытие, побрел спать.

Свекольников опять дремал, но не спал. Болтать уже не хотелось. Руки, ноги и спина требовали отдыха, а голова – хорошего сна…

***

Подъем начался раньше, чем мы ожидали. Утренний воздух был довольно прохладным, конечно, ведь уже ноябрь на дворе. От холода изо рта шел пар, воспалившееся горло побаливало, спальник покрылся росой, а на камнях проступил даже иней.

Ротный неласково пихал меня в левый бок ногой и торопил.

– «Духи» по наблюдению вроде ушли, идем чесать местность, разведка уже спустилась. Поднимать роту – быстро! На сборы пятнадцать минут! Офицеры, ко мне!

Наскоро поставив нам задачу, Кавун сориентировал офицеров по карте. Через пятнадцать минут вершина была пуста, и бойцы цепочкой поползли на плато. Пока подразделения добрались до укрепления «духов», разведчики и саперы уже осматривали высоту.

Засохшей крови и окровавленных бинтов было очень много, но ни живых, ни раненых, ни убитых мятежников не нашли.

– С собой, как и мы, всех тащат, – уважительно сказал капитан Кавун. – Видишь, Ник, законы войны у нас с ними одинаковые. Никого не бросили! Трупы куда-то забрали, схоронили.

Действительно, мертвых они унесли, а оружие не смогли, бросили. На вершине осталось несколько пулеметов, безоткатное орудие, миномет, много боеприпасов.

Вскоре на вершину поднялась группа управления полка. Толстый, пыхтящий командир полка, забравшись наверх, сходу выпил полфляжки воды. Пухлые щеки и губы Филатова тряслись от напряжения. «Батя» был командиром, уважаемым всеми офицерами и солдатами, но наблюдать за его передвижениями по горам было очень весело. Кроме автомата, остальное имущество таскал здоровенный сержант-ординарец Леха. Мы ему искренне сочувствовали. Следом выполз замполит полка Золотарев, это тоже мужик не худенький и внешне похожий на пончик с губами-пельменями. За четыре месяца он в первый раз выбрался на боевые, наверное, пошел за орденом.