Текст книги "Северная ведьма. Книга вторая. Наследие"

– Разные, – усмехнулся Игорь, – я цифры не запомнил. Еще не разбираюсь. Но заплатили мне больше.

– Вот. Хорошо, что ты сам разобрался. А я ведь в сумки не заглянул.

– А как же ты покупал? Ты же должен был больше морякам заплатить. Как это получилось?

– Да моряки в такие тонкости не вдаются, Игорёша! Они берут оптом гонконговские. И не по сто пятьдесят или двести баксов, как мы здесь думаем. Ведь «японские»! А по пятьдесят – «гонконг»! Им все по херу! У них навар капитальный.

– Хорошо. Тогда ответь мне еще на один вопрос. Я так и не могу понять. Зачем же, все-таки я вам нужен? Почему они сами не выносят свой товар из порта?

– Ох-хо-хо. Как вы интеллигенты думать любите. Казалось бы, бери деньги, пока они в руки идут, и делай ноги. Нет! Он остановится, и будет разбираться. Что, да почему. Вот тут вас, мыслителей и берут за ж…у с поличным. На месте. Хорошо, что еще моральные принципы не приплел.

– С моральными принципами я сам разберусь. Ты мне на вопрос ответь.

– Здесь, дюша мой, все просто, – Миша вздохнул, – засвеченные они. В порту у них все схвачено. И погранцы и таможня. А за территорией их ждут. Правильные менты их ждут. …Или голодные.

Игорь потряс головой. В этом еще разбираться надо будет. Еще час отыграли, усталые расселись в автобусе и тронулись. Куда ребята? В Кильдинстрой.

Через день, после того, как они вернулись в Мурманск, Игоря дома нашел один из тех мужиков, с которым он разговаривал в порту и который предлагал повторить операцию. Игорь не стал расспрашивать мужика, как тот его нашел. Этой же ночью, в порту Игорь на три тысячи взял у него три «семьдесят седьмых» Шарпа и вынес их на вокзал. А еще через неделю он отошел от уходившей в Кандалакшу электрички с пачкой денег. До самого дома он не доставал их из кармана, только щупал иногда рукой растолстевший карман. Дома сел на кухне, раскрыл пакет и пересчитал деньги. Перед ним на столе лежали одиннадцать тысяч четыреста рублей. Ё моё! Он обхватил голову руками. Прошла неделя с небольшим с того дня, как он разговаривал с Мишей первый раз. И вот! Он в отпуске. И заработал столько денег. Ё моё. Как об этом говорить Нине? Пожалуй, спрячу. Придумаю что-нибудь. Потом скажу

Глава десятая. Тихое счастье

Наталья сидит посреди постели в ночной сорочке, скрестив по-турецки ноги, прижав ладошки к щекам, и покачивается.

– Накройся одеялом, холодно, – Виктор подтянул к ней край одеяла.

– Отстань.

– Я не понимаю, такое впечатление, что я тебя врасплох застал этой новостью.

– Боже мой! Витя! Святая непосредственность! Он сказал, и все должны это воспринимать немедленно и без обсуждений. Что-то мне это напоминает. Ты и женился так. Раз-раз! Всё! Он решил. Хорошо, что я тогда не против была.

Наташа вытерла ладошками слезы.

– Погоди, родная. Дня три-четыре назад ты сказала, что готова моего сына взять в семью. Ты так сказала. Сама. Сказала, что всегда хотела сына. Было такое?

– Витя! Я не боцман и не лоцман, я не член твоей судовой команды, понимаешь? Разговаривай со мной как-то по-другому. Можешь? Я твоя жена, я мать, я женщина, в конце концов!

– Хорошо, – Виктор сел на край кровати, засунул руку за ворот и потер грудь, – давай все сначала и спокойно.

– Что такое, Витька? Давит? Болит? Аленка, иди сюда, – крикнула в приоткрытую дверь.

Щель стала шире и в ней сейчас же появилась физиономия Аленки.

– Что, мама?

– Принеси из кухни стакан воды. В чайнике холодная кипяченая.

Сама вскочила с кровати и начала шарить в тумбочке.

– Да оставь, Наталья, пройдет.

– Витя, это само не проходит. Ты, пожалуйста, привыкай к этому.

Наталья накапала в стопочку из пузырька, дала таблетку под язык и заставила Виктора лечь.

– Так. Оставим разговор на завтра. Терпит? Или вы завтра с вещами?

– Прекрати, Наташа. Без твоего согласия я не собираюсь ничего предпринимать. Этого тебе достаточно?

– Мама, а в чем дело? Что случилось? – Ленка присела на край родительской постели.

– Доча, лезь под одеяло, холодно, – Виктор приподнял краешек.

Лена немедленно юркнула к нему под бок.

– Как? Не болит? – Наталья взяла руку мужа и стала нащупывать пульс.

– Наташа, прекрати, все в порядке. Что вы панику подняли.

– Папа говорит, что Герман, ну…, брат твой, придет к нам жить.

Наталья взяла стакан, в котором оставалась вода и выпила. Перевернула стакан, как бы проверяя, не осталось ли на дне, и поставила стакан на тумбочку.

– Натуля, родная, успокойся. Это не мне, это тебе корвалол, я вижу, пить надо. Ты меня прости. Я грубое, бесчувственное чудовище.

В это время Ленка вскинулась, и теперь сидела, прижав к груди одеяло, и широко открытыми глазами поочередно смотрела то на отца, то на мать.

– Правда, Натуль, я не знаю как, но я должен был…

– Да ничего ты не должен был, – вздохнула Наталья, – к такому не подготовишь. Ты мне лучше расскажи, как все это происходить будет? Ты ведь с ней встречался. Это вы с ней так решили? И с чего это вдруг?

– С кем, с ней? – Ленка дернула за рукав пижамы отца.

– С мамой Германа, – поморщился Виктор.

– А когда он к нам переедет?

В глазах Ленки заблестели искорки не просто любопытства, а неподдельного ожидания радостного события. Мать с осуждением посмотрела на неё.

– Ленка, иди спать. Завтра он к нам точно не приедет. Так что спи спокойно.

– Мам, ну мне интересно. Я же знаю, вы сейчас об этом говорить будете.

– Не будем. Мне завтра на работу, мне вставать рано. Иди доча, хоть ты меня пожалей, не трепи мне нервы.

Лена надула губы, вылезла из-под одеяла и направилась к двери. Уже в дверях обернулась.

– А в какой комнате он жить будет? Спать он где будет?

– М-м, – Наташа приложила пальцы к вискам, – я не доживу до завтра.

Дочка ушла, а Виктор с Наташей проговорили до глубокой ночи. Наталья ясно понимала, что Виктор принес в дом не просто неожиданную, в чем-то горькую для неё новость, а он, видимо, до конца сам не сознавая, менял их жизнь таким крутым образом, что потребуется много её душевных сил, чтобы в семье вновь восстановился покой и относительное равновесие. Именно её сил. Она считала, что Виктор воспринимал происходящее, как уже свершившийся необратимый факт. Он решил забрать сына в свою семью. Всё. Мужское, волевое решение. Сына, которого он, на самом деле не знал, не видел с момента рождения, и которого воспитывала другая женщина, и другая семья. А теперь еще, как выясняется, и воспитание это происходило за границей, в другой стране. Где он учился? Чему он учился? Какие у него отношения с той семьёй, и какие будут с новой?

– Ты все заранее усложняешь, – убеждал её Виктор.

– Это видимый минимум проблем, которые нас ждут, – отвечала Наташа.

– Будем решать их по мере поступления.

– До того, как они на нас обрушатся, я должна знать как можно больше. Я должна к ним быть готова.

Заснули, не договорив. Утром, уже одетая, Наташа вошла в спальню. Виктор вскочил с постели.

– Что же это я? Проспал, и завтрак вам не приготовил. Ты не сердишься?

– И не подумаю. Ложись и досыпай. Я вот что хотела тебе еще сказать. Ты ведь будешь встречаться с матерью Германа. Пожалуйста, как можно больше расспроси её о сыне. Потому, что мне не очень хотелось бы с ней встречаться. Понял? Так, быстро целуй меня, и я побежала.

Виктор обнял жену. Она чмокнула его в нос и оттолкнула.

– Всё, я пошла. Смотри не заблудись между двумя женщинами.

– Наташка! Я, мне кажется, распустил тебя. Бунт на корабле?

Закрыл за своими девчатами дверь и понял, что уже не заснет. Все ночные разговоры, все доводы Натальи вновь завертелись в голове, требуя ответов. Все-таки Наталья по складу ума инженер, подумал, все ей должно быть понятно, все должно по полочкам быть разложено. А жизнь, её в схему не уложишь. У Виктора принцип борьбы с возникающими вызовами судьбы по мере их поступления, был основным. Жизнь и работа в море приучили его быть готовым к неожиданностям, но обходиться при этом тем набором защитных действий, которые укладывались в штатные расписания, инструкции и положения. Все остальное – это импровизация, основанная на твоих личных качествах. А сейчас в действиях Наташи, скорее всего, сказывалась ревность. Да и переживает она за меня, пришло в голову.

Во второй половине дня позвонил Аркадий Петрович, то самое медицинское светило, что принимал его первый раз, с которым познакомила его Варя. Посоветовал взять с собой пижаму или халат, тапочки и явиться к нему в клинику. Предупредил, что придется остаться на ночь и, возможно, не на одну. Виктор сразу же позвонил Наташе, чтобы не волновалась. А вечером, когда закончились все процедуры, позвонил Варе. Варя немедленно отреагировала.

– Я, пожалуй, к тебе сейчас приеду. Не засыпай.

– Еще чего. А как тебя пустят? Здесь строго с этим.

– Обижаешь, – и положила трубку.

Буквально через полчаса Виктор услышал в коридоре стук каблучков. Но шли явно двое. Вошла Варя в сопровождении дежурной медсестры.

– Как вы себя чувствуете? – медсестра нагнулась к нему и спросила шепотом.

Виктор спустил ноги с кровати и стал искать тапки.

– Сестричка, ну что вы? Я готов с вами хоть на танцы, хоть в кино идти, а вы о здоровье спрашиваете.

– В кино, я думаю, вам есть с кем ходить, – медсестра скосила глаза в сторону Вари, – а сейчас вставайте, я вас провожу.

Варя ободряюще улыбалась из-за спины медсестры. Тихо вышли из палаты, прошли по пустынному, с гулким эхом коридору и остановились перед дверью «ординаторская». Сестра открыла своим ключом дверь, пропустила Виктора с Варей и прикрывая снаружи дверь вежливо улыбаясь, сказала:

– Вы, когда будете уходить, закроете и мне ключик вернете. Хорошо? Я в конце коридора, в «дежурной». Хорошо? – улыбнулась заискивающе, так, как улыбаются только очень большому начальству.

– Хорошо, хорошо, – Варя ответила, сдержанно кивнув.

– Варя, что-то случилось? От кого мы прячемся? Могли бы и в коридоре посидеть.

– Витя, не напрягайся. Не хочу никого вокруг видеть. Сколько лет я тебя не видела? Имею право. Садись вот сюда, на диван. А я напротив сяду, за стол. Я твой врач.

– Герману пятнадцать? Вот столько мы и не виделись. А уехала ты по собственному желанию, вот мы и расстались.

– Ой, Витя! Ну что ты говоришь? Нет. Не хочу в детских разборках участвовать. А хронологию тех дней я тебе могу с точностью до одного дня напомнить.

– Варя.

– Все. Забыли. Эту тему мы больше обсуждать никогда не будем. Я хоть и ведьма, но в первую очередь я женщина, и мне это больно вспоминать.

Виктор вздохнул и опустил голову. Варя пересела к нему на диван и положила руки ему на колени.

– Ты лучше скажи, как себя чувствуешь?

– Варя, а сюда не войдут? Я покажу тебе, как я себя чувствую.

– Никто, без моего желания и разрешения сюда не войдет. Если бы ты сейчас смог оказаться в коридоре, то ты бы и двери этой не увидел. Нет её.

Варя улыбалась, и невозможно было понять, шутит она или говорит серьёзно. Виктор глянул на закрытую дверь и хотел встать. Ему захотелось открыть дверь, понять, о чем говорит Варя.

– Витя, сиди. Некоторые вещи, о которых я говорю, проверять нежелательно.

– Почему?

– Потому, что их проверить невозможно.

Виктор пожал плечами и откинулся на спинку дивана. Протянул руку и дотронулся до волос Вари.

– Я тебя в эти дни вижу все время то в шляпке, то в шапке, то в темноте. И только сейчас заметил, что у тебя седая прядка появилась. Какая странная! У людей обычно с висков голова седеть начинает, а у тебя впереди, и это даже красиво получилось. Ты её так зачесываешь. Красиво.

– Я рада, что тебе нравится, – она поправила волосы, – ты не ответил, почему тебя положили, как ты себя чувствуешь?

– А-а, – Виктор расстегнул верхние пуговицы пижамы, – видишь, мне какой-то прибор прицепили, и присосок разных навешали. Сказали, что это на сутки.

– Ясно. Хорошо. Тогда поговорим о Германе. Ты со своими женщинами говорил о нем?

– Говорил, – Виктор вздохнул, – нет, нет. Ничего плохого. Дочка даже очень рада. И Наташа все правильно понимает…, но…, ты можешь её понять?

– Конечно. Конечно, могу. Витя, много от тебя будет зависеть. А за Германа не беспокойся, он очень чуткий человек. Мы с ним много об этом говорим. Он все понимает. И именно так, как оно есть. И Наташа не должна беспокоиться. Она скоро почувствует, как хорошо будет к ней относиться твой сын. Она, мне кажется, умная женщина, она его примет.

– Погоди, у меня создается впечатление, что ты с сыном если не навсегда, то очень надолго собираешься расставаться? Ты можешь мне свои планы открыть? Как-то странно все это выглядит. Рассказывай, не темни. Я этого не люблю. Ты ведь мне не вещь передаешь, а сына. Сына, который прожил без меня всю сознательную жизнь, который воспитание получил определенное. Как нам к этому относиться? А ты оставляешь его у нас и ничего, кроме загадок мне не сообщаешь. Согласись – странно. Не находишь?

– Не волнуйся. Я сейчас постараюсь тебе все объяснить.

– Объясни, – Виктор опять пожал плечами. Права была Наташа, когда у неё сразу столько вопросов возникло. Неспокойно на душе что-то.

Поднял глаза на Варю и встретился с её взглядом. Он помнил этот взгляд с тех, юношеских лет, взгляд полный какой-то огромной женской любви, доброты, заботы. Что-то даже материнское было в этом взгляде. В эти глаза можно было смотреть бесконечно, окунуться, раствориться и…

«На крутом обрыве берега бескрайнего моря, на громадном, черном, отшлифованном ладонями титанов утесе две неподвижные фигуры. Высокие, статные мужи в белых одеждах стоят лицом к искрящейся глади моря, а за спинами их высится Капище, от ворот которого к месту, где стоят двое, ведёт извилистая, едва различимая среди камней и мхов тропинка из плоских плит и округлых глыб цвета такого же черного с синим отливом….»

У Виктора перед глазами проплывали картины жизни народа, показавшиеся на первый взгляд незнакомыми, но в следующее мгновение ставшие близкими и понятными, будто он сам совсем недавно был и жил среди этих людей. Участвовал в их делах и заботах, понимал всю цепь последовательности событий, иногда зная наперед, что произойдет в следующий миг. События проносились стремительно и одновременно ясно и достаточно, для восприятия и понимания. И вот уже, будто ему самому говорит Родан Великомудрый: «А „избранные“, подчиняя своей воле народы тех земель, среди которых они окажутся, будут направлять их жизненные устремления во благо их и по законам Богов. А Знания станут Тайными Знаниями, потому, что будут принадлежать избранным…, Ты выполнишь своё предназначение…».

А над головой в вышине бескрайнего синего неба летит стая белоснежных птиц и все поднимают руки, приветствуя священных лебедей…, тает небо, горы, и совершенно естественно и незаметно Виктор ощущает под собой диван, сидящую рядом Варю.

– Герман получил прекрасное образование, у него исключительные способности к самообразованию, он прекрасно работает в библиотеках. Он достаточно свободно говорит на нескольких языках. Прими к сведению, он религиозен, он христианин. Православный христианин. Но это его внутренний мир. У Германа большое будущее, перед ним поставлены большие задачи. Он сам их знает, его не надо будет направлять. Вы должны будете помочь ему адаптироваться в советской школе, стать до конца советским гражданином.

Теперь Виктор спокойно слушал Варю, прекрасно все понимая, и не перебивая её. Все, что она говорила, было для Виктора естественным и понятным.

– Витя, а что ты думаешь об усыновлении?

– Я думаю, что это и обсуждать не стоит. Ну, разве что вопрос с твоим адвокатом. Конечно, пусть поможет. У меня опыта усыновления нет, – улыбнулся.

Еще более часа обсуждали, как будет происходить переезд Германа в новую семью, как будет устроен его быт, в какую он пойдет школу, где будет учиться после школы. Оказалось, что Варя подготовилась ко всему заранее и обстоятельно. Она предусмотрела даже расширение жилой площади семьи Виктора. Предложила им обмен на четырехкомнатную квартиру в их районе, буквально в соседнем доме. Виктору просто придется доплатить за прибавленные метры. Виктора задело, что ему предлагался готовый, проработанный до мелочей план действия.

– Я и сам бы разобрался, – он взял за руку Варю, остановив разговор, помолчал, – я вот думаю, как трудно с тобой рядом мужикам.

– Почему? Моя активность тебя все еще смущает? Понимаешь, я живу так, что этого не замечаю…, а если замечаю, да, мне это тоже не нравится.

– Мне было бы трудно с тобой…

– С тобой бы я была другой.

– А разве такое возможно? Не уверен, что ты бы себя поломала. Ты бы, как ты говоришь, – не замечала. Да? И потом…, сейчас ты кем манипулируешь? Мной ведь?

– Нет, сейчас я занимаюсь своим сыном. А то, чем я сейчас озабочена, наших с тобой личных отношений мало касается. Это ты должен уже понимать.

Виктор помолчал, глядя перед собой, потер лоб, так, как будто у него болела голова.

– Я вот думаю, как тебе это сказать. Трудно говорить о том, что сам еще не осмыслил до конца, что мучает. Но, по-видимому, ты скорее всего меня и поймёшь. Дело в том, что я давно заметил, что ты другая, буквально, не такая, как все. И жизнь с тобой должна бы быть другая…, – он опять потер виски, – а это не укладывалось в мое представление об окружающем меня мире вещей. Но, последнее время встречаются мне люди, не знаю, случайно или нет, у которых окружающий их мир настолько шире моего, что я невольно это чувствую…, заглянуть только в него, этот их мир, не могу. Вот и ты сейчас…, взяла меня за руку и повела. Куда? И еще, меня не устраивает, что это делает женщина.

– Знаешь, милый, в чем слабость мужчин? В том, что для них навсегда спрятана тайна женской души. Как это не парадоксально звучит, но, по-видимому, это является как раз связующим звеном между нами.

– Вечная загадка, да? Что может быть притягательнее? А вы о нас все знаете?

– Можешь успокоиться, даже я не все знаю.

– Так в чем же все-таки загадка женской души?

– Одна из многих, это то, что мы управляем вами в любом случае. Только одни делают это открыто, другие делают это так, чтобы мужчине казалось, что его главенство несомненно. Неужели ты раньше об этом не знал?

– Слышал…, но не верил. Варя, женщины ведь, как и мужчины, разные.

– Вот и я о том же… А что касается более широких миров, то ты уже переступил за белый круг. И теперь ты должен меньше верить слуху и зрению, а больше верить душе. Ты уже готов слышать её. И люди тебе встречаются не случайные. Ты скоро поймешь смысл того, что я тебе сказала.

Варя взяла лицо Виктора в ладони, приблизилась близко, так, что он почувствовал её дыхание, смешанное с тонкими духами.

– Вить, ты помнишь, в первые же дни нашей встречи я говорила тебе, что у тебя большое будущее? Помнишь?

Виктор снял её ладони, положил их себе на колени и пожал плечами.

– Да, что-то такое ты говорила. Но я думал…, женщина…, страсть…

– Нет, милый. Я знала, кого я встретила. Знаешь, я считаю самым ненужным людям занятием – это пытаться узнать свое будущее. Я даже своего будущего не хотела бы знать. Даже на день вперед. Это ведь глупо, в конце концов.

– А мне пытаешься предсказать? – усмехнулся.

– У тебя сейчас такой тяжелый период. Болезнь, потеря любимой работы. Я просто пытаюсь тебя приободрить.

– И что? Я долго проживу, кукушечка?

– Этого вот, как раз, тебе и не надо знать, дорогой мой. А вот то, что у тебя еще много в жизни дел, которые ты просто обязан выполнить, это я тебе говорю. И за слова отвечаю.

– Перед кем?

– Что с тобой? Я тебя чем-то обидела? Витя?

– Ну что ты, Варя! Я, действительно, все помню. Всё. Я скажу тебе больше. Мне очень трудно сидеть рядом с тобой. Ты не представляешь, как меня тянет к тебе. Сильнее всяких магнитов. Твои глаза, твой запах. Это невыносимо. А голос говорит: «Наташа». А голос говорит: «она уезжает». Давай не мучить друг друга. Уходи. Я все понял. Все правильно понял. Давай, женщина, прощаться.

– Все таки я тебя обидела, – улыбнулась и опустила голову, – ты уже не тот. С тобой уже надо по-другому. Прости меня, Витя.

Подняла на него глаза и дернула за рукав.

– Не обижайся, хорошо?

– Я не обижаюсь. Тебе показалось.

Через несколько минут Варя проводила Виктора до палаты, сжала руку выше локтя, сказала «звони» и её каблуки застучали по коридору. Виктор улегся в темноте на койку, забросив руки за голову, задумался.

– Это ваша мать приходила? – послышалось с соседней койки.

В палате их было двое. Сосед, солидный мужчина в годах, за весь день не перекинулся с Виктором ни одним словом. С медицинскими сестрами разговаривал требовательным, капризным тоном. По всей видимости, это была солидная фигура из партийных или хозяйственных руководящих работников. Виктора это не заботило, и он не обращал внимания на соседа. И то, что тот заговорил, удивило.

– Что вы спросили?

– Я спросил, эта дама в соболях, кто вам? Мать? Что-то лицо мне показалось знакомым.

– В каких соболях? – Виктор даже привстал на локтях, – вы о ком?

– Что вы засмущались? Я же не о медсестре говорю, а о той пожилой даме, что с ней к вам заходила.

– А-а, да, родственница.

Он не смог бы сразу себе ответить, почему он так сказал. Виктор лег, отвернулся к стене, дав понять соседу, что у него нет желания продолжать разговор. В голове вдруг сложились этот вопрос соседа и то, как Варя сказала о двери, которой нет. О том, как подобострастно разговаривала старшая дежурная медсестра с Варей. Если я сейчас пойду к ней, то она скажет, что никто за последние часы в отделение не заходил. Подумал и не заметил, что подумал об этом спокойно, что его это обстоятельство не удивило. А на Варе никаких соболей не было. На ней была черная куртка пуховик, которая делала её скорее похожей на девчонку, а не на даму в соболях.

Завтра Виктор вообще не вспомнит об этих деталях, о том, что привиделось ему в «ординаторской», но все о своем сыне он теперь будет знать и помнить так, будто жизнь Германа прошла у него на глазах. И никогда это не покажется ему странным.

Виктора оставили на неделю в палате, поили регулярно таблетками, мучили капельницами, а выписывая, Аркадий Петрович пожал ему руку и произнес такую речь.

– Я был бы не против попрощаться с вами, – улыбнулся, – в профессиональном плане, но, не будучи уверен в вашем полном излечении, делать этого не буду. Сердце, капитан, это механизм, давший однажды сбой, уже не может считаться безукоризненным. Дай Бог нам встретиться не скоро. Телефон мой у вас есть, «историю» я на вас завел, через год, милости прошу, на обследование. Все рекомендации у вас записаны в «выписном эпикризе». Передайте мой нижайший поклон мадам Берг.

– Это вам низкий поклон от меня, Аркадий Петрович. Я вам очень обязан. Я в таких делах не искушенный, но очень бы хотелось вас отблагодарить.

– Вы не обижайтесь, батенька, но за вас просили такие люди, что о благодарности с вашей стороны речи быть не может.

– Вот как? – Виктор стушевался, – хорошо…, а как…, как мне с морем быть?

– Ну вот. Мы же с вами уже об этом говорили. С морем, капитан, общайтесь впредь с берега.

Через несколько дней с помощью Вариного адвоката были оформлены все документы на усыновление, а так же получен ордер на новую квартиру. Во всех хлопотах по переезду, перевозу мебели принимал участие Герман. Вари в эти дни в Ленинграде уже не было. Куда она уехала, с какой целью и надолго ли, Виктор не знал. И с сыном на эту тему не разговаривал. Это сложилось как-то само собой, что о матери Германа в семье Виктора никто не говорил.

Был один момент, когда в разговоре затронули имя матери Германа. Это было в первый же день, как Герман остался ночевать в новой семье и в новой квартире. Ему была выделена комната, которую он обустраивал по своему вкусу, мебелью и вещами привезенными, видимо, с той квартиры, где он жил раньше. Он уже перезнакомился со всеми, но ему ни разу не пришлось обращаться к Наташе. И в какой-то момент ему, по-видимому понадобилось к ней обратиться. Герман сел на стул, который нес, и остановил за руку проходившую мимо Наташу.

– Что, Гера? – Наташа куда-то торопилась.

– Наташа. Мы договорились, что я могу обращаться к тебе на «ты», и называть Наташа, да?

– Конечно, Герман, – Наташа положила руку ему на плечо и наклонилась, – а что тебя беспокоит?

Герман встал и, вытянув руки по швам, как это делают солдаты, почему-то шепотом спросил:

– А можно, я буду называть тебя «мама».

У Наташи глаза округлились. Совершенно случайно пробегавшая мимо Ленка замерла за маминой спиной, прижав ладони к щекам.

– Но у тебя есть мама? Почему ты так хочешь?

– Маму я предупредил, она знает. Понимаете…, я буду жить здесь, с вами, не один день, я навсегда приехал. У меня теперь сестра, Лена. Она вас называет мама и папа. И правильно будет, если я тоже буду так говорить. Так будет правильно. И честно. Я хочу быть вам настоящим сыном. Вы потом поймете, что я прав. Вы не сердитесь, что я так говорю?

– Дай мне стул.

Наташа села и растерянно глянула по сторонам. Искала Виктора. Но Виктор был внизу, во дворе с грузчиками, разгружающими машину. Пришлось отвечать самой. Взяла за руки Ленку и Германа, улыбнулась и кивнула.

– Я согласна. Идите дети…, носите вещи. А я посижу.

– Гека! Ну что стоишь, пошли, – Ленка дернула за рукав брата и потащила его в прихожую.

Наташа растерянно улыбалась им вслед. Как только Виктор поднялся в квартиру, она отвела его в сторону и пересказала ему весь разговор.

– Все нормально, Натуль. Все нормально.

Виктор обнял жену, поцеловал в растрепанную прическу и поднял пальцем её за подбородок.

– Натуль, если бы ты знала, как я всему этому рад! А теперь, когда ты мне это рассказала, я рад окончательно и… навсегда!

Потекли дни новые, не похожие на предыдущую жизнь, с новыми хлопотами и заботами. Германа перевели в школу, в которой училась сестра. Ходили они на занятия часто вместе. «Посмотри», в какой-то день подозвала Наташа Виктора к окну. Внизу, по улице шли их дети, взявшись за руки. Наташа поежилась и прижалась к плечу Виктора.

– Иногда мне страшно, а иногда вдруг накатывает такое тихое счастье, что передать тебе не могу.